Помоги проекту - поделись книгой:
Warhammer 40000: Ересь Хоруса
Примархи
Грэм Макнилл
Магнус Красный: Повелитель Просперо
Мудрыми нас делают воспоминания о прошлом и сознание ответственности перед будущим[36].
Из предисловия к «Книге Магнуса»
Дайте мне достаточно длинный рычаг, точку опоры для него, и я сдвину весь мир[37].
Примарх Пертурабо, «Притчи Олимпии»
Магнус не помнил этого места.
Прежде знакомое, теперь оно изменилось. Когда-то пирамиду Фотепа пронзали лучи света, ослепительно блистая и отражаясь в начищенном стекле. Там, посмеиваясь над землей, играли солнце и звезды.
Раньше под золотыми сводами атриума звучали голоса красивых людей, жарко споривших об этике, морали и добродетели. Людей, которые восхищались тем, что их общество основано на принципах верховенства разума, здравомыслия и стремления к высшей истине.
Сейчас здание было холодным и безжизненным, его заполняли только отражения, рожденные осколками стекол, и бормочущие тени. Примарх опасался внимать им. Сестринские пирамиды братств превратились в осевшие груды обугленного адамантия — голые скелеты, разбросанные по пыльным пустошам.
На горизонте плясали молнии, резкие тени огромных каркасов дрожали вокруг Магнуса. Он помедлил, пытаясь сориентироваться. Раньше примарх не сбился бы здесь с пути, но времена изменились.
Остовы пирамид деформировались в огне пожаров, но по-настоящему их изуродовало перемещение с Просперо на эту непостоянную планету. Четкие углы и сечения неестественно исказились, словно кто-то поглумился над былым идеалом.
Окинув взглядом полную отголосков пустоту, Магнус вспомнил решающую схватку с Волчьим Королем и преисполнился скорби. Два брата, различные почти во всем, но очень схожие в своей основе… Их судьбы могли сложиться совсем иначе.
Пыль вокруг него закружилась, складываясь в неясное изображение поединка, и Циклоп отвел взгляд, не желая вновь переживать свой глубочайший позор. Сожжение родного мира оставило на сердце Магнуса неисцелимую рану, но тяжелее всего для примарха оказалась потеря пирамиды Фотепа.
Она была не только одним из чудес Галактики, но и его излюбленным прибежищем, символом всех прекрасных и благородных свершений Просперо. В ней хранились самые драгоценные сокровища Алого Короля: глиняные таблички с древнейшими текстами, свидетельства первых неуклюжих шагов человечества в науке и философии, неповторимые памятники литературы и произведения искусства.
Все это погибло, сгорело за одну ночь невообразимой резни.
Ночь, когда его отец спустил Волков Фенриса.
Они ярились и выли на луну.
Они славно попировали.
Но потерпели неудачу.
Магнусу и его Тысяче Сынов удалось бежать через ревущий хаос Великого Океана на планету безумия. Примарх никогда раньше не видел ее и даже не подозревал о ее существовании, но знал название этого мира так же хорошо, как собственное имя.
Планета Чернокнижников.
Уместное имя, ведь каждый из его выживших сынов обладал силой.
Силой, что вскоре может погубить их всех.
Циклоп начал пробираться через руины — непостижимый ангел на пепельной равнине своего раскаяния. Хотя Русс переломил его материальное тело о колено, новая плоть, сотканная из варп-вещества, оказалась не менее реальной. Но что случилось во время перехода с душой Магнуса? Кем стал сам примарх?
Он пока не понимал.
Призраком? Воплощенным воспоминанием?
Или беспримесным выражением своей истинной сути?
Внутри пирамиды все было завалено обломками. Магнус переступал через рухнувшие стеллажи, подобные гигантским деревьям, и инфокристаллы, раскрошенные фенрисийскими сабатонами. На заунывном ветру порхали опаленные страницы гримуаров[38], и примарх поймал одну из них.
Текст был ему знаком. Неудивительно — Магнус прочел все книги на Просперо.
Одна из пьес, написанных знаменитым драматургом Альбии. Вокруг примарха кружился прах грандиозных шедевров архитектуры, математики и естественных наук, но очередная утрата потрясла его. Если любые технологии можно открыть заново, то уникальные художественные произведения гибнут необратимо.
Опустившись на одно колено, Магнус погрузил руку в пыль, и через него заструилась энергия Великого Океана. Из чертогов своей памяти примарх вызвал образы трудов древнего мастера слова. Над прахом взмыли мерцающие золотые искры, похожие на светлячков; обвились вокруг Циклопа, выстроились двойной спиралью и погрузились в клочок бумаги.
Страница восстановилась, как будто процесс ее горения обратился вспять. Видя, как пятнышки света продолжают стремительно объединяться, заново создавая пергаментный том, Магнус счастливо улыбнулся. Закрыв глаз, он выдохнул — хотя это был не совсем выдох, — ощутив ту же самую радость, которую испытал таинственный создатель пьесы, когда впервые дал жизнь этим словам.
