Сборник "Царство Зверя"

Александр и Елизавета вскакивают.

Александр. Что это?

Елизавета. Государь.

Павел. Испугались, друзья мои? Думали – привидение?

Александр. Простите, ваше величество! Темно. Я свечой…

Павел. Не надо. (Елизавета хочет уйти.) Куда вы, сударыня? Вы нам не мешаете.

Елизавета отходит к окну.

Павел (взяв книгу). Это что? Руссо. А это? «Брут», трагедия господина де Вольтера. (Читает.)

…Rome est libre. Il suffit. Rendons grâce aux dieux.[8]

Значит: «Царя убили, и слава Богу». – Кто подчеркнул?

Александр. Не могу знать, ваше величество! Книга от бабушки. Не она ли сама изволила?

Павел. Все-то у вас от бабушки, сударь, и сами вы – бабушкин внучек!.. А историю царевича Алексея помните? Вот подлинная трагедия, не то что Вольтеровы глупости! Сын восстал на отца, и отец казнил сына. Помните?

Александр. Помню.

Павел. Ну то-то же! А все-таки перечесть не мешает. Ужо пришлю. Кстати, правда ли, что у вас в полку Вольтера почитывают?

Александр. Виноват, государь! Одно только сочиненьице «Кандид». При бабушке отпечатано.

Павел. Опять бабушка!.. У кого найдено?

Александр. Измайловского полка у штабс-капитана Пузыревского.

Павел. Ну и что же?

Александр. Книга в корпусной пекарне сожжена – сделан выговор!

Павел. Что толку выговор от вас, когда и сами вы, сударь, Вольтера читаете? Каков поп, таков и приход. Однако шутки в сторону, наблюдать извольте впредь, дабы из чинов, управлению вашему вверенных, чтением таковым упражняться никто не осмеливался. Понеже слухи до меня доходят, что французскими натуральной системы книгами многие господа военные заражены, по домам ходят в платье партикулярном, фраки и жилеты носят, явно изображая тем развратное свое поведение. Вот каковы, сударь, следствия философической вольности или, лучше сказать, бешенства, коим вводится язва моральная, правила безбожные и возмутительные, буйственное воспаление рассудка, как то показало нам правление богомерзкое во Франции и оные режисиды, изверги человечества, в злодеянии, учиненном над королевскою особою…

Александр. Батюшка…

Павел. Молчать! Я знаю, сударь, что вы – якобинец, но я разрушу все ваши идеи!.. Да, знаю, знаю все – и то, как бабушкины внучки спят и видят во сне конституцию, республику, Права Человека, а того не разумеют, что в оных Правах заключается дух сатанинский, уготовляющий путь Зверю, Антихристу. О, как страшен сей дух! Никто того не знает, я знаю, я один! Бог мне открыл, и Богом клянусь, искореню, истреблю, сокрушу – или я не буду Павел I!

Александр. Батюшка, я никогда…

Павел. Лжешь! Это кто писал? (Показывает письмо.) Говори, кто?

Александр. Я… но не моя воля…

Павел. А чья?

Александр. Бабушки.

Павел. Чертова бабушка!

Александр. Государь, ваша покойная матушка…

Павел. Да, знаю: мать отца убила и меня, сына, в Шлиссельбург хотела заточить, в тот самый каземат, где некогда страдальца безвинного, Иоанна Антоновича, задавили, как крысу в подполье. Тридцать лет я томился в смертном страхе, ждал яда, ножа или петли от собственной матери и глядел, как она со своими приспешниками, цареубийцами, над памятью отца моего ругается, – глядел и терпел, и молчал… Тридцать лет, тридцать лет!.. Как только Бог сохранил мне рассудок и жизнь?.. И ты был с нею!.. Вот что значат слова сии. Читай: «Всею кровью моею не мог бы я заплатить за все то, что вы для меня сделали и еще сделать намерены». Это значит: меня с престола спихнуть, чтоб тебя…

Александр (падая на колени). Батюшка! Батюшка! Никогда я не хотел… Да разве вы не видите, и теперь не хочу… Отрешите, умоляю вас. Богом заклинаю, отрешите меня от престола, избавьте, помилуйте!..

Павел. Лжешь, негодяй, опять лжешь! (Занося трость.) Я тебя!..

Елизавета (удерживая Павла за руку). Как вам не стыдно?..

Павел (отталкивая Елизавету). Прочь!..

Елизавета. Рыцарь Мальтийского ордена – женщину?..

Павел (отступая). Да, рыцарь… Вы правы, сударыня! Прошу извинения. Погорячился… Какая вы, однако, смелая! Я и не знал. Психея – и вдруг… Мне это понравилось. Я бы хотел, чтобы так все… Благодарю. Ручку позвольте, ваше высочество. Что? Не бойтесь, не укушу. Я еще не кусаюсь… Ха-ха!

Павел целует руку Елизаветы и кланяется с изысканной вежливостью.

