Ассимиляция

Девочка нахмурилась. Он почувствовал спиной, настолько сильным было ее недовольство.

– Ну, не знаю. – Он обернулся, увидел, что она перестала прыгать по камням, видно, решила, что эта скачка принимает слишком опасный оборот. У него прямо сердце замирало при виде этих ее упражнений, но он знал, что она ни разу не поскользнулась, не упала, хотя часто была близка к тому, и всякий раз, когда он пытался предупредить ее об опасности, не обращала на его слова ни малейшего внимания.

– Думаю, да, – сказала она после паузы. – Думаю, это имеет очень даже большое значение.

– Я на одну восьмую индеец, – сказал он. – Так что я тоже тут давно. По крайней мере, часть меня.

Впрочем, дело не в этом. Какой-то дальний родственник рассказал ему о работе смотрителя маяка, но взяли его не из-за индейской крови. Просто больше никто не хотел сюда идти.

– И что с того? – сказала она. И перепрыгнула на скалу с острыми отвесными краями, размахивая руками, балансировала на ней секунду-другую, и Саул, затаив от страха дыхание, подошел поближе.

По большей части она раздражала его, просто пока что духу не хватало прогнать эту девчонку. Отец ее жил где-то в континентальной части страны, мать горбатилась на двух работах, ездила в поселок из бунгало на берегу. Хотя бы раз в неделю ей приходилось ездить в отдаленную часть Бликерсвилля – возможно, она решила, что ребенка вполне можно время от времени оставлять одного. Особенно с учетом того, что Саул за ней присматривает, на то он и смотритель маяка. А Глорию как завороженную так и тянуло к маяку, и этому притяжению не могли помешать ни его скучные работы по наведению порядка в сарае, ни сваливание компоста из тачки в кучу.

И зимой тоже она часто оставалась одна – разгуливала по грязному берегу к западу от маяка, тыкала в норки крабов палкой, или гонялась за наполовину одомашненным оленем, или же высматривала койота, или разглядывала медвежий помет с таким видом, точно в нем крылась какая-то тайна. Да мало ли что еще можно отыскать на берегу.

– А кто такие эти странные люди, которые сюда приехали? – спросила она.

Он с трудом удержался от смеха. Да на этом забытом богом берегу полным-полно странных личностей, в том числе и он сам. Одни скрывались от властей, другие прятались от кредиторов, третьи – от самих себя. А некоторые верили, что создают здесь собственное суверенное государство. И уж наверняка хотя бы двое находились в стране нелегально. Люди часто задают здесь подобные вопросы, но честного ответа не ожидают. Удовлетворяются какой-нибудь выдумкой.

– Это ты о ком?

– Ну, о тех, с трубками.

Саул замолк на секунду, представил, как Генри и Сьюзен разгуливают по берегу с трубками в зубах, курят, дымят нещадно.

– Трубки. О, это не трубки. Это совсем другое. – Скорее, они походили на огромные свернутые кольцами москитные сетки. Несколько месяцев назад, еще летом, он позволил членам «Бригады легковесов» оставить их в задней комнате на первом этаже. Как это она их разглядела?

– Но кто они такие? – не унималась Глория. Теперь она балансировала на двух камнях, и Саул с облегчением выдохнул.

– Они с острова, что к северу от побережья. – Что было чистой правдой, их база все еще располагалась на острове Невезения, ставшем настоящим заповедником для десятков таких типов. – Ставят всякие опыты.

Подобные слухи распространялись в местном баре, и он считал, что в целом они недалеки от истины. Частные исследования, с одобрения правительства занимаются различными замерами. Но появлялись также слухи о том, что деятельность БП&П имеет более зловещую подоплеку. Возможно, источником подобных слухов стала организованность и тщательность одних и полное отсутствие организации среди прочих им подобных? Или же просто парочка скучающих пьяных пенсионеров выползла из своих домов-фургонов и принялась рассказывать всякие небылицы?

Но, по правде сказать, он понятия не имел, что они делают на том острове или для чего им сваленное на полу первого этажа оборудование. Он даже не знал, чем в данный момент занимаются Генри и Сьюзен наверху, в башне маяка.

– Я им не нравлюсь, – сказала девочка. – И они мне тоже.

Саул хмыкнул. Насмешило его не само высказывание, но то, как дерзко она выпалила его, скрестив руки на груди, точно уже давно решила, что эти люди – ее враги навеки. И еще он проникся к ней чувством сродства.

– Ты надо мной смеешься, что ли?

