– Брось, – сказал вдруг Лаврик.

– Кого? Куда? – грубовато спросил Мазур, очнувшись.

– Романтические воспоминания. Я тебя сто лет знаю. Когда у тебя физиономия становится глуповатой, это означает, что нахлынула лирическая ностальгия...

– Иди ты...

– Да ладно, ладно, – сказал Лаврик примирительно. – У нас пока что период безделья, ностальгируй, ради бога, только ведь это дело безнадежное, сам знаешь... – Он отступил от серого бетонного парапета и потянулся с мечтательным огоньком в глазах. – Я ж не зверь, я сам, можно сказать, склонен предаваться романтике секунд сорок в год... Я даже стихи когда-то писал.

– Ты? – спросил с искренним изумлением Мазур, отроду не подозревавший за собеседником, несмотря на все годы тесного общения, подобных талантов.

– Ага, – безмятежно сказал Лаврик. – Один раз. Даже сочинил самую настоящую первую строчку: «Я не стрелял ни в воздух, ни в своих...»

Помолчав и подумав, Мазур искренне сказал:

– А ты знаешь, если подумать, это где-то даже гениально.

– Иногда самому кажется, – скромно сказал Лаврик. – Вот только второй строчки не придумал, как ни бился. Такая ерунда в голову лезла, что на бумагу ее никак нельзя было переносить по причине крайней убогости. На этой строчке мои поэтические опыты и кончились напрочь.

– Неплохо, – сказал Мазур. – На фоне того, что я и одной строчки в жизни не сочинил...

– Пошли?

– Подожди, – сказал Мазур. – Это еще не все... Самое время именно здесь обсудить другую проблемку. У меня в комнате завелся призрак.

Лаврик мгновенно, знакомо подобрался. Ничего вроде бы не изменилось ни в осанке, ни в лице, но Мазур-то его давно и прекрасно знал: великолепный охотничий пес захватил чуткими ноздрями свежий аромат следа...

– Конкретнее, – сказал Лаврик уже совершенно бесстрастно.

– Я сразу, как только заселился, наставил в комнате «секреток», – сказал Мазур. – Как учили. Два кольца обороны. Вчера, когда вернулся, оказалось, что нарушено внешнее. Кто-то старательно обыскал комнату. Все без исключения секретки «первого кольца» нарушены. Классический поверхностный осмотр – постель ворошили, в шкаф, в ящики стола заглядывали, ничего не пропустили. А вот «внутреннее» кольцо совершенно не тронуто. Кто бы это ни был, он не искал у меня серьезных тайников. Замок в двери, конечно – одно название. Раритет начала века. Его даже любитель гвоздем распечатает в секунду.

– Интересно... – прищурился Лаврик. – У меня, между прочим, ничего похожего, никто не совал носа... Ты уверен насчет обоих «колец»?

– Стопроцентно, – сказал Мазур. – По части тайной войны у нас, само собой, ты профессионал, но в «секретках»-то я все же разбираюсь. Именно что поверхностный осмотр, без малейшей попытки поискать, где я устроил серьезные тайники...

– Ага. Потому ты в машине и молчал, как истукан с острова Пасхи?

– Вот именно, – сказал Мазур. – Мало ли что тебе могли туда всадить, если уж начали рыскать...

– Ерунда, – сказал Лаврик. – Машина у меня остается в таком месте, что ни «жучок», ни «маячок» туда не всадишь, точно тебе говорю. И потом, у меня-то комнату не обыскивали тайком – а ведь мы с тобой тут три дня вместе шляемся, полгорода знает, что эти два парня – кореша... Итак, подозреваемые... Их у нас моментально нарисовывается ровным счетом двое. Твой хозяин и обитательница соседнего апартамента. А? Что насчет них думаешь, навскидку?

– Я, конечно, не спец... Но все равно, у меня такое впечатление, что хозяин как раз тот, за кого себя выдает. Видишь ли... Прикинуться можно кем угодно: плавали – знаем, насмотрелись разнообразнейших личин... Но, по моему глубокому убеждению, нельзя притвориться законченным алкоголиком. Уж нам-то, русским людям, это явление знакомо, как никому. Есть масса деталей, которые невероятно трудно, почти невозможно изобразить... Натуральнейший законченный алкаш.