Павел. J’ai l’honneur de vous saluer, madame, monseigneur![9] Еще раз прошу извинения. (Отходя к двери.) А ведь вы тут надо мною, пожалуй, смеяться будете вдвоем. Амур и Психея?.. Ну что ж, смейтесь на здоровье. Rira bien, qui rira le dernier…[10] A историю царевича Алексея я вам, сударь, все же пришлю. Почитайте-ка, сравните с Брутом!

Уходит.

Елизавета. Шут!

Александр. Тише, тише. Пожалуй, подслушает.

Елизавета (открывая дверь и заглядывая). Ушел.

Пален входит слева.

Пален. Не он, а я подслушивал. Простите, ваши высочества, – по должности военного губернатора…

Елизавета уходит налево. Александр сидит на канапе, опустив голову на руки. Молчание.

Пален. Прескверная штука, не угодно ли стакан лафита!

Александр. Знает все?

Пален. Ну, все, не все, а кое-что. Не сегодня, впрочем, так завтра узнает. И тогда пропали мы!

Александр. Что же делать?

Пален. Спешить. Остаются не дни, а часы. Наш план вы знаете: овладеть особой императора, объявить больным и принудить к отречению от престола, дабы передать оный вам. Не от себя говорю, а от сената, войска, дворянства – от всего народа российского, коего желание единственное – видеть Александра императором.

Александр. Принудить? Вы его не знаете: он скорее умрет…

Пален. От жестоких болезней – лечение жестокое: если не отречется, то – в Шлиссельбург…

Александр. Что вы, что вы, граф?..

Пален. Будьте покойны, государь: караул из наших – не выдадут.

Александр. Я не о том, а не хочу, слышите, не хочу, чтобы вы так со мной говорили о батюшке!

Пален. Ах, вот что. Слушаю-с. (Помолчав.) Я знаю теперь, чего вы не хотите, а чего хотите, все-таки не знаю.

Александр. Ничего, ничего я не хочу! Оставьте меня в покое!..

Пален. Бывают случаи, ваше высочество, когда ничего не хотеть – безумно или преступно…

Александр. Как вы, сударь, смеете?..

Пален. Я говорю то, что велит мне должность гражданина и подданного.

Александр (вскакивая и топая ногами, подобно Павлу). Вон! Вон! Не могу я больше терпеть, не могу, не могу… Не хочу быть орудием ваших низостей! Вы – изменник! Никогда не подыму я руки на государя, отца моего! Лучше смерть! Сейчас иду к батюшке, все донесу…

Пален. Ну, мы, кажется, все сходим с ума. Я человек откровенный, ваше высочество, хитрить не умею: что на уме, то и на языке. Говорил с вами прямо и прямо взойду на эшафот! Честь имею кланяться.

Пален уходит. Александр падает на канапе и лежит, уткнувшись лицом в подушку. Входит слева Елизавета.

Елизавета. Ну, что, как? Решили?

Александр молчит, Елизавета обнимает его и гладит по голове.

Елизавета. Мальчик мой, мальчик мой бедненький…

Александр. Не могу, не могу, не могу я, Лизхен!..

Елизавета. Что же делать, Саша? Надо…

Александр (приподнимаясь и глядя на нее пристально). А если кровь?

Елизавета. Лучше кровь, лучше все, чем то, что теперь! Пусть наша кровь…

Александр. Не наша…

Молчание.

Александр. Что же ты молчишь? Говори. Или думаешь, что мы должны – через кровь?..

Елизавета. Не знаю…

Александр. Нет, нет, нет… молчи, не смей… Если ты скажешь, Бог не простит…

Елизавета. Не знаю, простит ли Бог, но мы должны.

Действие второе

Зала в Михайловском замке. Полукруглая колоннада из белого мрамора. Две ниши по бокам – справа со статуей Венеры, слева – Флоры. Три двери: одна в середине – в Тронную; другая справа – во внутренние апартаменты государя; третья слева – в анфиладу зал, которые сообщаются с парадною лестницею. По обеим сторонам средней двери большие, во всю стену, зеркала. Несмотря на множество горящих в люстрах и шандалах восковых свечей, полумрак от густого тумана. Концертный вечер. Издали слышится музыка Гайдна – Чимарозы, Моцарта. Кавалеры – в придворных мундирах, шитых золотом, в пудре, буклях, чулках и шпагах; дамы – в белых, с тонким золотым или серебряным узором, греческих туниках.

Императрица Мария Федоровна, великая княгиня Елизавета, великие князья Александр и Константин – в нише под статуей Венеры. Их окружают фрейлины Щербатова и Волкова, обер-церемониймейстер гр. Головкин, обер-гофмаршал Нарышкин, шталмейстер кн. Голицын, отставной церемониймейстер гр. Валуев, обер-шталмейстер гр. Кутайсов, военный губернатор гр. Пален и другие придворные.

Мария Федоровна. Что это так темно, граф?

Головкин. Туман от сырости, ваше величество! Здание новое, сразу не высушишь.