Для Игоря глаза Саши сияли всегда. Их любовь, вспыхнувшая мгновенно и ярко, приняла сразу же характер жаркой страсти. Период поцелуев в подъездах быстро перешел в постельный. Благо, Зинаида Константиновна часто уезжала в Быково к болевшей двоюродной сестре. Словесная радуга взаимной очарованности осеняла слияние жаждущих друг друга тел, делая их любовь одновременно возвышенной и всеобъемлющей. Они были созданы друг для друга, бесконечно благодарили судьбу за подаренную им встречу и строили планы совместного (а как могло быть иначе?) будущего. Вот закончит Саша школу, поступит в университет, а Игорь получит отличное распределение. В эпоху экономических преобразований спрос на профессионалов. Планы строились долгосрочные, включавшие и гипотетическую кандидатскую диссертацию Саши, которую она непременно защитит по эстетике эпохи Возрождения, как пророчил веривший в ее научное будущее Соболев.
Саша чувствовала себя прекрасно, ее не тошнило, а на прочие признаки беременности, даже на увеличивающийся живот она по неопытности не обратила бы внимания, если бы не спохватилась бдительная Ларка.
Глядя на объедавшуюся теплым лавашом подругу, поинтересовалась с подозрением:
— А ты, часом, не того, девушка? Не залетела? Вон формы какие не спортивные проявились.
Врач установил трехмесячную беременность. Это было оглушительное известие, совершенно неожиданное. Почему-то, моделируя будущее, они не думали о детях, будто кроме чуда их встречи ничего важного больше и случиться не может.
Мать была в Быкове у сестры, Саша решила устроить ужин по поводу распределения Игоря, с утра уехавшего в институт. Теперь праздник будет двойной. Жемчужное трикотажное платье оказалось тесноватым. Но сияние глаз и тяжелой волной ниспадавшие на плечи русые волосы придавали Саше особое очарование. Яблочный пирог «гость на пороге» и антрекоты под майонезом с луком и тертым сыром, запеченные в духовке, наполнили комнату ароматами особой торжественности.
Игорь позвонил вечером. Саша сидела перед накрытым столом, с телефоном на коленях — караулила звонок.
— Золотко, а если мы перенесем торжество на завтра? У меня важная, очень важная встреча. Ругай меня. Если получится, мы устроим такой сабантуй!
Утром в трубке она услышала его ликующий голос:
— Везуха! Меня отправляют на стажировку в Америку! В Бостон!
— Потрясающе! — Саша обмерла. Такой вариант в возможной перспективе рассматривался и предполагал оформление брака и совместный выезд за рубеж. Но вот так сразу…
— Когда? — спросила она.
— Прямо с первого июля. Если успеют оформить все документы. Там серьезная компания, и мною заинтересовались. Правда, и родители кое-чем посодействовали… Я и сам не ожидал, что все так быстро закрутится.
— А как же…
— Золотко мое, это всего на шесть месяцев! Ты спокойненько поступишь в университет и будешь ждать меня. Придется помучаться в разлуке. Но какой бешеный старт карьеры! Я и мечтать не мог, что все так сложится!
Саша ничего не сказала Игорю о беременности. Ведь тогда он бы никуда не уехал, остался опекать ожидавшую ребенка жену…
— Не жена и вообще никто! — бушевала мать, выслушав признание дочери. — Брошенка! Если ты сейчас же не позвонишь ему в этот чертов Бостон и не расскажешь всю правду, я сделаю это сама!
— Вот он сообщит о своем возвращении, я и расскажу. — Саша поцеловала мать в седеющий висок. — А то ведь он горячий, сорвет контракт и примчится раньше времени. У нас вся жизнь впереди. Не надо дергаться, ладно, мамуля?
Она молчала о ребенке, болтая с Игорем по телефону о всяких пустяках. А беспокоиться было о чем. Саша поступила в университет — помогли ко всему прочему ее спортивные успехи, твердо решив, что академический отпуск на рождение ребенка ни за что брать не будет. Мама еще молодая, да и у них с Игорем сил полно — выходят малыша. В декабре вернется Игорь, успеет заключить союз с сильно беременной невестой и срочно повезет ее в роддом. Их ребенок появится на свет под самый Новый год! Прямо новогодний подарок!
В начале ноября раздался роковой звонок.