– Нет, – ответил он. – Ничего я не смеюсь. Ты такая любопытная. Задаешь вопросы. Поэтому, наверное, им не нравишься. Вот и все. Людям, задающим вопросы, далеко не всегда приятно, когда вопросы задают им.

– А что плохого в том, что человек задает вопросы?

– Ничего. – И одновременно все. Стоит начаться вопросам, и прежде ясное и понятное становится непонятным. Вопросы открывают путь к сомнениям. Так говорил ему отец. Не позволяй им задавать вопросы. Ты уже дал им все ответы, пусть даже они этого и не осознают.

– Но ведь и ты тоже любопытный, – сказала она.

– С чего ты взяла?

– Ты охраняешь свет. А свет… он все видит.

Свет, может, и все видит, но он заболтался и не сделал еще несколько дел, и теперь они задержали его во дворе дольше положенного, и это ему не нравилось. Надо поскорее вернуться на маяк. Он откатил тачку на стоянку, оставил ее на гравии рядом с фургоном. Он ощущал некоторую тревогу – надо бы проверить, чем занимаются там Генри и Сьюзен. Что, если они нашли потайную дверцу и наделали каких-нибудь глупостей, к примеру, рухнули в люк и сломали свои дурацкие шеи? Им разрешалось просвечивать прожекторы, но лишь тогда, когда они прикрыты, а они остались открытыми. Он устремился наверх по лестнице, а потом заметил Генри – тот смотрел на него сверху вниз, навалившись грудью на перила, и под этим взглядом смотритель почувствовал себя страшно глупо, словно страдал паранойей. Потом Генри помахал ему рукой. Или то был какой-то другой жест? Голова у Саула закружилась, и он резко отвернулся, словно ослепленный яркими солнечными лучами.

Он заметил на лужайке что-то блестящее. Оно было наполовину скрыто от взгляда растением, поднявшимся над дерном, в том месте, где пару дней назад он нашел мертвую белку. Что это? Стекло? Ключ? Темно-зеленые листья окаймляли стебель по кругу, не позволяя видеть, что лежит у его основания. Он присел на корточки, заслонил глаза ладонью, но сверкающий предмет был по-прежнему скрыт под листьями растения. Может, это часть листа? Что бы это там ни было, ясно одно: предмет страшно тонкий и хрупкий, но одновременно почему-то напоминал ему четырехтонный прожектор, находящийся высоко над головой.

Лучи расходились короной у него за спиной, точно нашептывали что-то. Жара усилилась, но бриз шелестел в ветвях карликовых пальм. Девочка находилась где-то у него за спиной, напевала какую-то дурацкую песенку – стало быть, вернулась на берег со скал раньше, чем он ожидал.

Но для Саула в этот миг не существовало ничего, кроме высокого растения и блестящего предмета, скрытого под листьями. Он все не мог понять, что же это такое.

На его руках все еще были перчатки, которые он забыл снять, когда поставил тачку на место. Подойдя, смотритель опустился на колени рядом с растением, просунул руку сквозь листья и потянулся к блестящей вещице. Свет, поднимающийся крохотной спиралью вверх? Напоминает то, что видишь в калейдоскопе, но не цветное, а ярко-белое. Но что бы это ни было, оно вертелось, сверкало, ловко ускользало от его пальцев. И тут ему стало плохо.

Встревожившись, он собрался было отдернуть руку.

Слишком поздно. Он почувствовал, как в большой палец вонзилось что-то острое. Боли он не чувствовал, лишь нажатие, а затем легкое онемение, но все равно подпрыгнул от неожиданности, вскрикнул и затряс рукой. Потом резко сорвал перчатку и осмотрел палец. И еще он знал, что Глория наблюдает за ним и не понимает, что происходит.

Постепенно Саулу все же удалось расслабиться. Палец не болел. Следа от укола видно не было. Он поднял перчатку, осмотрел ее, ничего не нашел.

– Что случилось? – спросила Глория. – Укололся? Или кто ужалил?

– Не знаю, – сквозь зубы пробормотал он.

Потом почувствовал на себе еще чей-то взгляд и обернулся. Это был Генри. Как это он успел так быстро спуститься с лестницы? Неужели прошло больше времени, чем ему казалось?

– Да. С вами что-то случилось, Саул? – спросил Генри. Но тот не услышал в этих словах, да и в самом тоне, ни малейшей тревоги или озабоченности. Их там не было. Лишь какое-то странное любопытство.

– Да ничего страшного, – пробормотал он в ответ и почему-то занервничал. – Просто уколол палец.

