В Тобольске находились старейшая в Сибири духовная семинария и духовное училище, которые поставляли отменно подготовленных священнослужителей во все уголки необъятного края.
И хотя множество деревень не имели ни церквей, ни часовен, тем не менее и в них неоспоримы и обязательны были заповеди Христовы: не укради, не убей, не прелюбодействуй...
Но и с Богом, как и в Властью, сибиряк норовил держаться на равных. Основу его благополучия и независимости закладывали непрестанный труд да неусыпные заботы о доме, о хлебе, о детях, о себе. Трудился мужик вдохновенно и неустанно, отдыхал – весело, шумно и лихо. И в массе своей был доволен и счастлив...
Вольная, щедрая, сытая Сибирь держалась крестьянским трудом. Земля и Воля не с неба упали мужику, он утвердил их собственными руками, и не хотел поступиться ни малой долькой волюшки, ни крохотной пядью своей земли. Новые идеи, усердно рассеиваемые большевиками по европейской России, в мужицком сибирском крае не находили сторонников и последователей. Пролетарская революция им ничего не сулила и доброго ничего не дала. Этой политической отгороженности Сибири от революционных событий немало способствовала позиция властей предержащих.
Царское правительство считало Сибирь малоперспективной в экономическом отношении, не заботилось о развитии ее производительных сил. Чем глуше да безлюдней, тем удобней и надежней «прятать» там неугодных. В расчете на то, что здесь «закон – тайга, прокурор – медведь» в Сибирь бежали и бежали фанатики-сектанты, бродяги, уголовники...
В тихие горбатые переулки да улочки заснеженных уездных городков с большим запозданием доходили вести из столиц, здесь трудно приживались новые взгляды, моды, вкусы. Все непривычное, передовое встречалось с затаенным недоверием и неприязнью.
В десяти городах, 255 волостях, тысячах сел и деревень Тобольской губернии в начале нашего века существовало 9 городских училищ, 398 начальных народных училищ и 503 церковно-приходские школы и школы грамоты. Потому умеющий читать да писать слыл грамотеем, а перед грамотным молокососом степенные почитаемые бородачи ломали шапку. Пытливый, жадный мужицкий ум тяготел к знаниям; начав постигать азы «самоуком», наиболее упорные и даровитые выбивались в люди, становились купцами, предпринимателями, писарями, старшинами, псаломщиками и т. д.
В деревнях и селах врачевали, колдовали, присушивали, заговаривали, пророчествовали знахари, колдуньи, кликуши, юродивые. Но шарлатанством не назовешь деяния сибирских костоправов, травников, знахарей. Среди них немало было истинных самородков – целителей, излечивающих такие «неизлечимые» болезни, как рак кожи, экзему, туберкулез и многие иные.
Вот так и жил сибирский Мужик, обретший трудом и умом своим Землю и Волю. Ни тем, ни другим не намерен был он поступаться и в самой малой степени. В этом вольнолюбии, хозяйской неприкосновенности, обостренном чувстве, достоинства и кроется главная причина рокового, кровавого столкновения сибирских крестьян с жестоким самодержавным беспределом большевиков, захвативших власть в стране в октябре 1917 года.
Окутанная круговой порукой, связанная родственными узами, сибирская деревня стороннему взгляду могла показаться однородной и спокойной. На самом деле это был очень сложный, подвижный организм, постоянно подогреваемый борением страстей, легко возбудимый и воспламеняемый...
Весть о победе Советской власти сибирские крестьяне восприняли неодинаково: так называемые кулаки – с открытой неприязнью, середняки – с сомнением и недоверием, беднота – с радостью.
Разобраться в новой власти, понять ее, выработать к ней определенное отношение деревня не успела: помешал Колчак.
В январе – феврале 1918 года началась большевизация органов Советской власти в Западной Сибири, а в мае Челябинск, Омск и Курган уже оказались под ударами белочехов. 7 июля пал Омск, 20 июля – Тюмень.