Вес книги в руке примарха больше не увеличивался, и Циклоп открыл глаз. Манускрипт был завершен, слова поблескивали на странице, как будто чернила еще не успели высохнуть.
— Ты собираешься вот так вернуть все утраченное?
— Если понадобится, — ответил Магнус.
— Ничего не выйдет.
— Откуда тебе знать?
— Я знаю то, что знаешь ты, — произнес невидимый собеседник, — а ты знаешь, что ничего не выйдет. Но все равно попытаешься.
Примарх выпрямился во весь рост и обернулся, сплетая из воспоминаний доспехи, бывшие на нем в последний день Просперо: полированные золотые латы, изогнутые рога, птеруги[40] из вываренной кожи и бронзовый венец, что охватил буйную гриву алых волос.
Перед ним стоял некто в черной рясе — судя по силуэту, легионер. Ладони он держал сцепленными у пояса, на среднем пальце его правой руки поблескивало золотое кольцо Крестоносца. Из-за резких, но привлекательных черт и длинных черных волос, зачесанных назад и туго стянутых на скошенном затылке, он чем-то походил на ястреба.
— Я целую эпоху не думал о человеке с этим лицом, — сказал Магнус, положив руку на красную кожаную обложку книги, носящей его имя.
— Обманывая меня, ты лжешь себе, — заметил воин. — Повторяю, я знаю то же, что и ты.
— Хорошо, — согласился примарх. — Скажем так: я старался не думать о нем.
Легионер обошел Магнуса по кругу, словно изучая, как старого знакомого после долгой разлуки. Нелепая мысль, но отчасти верная.
— Он помнит, как впервые увидел тебя вот так, — заметил некто. — Он был при смерти и думал, что ты — дух, явившийся увести его вовне.
— Я не забыл тот день, — отозвался примарх. — Удивительно, что не забыл и он.
Воин развел руками и широко улыбнулся.
— Возможно, я запомнил, как ты вспоминал его, или же прочел о нем в твоем огромном гримуаре. В любом случае, тогда он был не в себе, как и большинство из вас. Но ты подлатал их, верно? Так же, как подлатал нас.
— Я старался. — Магнус направился дальше в развалины пирамиды. — Я упорно пытался спасти всех моих сыновей.
— Да, знаю. — Легионер последовал за ним. — Но твое лекарство оказалось хуже болезни.
— Ты думаешь, я этого не понимаю? — огрызнулся примарх, спускаясь по спирали к широкой воронке от снаряда, усыпанной острыми, как бритва, осколками стекла. — Как еще я мог поступить?
— Позволить им умереть.
— Ни за что. Они были моими сыновьями!
— Но кто они теперь? — спросил некто, вступая в воронку. — И чем они станут? Загляни в Великий Океан, Магнус. Прочти будущее по его волнам и честно скажи мне, гордишься ли тем, что они сотворят в грядущие века.
— Нет! — гневно воскликнул примарх, забыв о сожалении и стыде.
Он споткнулся, в воронке хрустнуло стекло. На Циклопа осуждающе воззрились десять тысяч безмолвных отражений.
Все они были разными — уникальными гранями личности Магнуса. Примарх не решался смотреть на них.
— Будущее не предопределено, — сказал он. — Хорус на Давине поверил в иное и угодил в западню. Я не повторю его ошибок.
— Да, ты наделаешь своих. — Легионер постучал себя пальцем по лбу, и Магнус невольно взглянул на его золотое кольцо.
Узор на вещице был неразборчивым, однако примарх отлично знал, что там вырезано, и понимал, в чем виноват перед ее обладателем.
— Ты наделаешь худших ошибок, поскольку веришь, что способен исправить все, — продолжал воин. — Всемогущий Магнус может спасти каждого, ведь он умнее всех! Ему известно то, что не ведомо никому!
— Тот, чье лицо ты носишь… Он не мог попасть сюда. Мой брат убил его на Терре.
— И что? — отозвался легионер. — Ты лучше всех понимаешь: гибель тела, которое привязывает наш дух к одному плану бытия, — несущественная мелочь. А на этой планете смерть значит даже меньше, чем ничего.
— Я почувствовал, как он отпустил свою серебряную нить.
— Но перерезал ее ты, — напомнил воин и поднял руку с кольцом так, чтобы Магнусу было лучше видно изображение орла и скрещенных молний. — Именно ты направил его на Терру в качестве живого символа, ведь он слишком пострадал, чтобы оставаться на передовой Великого крестового похода.
— Похоже, Русс изранил меня намного тяжелее, чем я предполагал. Мой разум распадается.
— В этом есть доля правды, но ты же знаешь, что я — не фрагмент твоего дробящегося рассудка. Я принес предупреждение.
— Предупреждение? — Примарх шагнул к легионеру, накапливая в кулаках разрушительную энергию Великого Океана. — Какое еще предупреждение?
— О том, что тебе ясно и без меня. Силы, с которыми ты заключил сделку, не забыли о тебе и твоих сыновьях. Вас еще ждет расплата за былые оплошности.
Магнус усмехнулся — резко, с горечью, бесконечной скорбью и безграничным сожалением.
