— Шихан… — пробормотал он, задыхаясь от ужаса. — Ты… Ты говоришь, как Гаврик… Это его голос…
— Тебе кажется, — ответил Шихан, скаля зубы.
— Ну да… Ты и смеёшься как Гаврик… Точно, как Гаврик!..
— Ладно, заткни пасть, — Шихан несильным толчком свалил его обратно на матрац. — Слишком много вякаешь не по делу, тебе давно пора паковаться в крематорий.
Гундос был настолько поражён и напуган, что не сопротивлялся, когда Шихан накидывал на него петлю. Убийца потянул конец шнура, и Гундос побагровел, тело его свела судорога.
— Вот таким ты мне больше нравишься, — сказал главарь, освобождая мёртвого братка от петли.
В дверях комнаты показался Утюг — двухметровый верзила с квадратной челюстью. Он, как и все в доме, был нагишом, едва держался на ногах и тупо смотрел на главаря, явно не понимая, что происходит.
Он неуверенно шагнул вперёд. Видно было, что необычное хихиканье Шихана его изумило не меньше, чем Гундоса и Толяныча.
Шихан спрятал нож и шнурок за спиной.
— Иди сюда, — сказал он Утюгу, улыбаясь. — Давай выпьем.
Как только Утюг приблизился, он пырнул его ножом в живот, а когда тот согнулся, свалил его с ног, зашёл к нему сзади и накинул на шею петлю.
Утюг заревел, вцепился в шнур руками.
— Жить хочешь, сука? — оскалился Шихан и в следующий миг, почти без замаха, вонзил лезвие Утюгу под левую лопатку.
Утюг, мыча сквозь сжатые зубы, начал заваливаться. Однако он ещё пытался сопротивляться, норовил скинуть с себя убийцу, и тому пришлось ещё раз ударить ножом — на этот раз точно под сердце.
Покончив с ним, Шихан огляделся. В полутёмной комнате лежало уже три трупа. Девица по-прежнему спала. Шихан насторожился, услышав за стеной звуки невнятной возни. Он помедлил, снова бросил взгляд на девицу, сжал в кулаке нож и вышел из комнаты.
В соседнем помещении два пьяных братка вяло тискали двух таких же пьяных женщин. Электричество было выключено, комнату заливал мертвенный свет огромной луны. Зрелище голых тел Шихана рассмешило. Братки едва различали его в полумраке и вглядывались в него мутными глазами, не понимая, кто это так заливисто хихикает. Узнав главаря, они тоже гоготнули.
— Давай, приобщайся, Шихан!
— А что, и приобщусь, — Шихан, пряча нож, двинулся к ним.
Через минуту в комнате зазвучали стоны: лезвие вонзалось то в одно тело, то в другое, то в третье, то в четвёртое. Оно порхало по животам, спинам и шеям, впиваясь во все места, ещё не залитые кровью. Шихан радостно всхлипывал, когда оно погружалось особенно глубоко.
Только когда вся четвёрка лежала перед ним без движения, он отдышался. Вытер окровавленный нож об ляжку одной из девиц, поднялся на ноги, ещё раз хохотнул и вышел в коридор.
На ступенях лестницы он впотьмах поскользнулся на чьей-то блевотине и едва не загремел вниз. А под лестницей на первом этаже он обнаружил спящего Рябого. Шихан поднял было нож, но, подумав, отложил его в сторону и расправил шнурок. К шее пьяно ворочавшегося Рябого он прилаживал петлю неторопливо, со вкусом, и затягивал её медленно, с довольной ухмылкой. Был момент, когда он даже ослабил нажим, чтобы дать жертве подёргаться и похрипеть подольше. Но всё же затянул петлю до упора.
Тихо смеясь, он прошел коридором и заглянул в ярко освещённую ванную. Пьяный Карим плескался с длинноволосой блондинкой. Заметив в дверях главаря, Карим тоже засмеялся. Девица захихикала. Шихан, продолжая скалиться, упругой, несвойственной его массивному телу походкой скользнул к изголовью ванны.
— Ну-ка, дорогуша, отвернись, — сказал он девице. — Я должен кое-что сказать корешу на ушко.
Услышав его изменившийся голос, Карим изумленно уставился на него. Девица отвернулась. Шихан быстрым движением намотал на руку прядь её длинных волос и резко дёрнул, погружая её голову в воду. Карим не успел сказать ни слова: Шихан почти одновременно с головой девицы погрузил в воду и его голову, а потом налёг на обоих.
Карим и его подруга забились в воде, пытаясь высвободиться, но оба были слишком пьяны, а Шихан слишком силён и грузен. Лишь однажды девице удалось вынырнуть из-под него и вскрикнуть. Шихан тут же дёрнул её за волосы, снова погружая в воду.
Всего две минуты потратил он на то, чтобы парочка окончательно перестала трепыхаться. Вытираясь большим махровым полотенцем, он с ухмылкой поглядывал на их безжизненные тела. А выходя из ванны, не смог отказать себе в удовольствии похлопать обмякшую женщину по ягодицам.
Вскоре его хихиканье слышалось в просторном холле первого этажа. Свет здесь был притушен, всюду валялись пустые бутылки и объедки. Кто-то спал на диване, двое храпели на полу, растянувшись на замызганном ковре, ещё двое о чём-то тихо толковали пьяными голосами. Услышав смех, они умолкли и обернулись к дверям. Братки, хоть и были выпивши, удивились: так в банде никто не хихикал. Обнаружив, что это хихикает не кто иной, как сам главарь, они удивились ещё больше.
Один повернулся к другому:
— Допился Шихан… Даже голос изменился…
Шихан в комнату заходить не стал, высунулся из двери и поманил их к себе:
— Идите сюда, сейчас поможете мне.
Они с трудом поднялись и, шатаясь, вышли в тёмный коридор, где каждый тут же получил по удару ножом.
Добив их, убийца вернулся в холл и без труда расправился со спящими. Двоих он прикончил ножом, а третьего — своим излюбленным способом, затянув на его шее петлю. Затем он вышел на крыльцо и свистнул молодому братку, поставленному у забора охранять дом.
— Слышь, малый, поди сюда!
Тот доверчиво приблизился и через минуту корчился на земле, зажимая руками вспоротый живот.
Шихан вернулся в комнату, где оставалась спящая женщина. Когда он вошёл, она не спала и в страхе разглядывала трупы. Увидев Шихана, она вскрикнула и попятилась. Голый, испачканный кровью, с ножом в одной руке и петлёй в другой, он шёл к ней и самодовольно смеялся. Ослабев от ужаса, она опустилась на пол.
Он присел над ней, обхватил её ногами и приблизил пенис к её лицу.
— Давай, соси по-быстрому, и старайся, сучка, чтоб я был доволен. А то удавлю. Поняла, да?
В качестве доказательства серьёзности своей угрозы он надел ей на шею петлю, намотал на руку конец шнура и затянул петлю туже.
Насмерть перепуганная путана вобрала пенис в рот и принялась торопливо чавкать. Шихан заулыбался, задвигал задом. Наконец он тяжело задышал и сделал несколько особенно сильных движений, вгоняя неимоверно разбухшее удилище в рот по самую мошонку. Женщина закашлялась, подавившись брызнувшей спермой. Вязкая белесая жидкость выплеснулась у неё изо рта и залила губы и подбородок. Шихан извлёк пенис, с конца которого до губ путаны тянулась нитка тягучей спермы, и с силой потянул шнур. Женщина всхрипнула, грудь её изогнулась дугой. Шихан навалился на неё и, сопя, лежал так, пока она не затихла.
Потом он пошёл бродить по дому, всюду гася свет. Но в бледном сиянии луны всё казалось одинаково серым, мертвеца невозможно было отличить от спящего, и Шихан обеспокоился. Из-за обманчивой игры лунного света и теней он может кого-то оставить в живых, а этого допустить было нельзя. Сегодня ночью, повинуясь импульсам ненависти, исходившим откуда-то из самой глубины его существа, он должен расправиться со всеми.
Он ходил ещё целый час, вглядывался в лежащих, пытаясь понять, умерли они или спят, и всаживал в них нож. Где-то далеко в посёлке, не умолкая, выла собака. Лунные блики дрожали в тусклых зрачках мертвецов и в лужах крови на полу. Поскрипывали двери, словно от сквозняка, хотя никакого сквозняка не было. Шихан, весь в крови, оставляя кровавые отпечатки босых ног, шёл, тихо хихикал или напевал себе под нос: "Всё будет хорошо, всё будет хорошо…", а за его рослой фигурой скользила тень, ломаясь на углах и сливаясь с темнотой дверных проёмов.
Он допивал остатки водки из бутылок, заходил в туалет, ел чипсы, пачку которых обнаружил на полу среди объедков. Его движения становились всё более замедленными, он уже с трудом передвигал отяжелевшие ноги и отдувался, пот стекал ручьями по его спине и побагровевшему лицу. А когда в посёлке заголосил петух, приветствуя рассвет, он выронил нож, зашатался и опустился на диван, на котором лежал труп какого-то братка. У Шихана даже не было сил сбросить его на пол. Он откинулся на диване, склонился головой мертвецу на грудь и уставился на луну в окне. Собака выла. В соседней комнате трезвонил мобильник. Глаза Шихана закрылись и он провалился в темноту.
Просыпался он медленно, с невыносимой болью во всём теле. Голова раскалывалась как брошенный на асфальт арбуз, ломило кости, в глазах плавали огненные круги, сквозь которые мутно виделась залитая солнцем комната. Шихан силился вспомнить события прошедшей ночи, понять, что произошло, но вместо мыслей в голове плавал туман.
Он сел. Спустил ноги с дивана. Труп, который лежал рядом, начал сползать, пока не свалился с глухим стуком на пол и не остался лежать под ногами главаря.
Шихан окончательно стряхнул с себя оцепенение, протёр глаза, привыкая к яркому свету, и вдруг сердце прыгнуло у него в груди. У его ног лежал мёртвый Васёк! Лицо у братка было вспухшее, лиловое, рот был полон запёкшейся крови, кровавая полоса алела на шее, грудь и живот были распороты и исполосованы самым зверским образом. Главаря стошнило, вывернув наизнанку. Рвота выплеснулась прямо на труп.
Шихан какое-то время сидел, не в силах опомниться, а потом сквозь туман начали проступать воспоминания. От них его снова затошнило. Он вспоминал, как ходил по полутёмным комнатам и душил петлёй или резал ножом своих мертвецки пьяных товарищей, и содрогался от ужаса. Но ужасала его не смерть братков, и даже не то, что убил их он сам, своей рукой, а сознание того, что этой ночью с ним произошло что-то непостижимо страшное, что-то такое, чего не бывало с ним никогда.
На глаза ему попалась чаша из черепа, валявшаяся у стены, и он вспомнил, как пил из неё, как потом блевал в туалете и звал дух покойного Гаврика…
Кряхтя, он подошёл к чаше, взял её в руки и тут же в страхе отшвырнул.
— Нет, это был не я! — заревел он. — Не я!
Его прошиб ледяной пот, когда он вспомнил слова Гундоса, сказанные перед смертью: "Ты смеёшься, как Гаврик…"
Он заглянул за валик дивана, куда, как он смутно помнил, бросил ночью шёлковый шнурок. Шнурок действительно был там. Шихан его поднял и несколько минут рассматривал петлю. Его догадка подтверждалась самым жутким образом: такие узлы умел делать только Гаврик. Это был особый, "тайваньский" узел. Шихан не мог связать такого. Его телом и руками управлял проклятый Гаврик!
Весь в ледяном поту, задыхаясь, на негнущихся ногах, он побрёл по комнатам. Всюду царил разгром, везде лежали трупы, пол был заляпан кровавыми отпечатками босых ног. Это были следы его ног…
Шихан лихорадочно соображал, чего ему бояться больше: грозившего ему пожизненного срока или той непонятной силы, которая овладела им ночью и которая могла снова нагрянуть, завладев им и заставив делать хрен знает что. Он достал мобильник, чтобы немедленно позвонить Авалону, но передумал. Лучше заявиться к астрологу самому. Во всём происшедшем виноват маг с его проклятой чашей. Это из-за его сатанинского колдовства он, сам того не желая, поубивал своих людей!
А из дома надо бежать, и как можно скорее. Но прежде надо смыть с себя кровь и одеться. Шихан направился в ванную. Трупы блондинки и Карима уже всплыли на поверхность; блондинка лежала на воде лицом вниз, Карим — лицом вверх. Его рот был приоткрыт, буйная растительность на груди и ногах стояла густой водорослью, в которой запуталось дохлое щупальце члена. Шихану пришлось мыться водой из умывальника. Вытираясь на ходу полотенцем, он поднялся к себе в верхнюю комнату. Из шкафа извлёк чистые брюки и рубашку.
"Ну, Фима, держись, — мысленно повторял он, одеваясь. — Ответишь за всё!"
Он уже не сомневался, что виной всему были магические манипуляции, совершённые над чашей Авалоном. Чаша из черепа подействовала, но совсем не так, как предполагал Шихан.
В нём закипала ярость. Вспоминая свой кровавый поход по ночному дому, когда он действовал как лунатик, Шихан строил догадки, касавшиеся главным образом Авалона, и в конце концов пришел к выводу, что дело не в чаше, а в том, что маг незаметно для Шихана загипнотизировал его, внушив приказ расправиться со всеми людьми на вечеринке. Смысл в этом у Авалона был прямой: он решил покончить с бандой, поскольку через её главаря был слишком тесно связан с ней, а эта связь могла кончиться для него плохо. Маг тяготился своим участием в криминале. И вот он нашёл случай одним махом избавиться от этой обузы. Руками Шихана он уничтожил всех бойцов. Всех до единого. Понятно, что следующим должен был стать сам Шихан.
Разъярённый и испуганный главарь уселся за руль своего джипа и выехал из гаража. Подруливая к воротам, он объехал труп братка, лежавшего с распоротым животом.
"И за это ответишь, Фима, — почти вслух процедил он. — Не думай, что ты самый умный. Для такого дохляка, как ты, даже нож не понадобится. Уделаю одной левой".
На шоссе он нетерпеливо прибавлял скорость, обгоняя машину за машиной, и не сразу среагировал на голос из громкоговорителя, требовавший остановиться.
Первым побуждением Шихана было надавить на газ и попробовать на скорости оторваться от милиции, но он тут же одумался: среди такого скопища машин далеко уехать невозможно. Холодея, он свернул к обочине, затормозил и собрался вылезти, как вдруг взгляд его упал на ботинки. Выходя из дома, он, сам не заметив как, вляпался в кровавую лужу. Кровь на ботинках была слишком заметна. И он остался сидеть, убрав ноги под сиденье.
К нему неспешно подошёл плотный низкорослый гаишник, явно недовольный тем, что водитель не вышел к нему.
— Нарушаете, гражданин, — проговорил он официальным тоном. — Здесь нет левого поворота.
— Разве нет? — Шихан с усилием растянул губы в улыбке. — Ну так никого ж не зашиб, а дело это можно уладить.
Дрожащей рукой он полез в карман за бумажником, и внезапно вспомнил, что оставил бумажник в другой куртке. Он оцепенел от ужаса и снова, почти помимо воли, покосился на ботинки. Бурые разводы выдавали его с головой.
— Документики ваши, — сказал гаишник тем же тоном.
Шихану показалось, что блюститель порядка усмехается.
Медленно, как в трансе, он потянулся к бардачку. Вместе с водительскими документами там должен лежать заряженный пистолет. Вогнать в наглого мента пару пуль, выскочить из машины и бежать!
Пистолет, и правда, был в бардачке. Там же, вместе с водительскими правами, к большому облегчению Шихана, лежали и деньги. На глазах у милиционера он отсчитал пять стодолларовых купюр и вложил их в права. Страж порядка оживился.
— Нарушение серьёзное, надо протокол составлять!
— А может, без протокола, начальник?
Только когда Шихан вложил в бумажник ещё пятьсот долларов, гаишник вернул права. Шихан сразу схватился за руль и бросил джип в самую гущу машин, проклиная ментов и московские пробки.
Был второй час дня, когда он добрался до старинного дома, в полуподвале которого располагался офис "академика ноосферных наук". Бандит решительно прошёл через приёмную, даже не взглянув на засуетившуюся секретаршу. Охранник в чёрном смокинге сам поспешил отойти в сторону, давая ему дорогу.
Едва не сорвав бархатную дверную портьеру, Шихан ввалился в комнату, в которой происходили его встречи с магом. Авалона здесь не было, но вбежавшая следом запыхавшаяся секретарша сообщила, что целитель освободится через десять минут.
— Уйди отсюда! — прорычал бандит. — У меня к Фиме серьёзный разговор!
Она тут же исчезла.
С минуту он мерил комнату большими шагами, задевая свисавшие с потолка прозрачные шары, а потом подошёл к дверце, откуда обычно входил Авалон. Дверца была заперта. Глухо заревев от нараставшего гнева, сжимая кулаки, бандит высадил её плечом, прошёл сумеречным коридором и, увидев дверь, из которой пробивалась полоса света, рывком раскрыл её.
В небольшой полутёмной комнате горел ночник над широкой двуспальной кроватью, на которой голый Авалон, обхватив ногами сразу двух голых девиц четырнадцати лет, слушал то, что ему говорили по мобильнику. Ясно, что магу звонила секретарша, предупреждая о визите Шихана.
Раздражённый Шихан двинулся к Авалону, намереваясь врезать ему ногой по тощей заднице. Маг с трубкой у уха повернулся, увидел перекошенное злобой лицо бандита и проворно спрыгнул с кровати. Испуганные девицы закрылись от Шихана подушками.
Авалон торопливо облачился в балахон, сунул ноги в шлёпанцы. На лице его появилась дежурная улыбка.
— Случилось что-то не то? — спросил он. — Не подействовать не могло, я ведь начертил на чаше очень сильные руны.
— Ты мне, гад, туфту подсунул, — бандит, сопя, начал обходить кровать. — Липу мне замастырил. Использовал меня, как шестёрку!
Авалон обернулся к девочкам.
— Ступайте отсюда, ступайте!
Он вытолкал их за дверь прежде, чем Шихан схватил его за горло.
— Какие такие руны ты начертил, а? — проревел бандит. — Давай, рассказывай, как ты задурил мне голову, чтобы я всех пацанов перекнокал!
— П-пацанов? — заикаясь от страха, переспросил маг.
— Я выпил из твоей чёртовой чаши, а потом, как дурак, ждал прихода Гаврика…
— И он не пришёл?
— Не видел я никакого Гаврика! — Разъярённый Шихан начал трясти его, держа за шею. — Я стал ходить по дому и мочить пацанов! Одного за другим! Я был не в себе! Я не понимал, что делаю! Это всё твоё колдовство!
— Нет… — прохрипел посиневший маг. — Это Гаврик… Его дух…
— Ты задумал сжить меня со света, пидор гнойный!
— Отпусти… Послушай…
Шихан ослабил хватку, и Авалон, потирая шею, опустился на кровать.
— Я всё сделал точно по древним рукописям, — отдуваясь, заговорил он. — Я держал чашу в центре пентаграммы всю ночь, чертил на ней руны кровью девственницы, целый час читал заклинания… И всё для того, чтобы душа Гаврика явилась к тебе и открыла тайну спрятанных денег…
— Ты говорил, что она будет мне покорна!
— Ну да, говорил, но ещё я говорил, что при общении с духами ни в чём нельзя быть уверенным до конца, — Авалон смотрел на бандита слезящимися от страха глазами. — К тому же, я этот метод применил впервые. Я не мог знать в точности действия тех рун… Они, безусловно, подействовали, но, похоже, не совсем так, как мы предполагали…
— Гнида, ты зомбировал меня!