Колчаковщина помогла социальным прослойкам крестьянства быстро и четко разграничить свои классовые интересы. «Миллионы крестьян Сибири пришли к большевизму, там поголовно ждут большевиков, – говорил Ленин, – не из наших проповедей и учений, а из собственного опыта...»: «Даже кулаки восстают против Колчака!», – упоенно вещал он, не пожелав всерьез проанализировать это явление – свидетельство вольнолюбивого, непокорного характера крестьянина-сибиряка, не желавшего угождать и холуйствовать ни белым, ни красным.
Кулак восставал против Колчака вовсе не потому, что перешел на сторону большевиков и голоштанных голодных комбедов, а чтобы спасти от разорения свое гнездо. Большевики с их «грабь награбленное», «экспроприируй экспроприаторов», трудовой, гужевой, лесной и прочими даровыми повинностями (не говоря уже о разверстке), с их покровительством неумехам и лодырям и принижением зажимом работящего мужика, – эти большевики-ленинцы сибирскому крестьянину, и кулаку, и середняку были противны. И эта неприязнь понятна и оправдана, ибо то была неприязнь труженика к бездельнику, миролюбивого к насильнику, расчетливого и мудрого – к верхогляду-моту.
Ко времени восстановления Советской власти в Тюменской губернии, в 1920 году, 13,8% всех крестьянских хозяйств были крепкими, зажиточными, «кулацкими». Это значит, только в четырех уездах Тюменской губернии (Тюменском, Тобольском, Ишимском, Ялуторовском) насчитывалось более 20 тысяч таких хозяйств.
«Кулак, – категорично и не раз заявлял Ленин, – непримиримый наш враг. И тут не на что надеяться, кроме как на подавление его... Восстания кулаков против Советской власти неизбежны».
Он ненавидел, исступленно и яро ненавидел кулаков, исключал всякую возможность сотрудничества с ними, не пытался даже искать пути вовлечения в хозяйственную жизнь республики Советов огромного многомиллионного отряда самых мудрых, самых предприимчивых, самых удачливых крестьян...
Как аукнется, так и откликнется. Зажиточные мужики платили большевикам той же монетой. И это закономерно.
Своим утверждением, что восстания кулаков против Советской власти неизбежны (!), Ленин подстилал большевикам соломку на крутых виражах проложенной им тропы военного коммунизма. И надо признать, кинутая Лениным «соломка» помогла большевикам на какое-то время спрятать от Истории, от мирового общественного мнения антикрестьянскую суть своей аграрной политики. Законный гнев й ярость одураченных, обобранных, униженных крестьян находил свой правомерный выход в массовых крестьянских восстаниях, которые тут же по рецепту Ленина объявлялись восстаниями кулацкими и подавлялись с дикой жестокостью. Всякое неповиновение, любой протест крестьян политике военного коммунизма тут же объявлялся кулацкой вылазкой, и свирепо подавлялся, не считаясь ни с какими жертвами. Справедливость сказанного легко прослеживается и в исследуемом здесь крестьянском восстании 1921 года, которое ленинцы тут же окрестили «Западно-Сибирским кулацко-эсеровским мятежом»...
Окончательное классовое расслоение сибирской деревни в 1920–1921 годах только началось, и проходило оно крайне медленно из-за отсутствия резкой поляризации жизненного уровня зажиточных и бедняцких хозяйств. Беднейших (безлошадных) хозяйств в Тюменской губернии не насчитывалось и 7 %. Основную же массу (примерно 80 %) крестьянства составлял середняк – тоже Хозяин, уверенно шагающий от достатка к изобилию. Начисто оторванный от деревни, Ленин поспешил внести свою «лепту» и в отношении большевиков с середняком. По Ленинскому, неоднократно повторенному определению, отличительная черта середняка состояла в том, что он «колеблется». «Сегодня он за нас, а завтра за другую власть: часть за нас, а часть за буржуазию». Средний крестьянин как труженик, наш человек, а как торговец излишками хлеба он уже эксплуататор». Тут остается лишь руками развести. Да если крестьянин не станет производить «излишки», не будет ими торговать, на что же купит он соль и спички, керосин и сахар, сбрую и инвентарь и еще многое иное, без чего ему не прожить. С каких пор продающий плоды своего труда объявляется эксплуататором? Кроме путаницы и неразберихи эта надуманная ленинская характеристика середняка уводила большевиков от опоры на него, от соглашения с ним, на путь к конфронтации с середняком и тем подталкивала последнего в лагерь противников большевизма...