– Не гони лошадей...

– Ну, скажем, на девяносто девять процентов – законченный алкаш. Один процент оставляем на версию о суперагенте, какие не только в кино существуют... – Мазур с сомнением покачал головой. – И все же... На кой хрен приставлять суперагента к парочке простых австралийских парней, искателей удачи, бросивших якорь на захолустном островке? Я бы еще понял, окажись мы в «полосе безопасности» какого-нибудь серьезнейшего и секретнейшего объекта, – но здесь ничего подобного нет... Логично?

– Логично, – кивнул Лаврик. – Уж в чем можно быть точно уверенным, так это в том, что никаких объектов тут нет. Если не считать казармы национальной гвардии и военно-морской базы республики, то бишь, причала площадью в два десятка квадратных метров, у которого швартуется один-единственный сторожевой кораблик... А девица?

– Вот тут – черт ее знает, – сказал Мазур. – Не берусь гадать, и версии выдвигать не берусь. Студентка на скромном отдыхе… Пока что, по ее поведению и виду, вроде бы так и обстоит. И выговор у нее точно уроженки Новой Англии.

– Ну, у тебя тоже – типично австралийский, да и у меня тоже.

– Я же говорю, черт ее ведает, – сказал Мазур. – Пока что она ни на миллиметр не высунулась за рамки заявленного образа. Студентка чего-то там гуманитарного в Нью-Джерси. Не такая уж молоденькая, ближе к тридцати, но это ни о чем не говорит, сам знаешь, у них в Штатах, если возникнет такая блажь, и в семьдесят лет можно в студентки записаться... Денег не особенно много, потому и поступила подобно нам – сняла комнатушку на окраине, а не в приличный отель ломанулась. Вечерами наводит красоту и идет развлекаться, возвращается поздненько, к себе пока что никого не приводила... Никакого компромата. Правда, она на сутки позже объявилась... позже меня, я имею в виду.

– Вот то-то... Что еще?

– Да ничего, – сказал Мазур. – Ко мне она уже клеилась, но без особенного запала, так, от скуки. Но ты же сам говорил, что следует подержать ее на дистанции...

– Ага, – сказал Лаврик. – Если у нее есть побочный интерес, это рано или поздно проявится... Ну, что? Конечно, шарить у тебя мог и кто-то со стороны. В домишко залезть постороннему нетрудно – учитывая, что хозяин постоянно в нирване, а очаровательная Гвен вовсе не обязана присматривать за всем домом...

– Тоже логично, – кивнул Мазур. – Но почему он – или они – все же устроил только поверхностный осмотр?

– А потому, что вариантов масса, – сказал Лаврик. – В том числе и гораздо более вульгарных, нежели благородный шпионаж. Твоя Гвен, к примеру, очень даже свободно может оказаться залетной домушницей. Мало их, что ли, гастролирует по таким вот райским уголкам, где полиция на пару порядков послабее лондонской или чикагской, а денежки тем не менее обретаются приличные. На любом курорте полно щипачей-ширмачей...

– Но я-то не набитый кредитками нувориш?

– А кто их знает, таких вот парней, искателей удачи, – пожал плечами Лаврик. – У них ведь в багаже порой заховано что-нибудь весьма ценное – и сплошь и рядом в полицию не побегут, потом что сами свое добро не вполне честным образом приобрели... Ладно. Что-нибудь придумаем. В рамках скудных возможностей... Поехали?

Давешней парочки там уже не было. На обратном пути они все так же молчали. Оказавшись в городской черте, Лаврик свернул не направо, как следовало бы, а налево – и вскоре медленно проехал мимо центральной площади, где красовался президентский дворец – довольно безвкусное, не особенно большое здание, бывшая резиденция английского губернатора, этакая коробка из-под обуви с парой башенок по углам и часами на фронтоне.

По площади болтались туристы в невероятном количестве, старательно целя фотоаппаратами в двух национальных гвардейцев, картинно застывших по обе стороны широкой, невысокой каменной лестницы. Один был белокожий, второй – шоколадный мулат. Красные мундиры восемнадцатого столетия, новодельные кремневые мушкеты, высоченные, под подбородок, сабли на боку. Часовые прилежно застыли, вылупив глаза, изо всех сил стараясь не дышать. Пост этот в здешних вооруженных силах считался престижнейшим, из-за него интриговали и ссорились – ребятам из захолустья приятно было знать, что их цветные фотографии разлетаются по всему свету...

Глядя на них, Лаврик покривил губы и печально улыбнулся. Мазур понятливо вздохнул. На его взгляд, для штурма резиденции даже десяток головорезов – многовато. Трех-четырех будет достаточно. В этой стране отроду не случалось ни мятежей, ни переворотов, а потому у власти нет и соответствующего опыта. Вообще, Аристид частенько шляется по столице пешком, без всякой охраны, а порой, сплетничают злые языки, надвинув шляпу на глаза, прокрадывается переулочками к любовнице, обитающей кварталах в пяти от дворца, на кривой тихой улочке. Даже не нужно штурмовать дворец – подгадай к такому визиту, перехвати у крылечка, дай по голове кирпичом и засунь в мешок, общественность и не заметит. Положительно, на сей раз Бешеному Майку работенка досталась непыльная...

Начинаешь тихо ненавидеть прекраснодушных оптимистов, – подумал Мазур с легким раздражением. Коли уж взялся отобрать в казну чье-то имущество немалой стоимости, приносящее жирный доход, то следовало бы окружить себя полудюжиной крепких парней, увешанных маузерами и гранатами по самые уши, да и другие меры предосторожности принять. Кошке ясно, что подвергшиеся раскулачиванию обидятся и начнут плести козни. Чтобы это предвидеть, даже не нужно читать Маркса, достаточно обладать простой житейской сметкой. Но откуда она у магистра и почетного доктора парочки английских университетов, всю свою сознательную жизнь изучавшего жучков и бабочек, а в президенты выдвинутого согражданами как раз за вопиющее бессребренничество и незапятнанную репутацию далекого от житейской грязи ученого мужа? Сидеть бы ему спокойно, карнавалы открывать и за уличным освещением следить, так нет, подался в реформаторы...

Лаврик свернул вправо, прибавил скорость, время от времени пугая клаксоном аборигенов, с патриархальной простотой прущихся прямо по проезжей части. Автомобилей становилось все меньше, дома стали гораздо ниже, обшарпаннее. Они приближались к месту обитания.

Район был не то чтобы трущобный или криминальный – ничего подобного, в общем. Он просто-напросто был скучной окраиной, совершенно бесперспективной. Обширного строительства там не предвиделось, ничего привлекающего туристов не имелось, люди с мало-мальским достатком давно переселились поближе к центру. Остались неудачники и лентяи – первые не могли приподняться, как ни бились, а вторые к этому и не стремились вовсе, им и так было хорошо... Несомненным достоинством этой слободки, помнившей еще войну американцев за независимость, было малолюдство, покой, тишина и низкие цены на все, потребное для скромной жизни, от обедов в убогих ресторанчиках до гулящих девиц. Словом, именно то, что потребно двум скромным австралийским парням с тощими кошельками...

Лаврик остановил машину возле старинного двухэтажного домика. Мазур вылез, стараясь не смотреть в сторону здания на противоположной стороне, о котором только что узнал немало интересного.

Весь первый этаж его очередного пристанища занимал магазинчик с высокими окнами и стеклянной дверью. Сохранилась даже облупившаяся вывеска с пафосным названием «Ниагара».

Правда, вывеска уже походила на археологическую редкость, пролежавшую под открытым небом лет с тысячу, а стеклянные окна и стеклянная дверь были покрыты слоем пыли толщиной чуть ли не в палец. Магазинчик с пышным названием, как Мазур уже знал, держался на плаву исключительно благодаря покойной миссис Джейкобс, а когда она отправилась в мир иной, безутешный вдовец его быстренько ликвидировал, чтобы без помех предаваться единственной страсти. Проценты с небольшого капитальца и доходы от квартирантов этому прекрасно способствовали.

Обойдя домишко, Мазур вошел с черного хода, оказавшись в широком коридоре, отмеченном той же печатью запустения. Поразмыслив пару секунд, свернул направо, в кухню, откуда доносилось шкворчанье и попахивало яичницей.

Само собой разумеется, эти звуки и запахи никак не могли оказаться плодом усилий мистера Джейкобса, это Гвен возилась у плиты, довольно сноровисто орудуя вилкой. Обернулась на звук шагов, улыбнулась Мазуру по-соседски и вновь занялась сковородой. Мазур постоял, задумчиво созерцая ее спину. Ничего подозрительного, в общем. Белобрысая американская девочка в шортах и белой маечке, достаточно симпатичная, чтобы питать извечные мысли. Студентка на дешевом отдыхе. Но кто-то же лазил в комнате?

Мистер Джейкобс восседал в углу, как обычно, как большую часть суток, – пузатый и седой, в защитных армейских шортах и черной майке (есть сильные подозрения, цвет этот выбран в силу чисто утилитарных соображений, черная одежда смотрится не такой замызганной). Меж колен у него был зажат высокий стакан. Совершенно пустой, отметил Мазур и приготовился увидеть очередное представление.

Ну, не представление, собственно, однако залюбуешься. Сколько раз видел, и все не надоедает.

Мистер Джейкобс развел руки в стороны: правой подхватил с низкого столика бутылку рома, левой – бутылку кока-колы со столика-близнеца. Отточенными движениями наклонил оба сосуда над стаканом, наполнив, как всегда, так, что до краев осталось полсантиметра, отставил бутылки, взял стакан, по идеальной дуге поднес ко рту и отхлебнул ровно треть убойной смеси. Его одутловатая физиономия вмиг исполнилась блаженства.

Эта манипуляция напоминала действия невероятно точного станка с электронным управлением, – и Мазур в который раз ощутил нешуточное уважение, как всякий русский человек, способный в должной степени оценить подобное мастерство. Сколько бы старый пень ни высосал, его конечности ни на миллиметр не отклонялись от обычной траектории, меж жидкостью и краем стакана всегда оставалось именно столько, и никак иначе, а зажатый коленями стакан ни разу не дрогнул. Русский человек такую виртуозность ценит. Мазур вновь подумал, что уж кого-кого, а мастера Джейкобса подозревать – бесполезный расход времени и нервных клеток. Оставался при прежнем убеждении: невозможно так имитировать набрякшую от многолетнего пьянства рожу, состояние кожи, щетину, сиплое дыхание, загоревшиеся неземным счастьем после очередной дозы глаза. Ну нельзя, и все тут! Будь ты хоть гением...

– Это не алкогольная галлюцинация, – дружелюбно сказал Мазур, когда на нем остановились блаженно-мутные глаза хозяина. – Это я, Дик Дикинсон, ваш постоялец. Между прочим, исправно внесший плату за неделю и намеренный поступать так же впредь...

– Я знаю, что ты Дик, – сказал мистер Джейкобс совершенно отрешенно, не шевелясь. – Галлюцинации бывают только у алкоголиков. А я не алкоголик. Алкоголики, старина Дик, – это те, кто пьет безалаберно. Я же пью размеренно. Между прочим, я высоко ценю твою обязательность в денежных делах.

Мазур светски раскланялся.

– Нашел место, Дик? – осведомился мистер Джейкобс, вторым глотком покончив еще с третью жуткого коктейля.

– Нет пока, – сказал Мазур чуточку беззаботно. – Кровь из носу хотим подобрать хороший корабль, а не бросаться на первую попавшуюся посудину. Слава богу, мы с Сидом ребята приличные, с хорошими документами, да и денег пока хватает, можно не торопиться...

– И это называется приличный моряк... – с откровенной грустью сказал мистер Джейкобс.

– Боже мой, – сказал Мазур. – Неужели у вас есть на меня нечто компрометирующее?

– Я имею в виду, приличный моряк не отказался бы посидеть со старым затворником как следует за ромом...

– Что поделать, – пожал Мазур плечами. – Я ведь тоже пью размеренно – раз в три недели. Еще полторы недели до урочного часа. Согласитесь, ведь это ваша теория – о том, что пить нужно размеренно?

– Раз в три недели – это не размеренность. Это, по сути, абстиненция... – с глубочайшей убежденностью объявил мистер Джейкобс и в два счета разделался с последней третью. – Мельчает молодежь, мельчает... Вот кстати, о презренном металле. Если у тебя есть деньги, старина, мог бы сводить куда-нибудь девушку вечерком. Право слово, я своим постояльцам никаких ограничений не ставлю, я человек широких взглядов... – и он медленно собрал толстую физиономию в гримасу, должно быть, казавшуюся ему плутовской. – Будьте, как дома, милые молодые люди...

– А в самом деле, Дик, – обернулась Гвен, снимая с плиты черную сковородку с аппетитно скворчавшим содержимым. – Не самая глупая идея...

И выжидательно улыбнулась, с подначкой глядя из-под рассыпавшейся челки не самыми невинными на свете серо-зелеными глазищами. Приятная была девочка, и с Мазуром откровенно заигрывала – что за курорт без легкого романа? – но он предпочитал не форсировать события в связи с непроясненной пока общей ситуацией. Плавали – знаем. Случалось, такие вот улыбчивые девочки и в спаленку увлекали, и платьице с себя начинали сбрасывать, а потом поднимали истошный визг, будто их насилуют, словно из-под земли, выныривали хмурые верзилы, стремясь отяготить компроматом... Что там далеко ходить, во время недавней командировки именно так и стряслось на не столь уж далеком отсюда острове...

– В самом деле, своди меня куда-нибудь, – сказала она, все так же беззаботно щурясь. – Одной неудобно как-то, еще примут не за ту...

В английском, как известно людям посвященным, нет ни «ты» ни «вы». «You» означает и то, и другое, вся хитрость в интонации и тому подобных тонкостях. Но в данном случае это было именно «ты».

– Мы, австралийцы, парни неторопливые, – сказал Мазур. – Я все это время набираюсь смелости. Как только решусь, непременно скажу...

Он улыбнулся – широко, открыто, честно, как и полагалось бесхитростному морячку – кивнул и направился в коридор. Успел еще услышать, как добросердечная Гвен пытается уговорить мистера Джейкобса отведать хотя бы кусочек яичницы, а тот, как обычно, невозмутимо отвечает, что и еду нужно принимать размеренно, то есть раз в сутки, и урочный час еще далеко.

Идиллия, подумал Мазур. Милые, незатейливые люди, теплые, домашние отношения... кто ж секретки ворошил-то? Предположим, при некоторой ловкости не так уж трудно кому-то постороннему проскользнуть бесплотной тенью на второй этаж мимо впавшего в нирвану мистера Джейкобса – но вот Гвен почти все время дома, спиртного не трескает, валяется и читает что-то, и уж она-то непременно заметила бы постороннего злоумышленника...

Он поднялся по скрипучей лесенке, повернул в замке большой старомодный ключ с двумя бородками, вошел, закрыл за собой высоченную тяжелую дверь. Посмотрел вправо и печально покривил губы: это уже хамство, знаете ли... По отношению к жильцу, аккуратно вносящему оговоренную плату – это неприкрытое хамство с любой точки зрения...

Входная секретка была снова нарушена. Кто-то в его отсутствие вновь заходил в комнату. Неймется кому-то...

Настроение вмиг испортилось – не особенно, но все-таки. Мазур, сердито пофыркивая, подошел к окну – распахнутому настежь, прикрытому легкими бамбуковыми жалюзи – посмотрел сквозь щелочки на другую сторону улицы, где, как выяснилось, располагалось логово. Гнездо путчистов, мать их.

Монументальными заборами здесь окружать жилые дома было совершенно не принято – и поскольку вокруг зловещего гнезда возвышался чуть ли не двухметровый забор из рифленой жести, раньше здесь и точно была какая-то мастерская или склад. Ну, вполне разумная предосторожность: и в этих райских местах немало охотников до чужого добра...

Небольшой одноэтажный домик, столь же старинный, как и очередное пристанище Мазура – и довольно большой ангар из той же жести, с двустворчатой дверью, куда запросто может въехать даже нормальный грузовик, благо и высота двери позволяет. Полдюжины пальм в качестве озеленения. Сонное, ничем не примечательное местечко. Раньше Мазур особенно не приглядывался, конечно, к соседям, но все же по въевшейся привычке краем глаза фиксировал все, что происходит вокруг, – и не помнил ни многолюдства, ни шума. Кто-то однажды выходил на улицу, кто-то ходил по двору – вот и все признаки жизни.

