Ангел-стажёр
Мирабу
Глава 1. Пробуждение
Нет, ну это просто переходит все границы!
Уже по привычке мгновенно вспылив, я — так же по привычке — тут же подавила недостойную Ангела вспышку раздражения.
Временами мне вообще казалось, что я попала в общество этих замечательных, добродушных, позитивных Ангелов по какой-то ошибке. Всем им с такой легкостью давалось это открытое, дружелюбное, прямо-таки доверчивое отношение друг к другу, тогда как я…
Нет, эти мысли тоже нужно гнать от себя подальше. Если мое место не здесь, то где же оно?
Дело в том, что я абсолютно, совершенно, ничегошеньки не могла вспомнить ни о каком другом месте.
И как прикажете сохранять это ровное дружелюбие в единственном знакомом тебе месте, если за каждым углом в нем тебя постоянно подкарауливает неизменный источник раздражения?
Ну вот, опять взвилась. Да что же он ко мне привязался-то? Словно других Ангелов вокруг нет — спокойных, уравновешенных. Словно ему нужно именно меня из себя вывести. Словно он специально меня провоцирует…
А если действительно специально? До меня вдруг дошло, что больше ни у одного Ангела из моей группы не было никаких посторонних контактов.
Нас ведь предупреждали, что чрезмерно тесное общение даже в пределах группы не приветствуется. На занятиях — да: если у кого-то возникал вопрос, наши преподаватели частенько давали возможность другому из нас ответить, затем вовлекая и остальных в обсуждение.
Но в свободное время от нас ожидалась углубленная самостоятельная работа. Нам ясно дали понять, что само существование Ангельского сообщества основано на полной самоотдаче каждого из его членов, что всех нас ждут в нем с нетерпением, и что наша задача состоит в том, чтобы максимально приблизить момент, когда мы сможем начать применять полученные знания на благо всего сообщества.
По правде говоря, у меня почему-то не получалось приближать этот радостный момент непрерывно, без единого мгновенья отдыха.
Отдыха? А это слово откуда взялось? Что оно значит? На меня вдруг снова накатило то звенящее ощущение, когда казалось, что вот еще совсем немного, совсем чуть-чуть — и я что-то вспомню. Хоть что-то. Я судорожно пыталась нащупать это что-то — и ощущение тут же исчезло. Снова.
Ладно. Наверно, отдых — это что-то лично мое, что-то нужное только мне. Тогда скорее всего, отдых — это когда мне нужно подумать, вот недаром мысли заметались, как только это слово всплыло в памяти.
Мне действительно всегда нужно было обдумать все, чему меня учили, и почему-то на ходу. И я уходила побродить чуть ли не с самого первого дня наших занятий. Я видела, что другие Ангелы из моей группы занимались в своих двориках, но каждый из них был таким крохотным, что ходить по нему можно было только по кругу, и также по кругу начинали ходить мои мысли.
Нет, лучше всего мне думалось, когда под ногами была дорожка, которая бежала вперед и вперед, куда-то…
Вот, кстати, это звенящее чувство вот-вот-воспоминания впервые возникло у меня, когда я рискнула выйти из своего дворика и увидела чуть вдалеке лабиринт дорожек, переходящих друг в друга, петляющих между высокими деревьями, скрывающихся между ними… Вдруг захотелось пойти по ним, не выбирая и сворачивая, где придется…
Конечно, я тут же себя остановила. Что я обнаружу там, вдалеке, еще не известно, а вот дорогу назад могу и не найти, и потом как-то стало ужасно неловко терять драгоценное время обучения на… непонятно, на что.
И между прочим, этот несносный приставучий нахал тоже появился в одну из моих первых прогулок. И сразу же разозлил меня — не дал ни подумать как следует, ни к занятиям быстро вернуться. Неужели это была не случайная встреча? Неужели это было испытание моей приветливости и открытости?
Но почему? Почему меня? Испытывают только тех, в ком сомневаются. Значит, во мне все-таки сомневаются? Но до того момента я ни разу по-настоящему не разозлилась, даже мысленно. Я даже вопросы на занятиях не задавала, мне всегда было как-то естественнее слушать — и потом обдумывать услышанное. Я вообще тогда еще ни с кем не говорила!
О Господи, говорила. И не один раз. С моим наставником. Что же она такого услышала в моих словах, навещая меня все то время до начала занятий, когда я только-только проснулась?
Почему проснулась? Опять слово, которое я не могу объяснить. И другого подобрать не могу. Очнулась? Появилась? Пришла в себя?
Вообще-то, о том первом ощущении мне даже вспоминать не хотелось. Смешнее всего звучит «пришла в себя». Не было у меня в тот момент никакого «себя».
Моим первым ощущением был свет. Белый, неяркий, рассеянный, обволакивающий. Он словно прилипал ко мне, пытался проникнуть, втиснуться…
Вдруг он исчез. И одновременно у меня возникла первая мысль: «Я закрыла глаза». Глаза? Слово показалось знакомым. Да, у меня есть глаза. А еще что?
Я приоткрыла один глаз, чуть-чуть, чтобы этот свет не ринулся в него сразу, и увидела какой-то продолговатый объект, тоже белый. А нет, не совсем, в конце его и по бокам было что-то другого цвета.
Пальцы, всплыло в памяти, это — мои пальцы, и они тут же зашевелились.
Я приоткрыла второй глаз (если не широко их раскрывать, то свет не нападает) и принялась рассматривать продолговатый белый объект. Слова в памяти стали всплывать гроздьями: руки, ноги, туловище… А почему они другого цвета?
Одна рука вдруг резко согнулась, рывком поднеся пальцы к моим глазам, которые тут же закрылись. Да нет, не может же моя собственная рука на меня напасть!
Я снова открыла глаза — оказалось, что рука такого же цвета, как и пальцы, просто на ней было что-то белое и какое-то другое наощупь. Одежда — еще одно слово.
Как выяснилось, вторая рука тоже сгибалась, и ноги тоже — и по отдельности, и вместе. А туловище?
Туловище почему-то не захотело: я несколько раз попыталась согнуть его, но оно упрямо распрямлялось и вытягивалось. Вдруг руки согнулись как-то иначе, пальцы на них закрались под туловище, растопырились, напряглись — и ближайшая ко мне часть туловища рывком взлетела вверх.
Как-то очень неудобно стало — пальцы ног оказались ближе, но где-то внизу, а в самих ногах возникло чувство явного дискомфорта. Не успела я подумать, что туловищу, наверно, сгибаться не положено, как оно вдруг развернулось, потянув за собой ноги, которые тут же согнулись, и дальняя их часть пропала их поля моего зрения.
Нет-нет-нет, куда? Это же мои ноги! Я еще сильнее согнула туловище и тут же успокоилась, увидев их в целости и сохранности на другой белой поверхности, внизу.
Понятно, значит, руки сгибают туловище, а оно — ноги. Кстати, руки для этого упирались в эту ближнюю ко мне поверхность, а если ногами упереться в ту нижнюю, на которой они оказались?
Туловище вдруг снова рвануло вверх, и все части моего тела распрямились. Ну что ж, логично: сгибание начинается с рук, а наоборот — с ног.
А теперь что делать?
В голове у меня возникла цепочка слов: лежать — сидеть — стоять, и после некоторой заминки, добавилось еще одно: ходить. Первые три определенно описывали то, что только что произошло, а вот последнее что такое?
Одно моя нога вдруг двинулась вперед, вторая тут же последовала за ней, но чуть дальше, первая решила не отставать, вторая то же… Так вот, что такое ходить! Это было самое замечательное чувство из всех, которые до сих пор у меня возникали. Из меня вырвался какой-то странный, но довольно приятный звук — смеяться, услужливо подсказала память.
Я принялась ходить, с удовольствием рассматривая уверенные перемещения своих ног, но они вдруг остановились. Я неохотно оторвала от них глаза и впервые осмотрелась вокруг себя.
Новые слова посыпались градом.
Комната. Окно — передо мной. Стол — рядом с окном. И стул. Шкаф — чуть дальше, назад. Кровать — напротив него. Дверь — совсем далеко, напротив окна. Стены, пол мягкий под ногами…
И все абсолютно, совершенно белое.
Вдруг возле двери, на стене ближе к шкафу и дальше от кровати, я заметила еще что-то, по форме напоминающее дверь, но меньше. Я прислушалась — никакого слова в голове не возникло.
Ноги затоптались на месте, разворачивая туловище, и я двинулась от окна к двери. Уже подходя к ней, я сообразила, что можно было чуть меньше разворачиваться и направиться прямо к этому непонятному объекту, но мои ноги, наверно, решили доставить мне несколько лишних шагов удовольствия.
Подойдя к единственному неопознанному предмету, я вдруг резко шагнула назад. Только что он был абсолютно белым, как все вокруг, и вдруг на нем показалось первое яркое пятно.
Правда, как только я отступила, оно исчезло. Ничего не понимаю. Я вглядывалась в него несколько мгновений — пристально и безрезультатно — и затем снова приблизилась на совсем маленький шажок. Пятно тут же появилось.
По цвету оно напоминало мои руки и ноги. В целом. По форме оно ничего в комнате не напоминало. Круглое, подсказала память. Нет, овальное, поправилась она. И тут же добавила — лицо.
Я приблизилась, чтобы рассмотреть его — оно ринулось мне навстречу. Я отшатнулась — оно тоже. Я решила потрогать его наощупь — и увидела другую руку, тянущуюся от него к моей.
Я медленно поднесла свою руку к глазам — та, другая, рука сделала то же самое. Это что, мое лицо? А почему руки и ноги у меня при себе, а лицо отдельно?
И не только лицо, между прочим! Слова опять понеслись вскачь — лицо, глаза, нос, рот, брови, волосы… Я принялась ощупывать их обеими руками, внимательно вглядываясь в… Зеркало, вырвалось из потока новых слов нужное!
Мне показалось очень странным, что я могла видеть все части себя, кроме лица — в целом, оно мне понравилось. Большие зеленовато-серые глаза, длинные мохнатые ресницы, тонкие брови дугой, маленький ровный нос, высокий скулы, яркие губы, густые пушистые каштановые волосы вокруг него — повернувшись, я увидела, что они довольно длинные…
Но если глядя на свои руки, ноги, туловище, я не испытывала ни малейших сомнений, что они мои, то с лицом у меня почему-то такой уверенности не было. Я принялась вновь разглядывать его и обнаружила, что оно меняется.
Брови поднимались, то одна, то обе, глаза то сужались, то расширялись, губы растягивались, приподнимая скулы и показывая ямочки на щеках. Вдруг брови сошлись над носом, глаза широко распахнулись, губы шевельнулись — и из них вырвалось негромкое:
— Ты кто?
Я замерла. Где-то я уже слышала этот вопрос. Нет, где-то я его уже задавала — голос тоже был определенно мой. И в тот момент я впервые осознала, что у меня нет ответа на этот вопрос. В памяти не возникло никаких слов. Все это время я вполне довольствовалась мыслью, что я — это я. Но кто я?
Нет, хватит с меня. Я резко отвернулась от этого красивого лица, которое вызывало у меня вопросы без ответов, и пошла к окну — просто чтобы снова ощутить удовольствие от движения тех частей меня, которые точно были моими.
В этот момент у меня за спиной послышался новый звук. Стук, в дверь — на этот раз не подвела память.
Я остановилась на полушаге. Потоптавшись на месте, повернулась. Настороженно посмотрела на дверь. Ничего не происходит.
Вдруг снова послышался стук, на этот раз чуть громче.
— Да? — выдвинулось из меня неуверенно.
Дверь приоткрылась, и в ее проеме оказалось еще одно яркое пятно.
— Можно? — мягко курлыкнуло оно.
— Да… — повторила я все также неуверенно.
Это пятно было намного больше того, что я увидела в зеркале.
В первую очередь, лицо его совсем не походило формой на все предметы в моей комнате. Круглое — вновь заработала память. В нем все было круглым: глаза, щеки, подбородок, ореол аккуратно уложенных, зачесанных за круглые же уши волос.
Но кроме лица, на фоне яркой белизны моей комнаты резко выделялись и все его остальные части — они были покрыты не белой одеждой, как у меня, а зеленой. Причем разные части этой одежды были разного зеленого цвета. Причем нижняя ее часть совершенно отличалась от моей.
Мой взгляд заметался между зеленой одеждой и моей белой, едва поспевая за очередным водопадом слов.
Зеленая, нет, темно-зеленая юбка — белые брюки.
Туфли, нет, черные туфли на небольшом каблуке — … ничего.
Блузка, нет, светло-зеленая, нет, салатовая блузка, и темно-зеленый же пиджак — … непонятно что, замешкалась память.
У меня вдруг возникло смутное ощущение, что в моей непонятной, не имеющей определения одежде можно находиться только в одиночестве. Рядом с другими это было как-то неправильно. Очень неправильно. А что такое правильно?
— Может, давайте присядем? — улыбнулось лицо, и улыбка преобразила его.
В нем появилось нечто такое теплое и располагающее, что вся моя настороженность вмиг исчезла. Рядом с таким лицом ничто не могло быть неправильным.
Я послушно направилась к кровати и присела рядом с уже расположившимся там источником спокойствия.
— С самого начала я хочу сказать, что мы бесконечно рады, что Вы наконец-то с нами, — прожурчала негромкая фраза.
Я нахмурилась. На сей раз память без малейшего напряжения выдала мне значения всех слов, но не их смысл. Кто — мы? Почему — мы? Где — мы и Вы, в смысле, я, и главный вопрос…
— О, я конечно понимаю, что у Вас сейчас есть миллион вопросов! Я здесь для того, чтобы ответить на них, или помочь Вам ответить на них, — последние слова сопровождались легким прищуром глаз.
Вместо самого главного вопроса, из меня сам собой выскочил тот первый, который я задала зеркалу.
— Ты кто?
— Я — Ангел, — немедленно, с готовностью прозвучал ответ.
Я замерла. Это слово память не подсказала мне ни разу, но прозвучало оно совершенно естественно. Привычно. Уютно. Радостно. Всеобъемлюще.
— Но мы, Ангелы, говорим друг другу «Вы», — прервал очередной поток новых слов у меня в памяти певучий голос. — Независимо от опыта, должности, успехов, не говоря уже о том, женщина ли это, — пухлая ручка сделала изящный жест между нами, — или мужчина, — небрежно махнула она в сторону.
Эти слова память тоже признала, так же как и то, что я — тоже женщина и… Больше ничего, опять провал.
— Кто я? — спросила я напрямик, раз уж она сама сказала, что у меня может быть миллион вопросов.
— Вы — тоже Ангел, — еще шире улыбнулась она. — И еще раз повторю, что мы все очень рады, что Вы уже с нами.
Слово «Ангел», показавшееся мне таким естественным в отношении моей собеседницы, в применении ко мне прозвучало очень странно.
— Почему?
— Почему рады? — удивленно вскинула брови она.
— Почему я — Ангел? — уточнила я.
Она понимающе кивнула.
— Вы им стали.
— Зачем? — опять вырвался из меня не самый важный вопрос.
— Чтобы помогать людям, — негромко, но торжественно произнесла она.
В этом слове тоже было что-то знакомое, но иначе. И оно дразнило меня, ускользало, сколько я ни пыталась поймать его. Чем сильнее я напрягалась, чтобы откопать в памяти хоть какую-то ассоциацию, образ, звук, хоть что-то, тем услужливее она подсовывала мне картинки, которые я и так помнила: яркое пятно моего лица на фоне ослепительной белизны комнаты, несоответствие округлостей женщины-Ангела и острых углов всех предметов вокруг меня, резкий контраст между моей и ее одеждой…
— Как? — отчаявшись, спросила я в надежде на еще какую-нибудь подсказку.
— Как помогать? — снова удивилась она.
— Как я Ангелом стала? — досадливо тряхнула я головой. Мне почему-то казалось, что если я не вспомню, кем была раньше, то никогда не смогу избавиться от этих навязчивых мыслей, и тогда будет уже не важно, как и зачем я Ангелом стала.
— Сначала Вы были человеком, — внимательно глядя на меня, медленно заговорила она. — Но не совсем обычным. Большинство людей всегда заняты только своими повседневными делами, и только некоторых интересует нечто большее.