А ведь именно этот колеблющийся, шарахающийся середняк и оказывал решающее влияние на весь уклад деревенской жизни. По мере того, как Советская власть вводила в сибирскую деревню продовольственную разверстку, лесные, гужевые и иные повинности, он резко менял свое отношение к коммунистам, все откровеннее переходя во враждебный лагерь, становясь невольным союзником кулака и главной силой назревающего антибольшевистского восстания, которое в недалеком будущем охватит 14 уездов четырех губерний Западной Сибири и Урала.
После Октябрьского переворота в Западную Сибирь из центра России хлынули недострелянные большевиками дворяне, купцы, чиновники, священнослужители, офицеры все, кого пролетарская диктатура лишила не только состояния, чинов, званий, сословных привилегий, но и права распоряжаться собственной жизнью.
В своих мемуарах о событиях 1918 года белочешский майор Кратохвили справедливо отмечал, что русскими офицерами «была переполнена Западная Сибирь». После разгрома колчаковщины в ней осело до 40 тысяч белогвардейских офицеров. Если верить Ленину, то летом 1919 года в Омске «одни насчитывают девятьсот тысяч буржуазии, а другие пятьсот тысяч. Вся буржуазия поголовно сошлась сюда».
Было бы наивно полагать, что эта масса непримиримых врагов революции улетучилась из Сибири вместе с отступавшими колчаковцами. Бежали лишь именитые и богатые, остальные рассосались по городам и селам, пристроившись писарями, счетоводами, бухгалтерами, товароведами, учителями. Особенно много «бывших» нашло приют в организациях Центросоюза, статуправления, народного образования, в профсоюзах, редакциях газет и журналов. Новая власть испытывала невероятную нужду в образованных людях, специалистах всех отраслей народного хозяйства, потому и не гнушалась квалифицированными «иноверцами».
В Ишимском уезде, например, в 1918 году, по данным ЧК, легально проживало около 200 эсеров, 60 меньшевиков, более 130 кадетов. А ведь Ишимский уезд – самый что ни на есть земледельческий, с очень слабо развитой промышленностью. Примечательно, что после изгнания колчаковцев большинство представителей этих партий испарилось, и к началу 1921 года в уезде оказалось всего 41 эсер, 10 меньшевиков и 5 анархистов.
Среди всех оппозиционных большевикам политических организаций и группировок главенствующую роль в борьбе с диктатурой пролетариата играла партия социалистов-революционеров (ПСР).
Г. В. Плеханов называл ее партией «социалистов-реакционеров», чей социализм – не революционен, а революционность – не социалистична. Государственный обвинитель на процессе этой партии в 1922 году заявил, что само ее существование «является сплошным политическим преступлением». Однако на выборах в Учредительное собрание в 1917 году именно эсеры завоевали большинство, получив почти втрое больше голосов, чем большевики; именно эсеровскую аграрную программу «узурпировали» большевики, сделав ее своей.
Жаль, очень жаль, наши познания о деятельности эсеров, меньшевиков, кадетов, анархистов и иных, оппозиционных большевикам, политических партий России равны нулю, и кроме одноцветных оценок-ярлыков, почерпнутых из «Краткого курса истории ВКП(б)», мы об этих «контрреволюционных» партиях по существу ничего не знаем. Восполнить этот досадный пробел пока невозможно, потому мы даже не пытаемся проследить послереволюционные отношения эсеров с большевиками, разобраться в причинах их конфронтации, а попробуем сконцентрировать свое внимание на роли партии социалистов революционеров в сибирских событиях 1921 года.
Немалое значение в формировании отношений между этими партиями (большевики и эсеры) сыграли, на мой взгляд, поразительная нетерпимость и жестокость большевиков в отношении инакомыслящих, несогласных... «Кто не с нами тот против нас; а раз против – значит враг; а коли враг к стенке» – вот и вся «метода» отношений ленинцев к оппонентам.
Почти с первых дней победы большевиков эсеры начали с ними смертельную борьбу.
Партия эсеров всегда отличалась, умением глубоко конспирироваться. Чем откровеннее становилась она на путь борьбы с большевизмом и Советской властью, тем тщательнее маскировалась. Многие ее деятели, уходя в подполье, меняли профессию, внешний облик, фамилию.
Например, один из организаторов контрреволюционных беспорядков в Москве и Казани В. И. Алмазов, бежав в Сибирь, под чужим именем устроился на работу сначала в Закупсбыт, затем в Центросоюз, якобы с целью изучения экономики колесил по Обскому Северу, выявляя и сплачивая недовольных Советской властью. В марте 1921 года Алмазов был расстрелян в Березово, тогда только эсеры назвали его подлинную фамилию.
Так, к 1920 году в силу многих экономических и политических причин в Западной Сибири скопилось немало сил, враждебных большевикам. Их сплотила ненависть к большевистской диктатуре, но ее свалить можно было лишь мужицким кулаком. А сибирский мужик до политики не охоч, норовил с властью жить в мире. И хоть пыхтел, кряхтел, нещадно материл распроклятую диктатуру, но за топор не хватался. Пользуясь этим, новая власть бесстыдно обирала, унижала, подавляла гордого, своевольного сибирского крестьянина, возбуждая, взвинчивая, зля его, толкая в стан недругов и врагов так называемой пролетарской диктатуры. Потому столь горячий отклик в мужицких сердцах находили воззвания и призывы главного «оппонента» большевиков – партии социалистов-революционеров.
С БОЛЬНОЙ ГОЛОВЫ
В конце мая 1918 года в Ишиме четверо красноармейцев, проходя через кладбищенскую рощу, приметили одетых в офицерские кители людей, поднимавших надгробную плиту. Завидя красноармейцев, те разбежались. Под плитой оказался тайник. В нем – бомбы, пироксилиновые шашки, револьверы. В кустах нашли кортик, на рукоятке выгравировано «Георгий Даниэль».
Арестованный чекистами, бывший белогвардейский офицер Даниэль после долгого запирательства признал существование Ишимской контрреволюционной организации, ставившей целью свержение Советской власти. Организацию возглавлял меньшевик Колыбин. В нее входили эсеры Лейпсон, Гумилев, Диннабург, Горин, белогвардейские офицеры, священники, торговцы, домовладельцы, чиновники – всего около 30 человек.
ЧК арестовало лишь 11 заговорщиков. Остальные бежали, а шесть дней спустя вернулись в Ишим с передовым отрядом белогвардейцев и с ходу развернули пропагандистскую и организаторскую работу в поддержку белого адмирала.
В начале ноября 1919 года Красная Армия освободила Ишим. Несколько месяцев спустя там вновь возникла подпольная организация, ее возглавил прибывший из Иркутска (там находился центр Всероссийского комитета эсеровского Крестьянского Союза) бывший дутовский офицер Т. Доливо. «Работая» в статбюро, он разъезжал по уезду, вел антисоветскую пропаганду, вовлекал в свою организацию зажиточных крестьян, собирал оружие.
Среди завербованных им – колчаковский каратель-кулак Коротков и бывший дворянин белогвардейский офицер Дмитриев. Впоследствии Коротков, Дмитриев, равно как и другие заговорщики, возглавили штабы и крупные соединения восставших крестьян.
Случайно ли заговорщики гнездились в Ишиме? Нет. Крестьяне Ишимского уезда, пожалуй, самые зажиточные во всей Западной Сибири. Земли тучные, черноземные; сенокосы и пастбища – привольные, с отменным травостроем. Рядом феодальный Казахстан и антисоветски настроенное уральское казачество. Через Ишим проходил главный нерв страны – Транссибирская магистраль. Ишим был крупнейшим торговым центром, средоточием кустарных предприятий. Город больших и малых купцов, домовладельцев, куста- фей, духовенства, мещан...
Распропагандировать и поднять на Советскую власть зажиточных, своевольных сибирских мужиков, перерезать их руками Транссибирскую магистраль, отторгнуть Сибирь от России, превратив в антибольшевистский плацдарм, обеспеченный людьми, сырьем, продовольствием, а потом при помощи американских и японских империалистов скакнуть с него на революционный Питер – вот какую идею вынашивали заговорщики.