— Сашенька! А у меня отличная новость — компания заключила со мной контракт на три года! Это у них вообще не практикуется. Но поскольку… Только ты, пожалуйста, не волнуйся… — Игорь умолк, Саша напряглась, чувствуя, что сейчас последует серьезное предложение. И тогда она скажет ему, что у них очень скоро родится ребенок… И тогда он срочно примчится сам, чтобы оформить брак…
— Послушай, ты умница, ты все поймешь… Мне нужен был брак с американкой… Фиктивный… Ну, такие были условия…
— Что-что? Я не понимаю… Брак с иностранкой?! А я? Как же я?.. — лепетала Саша, медленно оседая на пол. Рука ее лежала на животе — крохотное существо, которое бодро колотило ее изнутри ножками, наверное, вовсе не чувствовало, что в этот момент теряет отца. Саша уже не слушала нарочито бодрый голос Игоря, желавший ей с недвусмысленным намеком насыщенной студенческой и личной жизни… Господи, как же глупо и натужно шутил сейчас он, так легко отрекшийся от нее, от их любви.
Двадцать четвертого декабря родилась Зинаида Александровна Беляева. Маленький ребенок занял Сашу целиком, не оставляя ни времени, ни сил на учебу. Кроме того, катастрофически не хватало денег. Из университета Саше пришлось уйти, надо было зарабатывать на жизнь. С заработками же в их женской семье хронически не складывалось. Все как-то получалось, что не дотягивали они до средней потребительской корзины. Компьютерный набор стал мало востребован, бывшие клиенты сами себя обслуживали, оставив Зинаиду Константиновну на скудной пенсии. Врожденный порок сердца давал о себе знать, расшатались нервы. Но инвалидность ей ВТЭК не дал, не признав сердце достаточно больным для бесплатных лекарств.
Глаза Саши теперь светились редко, да и смотрели все больше вниз, — в конторские книги ДЕЗа, на пол в поликлинике, который мыла после работы в регистратуре. Но маленькая Зинка росла умницей, и Саше настойчиво являлась картинка: вернется Буртаев, узнает про дочь и заплачет горькими слезами об утраченном счастье.
Поликлиника уже закрывалась, а больные все шли и шли. Шаркали по мокрому кафелю ботинки типа «прощай, молодость», облепленные бурой кашей из снега и песка. Элегантные сапожки были здесь как попугай, попавший в воробьиную стайку.
— Девушка, осторожней, здесь скользко! — предостерегла Саша высокие сапожки на тонких каблучках, обходя их тряпкой.
— Кончай корячиться, Беляева. Смотреть противно, — услышала Саша в ответ.
Ларка — румяная и по всем статьям цветущая, в зеленой дубленке и обалденных лакированных сапогах с зелеными кистями, стояла в позе руки в боки над приникшей к швабре подругой.
— Пойдем ко мне! Имеешь право на отдых! К тому же у меня есть разговор.
На Ларкиной кухне все было устроено точь-в-точь по журналу. И белая мебель со встроенной техникой, и занавески в три слоя, и посуда, и всяческая яркая мелочевка — салфеточки, фонарики, баночки со специями, горшочки с кактусами.
— Как тебе моя новая микроволновка с грилем? — Хозяйка метнула из холодильника коробку с пирожными, поставила на стол конфеты: — Твоя любимая вишня в шоколаде.
— Мечта… — Саша с удовольствием расслабилась на удобном плетеном стуле. Спина гудела после двенадцатичасовой смены. — Домой можно не торопиться. Мать Зинулю из сада взяла и, наверное, меня поджидает с очередными наставлениями. На нее сильное впечатление наш детсад производит. Сразу лозунг выбрасывает: «Твой дед был нищим гением опальной науки — это генетики, значит. Одни брюки двадцать лет носил. А ты ребенка приучаешь к показухе. Купеческие замашки нам не по карману». — Бросив взгляд на пирожные, Саша выбрала «трубочку», любимую с детства, и с наслаждением откусила нежный слоеный хвостик.
— Деда в смысле прикида понять можно, время такое было — мерзопакостное. Стиль у граждан — обносочный. А вот ты — дура элементарная. Сплошное несоответствие с современной окружающей средой. Полы заплеванные за гроши мыть — тупость. Ребенка без отца поднимать… — Ларка от возмущения не могла найти подходящее слово, лишь покрутила у виска пальцем.
— Нет у Александры отца!..