– Через перчатку? Да, должно быть, очень острый шип. – И Генри принялся осматривать землю вокруг с каким-то особым пристальным интересом, словно человек, потерявший любимые часы или кошелек, полный денег.

– Все в порядке, Генри. Не стоит беспокойства. – Он сам на себя рассердился – такой сыр-бор из-за пустяка, – но в то же время хотел, чтоб Генри ему поверил. – Может, просто дернуло током.

– Вполне может быть. – В глазах Генри появился какой-то странный холодный блеск, и смотрел он на Саула как-то отстраненно, точно прислушиваясь к посылаемым ему откуда-то сигналам и словам.

– Ничего страшного, – повторил Саул.

Ничего страшного.

Ведь так?..

0002: Кукушка

На третий день в Зоне Икс Кукушка, сопровождаемая мрачным Контролем, нашла в камышах скелет. Сейчас в Зоне Икс стояла зима, а потому был отчетливо виден след, тянущийся от моря, через которое они сюда попали. Холодный ветер бил в лица, проникал под куртки, небо обрело странный голубовато-серый оттенок, точно скрывало некую важную тайну. Аллигаторы, выдры и ондатры старались спрятаться, зарыться поглубже в грязь, и очертания их казались призрачными на сером фоне, где глухо разбивались о берег волны.

Высоко над головой, там, где прорезался темно-голубой просвет в небе, она заметила намек на некую светоотражающую поверхность. И поняла, что это летящая клином стая аистов – под лучами солнца серебрились их бело-серые перья, они летели высоко в небе и двигались так целеустремленно, направляясь… куда? А может, оценивали и измеряли границы своей тюрьмы, старались различить впереди невидимую границу до того, как ее пересечь? Или же они, подобно любому другому существу, оказавшемуся здесь в ловушке, просто подчинялись полузабытому инстинкту?

Она остановилась, Контроль – тоже, рядом с ней. Мужчина с высокими скулами, большими глазами, расплющенным, как у боксера, носом и светло-коричневой кожей. На нем были джинсы и красная фланелевая рубашка, сверху накинута черная куртка, на ногах сапоги, которые лично она никогда бы не надела, чтоб расхаживать в этой глуши. Директор Южного предела. Человек, который был ее дознавателем. Атлетически сложенный, но за время нахождения в Зоне Икс заметно сдал, начал сутулиться, невнятно бормотать что-то себе под нос, рассматривая постоянно забрызганные каплями воды и измятые странички доклада, никому не нужные и неизвестно зачем им хранимые. Одним словом – осколок старого мира.

Он так и не понял, почему она остановилась.

– В чем дело?

– Птицы, – ответила она.

– Птицы? – Он произнес это слово так, словно оно было иностранное или же вовсе бессмысленное. Или же, напротив, слишком значимое. Но кто знал, что имеет здесь значение?

– Да, птицы. – Дальше объяснять нет смысла, все равно не поймет.

Она поднесла к глазам бинокль и проследила за тем, как аисты изменили направление, потом еще раз и еще, не меняя при этом строя: так и продолжали плавно скользить в подхватившем их потоке воздуха. Этот треугольник напомнил ей кружащую стайку летучих рыб – то, как, словно испугавшись, дружно выныривали они на поверхность, двигаясь все в одном направлении, двигаясь параллельно друг другу, появлялись порой в Зоне Икс со дна океана там, где их не ждали.

Интересно, глядя на нее сверху вниз, понимают ли аисты, что они видят? И не докладывают ли потом кому-то или чему-то? На протяжении двух ночей она чувствовала, как животные собираются неподалеку от их костра, словно тупые, бездумные органы чувств Зоны Икс. Контроль торопился, словно цель их путешествия что-то значила, ей же хотелось собрать как можно больше данных.

С того момента, когда они вышли на пляж, между ними возникло недопонимание – безмолвный спор шел о том, кто здесь главный, – и в итоге он вернулся к старому имени, попросив вновь называть его Контролем, а не Джоном. Она отнеслась к его просьбе с уважением. Раковины некоторых животных имеют первостепенное значение для их выживания. Без них этим животным долго не протянуть.

Его дезориентация усугублялась лихорадкой и тем, что она про себя называла «ясность» – чувством, что Зона ассимилирует тебя, что вскоре ты перестанешь быть собой. Так что, наверное, она понимала, почему он по уши зарывался в свои «терруарные»[3] записи, почему лгал, что хочет найти ответы, в то время как ей было совершенно ясно – он просто цепляется за нечто знакомое, чтобы хоть как-то продержаться.

В самый первый день она спросила его: «Кем я буду для тебя, когда мы вернемся в обычный мир? Где ты займешься своей прежней работой, а я своей?» Он не ответил, но она догадалась и без слов: там она останется для него подозреваемой, врагом истины. Но кем они доводятся друг другу здесь?

Ей хотелось улучить подходящий момент, обратиться к нему и завести разговор по душам, возможно даже спровоцировать конфликт. Может, прямо сейчас? Но тут она посмотрела влево и увидела за зарослями камыша оранжевую вспышку.

Должно быть, она просто окаменела или же как-то иначе выдала себя, потому что Контроль тотчас спросил:

– Что не так? Что-то случилось?

– Да нет, вроде бы ничего особенного, – ответила она.

И через секунду снова увидела что-то оранжевое – какую-то полоску, ленточку, привязанную к стеблю камыша, который раскачивался от ветра футах в трехстах посреди камышового океана, колышущегося над коварной трясиной. Видимо, там находилось какое-то углубление, но густые камышовые заросли не давали возможности разглядеть его отсюда.

Она протянула ему бинокль.

– Вон, видишь?

– Да. Это… отметка топографа, – невозмутимо произнес он.

– Ну да, конечно, – заметила она и тут же пожалела о своих словах.

– Ладно. Пусть будет «похоже» на отметку топографа. – Он отдал ей бинокль. – Чтобы добраться до острова, надо держаться этой тропы.

Наконец-то он произнес это слово, «остров», с искренней неприязнью к невысказанной идее, что им стоит исследовать этот жалкий клочок земли.

– Ты можешь остаться здесь, – заметила она, понимая, что он ни за что не останется. Понимая, как ей самой хотелось бы отстать и побыть с Зоной Икс наедине.

А впрочем, действительно ли они здесь одни?

* * *

Еще долго после того, как Кукушка проснулась на пустой стоянке, после того, как ее отправили в Южный предел для допросов, ей казалось, что она мертва, что находится в чистилище, хотя в загробную жизнь она никогда не верила. Это ощущение не покидало ее даже после того, как она поняла, что неведомо каким путем вернулась через границу в нормальный мир… и что она не настоящий биолог из двенадцатой экспедиции, а всего лишь ее копия.

Во время допросов она признавалась Контролю: «там было тихо и так пусто… так что я ждала там, боясь уйти, боясь, что должна находиться там по какой-то причине».

Что, впрочем, не охватывало всего спектра ее мыслей и ощущений. Вопрос состоял не в том, жива ли она на самом деле, а в том, кто она такая. Ей было трудно думать об этом, сидя под замком в Южном пределе. Позже возникло ощущение, что ее воспоминания принадлежат не ей, что она получила их от кого-то другого, но не могла понять, был ли это результат каких-то экспериментов в Южном пределе или последствия визита в Зону Икс. Даже во время трудного побега из Центра ее не покидало ощущение, что это всего лишь проекция, что это происходит с кем-то другим, что она лишь промежуточное состояние чего-то иного. Наверное, именно это ощущение отстраненности и помогло ей избегать поимки, добавив рассудительности и абсолютного спокойствия всем ее действиям. Добравшись до бухты Рок, которую так хорошо знала биолог, существовавшая до нее, она немного успокоилась, позволив окружающему миру дать ей новое определение, разделить на мельчайшие частицы и собрать заново.

И только когда они прорвались в Зону Икс, ей удалось победить свое волнение и ощущение полной никчемности. Нет, на секунду-другую она запаниковала, когда волны накатили на нее, завертели, когда показалось, что сейчас она пойдет ко дну. Но затем что-то включилось или вернулось, и, взбунтовавшись против собственной смерти, она отдалась торжеству стихии, в яростном исступлении пробиваясь сквозь толщу воды – истерически-радостный комок биомассы, – словно доказывая, что она никакой не биолог, а новое существо, которое хочет и может выжить, отбросив страх, твердивший, что сейчас она утонет, точно он принадлежал не ей, а кому-то другому.

А позже, делая искусственное дыхание Контролю прямо на песке, вдруг поняла: вот неоспоримое доказательство ее независимости. Равно как и стремление направиться к острову, а не к маяку. «Туда, куда отправилась бы биолог, пойду и я». Ощущение собственной правоты, истинности давало надежду, несмотря на ощущение, что все ее воспоминания подсмотрены сквозь окно в жизнь другого человека. Не пережиты. По крайней мере пока. «Ты хочешь прожить собственную жизнь, потому что сейчас у тебя ее нет», – сказал ей Контроль, но это было слишком грубо.

С тех пор нового опыта удалось приобрести немного. На протяжении целых трех дней пешего пути из-за горизонта не показывалось ничего ужасного или необычного. Нельзя сказать, чтоб и окрестности выглядели как-то неестественно, если не считать поразительной гиперреалистичности пейзажа, невидимых глазу процессов, скрытых под его поверхностью. Иногда в сумерках ей являлся образ морской звезды из воспоминаний биолога – она подплывала, испуская слабое свечение, и влекла за собой, точно компас в голове, – в такие моменты она вновь и вновь убеждалась, что Контроль не чувствует в Зоне Икс того, что чувствует она. Ясность покинула Кукушку, но на смену ей пришло нечто иное.

– Контрастная расцветка, – сказала она Контролю, когда тот вслух удивился тому, насколько обычной выглядит Зона Икс, и пояснила: – Ты смотришь на предмет или существо и не видишь его. Взять, к примеру, оперение поганки. Глядя сверху, непременно ее заметишь. А если смотреть снизу, особенно когда она плывет по воде, поганка практически невидима.

– Поганка?

– Птица такая. – Снова птица.

– Значит, все это маскировка? – Он произнес эти слова недоверчиво, словно вокруг творилось недостаточно странностей. Кукушке даже стало его жалко, ведь он не был виноват в своей непонятливости.

– Ты ведь никогда не видел экосистему, которая не была бы больна или дисфункциональна, верно? Может быть, тебе казалось, что это так, но ты ошибался. Так что тебе неоткуда знать, что естественно, а что нет.

Впрочем, этот ареал и сам был совершенно неестественным.

Она цеплялась за свое превосходство – ей не хотелось снова спорить о том, куда надо идти. Настояв, что надо направиться к острову, она тем самым защищала не только свою жизнь, но и его тоже, по крайней мере так ей казалось. Кукушке не хотелось доходить до крайности, очертя голову штурмовать позиции противника, а что-то в поведении Контроля подсказывало, что он мог подумывать именно об этом. Она же была поглощена одной задачей – познать себя и Зону Икс.

* * *

От света в этом месте деваться было просто некуда, он был так ярок и в то же время отдален, что казался нереальным. И грязь, и вода, и бесчисленные каналы, и отраженные в них камышовые заросли вырисовывались с особой отчетливостью. От этого света Кукушке казалось, что она не идет, а скользит, потому что она не могла разглядеть свои следы. Этот свет восстанавливал в ней запасы спокойствия. Он проникал всюду, высвечивая такие стороны предметов, о которых Контроль едва ли догадывался, а потом отступал, позволяя вещам существовать отдельно от него.

Этот же свет мешал им идти. Они медленно продвигались по болоту, палками ощупывая коварную грязь перед собой, продираясь сквозь камышовые заросли, которые поднимались им навстречу, казалось, непроницаемой стеной. Однажды арама[4], пятнисто-коричневая и почти невидимая на фоне камышей, так тихо и резко взметнулась вдруг из зарослей прямо рядом с ними, что Кукушка испугалась едва ли не больше, чем Контроль.

Но вот наконец они добрались до ленточки, привязанной к стеблю, и увидели под ним желтоватый холмик черепа, наполовину утонувший в грязи.

– Что это, черт побери? – спросил Контроль.

– Мертвец, – ответила она. – Его можно не бояться.

Она давно заметила, что этот мужчина как-то слишком нервно реагирует на самые обычные, на ее взгляд, вещи. Слишком пуглив или же имел в прошлом травмировавший его опыт.

И еще она прекрасно знала, что это такое. Из грязи выступали останки уродливого черепа, а также отбеленная временем и ветрами лицевая маска, смотревшая на них пустыми незрячими глазницами, в которых кишели личинки и черви.

– Стонущее создание, – сказала она. – Мы постоянно слышали его стоны в сумерках.

То самое существо, что гналось за биологом в зарослях.

Плоть давно отслоилась, сползла с костей, смешалась с почвой. Остался лишь скелет, похожий на жуткий гибрид гигантской свиньи или слизня с человеком, – из-под крупных ребер торчали более мелкие, отчего останки грудной клетки напоминали люстру из кошмарного сна. Большие берцовые кости заканчивались странной формы шишковатыми хрящами, над которыми потрудились птицы, койоты и крысы.