Если верить докладным и сводкам ГубЧК, контрреволюционеры раскинули свои сети по всей Тюменской губернии. Особенно активную подрывную деятельность проводили они в Тобольске. В оперативной сводке ГубЧК значится, что в 1920 году там действовала эсеровская террористическая организация, которая провела ряд дерзких покушений.
В конце 1920 года возникла подпольная организация Русский национальный Союз». Ее основатель и руководитель – племянник архиепископа Тобольского Гермогена, бежавшего из Петербурга священника Петропавловской церкви, гимназист С. Долганев.
Пятнадцатилетний гимназист (родился в 1905 г.) Сергей Долганев имел все основания ненавидеть большевиков и Советскую власть. Дядю его, Тобольского архиепископа арестовали, увезли из Тобольска якобы в Екатеринбург. В пути его зверски убили: связав, привязали на шею камень и скинули с парохода. Отец Сергея (брат Гермогена) отправился в Екатеринбург искать следы исчезнувшего архиепископа и тоже сгинул: его расстреляли. Ради мести «красным» Сергей и создал «Союз», в который вошли его сверстники, 14–16-летние подростки. В выработанном им уставе организации главное внимание уделялось «антибольшевистским предприятиям и антибольшевистской агитации».
Члены «Русского национального Союза» создавали из молодежи антисоветские кружки и общества, переписывали и разбрасывали по городу сочиненные Долганевым листовки, пропитанные непримиримой злобой к большевикам, призывавшие тоболяков к вооруженному восстанию против Советской власти. «Посмотрите, граждане, на себя, кто вы теперь? Вы – жалкие безответные рабы. Вы не можете распоряжаться своим имуществом, личной жизнью. Где же свобода?.. Стыдно тем, кто восстать не желает», – строки из воззвания Долганева. При неудавшейся попытке ограбить! оружейный склад красноармейского клуба, Долганев был пойман. Ни суда, ни следствия, конечно же, не было. Вот строки из предсмертного письма Долганева:
Я сижу на широких досчатых нарах, положив бумагу на стол, и пишу эти строки; на душе спокойно, я страдаю за свою дорогую Родину... Милая мамочка, спасибо за заботы, только теперь понял, как люблю я тебя... Я смерти не боюсь. 8 часов вечера 5 февраля».
В ту же ночь он был расстрелян...
В январе 1921 года и в губернском центре – Тюмени – возникла подпольная контрреволюционная организация, в которую входили белогвардейские офицеры, торговцы и иные представители старого мира. Ее возглавлял студент техникума Лобанов.
Заговорщики распространяли по городу панические, провокационные слухи, сеяли смуту, расклеивали листовки с призывами: «Тюменские граждане! Скоро ли вы очнетесь от спячки?»
«Долой коммунистов и жидов! Да здравствует Михаил Второй!..»
«...Кто имеет землю? Никто. Где товары? Где свобода печати? Их нет, они исчезли, как исчезает туман в июльское утро.
Посмотрите, как живут коммунисты. Кушают, одеваются, разъезжают на хороших рысаках – это называется равенство...
Так доколе мы будем терпеть эту наглую ложь, этот обман? Пора кончать с этим!..»
Когда началось восстание, тюменские заговорщики установили прочную связь с повстанцами Шороховской и иных прилегающих к Тюмени волостей.
6 февраля по поручению Шороховского волостного повстанческого штаба в Тюмень прибыли 8 лазутчиков. Лобанов приютил их и всячески помогал им добывать оружие, разыскивать затаившихся белогвардейских офицеров и привлекать их на сторону восставших крестьян.
В те тревожные дни Тюмень наводнили съехавшиеся из близлежащих сел повстанцы. С их помощью Лобанов и решил произвести контрреволюционный переворот.
Лобанов наметил его на 11 февраля. Время выбрано удачно: близкие к Тюмени села охвачены восстанием, в городе полно крестьян; стрелковая рота губисполкома, эскадрон ВОХР и инженерный батальон полностью деморализованы.
10 февраля заговорщики на квартире Лобанова разработали подробнейший план путча. В 9 часов вечера 11 февраля 3 боевых отряда должны были с налету захватить почту, телеграф, вокзал, склады с оружием и боеприпасами, испортить подъездные пути к Тюмени с востока и запада, прервать телефонную связь с Екатеринбургом. Одновременно в город ворвались бы восставшие крестьяне из Ожогино, Гусева и других пригородных деревень.
Но именно в ночь на 11 февраля все члены организации Лобанова были арестованы ЧК.
Так действовала эта вражеская организация, судя по материалам ГубЧК. Пространно пишу о Лобанове преднамеренно, ибо не заканчиваю здесь разговор о нем.
Из отчетов, информаций, сводок ЧК складывается впечатление, что по всей Западной Сибири плелась невидимая, но крепкая сеть антисоветских заговоров, которая с каждым днем становилась все раскидистей и крепче. Заговорщики не сомневались: скорый крах большевистской диктатуры – неизбежен, но она падет не под ударами Антанты.
«Советскую власть в России можно задушить лишь руками российских рабочих и крестьян», – писал эсер Савинков в секретном донесении французским и польским политическим деятелям. Главной ударной силой будущего близкого и неотвратимого антисоветского мятежа Савинков считал сибирское крестьянство. И этот стратегический расчет был вполне и надежно обоснованным. Начавшаяся в Сибири продовольственная разверстка разом переломила настроение крестьянских масс, качнув их в сторону контрреволюции. Время заработало на Савинкова и его единомышленников. Оставалось – не прозевать момент предельного накала, вовремя высечь искру, подпалить фитиль мятежа...
Так на основании архивных документов ГубЧК и губкома партии вырисовывалась политическая обстановка в Западной Сибири накануне крестьянского восстания 1921 года. Тюменский губком партии и ГубЧК делали все возможное, чтобы доказать наличие в губернии и подпольных эсеровских ячеек, и контрреволюционных организаций, ведущих широкую разностороннюю активную подрывную работу по подготовке антисоветского мятежа. Вы только что прочли о подпольных контрреволюционных организациях в Тобольске, Тюмени, Ишиме. Сведения об этих антисоветских организациях взяты из оперативных сводок ГубЧК. Не имея возможности ознакомиться со следственными делами разоблаченных и обезвреженных чекистами заговорщиков, автор принял информацию ГубЧК на веру...
Не желая забегать вперед, прошу читателя зафиксировать внимание на подпольной организации Лобанова. Чуть позже мы вернемся к ней, но с «черного хода» и попытаемся разглядеть ее изнутри.
В самый напряженный момент борьбы с колчаковщиной Уральский и Всесибирский комитеты ПСР (партия социалистов революционеров) рассылают своим организациям директивы, которые предписывали «напряженную борьбу по разоблачению большевизма и постоянную борьбу со стремлением рабочих к возвращению к нему... Большевизм, разрушивший государственную и экономическую жизнь страны... в значительной мере ухудшил условия борьбы рабочего класса…
Диктатура пролетариата беспочвенна, авантюристична и невыгодна для рабочих». Директива заканчивалась призывом к вооруженному свержению пролетарской диктатуры.
В своей повседневной работе Уральский и Всесибирский комитеты ПСР руководствовались резолюцией девятого партийного Совета (съезда), в которой говорилось: «...большевистско-пролетарский коммунизм является предтечей и подготовкой реакции... Завоевания революции частью похищены, частью изуродованы большевистской властью. Большевики несут народу просвещенный абсолютизм под коммунистическим соусом».
Резолюции IX Совета являлись четкой программой борьбы с большевизмом. В то же время вожди ПСР Керенский, Авксентьев, Зензинов, Слоним и другие опубликовали еще и специальный Манифест, в котором единственно возможным выходом из кризисного положения страны объявляли возврат к временам февральской революции и Учредительному собранию. А чтоб этот возврат осуществить, нужно совершить переворот: свергнуть большевистско-советскую власть.
В 1920 году были обнародованы секретные документы архива эсеровского Парижского центра. При всем их разнообразии они обнажают главную цель социалистов революционеров: свержение большевистской диктатуры. По мнению вождей ПСР, для достижения этой цели все средства приемлемы и хороши...
Разруха, неурожай и голод 1920 года так обострили кризис, что, казалось, нужен лишь малый толчок, чтобы опрокинуть Советы и большевиков.
«Голод в России» – называлось воззвание Московского Центрального бюро ПСР; оно заканчивалось так: «Долой преступную политику большевиков, мешающую действительной борьбе с голодом, усиливающую разруху и разорение. Таков должен быть лозунг». Эсеровский журнал «За народ» из номера в номер печатал программные статьи о положении в стране, которые непременно завершались одним и тем же выводом: не прогоним большевиков – не получим экономической помощи от Европы и Америки, погибнем от голода.
В решениях десятого Совета ПСР (1921) говорилось – голод «вызвал оживление в рядах партии», и теперь вопрос о революционном низвержении диктатуры коммунистической партии со всей силой жизненной необходимости ставится в порядок дня».
Выполняя волю съезда, эсеры, засевшие в Центросоюзе, профсоюзе и иных массовых общественных организациях Западной Сибири, усилили и без того напористую, яростную антибольшевистскую пропаганду среди крестьян, подбивая их на саботаж продразверстки, неповиновение Советской власти и вооруженную борьбу с ней.
Из села в село катились пущенные эсерами слухи о близком крахе большевиков. На это намекали попы в своих проповедях, о том гнусавили богомольные черницы, кликушествовали юродивые. Надоедливые слухи беспокоили, тревожили крестьян, бередя незажившие душевные раны военного коммунизма.
По ночам, тайком от чужих глаз, крепкие мужики сходились в избу к самому «башковитому» и там засиживались до третьих петухов. Выговаривали что наболело, искали и не находили выхода из тупика, в который загнала крестьянина продразверстка.
На таких негласных сходках иногда появлялся безымянный гость и начинал подговаривать крестьян на бунт против коммунистов, обещая помощь и Англии, и Америки, и Японии, уверяя, что уже по всей России горит земля под ногами большевиков и что, если качнется мужицкая Сибирь, комиссарам крышка. Только начните, вещали безымянные проповедники, сыщутся и оружие, и командиры. Красноармейцы не пойдут против своих братьев и отцов, не станут стрелять в крестьян. Перебьют комиссаров и перейдут на сторону восставшего народа...
Пропустят мужики по стакану голубоватой, вышибающей слезу самогонки, заедят соленым рыжиком либо огурцом и смолят самокрутки, не спешно ведя разговоры все об одном и том же: о разверстке, лесозаготовке да иных прочих считать их не пересчитать – повинностях. Со вздохом вспомнят доброе старое времечко, погадают о будущем. Получалось по пословице: куда ни кинь – везде клин. Терпеть дальше бесчинства «продразбойников» невмоготу, а за топор браться – боязно. Шутка ли, супротив Державы подыматься. Оторопь брала, и никакой хмель не мог ее вышибить.
Заезжие агитаторы эсеровского Сибирского Крестьянского Союза, бывшие чиновники и белогвардейские офицеры, обильно поставляли в сибирскую деревню всевозможные прокламации, листовки и воззвания, которые страстно и резко (а главное – справедливо) обличали несправедливости «большевистского владычества», сочувствовали крестьянину, подсказывали ему единственный выход из обрушившейся на его беды – восстание.
Летом и осенью 1920 года, в деревнях и селах Ишимского и Ялуторовского уездов ходило по рукам немало подобных прокламаций. Особой популярностью у недовольных крестьян пользовалась эсеровская газета «Знамя труда». Чтобы иметь представление о содержании и направлении этого издания, познакомимся с отрывком из статьи в № 3 за 1921 год...
«Новая коммунистическая буржуазия, вооруженная до зубов армией, чрезвычайной, тайной полицией, военно-полевым судом и наемной прессой, захватив в свои руки последние достояния трудящихся, взяла на себя обязательства и право разделить наши крохи поровну и раздать их по-справедливому... Она досыта, допьяна наделила только себя... Добытое добро сгнаивается на станциях, разграбляется и портится на глазах крестьянства. Хроника крестьянской жизни пестрит потрясающими фактами грабежа крестьян, обложения непосильными натуральными повинностями... Обобранные, лишенные всех прав гражданственности, живущие под страхом розги, пожара, виселицы и расстрела, крестьяне, все же восстают. Бьют темной ночью в лесу особо прославившихся своими зверствами и поборами комиссаров, топят провокаторов – деревенских коммунистов, бегающих с доносами, выделяют из себя боевые, летучие крестьянские отряды и дружины...»
Широкое хождение имели рукописные листовки. Они были написаны проще и прямолинейнее. В них приводились здешние факты беззакония продработников, назывались известные имена начальников продконторы, командиров продотрядов, отличившихся бесчинствами, мордобоем, жестокостью, Листовки призывали крестьян изгонять коммунистов из Советов, создавать мужицкие Советы, беспощадно расправляться с притеснителями, вооружаясь отнятым у продработников и милиции оружием.
Неведомо кем сочиненные, из уст в уста переходили едкие, злые припевки, без которых не обходилась ни одна вечеринка.
Мобилизующая и организующая сила эсеровской пропаганды объяснялась тем, что в ее обличительной критической основе была горькая, страшная, но неоспоримая Правда. Под неумолимую, слепую, смертоносную секиру пролетарско-большевистской Диктатуры первыми угодили русская интеллигенция и крестьянство. Диктатура вырубала интеллигенцию за инакомыслие, за образованность и культуру. Крестьян мордовала и уродовала за то, что не пожелали стать рабами...
События осени и зимы 1920 года способствовали перецентровке классовых сил сибирской деревни, сблизив крепких зажиточных крестьян-кулаков с зажиточными середняками, наиболее обиженными разверсткой и трудовыми повинностями и оттого невзлюбившими Советскую власть. Этот союз впоследствии и стал основой, движущей силой восстания. Из него черпались командные кадры повстанцев. Вокруг этого кулацко-середняцкого ядра скапливались, сплачивались недовольные политикой военного коммунизма рядовые середняки и беднота.
Сибирский Крестьянский Союз создан эсерами для консолидации всех контрреволюционных сил Сибири.
«В Сибири я в 1920 году, убедившись в прежней линии поведения Советской власти, счел необходимым продолжить борьбу против нее... Единственной опорой в этой борьбе я читал крестьянство, обездоленное, измученное, разоренное гражданской войной, недовольное властью, чувствовавшее себя закабаленным ею... Только организованное крестьянство может путем крестьянской революции осуществлять поставленные нами еще в 1918 году цели...». Это строки из письма одного из организаторов и вождей Сибирского Крестьянского Союза В. И. Игнатьева.
Союз вел «разъяснительную» деятельность среди крестьян в строгом соответствии с циркулярным письмом ЦК ПСР О работе в деревне» от 18 мая 1920 года, которое, по мнению Верховного ревтрибунала, представляло собой «план политической и организационной подготовки вооруженного восстания в деревне». Основные положения этого циркуляра:
1. Крестьянство ожесточено политикой военного коммунизма. Не допустить, чтобы оно растеряло свою энергию в разрозненных вспышках, возглавить всеобщее антисоветское движение крестьян.
2. Начинать движение с мирных, легальных форм. Широко использовать крестьянские приговоры. К циркуляру приложен образец «мужицкого приговора», содержащий справедливые нападки на Советскую власть, требования смены правительства, передачи власти Учредительному собранию, проведения всенародного референдума о доверии правительству... В случае, если большинство народа (т. е. крестьяне) указывается в приговоре, выразит недоверие правительству, то все же останется у власти, его следовало объявить врагом народа. Подобные приговоры должны принимать сельские, волостные, уездные сходы. Главная цель приговоров – возбудить крестьян, морально подготовить их к неизбежной борьбе с большевиками.
3. Для руководства антисоветской работой среди крестьян надо создавать специальные «Союзы трудового крестьянства». Основой Крестьянского Союза должны быть сельские ячейки, объединяющиеся в волостные, уездные, губернские Всероссийский Союзы.
4. Создавать в селах законспирированные организации ПСР, которые, оставаясь в тени, могли бы возглавить восстание крестьян, подвести его под знамя социалистов-революционеров.
Военный руководитель Сибирского Крестьянского Союза, белогвардейский офицер Густомесов, на следствии показал, что в распоряжении Союза в конце 1920 года имелись и склады с оружием, и распропагандированные красноармейские части.
Густомесов, между прочим, признавал наличие в Тюмени комитета Крестьянского Союза. Для подготовки восстания Густомесов послал в Тюменскую губернию двух офицеров: в Вагай – Залимхана и в Ишим – Новицкого.