— Что еще может забрать у меня Изначальный Уничтожитель? — Опустившись на колени, примарх набрал полные пригоршни битого стекла и праха. — Волки сожгли мой мир, испепелили наши знания! Мои сыны умирают, и я бессилен им помочь!
— Магнус Красный, Алый Король, бессилен? Нет, на самом деле ты так не думаешь, иначе бы тебя здесь не было.
Заметив, что под ногами блеснул обнажившийся металл, примарх разжал кулаки. Стекло и прах просыпались сквозь пальцы.
— У тебя еще есть шанс обмануть судьбу, — произнес мертвый воин.
— Какой же?
— Ты помнишь Моргенштерн?
— Да, Атхарва, — ответил Магнус. — Я помню Моргенштерн.
Моргенштерн,
853. М30
Пятьдесят пятый год Великого крестового похода
Категория 8: Катастрофа
[Крупномасштабная, продолжительная, на ограниченной населенной территории]
1
Жаррукин/Повелитель Сынов/Железный владыка
Пыль кружилась над ладонью Атхарвы крошечным вихрем, составляющие его элементы все хаотичнее танцевали в ритме изменений магнитного поля планеты. Надвигалась магнабуря, и воин рисковал, задерживаясь в руинах Жаррукина[41], но Тысяча Сынов не могла отказаться от знаний, собранных забытыми поколениями.
Пепельный ветер завывал среди разрушенных и обвалившихся построек, словно оплакивая прежнее величие города. Судя по размерам и расположению выщербленных обломков мрамора, когда-то здесь высились прекрасные здания из полированного камня и сверкающего стекла.
Развалины Жаррукина, начинаясь в скалистых предгорьях, тянулись вдоль неестественно прямого желоба широкой речной долины. Уже более тысячи лет здесь никто не жил, так что многие из древних пласкритовых каньонов и проспектов, потрескавшихся от времени, уступили натиску стихий.
Строения были возведены еще до начала Долгой Ночи — каждое из них обладало уникальностью, не то что модульные дома более поздних поселений, когда человечество невероятно быстро расселялось среди звезд. Этот мир колонизировали на заре золотой эры космических исследований, и Жаррукин стал одним из первых его городов.
— Здесь ли изначальный король Моргенштерна основал свою столицу? — спросил Атхарва у пылинок, пляшущих в его руке. — Почему Жаррукин пал, хотя вашу планету, единственную из всех, не затронуло безумие? Его погубила ваша жадность, ваше высокомерие? Или всего лишь пришел его час? Жаль, я не могу поговорить с вами. Чему бы вы меня научили?
Воин понял, что излишне расчувствовался, но мысли об утраченных знаниях причиняли ему боль, как от огнестрельной раны. Он перенес свой разум на более высокий план сознания; в Братствах, недавно сформированных культах легиона, такую практику называли «Исчислениями».
Хотя Атхарва читал о некоторых ее вариантах в старинных ахеменийских[42] текстах, которые пережили «очищение» библиотеки Ши У[43] кардиналом Тангом, совершенствовать технику он начал только после того, как покинул Просперо. Благодаря ей воин всегда мог полностью сосредоточиться на конкретной задаче, изменив свою ментальную архитектуру, как того требовала ситуация.
Следя за танцем частиц над ладонью, легионер видел, что траектории их вращения продолжают усложняться. Поблескивали крупицы оксида железа, остатки чего-то металлического и древнего, давно уже утонувшего в пыли среди городских руин. Атхарва пытался отыскать смысл в этих трехмерных узорах, различить картины будущего в случайном кружении праха. Прозревание грядущего было коньком воина, но поиск истины в глубинах Великого Океана каждый раз давался ему нелегко.
Легионер перевел взгляд с пляшущих красных пылинок на изгиб своего левого наплечника. По багряному полю змеились лучи серовато-белой звезды, символа Тысячи Сынов.
А в ее центре помещалось широко распахнутое око — эмблема нового братства Атхарвы.
Атенейцы.
Название казалось ему оригинальным, но напоминало о старинных науках, о временах, когда седые академики днями напролет просиживали над редкими и удивительными томами ныне забытых знаний. Воину было известно о мистической важности имен, и обозначение его культа обладало собственной силой. Из учений Атенейцев он почерпнул мощь, о которой даже не мечтал, — то же самое происходило с Корвидами, Павонидами и всеми прочими. Атхарва достиг вершин, почти неведомых ему до прибытия на Просперо.
До перерождения легиона.
Движением мысли воин опустил барьеры, мешавшие Великому Океану просочиться в его плоть. Варп потек в тело Атхарвы, словно вода по хитроумному переплетению акведуков. Ментальные мыслеформы третьего Исчисления направляли поток, придавали ему форму.
С радостным волнением легионер ощутил, как неведомое становится известным, как проявляются незримые и неписаные варианты будущего. В его разуме возникла неодолимо манящая, эфемерная картина: город, что спит на вершине мира, пока его шпили плавятся во всепланетном пожаре.
«Так погиб Жаррукин?»
Поделиться книгой: