Помоги проекту - поделись книгой:
Эдуард Тополь
Ловушка для Горби
Все события этого романа абсолютно подлинные, в чем может убедиться каждый, заглянув в завтрашние газеты,
Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно. А кроме того, мой сон был вещий, за что я ручаюсь.
Вынужденное предисловие
Я не читаю предисловий к чужим книгам и потому никогда не писал их к своим. Но биография этой книги уже сама складывается в роман, и вот несколько слов на эту тему.
Я сел писать исторические фантазии «Ловушка для Горби» в октябре 1986 года, и на первых порах даже мне самому развитие сюжета часто казалось лишь бредом неумелого романиста. Но потом советская история вдруг стала развиваться так стремительно, что события, выдуманные мной и отнесенные на 1992-94 год, начали превращаться в сегодняшний и даже вчерашний день. Так, помню, в третьей главе этой книги я (мысленно поставив себя на место Горбачева) смело реабилитировал Троцкого и Бухарина… в 1990 году. А через месяц мне пришлось выкинуть всю эту главу — Горбачев реабилитировал Троцкого и Бухарина на три года раньше!
Короче говоря, пока я, сдерживая свои фантазии, сочинял будущее для России, Россия с фантастической скоростью двигалась в это будущее, и я, пытаясь застолбить свой copyright на историю, отдал роман в нью-йоркскую газету «Новое Русское Слово», где он и был напечатан летом 1988 года. Одновременно роман ушел и к моему американскому издателю. Но именно в это лето 1988 года эйфория Запада по поводу успехов горбачевской перестройки достигла своего зенита, и горбомания захлестнула мир. Наверное, потому американский издатель, прочитав роман о крахе Горбачева и гражданской войне в России, пришел в ужас и сказал моему агенту, что, если я не перестану писать такие глупости, мое имя исчезнет в литературной пыли.
Я хорошо помню, что когда подобные заявления по поводу моих сочинений делали лет тридцать назад редакторы московских киностудий и советских литературных журналов, я считал их идиотами и антисемитами (и, кстати, ни разу не ошибся). Но до чего же в нас, русских, развито уважение к Западу! — после одного-единственного негативного ответа американского издателя я запретил своему агенту показывать роман кому бы то ни было и тут же выбросил рукопись в байсмент.
И только моя, в августе 1989 года, поездка в Россию заставила меня вернуться к этому роману. Потому что там — в Москве, в Ленинграде и Таллинне — я с первых же минут почувствовал себя брошенным на страницы своего романа — прямо в новую Гражданскую войну в России. Да, значительная часть моих исторических фантазий, которые еще год назад приводили в ужас моего американского издателя, оказалась теперь хроникой русских событий и заголовками сегодняшних газет. Даже выдуманная мной три года назад организация «Патриоты России» вдруг объявилась в Ленинграде…
Я вернулся в Америку и сказал своему агенту, что должен срочно перенести действие романа из 1992-94 годов поближе к сегодняшнему дню и затем снова послать его моему американскому издателю. Но агент объяснил мне, что этого человека уже не существует — его имя исчезло в издательской пыли.
God damn!
Три года назад, когда я писал этот роман, я мысленно молил Россию и Горбачева дать моим издателям знак, событие, факт, подтверждающий справедливость моих предсказаний.
Сегодня, когда я отправляю новую редакцию этого романа своему агенту, я мысленно прошу Россию притормозить ее уже летящий с горы поезд событий. Иначе все, что я назвал «Ловушка для Горби», рискует стать вчерашним днем этой страны — еще до того, как моя книга дойдет до читателя.
Но, право, лучше бы мои предсказания оказались пустой выдумкой, чем русской реальностью. Может быть, это было бы сильным ударом по моему самолюбию, но для всего остального мира крах моих прогнозов был бы большим облегчением.
Часть первая
Черный август 199. года
День первый
14 августа
1
— Подсудимый Батурин, встать! Признаете ли Вы, что 8-го августа, на заседании Съезда партии стреляли в товарища Горбачева?
— Да. Стрелял.
— Чей приказ Вы выполняли?
— Я стрелял от имени всей партии…
Горбачев мучительно поморщился. Но даже выругаться вслух у него еще не было сил. Он лежал на высокой больничной койке, чуть приподнятый на подушках, с хирургическим швом на груди, окутанный проводами датчиков и окруженный новейшим импортным медицинским оборудованием. Миниатюрные экранчики постоянно показывали частоту его пульса, кровяное давление, ритм сердца, заполняемость легких и т. д. Вся эта аппаратура дублировала приборы, стоящие в кабинете главврача Кремлевской больницы академика Вахтина, и была поставлена в палату по приказу самого Горбачева, как только его привезли в больницу. С простреленной грудью и кровью в плевре левого легкого, почти теряя сознание от боли и страха умереть, Горбачев еще по дороге из Кремлевского Дворца Съездов, где прозвучал этот страшный выстрел, успел подумать, что он не может доверять кремлевским врачам. Стрелявший не был уличным шизофреником, он был делегатом Съезда партии. И, значит, это покушение — результат заговора. Но кто заговорщики? Правые во главе с Лигуновым? Левые во главе с Бельциным? Демократы-экстремисты? Русские националисты из «Памяти»? Анархисты? Военные? Кто бы это ни был, они могли заранее сговориться с врачами «кремлевки» о том, что, если Горбачев не будет убит, а только ранен, то он должен умереть в больнице. Заговорщики должны были сговориться с врачами, иначе они полные идиоты! Потому что, если он выживет, то… Господи, если я выживу, то…
И весь короткий путь — всего три квартала от Кремля до улицы Грановского, где находится Кремлевская больница, — Горбачев думал только об этом, как НЕ отдать себя в руки кремлевских врачей, как НЕ допустить, чтобы его оперировали русские хирурги. Но только в операционной, когда анестезиолог уже нес к его лицу маску для общего наркоза, Горбачев, собрав все силы, сказал:
— Нет… Раису!..
Раиса почему-то не попала в машину «скорой помощи», которая везла Горбачева из Кремля в больницу. То ли о ней, жене Горбачева, забыли в сутолоке, то ли и с ней что-то случилось (арест? сердечный приступ?), — но, как бы то ни было, даже в этом ее отсутствии Горбачев видел еще один признак заговора.
— Некогда! — нетерпеливо ответил ему Вахтин, уже одетый в зеленый хирургический халат, с резиновыми перчатками на руках и со стерильной маской на лице. — Некогда, Михаил Сергеевич! Дорога каждая секунда!
Горбачев окинул взглядом их всех — Вахтина и еще двух кремлевских хирургов, их ассистентов и анестезиолога. Конечно, вряд ли все они вовлечены в заговор, это почти невероятно. И все же…
— Нет! — повторил он Вахтину. — Раису…
Вахтин засопел, сдерживая бешенство, и даже это показалось Горбачеву подозрительным. Но тут Раиса сама вбежала в операционную. За ней спешила медсестра, на ходу завязывая на спине у Раисы шнурки стерильного халата.
— Миша! Боже мой!..
Движением пальцев Горбачев приказал и врачам и медсестрам выйти из операционной.
— Вы с ума сош… — протестующе взревел Вахтин, но Горбачев только мучительно поморщился, и рука его вяло, но и властно велела им всем убраться немедленно.
— Полминуты! — процедил сквозь зубы Вахтин, и они вышли.
— Что, Миша? — наклонилась над Горбачевым Раиса.
Он чувствовал, что теряет сознание, что боль, горячая, как огненный шар, раскаленным комом распирает грудь и обжигает сердце, спину, мозг.
— Только… американский врач… из посольства… — произнес он сухими бескровными губами. И — утонул в своей боли, и последнее, что он видел — искру догадки в ее глазах…
Все, что было потом, он узнал с ее слов. Она загородила собой потерявшего сознание Горбачева, а Вахтин устроил ей скандал. «Идиотка! Он может умереть от пневмонии!» — кричал Вахтин, срывая с рук резиновые перчатки. Секретарь ЦК Виктор Лигунов уговаривал: «Раиса Максимовна, здесь наши лучшие врачи! Как мы будем выглядеть в глазах всего мира?!». Министр обороны Вязов орал по телефону американскому послу: «Да! Вашего врача, вашего! Я высылаю вертолет!». А шеф КГБ Митрохин сказал Раисе: «Если через три минуты американский врач не будет здесь, я арестую вас, и наши врачи начнут операцию!».
Именно в эти три минуты:
в Москве было объявлено военное положение, три танковых и шесть дивизий «спецназа» вошли в город, а вся армия, авиация, флот и ракетные части были подняты по боевой тревоге — отразить атаку извне, если покушение на Горбачева — это дебют иностранной агрессии;
лучшая гэбэшная дивизия имени Дзержинского блокировала Кремль — на случай, если вслед за устранением Горбачева планировался кремлевский переворот;
бастовавшие железнодорожники Кавказа, Сибири и Прибалтики добровольно прервали забастовку, Всесоюзный Стачечный Комитет строителей объявил об отмене всеобщей стачки, назначенной на завтра, а Координационный Центр Оппозиционных партий — об отмене всех митингов и демонстраций;
все телестанции мира прервали свои передачи и показывали момент покушения, безостановочно повторяя эти сенсационные кадры (на Съезде партии были операторы 43 крупнейших телестанций со всего света).
И только Московское телевидение, прервав, конечно, прямую передачу из Дворца Съездов, пыталось успокоить население: «Уважаемые товарищи! — говорил Кириллов, самый популярный диктор программы „Время“. — Правительство призывает вас сохранять спокойствие. Товарищ Горбачев доставлен в больницу, врачи принимают все меры…»
Но как раз в эти минуты врачи ничего не предпринимали, а ждали своего американского коллегу. Министерский вертолет маршала Вязова взял доктора Доввея прямо с крыши Американского посольства, полторы минуты занял полет от здания Посольства до Кремлевской больницы, и все это время Раиса держала оборону, не подпуская врачей к мужу, хотя он лежал на операционном столе без сознания. Наконец, Вахтин просто отшвырнул ее («грубо, как бык», говорила потом Раиса), подошел к Горбачеву и начал операцию, и в этот момент в операционную вбежал американский врач Майкл Доввей. «У меня не было выхода, Михаил Сергеевич, — объяснял потом Вахтин Горбачеву. — Вы могли умереть от пневмонии. Потому просить прощенья у Вашей жены я могу только за то, что не оттолкнул ее раньше. Мы бы не имели сейчас такого абсцесса!..»
— Батурин, не корчите из себя героя! Мы тоже члены партии, но мы же не давали Вам полномочий стрелять в товарища Горбачева, — произнес Марат Ясногоров, Председатель Партийного Трибунала. — А пронести оружие через шесть контрольных пунктов в Кремлевский Дворец одному человеку вообще невозможно. Значит, кто-то дал вам этот пистолет уже в зале. Кто? Назовите сообщников!..
Большой, в полтора квадратных метра, настенный японский телеэкран системы High Definition создавал почти полную иллюзию присутствия в палате Батурина и Партийного Трибунала. Батурин перевел взгляд своих светлых глаз с Ясногорова на других членов Трибунала и усмехнулся:
— Несколько лет назад немецкий мальчишка один пролетел над всей страной от Балтики до Красной площади. Я тоже пронес пистолет сам, в кармане…
— Как держится! Как спокойно держится, стервец! — подумал Горбачев. Так можно держаться только в том случае, если знаешь, что у тебя за спиной надежное прикрытие. Но кто же мог обещать убийце свое покровительство? Наверняка, только тот, кто и сейчас обладает значительной властью. Так неужели это Лигунов? Если бы Горбачев был убит, именно Лигунов, давний конкурент Горбачева в Политбюро, стал бы Генеральным. Никто другой. Так неужели он решился?..
— Повторяю, у меня нет сообщников и вообще тут нет заговора, — словно отвечая на мысли Горбачева, продолжал Батурин. — А вот единомышленники — вся наша партия. И потому я говорю: я стрелял по долгу коммуниста и от имени партии. Если разрешите, я объясню…
«Разреши ему! Пусть объяснит!» — чуть не сказал Горбачев в экран Председателю Трибунала Марату Ясногорову. Он не знал этого Ясногорова — кто такой? Откуда? Партийные Трибуналы были введены только в этом году, когда выяснилось, что 18 миллионов служащих советской партийно-бюрократической машины уже не только открыто саботируют перестройку, но и повсеместно наживаются на ней — берут гигантские взятки с кооперативов, рэкетиров, сельских арендаторов. Причем суммы взяток — чаще всего, в американских долларах — затмевали рекорды даже брежневской семейки в эпоху ее правления. И тогда Горбачев решился на чистку партии. Это была рискованная затея. В тридцатые годы Сталин проводил такие чистки террором, и тогда партия отдавала ему своих вождей и героев — лишь бы выжить самой. Но, выжив, партия научилась заранее убирать тех лидеров, у которых обнаруживались опасные для партократии замашки сталинизма. Так слетели и Маленков, и Жуков, и Хрущев, и Шепилов… Потому Горбачев повел чистку руками самой партии. Членов Трибунала подбирали из числа рядовых коммунистов, не занимающих административных постов, и они бестрепетно гнали из партии как старых, так и новых бюрократов. Несколько десятков крупных, показательных процессов над «скрытыми врагами перестройки» помогли Горбачеву восстановить свой авторитет в глазах народа, мечтающего о «сильной руке», и доказать публике, что тотальная нехватка продовольствия в стране вызвана врагами и саботажниками перестройки — партийными бюрократами. Таким образом, накануне самого критического лета 199. года — лета, на которое все предвещали общенародный бунт, взрыв, революцию, — Горбачев с помощью этих Трибуналов успел притушить страсти, переадресовать всеобщее возмущение положением в экономике и получить у Истории еще одну отсрочку.
Но сейчас он боялся, что этот неизвестный ему Председатель Трибунала Ясногоров как-нибудь грубо собьет Батурина, не даст ему высказаться…
Однако Ясногоров лишь покровительственно усмехнулся Батурину и произнес певуче:
— Да уж пожалуйста! Объясните…
Молодец, хорошо спросил, подумал Горбачев. Он даже забыл на несколько мгновений, что эти двое объясняются по поводу его жизни, по поводу той свинцовой пули, которая прошла в трех миллиметрах от его сердца. Он увлекся их словесной дуэлью, как игрой хороших актеров в телеспектакле. Батурину 34 года, он второй секретарь Волжского горкома партии, кряжистый русак, именно таких курносых русаков с голубыми глазами отбирал Горбачев во время своих поездок по стране и продвигал их на ключевые партийные и хозяйственные посты. А вот кто такой Ясногоров — черт его знает, скорей всего — никто, да и внешне он вовсе не из «горбачевской гвардии», а тщедушный какой-то, лицо худое, глаза базедовые, на вид лет тридцать. Но как красиво подсек Батурина, вежливо: «Да уж пожалуйста! Объясните…»
Стоя напротив семи членов Партийного Трибунала, Батурин чуть нахмурился, переступил с ноги на ногу, но при этом в светлых глазах его читалась ясность и несмятенность мысли.
— Что-ж! Я скажу. Что такое наша партия сегодня? Какова ее роль в обществе?
— Только без лекций, — перебил Ясногоров.
Да уж, действительно, усмехнулся про себя Горбачев. Кто ты такой, мерзавец, чтобы лекции нам читать? Я в твои годы был никем, провинциальной партийной «шестеркой», рядовым инструктором по сельскому хозяйству Ставропольского крайкома. Но я терпел, сгибался, выполнял идиотские указания брежневской мафии, интриговал и рисковал на каждом шагу, чтобы ты, сукин сын, сразу, в тридцать лет получил крупную партийную должность и полную свободу инициативы…
Батурин выпростал свой взгляд из пространства, к которому он уже собрался обратиться, посмотрел на Ясногорова и вдруг согласился совершенно по деловому:
— Хорошо. Без лекций. Я стрелял в Горбачева потому, что он отнял у меня жену, сына и родовое наследство…
Та-а-ак, разочарованно протянул в уме Горбачев, он просто шизофреник…
— Больше того, — продолжал Батурин, — Михаил Горбачев отнимает жен и детей у всех партийных работников. Возьмите статистику: сколько жен бросили своих партийных мужей десять лет назад и сколько — в этом году? В этом — в восемь раз больше! Почему? Кто поставил нас в положение презираемых и третьесортных?..
Все-таки без лекции не обойдется, мельком подумал Горбачев, но черт с ним, пусть говорит. Похоже, и Ясногоров решил так же — он откинулся к спинке стула и не перебил Батурина.
— …Россия всегда, испокон веку, была чиста от идей мелкой спекуляции и погони за наживой. Россия была отлична от всех остальных народов поиском Духовности и Высшего Смысла. И у нас, русских коммунистов, тоже был авторитет духовных лидеров мира, — говорил тем временем Батурин. — Да, духовных! Полмира открывали по утрам газету «Правда» и из нее узнавали, что МЫ назначили правдой на сегодня! Нищая, полуголодная страна была примером для народов самых сытых стран, и никто у нас не бастовал, не требовал автономии и даже в мыслях не посягал на власть нашей партии…
«Какая у него странно-знакомая манера рубить мысль на короткие предложения, — подумал Горбачев. — И так знакомо он наклоняет голову чуть вперед…»
— Но где все это теперь? Что свергло партию с пьедестала? Реформы Михаила Горбачева — вот что! — сказал Батурин так твердо, словно вбил гвоздь ударом кулака. — Сегодня совершенно очевидно, что перестройка, затеянная Горбачевым, с треском провалилась. Вот уже несколько лет народ задыхается от инфляции и тотального дефицита, государственный дефицит достиг астрономических цифр, экономикой уже невозможно управлять ни с помощью денег, ни приказами. Даже при Брежневе, которого так легко превратили в посмешище, даже при Брежневе положение было лучше! А Горбачев продолжает думать, что он демократизировал страну и ему за это памятник поставят. Но он не демократизировал — он развратил страну! Русский народ стал таким же, как все — как итальянцы, греки, евреи — только деньги, только валюта! А иначе никто не работает, вся страна митингует и все кричат «Долой коммунистов!». Бикфордов шнур гражданской войны уже горит повсюду, Запад закабаляет умы молодежи своей поп-культурой…
Все ясно, обозлился Горбачев, я раскачал лодку, я продался ЦРУ и международному сионизму и веду страну в сети капитализма. Но раньше об этом писали в ЦК только партийные старики-анонимщики. А теперь… «Перестройка провалилась»! А кто ее провалил — не вы ли сами? Черт возьми, до чего у этого мерзавца моя манера произносить речи! Последние годы все молодые партийные выдвиженцы подражают мне, некоторые даже очки носят — только, чтобы быть на меня похожими. Но чтобы мой же убийца!..
— Что же получается? — спросил тем временем Батурин у Трибунала. — Мой прадед штурмовал Зимний и проводил коллективизацию. Мой дед прошел замполитом от Волги до Берлина. Мой отец подавлял восстание в Венгрии и строил атомные электростанции. Я командовал ротой в Афганистане. Четыре поколения — за что мы воевали? Великая страна, супердержава рассыпается на глазах. Польша, Венгрия, Прибалтика, Грузия — все откалывается, выламывается из системы, которую построили наши отцы и деды. Не сегодня-завтра народ возьмет в руки колья и пойдет крушить все и вся! А моя семилетняя дочка смотрит на меня, как на убогого, и говорит по-английски: «Папа, let face it, ты неудачник, у нас нет даже своей машины!» И так — у всех партийных работников. Собственные дети презирают нас за то, что мы коммунисты. Мне очень жаль, что я не убил Горбачева, мой выстрел должен был упредить революцию и спасти партию. Но передайте Горбачеву: партия все равно его уничтожит…
Рядом с кроватью, на экранчике зачастила кривая сердечного ритма. Горбачев нажал кнопку «стоп» на пульте дистанционного управления видеомагнитофоном, откинулся головой на подушку и закрыл глаза. Нужно успокоиться, а то сейчас прибежит лечащий врач… Господи, что за страна! Император Александр Второй отменил крепостничество — убили! Петр Столыпин собирался ввести фермерство — убили! Как только в Кремле появляется не тиран, а нормальный человек, в него стреляют от имени какой-то Высшей Русской Духовности, партии, сверхидеи. «Выстрелом в Горбачева упредить революцию!..» Черт, как больно дышать… Нет, нужно успокоиться и на что-то решиться. Не с Батуриным — Батурин подождет, посидит в камере. А с батуринцами — срочно и без суеты. Итак, этот выстрел — это их ответ на чистку партии. А ведь еще вчера казалось, что именно такие молодые батуринцы, которых он недавно сам возвысил из низов партийной, военной и научной номенклатуры, — это и есть его личная гвардия внутри КПСС, новый костяк перерождения партии. А оказывается — нет!
Горбачев открыл глаза. Прямо напротив него, на стене, на громадном экране, лицо Батурина застыло на стоп-кадре последней реплики «партия его все равно уничтожит». И столько жесткой, остервенелой силы было в светлых глазах Батурина, что Горбачев вдруг пронзительно понял: а ведь уничтожат! За власть — уничтожат! Ведь точно такие глаза — захлестные — были когда-то и у парней в его деревне, когда они выходили на уличные, село на село, драки. С дубинами и стальными ломами в руках выходили, чтобы не бить — убить!..
Горбачев пошевелил пальцами, нажимая последовательно несколько кнопок на пульте правительственной видеосвязи. Эту последнюю американскую новинку, «видеотелефон» — систему из 142 телевизоров, принимающих закодированный сигнал кремлевского телекоммутатора, — всего за месяц до своей смерти подарил советскому правительству Арман Хаммер, «вечный друг» СССР. Горбачев сам провел распределение всех 142 видеофонов, и теперь легким нажатием кнопки убрал с огромного экрана лицо Батурина и, набрав четырехзначный номер, вызвал на тот же экран кабинет главного редактора «Правды» Матвея Розова. Розов, как всегда, был на месте — сидел над свежими полосами завтрашней газеты. Молодой, курносый, светлоглазый и широкоскулый, как Батурин.
Это сходство так неприятно поразило Горбачева, что он на несколько секунд задержал кнопку включения связи и просто рассматривал — что Розов делает. Конечно, через всю газету гигантский заголовок: «ЗДОРОВЬЕ М. С. ГОРБАЧЕВА — ВНЕ ОПАСЕНИЙ». Все-таки замечательное это изобретение — видеофон, особенно эта возможность скрыто наблюдать за подчиненными. Говорят, у Сталина была манера включаться в кремлевский коммутатор и часами подслушивать телефонные разговоры своих «соратников». Черт возьми, как хорошо он понимает теперь Сталина, который держал в страхе всех и в то же время всех боялся. А, может, только так и можно управлять Россией — доглядом, сыском и террором? Впрочем, говорят, что по заказу многих партийных боссов, которых Горбачев снабдил видеофоном, какие-то умельцы уже разработали системы оповещения о включении видеоканала, и стоило подключиться к любому видеофону, как у ее хозяина где-нибудь в потайном месте тут же загоралась сигнальная лампочка. Наверное, и Розов уже знает, что кто-то смотрит на него глазом видеокамеры, но еще не знает, кто именно — из КГБ, из ЦК партии?..
Нажатием кнопки Горбачев включил видеокамеру, торчащую на коротком штативе над пультом видеосвязи. И тут же напротив Розова, на телеэкране возникло лицо Горбачева.
— О, Михаил Сергеевич… — стал подниматься Розов.
— Сиди… сиди… — негромко, с затрудненным дыханием произнес Горбачев.
Розов опустился в кресло и спросил:
— Как Вы себя чувствуете?
— Слушай… сейчас тебе привезут кассету… с выступлением этого Батурина в Трибунале… — сказал Горбачев. — Вообще-то, это смесь шовинизма с правой фразеологией… Но завтра же… все его выступление… должно быть опубликовано…
— Что-о? — изумился Розов.