Вообще-то в таком бараке можно спрятать даже не грузовик, а приличный броневик вроде «Саладина»... стоп, стоп, это уже дурное кино! Броневик сюда контрабандой не протащишь, да и Бешеный Майк обычно прекрасно управлялся раньше без всякой брони. А вот стволов сюда можно натащить незаметно, в потребном количестве...

Внизу послышалось тарахтение маломощного мотора. Мазур, отошедший было от окна, вновь приник к щелочке. У калитки остановилось здешнее грузовое такси – трехколесный грузовичок, скорее уж мотороллер с кузовочком, к которому присобачили кабину. Двое – белые, высокие, крепкие парни – проворно спрыгнув из кузова, вытащили оттуда какой-то прямоугольный щит, прислонили его к рифленой стенке. Один из них сунул водителю местную кредитку – большую, разноцветную – тот что-то сказал благодарственное и проворно укатил. Парни этот щит – шириной в полметра примерно, длиной метра в два – перевернули другой стороной, отступив на пару шагов, критически оглядели и переглянулись с видом совершеннейшего удовлетворения.

Это была вывеска. Броская, как спецназовец в полной амуниции посреди детского утренника. На желтом поле с веселенькими синими завитушками по углам черные буквы с зеленой каймой:

АВТОРЕМОНТНАЯ МАСТЕРСКАЯ ПАРСЕЛЛА

Оба принялись неторопливо расхаживать вдоль забора и ворот, негромко переговариваясь, обмениваясь выразительными жестами. Любому было бы ясно: прикидывают, куда присобачить вывеску.

Ах вы, стервецы, ухмыльнулся Мазур с профессиональным уважением. Неплохо придумано. Сам бы примерно так же и поступил бы в схожей ситуации...

Новые люди то ли сняли, то ли купили пустующее здание и собираются в самом скором времени устроить там автосервис. А это означает, что вся округа теперь и ухом не поведет, глядя как заезжают во двор машины, как выгружают с них что-то громоздкое, как мелькают, сменяя друг друга, незнакомцы. Дело ясное и чистое: ребятки завозят оборудование, инструмент, дело насквозь житейское. Кому придет в голову, что инструмент, голову прозакладывать можно, довольно специфический? Очередями стреляет, гранатами плюется...

Глава 3

Узун-кулак

Мазур довольно долго наблюдал за трудягами – без всякой профессиональной надобности, откровенно говоря, просто от нечего делать. Дом и подходы к нему он и так давно изучил, а эта парочка особого интереса не представляла: сразу видно, ребятки крепкие и битые, но он насмотрелся подобных орлов под всеми географическими широтами. Гораздо интереснее было бы посмотреть на самого Бешеного Майка, как-никак широко известная в узких кругах легенда, но он-то как раз и не показывался.

Два мордоворота возились со своей яркой вывеской, как дурень с писаной торбой – примерялись, прикидывали, советовались. Их суета казалась бездарным фарсом, а может, так обстояло оттого, что Мазур уже знал, кто они такие...

Потом ему пришло в голову, что он рано расслабился. Следовало сразу же, едва обнаружив следы очередного незваного визитера, пройти по всем секреткам. Мало ли что. В шкафу под бельем вполне может покоиться мешочек с полуфунтом гашиша, а в столе – пистолет с одним израсходованным патроном, из которого пару часов назад пришили какого-нибудь добропорядочного обывателя. Коли уж кто-то неизвестный повадился шастать в комнату, следует заранее настраиваться на самые пессимистичные прогнозы...

Примерно через четверть часа он убедился, что сегодня, по крайней мере, никто ему вроде бы не собирался подбрасывать поганые сюрпризы. Не считая секретки у двери, все остальные пребывали в неприкосновенности. Кто-то зашел в комнату, потом вышел – и этим ограничился. В прошлый раз поверхностно обыскав жилище, не озабочиваясь поиском искусно устроенных тайников, а сейчас всего лишь зашел-вышел. Нескладушки какие-то, точно. Не имеет потаенного смысла. О каких там еще вариантах старательно и многословно предупреждал Лаврик? Могут подбросить компромат, а могут и...

Охотничий азарт моментально усилился, нарисовалось четкое направление поиска – и Мазур приступил к делу уже с учетом новых вариантов.

Под кроватью – ничего такого. Под столешницей – аналогично. За жалюзи на подоконнике – ни следа. Что у нас осталось? А остался у нас старомодный платяной шкаф, огромный и тяжелый, как БТР, не сдвигавшийся с этого места добрых полсотни лет, с тех самых пор, как его сюда приперли. Подобную громадину двигают лишь при самой крайней необходимости.

В конце концов, недолго думая, Мазур принес от окна тяжелую табуретку, бесшумно поставил ее на пол, бесшумно на нее взобрался. Теперь только смог заглянуть наверх.

По периметру верхнюю кромку шкафа окружало нечто вроде массивной балюстрадки, вырезанной из неведомого дерева. И слева у стены, тщательно прикрепленный прозрачной липкой лентой, красовался предмет, в первый миг показавшийся гранатой, так что Мазур инстинктивно отпрянул.

Но тут же подумал, что с профессиональной точки зрения место для закладки чего-то взрывчатого выбрано крайне неудачно. Последнее место, где следует прятать гранату или бомбу, если собираешься обитателя комнаты подорвать. Вся энергия взрывной волны уйдет на то, чтобы разворотить шкаф. Совершенно безграмотно было бы... Ага!

Он уже сообразил, что видит не гранату, а микрофон. Черный дырчато-сеточный шарик размером с теннисный мячик, насаженный на трубку длиной и диаметром с палец. Мазур присмотрелся получше. Так и есть: в промежуток меж задней стенкой шкафа и стеной свешивался блестящий жгутик. Сходив за зажигалкой, вновь взобравшись на табурет и высекши пламя, Мазур окончательно удостоверился, что жгутик длиной сантиметров в десять. Микрофон, никаких сомнений. Вот только великоватый какой-то, чересчур громоздкий...

Унеся табуретку на прежнее место, он продолжил поиски, но никаких посторонних предметов более не обнаружил. Сел и закурил после трудов праведных. Вот теперь загадка второго визита в его комнату разрешилась полностью, если не считать того, что виновник все еще таился в роковой пропащности...

– Эгей! – жизнерадостно рявкнули в коридоре практически одновременно с громким стуком в дверь.

Мазур быстренько открыл. Лаврик энергично вошел, плюхнулся в старомодное кресло с выцветшей обивкой и громко сказал, ухмыляясь:

– Дела закручиваются, старина Дикки. Второй механик нас ждет через полчасика. Вроде бы заинтересовался двумя такими способными и неприхотливыми ребятами, как мы, так что...

Сделав страшную рожу, Мазур прижал палец к губам, потом принялся отчаянно жестикулировать, показывая на шкаф, на уши. Лаврик моментально замолчал, не проявив особенного удивления – собственно, просто-напросто закончил фразу, а больше ничего не сказал, так что неизвестный слухач не смог бы заподозрить ничего. Пробежав на цыпочках к окну, Мазур принес табуретку, утвердил на том же месте у шкафа и многозначительно показал пальцем.

Напарник живенько, не производя ни малейшего шума, взмыл на табурет, вытянув шею, как Мазур давеча, посветил себе зажигалкой. Слез. К некоторому разочарованию Мазура, лицо Лаврика не стало ни азартным, ни озабоченным, скорее уж он выглядел скучающим.

Отнеся табуретку назад, Лаврик вновь уселся в кресло, вытянул ноги, пустил к потолку идеальное кольцо дыма и сказал с самым беззаботным видом:

– Мне тут на лестнице попалась эта американская кукла. Все же приятное создание. Дикки, признавайся, шельмец – успел ей ножки раздвинуть? Я тебя, ходока этакого, сто лет знаю, ты б за три дня успел десяток таких приложить на простынку. Ну, не скромничай. Что-то рожа у тебя больно ханжеская... Угадал?

Он яростно жестикулировал, делал гримасы. Довольно быстро подумав, что угадал смысл этой отчаянной мимики, Мазур сказал осторожно:

– Ну, если по совести...