— Есть! Гад он, нравственный урод интеллигентного профиля и карьеристского фаса. На американских харчах отъедается. А ты на свои гроши из кожи вон лезешь, чтобы девчонка без комплексов нищенства росла. Университет бросила, фигурное катание бросила…
— Сказала тоже — на что оно мне теперь?! Ты на меня посмотри.
— На что? А красота, а фигура? Эх, девушка, не знаешь ты своей цены. — Ларка, отличавшаяся ширококостной плотной фигурой, тщетно стремилась обрести стройность, истязая себя диетами. — Белку Ивлеву помнишь? Тоже такой блеск на льду выдавала, а работает в стрипклубе. И между прочим, не жалуется.
— Извини, это не для меня.
— Ясное дело. Вы с маманей люди гордые. — Ларка зло откусила фруктовое пирожное, словно мстя себе за очередной антидиетический срыв. — А вот разве твоя честнейшая Зинаида Константиновна об этих киви и ананасах могла мечтать? Об овсяном печенье она мечтала, а за ним еще в очереди постоять надо было!
— Ну знаешь, в нашей семье и сейчас пирожными не объедаются. — Уловив в своем голосе обвинительные материнские интонации, Саша подавила желание порассуждать о социальной справедливости.
— Ты, конечно, полагаешь, что это несправедливо, — хмыкнула Ларка. — Что ваши с матерью труды достойны большей оплаты. Нет, подруга, все правильно. Поскольку такова рыночная стоимость вашего труда. Не востребован он обществом.
— По-твоему, и учителя, и поликлиники районные не востребованы? Врачи — голь-шмоль, не нужны нищим старикам? — Глаза Саши под нахмурившимися бровями презрительно сощурились.
— Уймись, Беляева. Кто ж говорит, что все хорошо? Но люди ведь как-то устраиваются. Особенно с твоими данными.
— Ну да! Настя подалась в секретарши, Янка с мужем в Голландии… — Саша взяла шоколадную «картошку» в гофрированном воротничке. — Можно я ее для Зинули прихвачу?
— Да противно на тебя смотреть! — Ларка уложила оставшиеся пирожные в коробку и поставила ее перед подругой. — Знаешь, мне кажется, что тебе нравится роль неудачницы. Ты совершенно не хочешь бороться, в тебе нет знаешь чего? Энергии самоутверждения! Ты скорее потеряешь, чем найдешь, уступишь, нежели отвоюешь, промолчишь, но за себя слова не скажешь.
— Мама говорит, что я — кроткая. В плохом смысле. Легкая добыча для аферистов и нахалов. Да не страдаю я наивностью! Я все понимаю!
— Вот, вот! Устаревшая модель ясноокой барышни, не умеющей приспосабливаться к законам победительниц. А говоришь, что желаешь! Танцевать в клубах не хочешь, от денег в долг отказываешься, подарки не берешь. Знаешь, как это называется? Это не гордость, милая моя. Это гордыня, смертный грех. Надо брать, когда помощь предлагают от чистого сердца.
— Разве я сомневаюсь, что ты от чистого? Критику вот твою покорно выслушиваю и денег в долг возьму. Мне очень хочется книжку одну своей Зинуле подарить — сказки Андерсена. Иллюстрации потрясающие, но дорогущая! Я уже Зинуле намекнула, сказала, что будет ей подарок от Деда Мороза. Скажу лучше, от нас с тобой. Она ж все равно догадается.
— Девка у тебя отличная. Повезло тебе! В наше-то время — такой ребенок. Меня Олежка по врачам затаскал. Говорят, ждите. Шанс есть. А ведь почему? Аборты, дура, делала. А ты сразу — мамочка.
— Не сдавайся, Лар! Будет у тебя сынок, вылитый твой Олег.
— И сразу в фуражке, — рассмеялась Ларка. Она обожала своего мужа, работавшего в милиции.
— Ладно, мне пора. — Саша отставила чашку. — Мама с Зинулей платье шьют. Из моего костюма для показательных выступлений. Помнишь, голубой, усыпанный блестками? Зинуля всех сразить хочет. У них в саду елка, грандиозный концерт готовят. А мне даже пойти не в чем.
— Так… — Ларка решительно поднялась, огладив на мощных бедрах кожаную юбку. — Идем! Пока Олежки нет, в шкафу пороемся, подберем тебе туалет.
— Не стоит, Лар. У меня настроения нет. Шуша я теперь — вот кто.
— Шуша она, видите ли! — взвилась Ларка. — Для чего я тебе лекцию читала?! Пора тебе, госпожа Беляева, расстаться с комплексами и благотворительным служением на благо обществу. У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Вскоре Саша сидела за своим прилавочком на бойком базаре. Торговую точку устроила Ларка, поставляя товар из собственного магазина. А потом произошло то, что произошло — не заладилась торговля, затраты превышали доходы. Даже предпраздничная торговля не спасла. А еще со всех сторон — «с Новым годом, с новым счастьем». И как противно каркали все вокруг насчет моря с новым счастьем. Накаркали — явился Буртаев. И что же? Хуже не придумаешь! Застал ее в самый неприглядный момент рабочей биографии. Да еще такой кулемой. Сжалился и карточку свою дал, как добрый Дедушка Мороз.
Кухня Беляевых — тоже как на картинке. Только картинка эта из журнала ушедшей эпохи глобального дефицита. Шкафы в голубой цветочек, оклеенные до половины когда-то клетчатой клеенкой стены, гремучий холодильник «ЗИЛ» с округлыми боками и выгоревший абажур.
На столе — опять-таки Ларкин гостинец — тарталетки с салатами — аппетитные, яркие. И сама она — королевна расписная: рыжие стриженые волосы, сережки и кулон в цвет блузке и шарф — закачаешься!
— Тебя, дорогая моя, на тракторе в новую реальность вытаскивать надо, — постановила Ларка после безрадостного подведения итогов Сашиной предпраздничной торговли. — Пока ты на нулях, Беляева. И как тебя угораздило столько товару попортить? Надо было с покупателя за испорченное брать. А как же? У меня не отвертятся.
— Не могу… Сколько я тебе должна?
— Говорю — по нулям. На Андерсена вот тебе премия. За храбрость! — Лара выложила из крокодиловой сумочки пятисотрублевую бумажку. — Хватит? Без отдачи.
— Лар, ты замечательная, но денег я не возьму. Сама должна научиться выкручиваться… А знаешь, что сегодня было? Ужас! Стою я вся никакая, настроение — хуже некуда. А тут мужик холеный такой подходит… Смотрю — Буртаев!
— Да ты что?! — Ларка застыла с открытым ртом и так выслушала Сашин рассказ об этой невероятной встрече.
— Вот, по щедрости своей отвалил. — Саша достала визитку Игоря.
— Финансовый директор! Величина! Ну повезло, девушка. Знаем мы, гад он, и что теперь — от помощи отказываться? После Америки связи знаешь какие! Не моим чета. Не понимаю, почему не воспользоваться деловым предложением? Он ведь перед тобой весь в долгах, за всю жизнь не расплатится.
— Именно поэтому. Мне от него подачек не надо. А… — Саша покрутила кончик косы, совсем как в школе, когда у доски стояла… — А если предложение не деловое?
— То есть? — подняла Ларка тонкие брови. — Интим? Так еще же лучше, балда! Только вначале всю душу ему наизнанку выверни, а потом, как размякнет, своего не упускай.
— А вдруг…
— Да ну… — отмахнулась Ларка, с подозрением еще раз взглянув на визитную карточку Буртаева. — Вообще-то про него такого не подумаешь… Но сейчас все возможно. Поставят на конвейер… «Дезидерио» какой-то. С итальянцами…
— Дура! Да я совсем не про это! У нас же любовь была! Настоящая!
— Раз уж ты так уверена — раздумывать нечего. Бегом беги, девушка, да смотри, не опаздывай!
…Совсем другой разговор произошел у Саши с матерью. Зинаида Константиновна разволновалась, твердила, что Буртаев типичный новый русский, без совести и с атрофированной нравственностью. Такой может втянуть в самую сомнительную историю.
— Уже втянул, мама. — Саша усадила в кресло дочкину куклу. — И между прочим, я ему за это даже благодарна.
Мать заплакала, причитая о разбитой судьбе дочери, о справедливости, которая когда-нибудь непременно восторжествует! Восторжествует! Именно в этот момент Саша решила, что пойдет на встречу с Игорем. Причем учтет оба варианта — рабочий и личный. И оденется соответственно.
…И вот она в особняке, зеркальная дверь бесшумно закрылась за ней. Белый пуловер, светлые джинсы, коса ниже пояса и никакого макияжа. Косметика фирмы «Керри» лежала в сумке на всякий пожарный случай. Шикарный, полутемный холл, в глубине сверкают зеркала, явственно ощущается запах фиалок. Саша увидела полную цветов мраморную ладью, стоящую на низком столике. Вернее, в центре ониксового овала, покоящегося на бронзовых крыльях двух могучих орлов. Фиалки под новый год, принесенные орлами — эта картинка произвела на нее впечатление.
В кабинете Карла Леопольдовича, куда Саша попала, миновав анфиладу комнат, ей сразу бросилась в глаза огромная картина на стене — копия полотна Боттичелли «Венера и Марс». И только потом она перевела взгляд на энергичного мелкокалиберного мужчину, вышедшего ей навстречу из-за широкого письменного стола.
— Беляева? Александра Викторовна… Садитесь, садитесь. Гуманитарий, значит… Чудесно! — Мужчина вздохнул, оттягивая узел шелкового платка, повязанного вокруг шеи. — Расскажите поподробнее о своих профессиональных интересах.
Саша коротко изложила суть своей курсовой работы. Тему ее — гуманистические мотивы в живописи высокого Возрождения — она мечтала развить в своей будущей диссертации после окончания университета. Тогда она пересмотрела массу статей и книг, подолгу сидела в библиотеках. И постановила для себя — как бы ни сложилась ее судьба, а специалистом она станет! Даже с преподавателем Соболевым план будущей работы составляла, утопистка! А потом все пошло по другому сценарию — Зинуля, ясли, детская консультация, бесконечные ОРЗ, безденежье…
— Великолепно! — оживился Карл Леопольдович, внимательно выслушав Сашу. — А опыт работы в торговле у вас есть?
— Небольшой, — смутилась растерявшаяся Саша. Она не ожидала такого перехода.
— Итальянский язык активный?
— Читаю. Практики было мало.
— Так… — Директор помял мясистое ухо. — Игорь Сергеевич вам все объяснил?
— Боюсь, что…
— Хорошо. — Хозяин кабинета взглянул на часы и положил на стол большие пухлые руки. — Времени у меня в обрез. Через десять минут здесь будет телевидение. И один из наших итальянских партнеров! Буртаеву, кстати, поручено поработать с ним переводчиком. А вечером… Вечером состоится презентация и банкет. Нет! — Он снова схватился за явно мешавший ему шейный платок. — Я с ума здесь сойду! Извините, детка… Вы появились в такой день…
— Понимаю. Мне Игорь Сергеевич сказал, что надо прийти в понедельник. Наверное, выпустил из виду, что это тридцать первое декабря. Я приду после праздников, если позволите. — Саша поднялась. — Какие же сегодня могут быть дела!
— Дел выше крыши. Э… Можно вас называть просто Сашенька? Терпеть не могу эти старомодные заморочки с отчествами. Так вот, детка, вы явились как раз во время. И приступаете к работе немедленно. Документы пока не оформляем — испытательный срок. За это время мы сумеем определить круг ваших обязанностей и размер вознаграждения. — Карл Леопольдович энергично поднялся и кивнул Саше: — Синьорина, за мной! Знаете ли, милая Сашенька, какое у меня прозвище? Карлсон!
— Который живет на крыше…
— Нет, крыша здесь ни при чем. Из-за этого. — Он повертел в воздухе пальцем. — Из-за моторчика. Мой темперамент кажется сотрудникам слишком бурным.
— Вы итальянец?
— Похож? — обрадовался Карлсон.
— Вы похожи на Жванецкого, — необдуманно ляпнула Саша. Вот оно Ларкино влияние — она тоже пошла по пути поисков сходства. Ларка считала, что физическая похожесть определяет совпадения и по другим направлениям. Типаж есть типаж во всей совокупности сходных качеств.
— Ай, что ж вы сразу не сказали, Сашенька, что вы такая проницательная — точно определяете одесситов! — деланно огорчился Карлсон и слегка подтолкнул ее в спину.
…Саша попала на прекрасно оборудованную кухню, где над блюдами с фруктами и сладостями колдовали две дамы. Одна юная, яркого восточного типа, другая — солидная, явно славянской внешности с массивным кренделем на голове и сверкающими кольцами на пухлых пальцах. На обеих были деловые костюмы в серо-черную полоску.
— Это Александра, на помощь дамам… — представил Сашу Карлсон и больше ничего добавить не успел — был срочно вызван в гостиную. Оттуда раздались возбужденные громкие голоса, приветственные восклицания, послышалась музыка — увертюра к опере «Травиата».