— Подожди… Это не все… — нетерпеливо поморщился Горбачев. Простреленная грудь отдавала болью при каждом вдохе и выдохе. Но Горбачев превозмог себя, сказал: — И в этом же номере… нужно объявить дискуссию: «Убивать или не убивать Горбачева за экономическую революцию?»
— То есть, как?!! Да это же будет кощунство! Нет, я не могу!..
Горбачев устало закрыл глаза, давая себе отдохнуть, но не выключая видеосвязи. Да, вот в чем ошибка! Этих молодых партийных волкодавов он хотел превратить в партию современных грамотных менеджеров. А они шли на партийную работу ради привилегий и сытой начальственной жизни. И в этом весь конфликт — не убывающий, а растущий! Гласность вскипятила болото русского общества, изменила страну, даже народ стал политически активным, и только они, батурины и розовы, не хотят перестраиваться ни на йоту, а лишь стервенеют и хотят власти — тотальной власти, сталинской, над всем миром! А все остальное, Россия, духовность — это старая демагогия, которая легко оправдывает любую руку, поднявшую пистолет. «Перестройка провалилась… Мой выстрел должен был упредить революцию!» Мерзавец! Нет, больше он с этой сволотой церемониться не будет — сначала они гробили его реформы, а теперь подняли руку и на него самого!..
Тем временем Розов, пользуясь паузой, демонстрировал верноподданический раж:
— Дискредитировать вас?! Такими словами?! И вообще!.. Мало того, что этот мерзавец в вас стрелял, мы еще дадим ему газетную трибуну?!?!..
Горбачев чуть-чуть, всего на долю миллиметра приоткрыл ресницы и подглядывал за Розовым. И чем больше он смотрел, тем лживей казалась ему розовская риторика и тем больше убеждался он в правильности своего решения. Да, именно так! В который раз судьба подает ему свой знак — жесткий, но ясный. Сначала был Чернобыль, потом этот немецкий летчик-мальчишка, потом — Сумгаит, Армения, Тбилиси, шахтерская забастовка… Но в том-то и секрет горбачевского таланта, что он умеет любую опасную ситуацию развернуть себе в прибыль. Чернобыль и немецкий летчик-мальчишка позволили избавиться от армейской мафии в Генштабе, от всех этих горе-маршалов, которые требовали бесконечного наращивания атомного оружия. Сумгаит, Армения, Тбилиси и шахтерская забастовка позволили растрясти партийно-брежневскую номенклатуру. А теперь — Батурин. Этот выстрел показал, что оттягивать решительный взмах ножа, как он всегда это делает, ожидая, что противник сам спелым яблоком упадет к ногам, — больше нельзя! Ведь Александра Второго когда-то тоже убили со второй попытки. Да, господа батурины, я принял решение. Это демократом быть трудно, добрым и терпеливым быть трудно, а быть диктатором…
Горбачев открыл глаза и, перебив Розова, произнес тихо, но жестко:
— Вечером… привезешь мне… сигнальный экземпляр газеты… Чтобы все в нем было так, как я сказал…
И — отключил видеосвязь.
День второй
15 августа
2
Поезд шел на восток. Безусловно, можно было лететь домой самолетом, но вчера вечером, в тот момент, когда делегатам съезда объявили, что состояние здоровья товарища Горбачева уже не вызывает опасений, и они могут разъехаться по домам, многие, не сговариваясь, предпочли отправиться поездом. Ссылались на аэрофобию и усталость, на грозы в атмосфере… Но каждый думал, что знает мысли остальных: в 1934 году Сталин уничтожил почти всех делегатов 17-го съезда партии — 1907 человек! — только за то, что кто-то из них симпатизировал его сопернику Кирову. А теперь? Достаточно ли громко они, делегаты съезда, выражали свое возмущение покушением на Горбачева? Да, еще вчера Хозяин строил из себя либерала. Его можно было критиковать и даже некрепко покусывать. Но как он поведет себя после того, как получил пулю в грудь?
Поделиться книгой: