Помоги проекту - поделись книгой:
– Первый шаг был с его стороны. Юрий читал мои книги и пригласил меня на свой концерт два года назад. Как раз в его день рождения. Был у него и неличный мотив. Он попросил меня пообщаться с мальчишками из кадетского корпуса в Кронштадте, где учится его сын.
Проблем в общении с ним у меня нет, хотя мы принадлежим к разным мирам. Может быть, именно поэтому нам легко слушать друг друга. Я ничего не знаю о мире, в котором он живет. У меня есть дома диски Шевчука и Кинчева. Но они мне дороги как подарки от авторов. Сам я их еще не слушал. Я же москвич, которому и так хватает децибелов. Поэтому тишина для меня – это величайшая драгоценность.
А Юра тоже пока имеет лишь начальное представление о мире, в котором живу я. При этом и у него, и у меня есть по разным мотивам желание сойтись. У него есть человеческое желание привнести христианские ценности в свою жизнь и творчество. А мое желание – понять, в какой мере рок-культура может стать прозрачной для христианства. Впрочем, еще больше я дорожу возможностью просто общения с умным и совестливым человеком.
– Как Юрий Шевчук переживает запрет на рок-фестиваль в рамках юбилея Санкт-Петербурга? Когда он возобновит гастроли? Не оказываете ли вы влияние на его творчество?
– Как я понял, запрет на его рок-фестиваль был связан именно с рождественским концертом "Рок к небу". Юрий сделал микс из двух своих песен. Он начал петь старую песню "Родина". А после строки "к сволочи доверчива" резко сменил мелодию и без всякой паузы стал петь песенку из своего последнего диска – "Путин едет по стране на серебряном коне…". Очевидно, кто-то из власть имущих решил обидеться за Путина.
Отмену фестиваля Юрий переживал тяжело, слег в больницу. Ведь он готовил его целый год, из-за этого отказался от всех гастролей...
А что до моего влияния на его творчество... Не думаю, что оно есть. Есть влияние его веры и его боли на его же песни. Я тут ни при чем. Но были случаи, когда он показывал мне новые записи еще до выхода диска. Например, песню "Ночная пьеса" из первой части "Единочества". Он очень беспокоился, что эта песня может быть понята неправильно, говорил, что она ни в коем случае не носит антицерковный характер. Она направлена именно против легковесного, поверхностного, "попсового" отношения к вере. А вы понимаете, что означает слово "попса" в устах Шевчука.
– "Рок к небу" – это концерт, на котором выступили и вы. Должно быть, проповедь на многотысячном рок-концерте в Санкт-Петербурге тоже была связана с риском подмочить репутацию духовного лица. Но вы все же пошли на это…
– Перед началом концерта я специально вышел и посмотрел, что за люди собираются. И все, кого я увидел, оказались мечтой любого лектора или преподавателя. Дело в том, что на Кинчева, Шевчука, Бутусова, Гребенщикова идут не те, кто любит "колбаситься". Это ребятки думающие, для которых пива напиться и побузить совсем не главное.
Ну, а затем, между Шевчуком и Бутусовым, и в самом деле было мое выступление. Для чего мне все это нужно? Я не тешу себя иллюзией, что после концерта с участием батюшки все дружно потянутся в храм. В судьбах ребят, внимающих их песням, свой поворот к вере, наверно, еще далеко впереди. И все же мир Церкви станет казаться менее чуждым тем, кто был на этом концерте. Ледяная (прозрачная, но холодная) стена между ними и Церковью подтает. Они поймут, что через эту стену смогли пройти серьезные, настоящие, живые люди. Пройти и не замерзнуть. А значит, и для себя не стоит зарекаться, что, мол, "церковь это только для старушек". До выводов из этого впечатления могут пройти годы и годы. Но понимание того, что для того, чтобы быть православным, не обязательно эмигрировать в прошлое, появится уже сейчас.
Нужно искать какие-то общие ниточки – то, что интересно им и что интересно мне. Такие акции могут очеловечить наш образ в глазах подростков. Ведь мы для них – как инопланетяне, живущие в другой вселенной. Когда они увидят священника и музыканта рядом, для них тема Христа станет чем-то более живым, нежели просто тема творчества поэта такого-то. В таком соседстве я не к себе заставляю прислушиваться, а к тому же Шевчуку. Чтобы его же слушатели серьезнее отнеслись к тому, о чем он сейчас пел.
– А как в церковном мире относятся к этой вашей акции?
– Реакция была неожиданно хорошая. Большинство знакомых мне епископов и священников отнеслись с одобрением или хотя бы с интересом. В интернете некоторые "активные миряне", конечно, немного поворчали, но в официальной церковной прессе – довольно позитивные отклики.
У меня даже возникло опасение, что грядет "атака клонов", что по епархиям начнут "клонировать" такие мероприятия (что уже и произошло в Запорожье и Ярославле). Перец все-таки должен оставаться перцем, а не становиться основным блюдом. А рок-концерт был, конечно, этакой перчинкой в нашей церковной жизни.
Но мнения Патриарха мы не знали.
Проблема в том, что прежде пространство миссионерства и пространство обычной церковной жизни были четко разделены. В первые три века христианской истории была активная миссия, но не было еще сложившегося образа благочестия; все бурлило в церковной жизни. А затем церковь стала имперской. Миссия не умерла, но она стала вестись вдали от глаз прихожан: вот здесь империя, где все по уставу и все благочинно, а за границей империи и на ее окраинах работают миссионеры. Как они работают с язычниками – империя об этом не знает и лишь аплодирует их успехам. И, значит, миссионеры были довольно свободны в выборе средств своей работы.
Сегодня же впервые церковное и миссионерское пространства переплелись. Миссионеру одновременно внимают неверующие и сектанты, язвительно настроенные студенты и испуганные ими православные бабушки. Выходит, что миссионер должен уметь жертвовать своей репутацией в глазах церковных людей ради их неверующих братьев.
Тот концерт в Петербурге был такой жертвой. Но юродство бывает "Христа ради", а бывает "себя ради". Почти год мы ждали ответа на этот вопрос: что же мы такое сотворили на Святках – схулиганили или все же сотворили церковное дело? Лишь речь Патриарха в день Москвы 7 сентября расставила все нужные точки над всеми необходимыми "i".
Во-первых, Патриарх сказал, что церковная проповедь может и должна звучать и в концертных залах, и на спортивных площадках. Во-вторых, вручил премию Петербургской епархии, которая при вручении награды была презентована именно как организатор рок-концерта (во всяком случае более никаких других дел этой епархии при награждении не упоминалось). Ну а поскольку на том рок-концерте проповедь произносил именно я[10], то и мое награждение в тот же день тоже оказывается знаком, помогающим понять отношение первоиерарха к этой нашей необычной акции.
– Простите, а о какой награде идет речь?
– Это премия "Обретенное поколение". Она была учреждена Отделом по делам молодежи Русской Православной Церкви и Правительством Москвы "за труды по духовно-нравственному воспитанию и просвещению молодежи". Знак премии (у которой, к моему сожалению, нет денежной составляющей[11]) – статуэтка "Доброго пастыря". Пастырь на своих плечах несет ягненка. Это древний образ христианского пастырства, не нуждающийся в особом толковании. Стоит только заметить, что так выносят ягнят или раненых, или заболевших, или оказавшихся в опасности. Значит, и сам пастырь для спасения потерянной овцы вошел в зону риска. Вот это и придает особый интерес молодежным и миссионерским общецерковным съездам: на них миссионеры предлагают на суд церковной соборности и церковной иерархии свои опыты проповеди в "зоне риска", вдали от храмов, и ждут – какова же будет реакция.
Кстати, голос рок-музыкантов зазвучал уже через несколько минут после речи Патриарха. В конце церемонии в акустическом варианте выступили рок-группа "Гроссмейстер" и Вячеслав Бутусов (рок-группа "Наутилус-помпилиус"). Как сказано в "Церковном вестнике", "впервые в прихрамовом помещении и в присутствии десятка архиереев звучали песни рок-музыкантов"[12].
– Но не может же быть, чтобы вообще из среды духовенства не раздались критические голоса по поводу столь неслыханной новизны, как православный рок-концерт!
– Только от одного священника (но зато весьма достойного и терпимого: именно в его храм и ходят ребята из "Гроссмейстера"!) я слышал отрицательный отзыв. Он сказал, что "сама по себе ситуация массового, стадного скопления людей, способных впасть в любую агрессию, опасна и греховна. Не возникнет ли тогда для человека соблазн подумать: "Вот и хорошо, вот оно, христианство. Как славно: можно прийти на концерт, послушать пятиминутную проповедь диакона или архимандрита, потом оторваться по полной программе и считать себя нравственно благополучным православным человеком?" Кроме того, этот критик сказал, что не может себе представить, чтобы в Византии православный проповедник пошел с проповедью в театр, что никогда доселе Церковь не использовала светские сборища для своей проповеди. Более того, он полагает, что вообще в церковной истории никогда не было специальной молодежной политики, подстраивания под вкусы молодежи. И, наконец, он полагает, что молодого священника проповедь на рок-концерт может увлечь и он станет ходить по рок-тусовкам вместо служения литургии.
По первому вопросу я могу заметить, что подобный риск есть в любой проповеди и в любом церковном действии, обращенном к малоцерковным и нецерковным людям. Разве не та же опасность подстерегает тех, кто крестит людей без предварительного многомесячного оглашения? Разве не точно так рискует священник, венчающий или отпевающий незнакомых ему людей? А священник, пришедший на "презентацию" очередной фирмы или банка, разве не способен породить у своих слушателей – сотрапезников и "спонсоров" – ту же самую иллюзию их духовного благополучия? Но вот как раз на том рок-концерте такой риск был минимален. По той простой причине, что песни Шевчука – это и в самом деле болевые уколы в совесть. Они как раз своей обнаженной болью и срывают маску благополучия и комфорта, понуждают душу к мысли и покаянному раздумью, а последнее – при определенной подсказке – легко может перерасти в покаянную молитву.
То же самое касается и гипотетического риска для священника. Мне, по правде сказать, неизвестны священники, которые ходили бы на рок-концерты вместо литургии. А вот число священников, забросивших служение ради бизнеса, исчисляется десятками. Начиналось с необходимого и доброго дела: с поиска благотворителей. Затем новые знакомые предлагали через счета храма провести какую-нибудь операцию, постепенно священник сам овладевал всеми бизнес-приемами и снимал с себя сан. Так что знакомство с бизнесменами по меньшей мере не менее опасно, нежели знакомство с рокерами. Но что-то не слышно предостережений: "Братья священники, остерегитесь общаться с предпринимателями, иначе вам станет неинтересно служить литургию!".
Была ли в истории Церкви проповедь в местах "развлекательных"? – Апостол Павел проповедовал в афинском Ареопаге на собрании языческих философов, а отнюдь не церковных старост. А в Византии "театром" называлось место дискуссий интеллектуалов. Спектакли, представляемые в таком театре,– это были заранее подготовленные высокориторические речи или диспуты[13]. И эти речи касались и богословских тем.
А что в истории Церкви не было особой молодежной политики – так, может, об этом плакать надо, а не гордиться? Почему подстраиваться под вкусы и мнения стариков – не зазорно, а вот говорить на языке, интересном молодежи, предосудительно? Я еще застал времена, когда церковные иерархи посещали заведомо нецерковные и даже антицерковные собрания и при этом свои речи там корежили так, чтобы услаждать собравшихся язычников-геронтократов. Я имею в виду кремлевские банкеты и приемы по поводу 7 ноября – дня антирусской и антицерковной революции… Я помню, как архиереи и священники кланялись "вечному огню" (уж более антихристианский символ трудно себе представить).
И такие уступки освящены историей Церкви. Константинопольский собор 809 года пояснил, что церковные правила могут не соблюдаться в отношении к императору (по толкованию современного историка – это означает, что "непреклонная императорская воля представляет собой форс-мажорное обстоятельство, которое дает право архиерею применить икономию, если речь не идет о покушении на устои веры"[14]).
А вот миссионерское наставление константинопольского патриарха Николая Мистика, датируемое 914-916 годами: "Если ты видишь, что они [варвары-язычники] на что-то негодуют, выноси это терпеливо, особенно если ослушники принадлежат к высшему слою народа – не к управляемым, а к тем, кому выпало управлять. В отношении же подвластных можно тебе, если придется, прибегать и к более суровым и насильственным мерам, несообразностей же не следует допускать никоим образом. Когда речь идет о тех, кто обладает большими возможностями чинить помехи в деле спасения всего народа, необходимо рассчитать, как бы мы, сурово обойдясь с ними, не утратили их, вконец разъярив и полностью восстановив [против себя] и верхи, и низы. У тебя перед глазами множество примеров человеческого поведения: ведь и врач частенько отступает перед тяжестью заболевания, и кормщик не пытается сверх возможного вести свой корабль против течения, и тот, кому вверено командование, зачастую даже против желания подчиняется напору войска. Знаешь ты и то, как обстоят дела у нас: как учитель, вынужденный снести непослушание учеников, чтобы не подвергаться их глупым и нелепым выходкам, пощадит бесстыдство непослушных учеников и поддастся им на время, только бы они все-таки слушали урок"[15].
Последняя фраза исключительна: обычно у нас готовы на весьма растяжимую "икономию", на многие и многие уступки и компромиссы, только когда речь идет о светской власти, но и слышать не хотят об уступках нашим собственным детям!
А сколько уступок делалось и делается нашей Церковью бабкам и их суевериям! Но сделать шаг навстречу детям отчего-то считается недопустимым!
Это отражение уже многовековой коллизии нашей церковной истории: как относиться к варварам – как к врагам или как к среде миссии и заботы? В византийской "Повести о заключенном бесе" рассказывается, что однажды авва ЛОнгин, поймав черта, заставил его рассказать, какими способами он отнимает у монахов шансы на спасение души. Среди прочих козней значится и миссионерство: "Это я отправляю монахов в страну варваров под предлогом учительства"[16]. Но Иоанн Златоуст властно обратился к монаху-отшельнику: "Покинь свои горы и оставь там свою бесплодную склонность, которая не может послужить ни людям, ни Богу. Возьми посох и отправься на низвержение идолов в Финикии"[17].
Тут я на стороне святого Златоуста – "закваска тогда только заквашивает тесто, когда бывает в соприкосновении с мукой и не только прикасается, но и смешивается с ней"[18].
– Отец Андрей, за вами закрепилась репутация миссионера нового времени – необычный стиль, смелость мысли, контакты с рокерами. Эта новизна раздражает некоторую часть, так сказать, консервативного духовенства. Иной раз вас называют "попсой российского Православия", иной раз "рационалистом", "ревизионистом" и "еретиком"…
– "Еретиком" меня называют газеты вроде "Русского вестника", редактор которого в былые времена трудился в идеологическом отделе ЦК, а теперь почему-то решил говорить от лица Православной Церкви. Всерьез к этому относиться не стоит.
Рационалист я только при анализе нашей современной церковной жизни. Все, что несет с собой церковное православное Предание,– я приемлю и умом и сердцем. Просто вот этому голосу Предания я доверяю больше, чем модным листовкам и видениям. Сравнить же свидетельства Предания с новыми феноменами, пробующими проторгнуться в церковную жизнь,– это уже работа рациональная. Сначала, впрочем, все равно это дело вкуса: сначала при знакомстве с очередной новизной рождается вкусовое ощущение – "не то", ну а затем уже это ощущение богослову просто надлежит облечь в аргументы.
"Ревизионист" я по отношению к своему атеистическому прошлому. Те свои взгляды я действительно пересмотрел. Да, мое переживание Православия отличается от переживания традиционно церковных людей. Для меня вера – это обретение, а не наследие. Одно дело: человек из священнической семьи, потомственный, у него где-то даже глаза замылились, ему что-то приелось, поскучнело. Я ревизионист в том смысле, что до сих пор умею радоваться и открывать для себя глубину церковной традиции. До сих пор нахожу что-то новое, неожиданное и радуюсь.
Что касается "попсы" – в этом тоже есть своя правда. Попса – то, что популярно. А что – Православие должно быть элитарно, эзотерично? Разве проповедь приходского батюшки, чтото в сотый раз разжевывающего для бабушек,– не "попса", не упрощение? Почему приспособлять православную проповедь к уровню бабушек считается нормальным, а попытка вести тот же по сути разговор на языке студенчества считается предосудительной?
Если когото и шокирует моя внехрамовая проповедь, то меня не шокирует их реакция. Она посвоему нормальна (хотя и не во всем разумна). В течение нескольких столетий слово Церкви преподносилось как поучение и наставление, обращенное сверху – вниз.
Люди привыкли к тому, что именно так и только так должна звучать проповедь. Проповедь была частью литургического искусства, частью богослужения. И она должна была быть позолочена, как и все в храме. Но вне храма изобилие позолоты неуместно. Если с этой классической амвонной проповедью сегодня войти в нецерковную аудиторию, твои семинарские опыты и вещания рискуют остаться при тебе. Вне храма нужно говорить просто на языке людей – даже если этот язык коряв.
Люди разные. И проповедь должна быть разной – в том числе и совсем не похожей на проповедь (ибо есть люди, которые боятся всякой зазывательности и пропаганды). Есть священники, от елейности проповеди которых меня лично тошнит. Но я вижу, что есть сердца (в основном – девичьи), которые отзываются именно на эту умилительную елейность. И я готов целовать не только руки, но и ноги этих батюшек за их дивную проповедь, которая лично для меня ну совсем не съедобна.
Только апостол мог быть
– Не могли бы вы вспомнить подобную ситуацию из своей практики?
– В 1997 году в Архангельске происходили организованные епархией педагогические чтения, на которых впервые встретились учителя и священники. Докладчик выступал с сообщением о жизни Иоанна Кронштадтского, основанном на его малоизвестных, очень личных дневниках, которые он никогда не собирался публиковать. И вот зачитывается такое место из одного из них: "Господи, не попусти Льву Толстому дожить до праздника Рождества Божией Матери, Которую он так хулит".
Ситуация: учителя впервые встретились с миром Церкви, пришли послушать "о духовности", и на тебе – такое услышать от святого Русской Церкви. Они были просто в шоке. Владыка Тихон Архангелогородский оборачивается ко мне и шепчет: "Отец Андрей, твой доклад следующий, спасай ситуацию". Что делать? Встаю, поворачиваюсь к иконе Иоанна Кронштадтского, крещусь, кланяюсь ему и говорю: "Святый праведный отче Иоанне, прости меня, но я с тобою не согласен". И потом объясняю, что в православной молитве нельзя желать зла другому человеку, привожу соответствующие цитаты из отцов. Поясняю, что в Православии святость и безгрешность – это не одно и то же, что в этой дневниковой записи сказалась наша ветхозаветная страстность, а не этическая максима православной веры.
Аудитория более-менее оттаяла. Но зато православные! Бородачи в сапогах, в черных рубашках встают и дружно уходят. В этой ситуации выбор был необходим. Пришлось пожертвовать своей репутацией в глазах некоторой части православных – ради того, чтобы не оттолкнуть от Церкви начинающих.
В самом начале своего пути к Церкви я услышал слова, которые стали для меня определяющими. Архиепископ Александр, ректор Московской Духовной Академии, в одной частной беседе сказал мне: "Мы должны почаще спрашивать себя, как бы в этой ситуации поступил апостол Павел".
Казалось бы, естественнее было сказать: "Как поступил бы Христос". Но ведь это невозможно – мы не можем ставить себя на место Христа, человек не в силах понять психологию Бога. Но почему владыка назвал именно апостола Павла? Апостол Павел – это апостол свободы. Он всегда умел великолепно различать, где главное, а где – второстепенное (и умел ценить второстепенное ради того главного, которое через него проступает). Он четко понимал, "где суббота, а где человек"[21]. Принцип его пастырства:
Наша беда в том, что за две тысячи лет эти "немощные в вере" не исчезли; напротив, их голос стал решающим. Знаете, с этим когдато надо кончать, нельзя всегда идти на поводу у бабушек и у их страхов. В конце концов, это и самих бабушек, и Церковь в целом сваливает в пропасть. Когда все сгрудились на одном конце лодки, ктото обязан встать на другом борту, иначе она перевернется.
– Но не слишком ли резко вы отзываетесь о приходских бабушках? Ведь именно эти "белые платочки" спасли Церковь во времена гонений.
– О том, что "белые платочки", наполнявшие храмы в советские годы, защитили эти храмы от разрушения, сказано немало – в том числе и мной. Но сегоднято в храмах как раз и нет белых платочков. Сравните фотографии церковных служб сорокалетней давности и современную картину. Именно белых платочков очень мало. Темные цвета стали преобладающими. Верный знак перемены религиозной психологии.
Но главное не в этом. Те бабушки, что сегодня стоят в наших храмах,– они ли их отстояли? Где они были двадцать лет назад? Сегодня число открытых храмов раз в десять превышает число действовавших приходов при советской власти. Число прихожан увеличилось пропорционально. Значит, лишь одна из десяти сегодняшних пожилых прихожанок была в Церкви пятнадцать лет назад. Вспомним, что далеко не все люди, встретившие пору реформ в уже пожилом возрасте, смогли дожить до наших дней, и станет понятно, что число исповедниц среди нынешних старших прихожанок не так уж велико – менее даже десяти процентов.
Так что тем, кто говорит мне, что я не имею права критиковать "бабушек, спасших Церковь", я отвечаю: из своих сорока лет я посвятил Церкви уже более половины. Многие ли из наших пожилых прихожанок могут сказать о своей жизни так же? Где они были в свои девятнадцать лет (а я крестился именно в девятнадцать)? Где они были в том 1982 году? Какую идеологию тогда исповедовали? Как давно они сами в Церкви и чем они рисковали, переступив порог храма? Так что не стоит позавчерашним комсомолкам говорить, что они и есть герои, спасшие Церковь. Те, кто ее спас,– это люди более старших поколений, это те, кто были церковными бабушками в 30-60–х годах. Но это поколение церковниц уже у Бога.
Наконец, тот типаж, с которым я веду полемику, во все годы не спасал Церковь, а разрушал ее изнутри. Это прихожанки, сами себя назначившие в цензоры и контролеры. Они в советские годы помогали комсомольцам: дружинники не пускали молодежь в храмы снаружи, а эти ревнительницы выгоняли молодежь из храмов изнутри.
В общем – разные они, церковные бабушки. Есть такие, чья улыбка светит Причастьем[23]. А есть самые настоящие "бабки ёжки": они в своей доцерковной жизни были лишены уважения и власти (и на работе, и в семье), так напоследок в храме норовят хоть чтото приватизировать и почувствовать себя вправе командовать.
А иногда, конечно, с нашими бабушками буквально – "и смех, и грех". Видишь проявление истовости их веры, но это проявление исполнено так, что и без смеха смотреть нельзя. Но и смеяться-то в данном случае грешно. А как без улыбки читать такое, например, объявление в сознательно "народном", попсово-"православном" журнале: "Мы с мужем болеем и нуждаемся в деньгах для поездки по святым местам – ради исцеления от недугов. А еще хотим приобрести икону "Прибавление умa"[24]…
– А как вы обозначите свою аудиторию?
– Где бы я ни выступал, аудитория первого дня всегда "не моя". Приходят в основном прихожане, многие из которых ожидают, что я буду рассказывать о чудесах и блаженноюродивых старцах. Бабушки вскоре понимают, что ошиблись, и спокойно дремлют до того времени, когда можно задать свои вопросы. На следующую лекцию они уже, как правило, не приходят. Но несколько десятков людей из университетского мира, которые все же оказались на лекции, после нее задают нагрузку местным телефонным сетям. На следующий вечер численность слушателей та же, но уже качественно меняется их состав. И обычно к третьему вечеру собирается, наконец, моя аудитория. Приходят люди светские, для которых это первая возможность серьезного диалога с Церковью на их языке.
Моя аудитория – это люди, которым интересна мысль, сложность. Люди, которые боятся простых ответов и пропаганды. Люди, которые радуются, узнавая, что какието проблемы сложнее, чем им казалось раньше.
Христос пришел для всех. Значит – и для образованных людей тоже, а не только для "простецов" (которые, вдобавок, начинают совершенно некстати гордиться своей "простотой").
– Отец Андрей, во время ваших общегородских лекций в нашем городе не возникло открытой полемики с сектантами, в частности, с "рериховцами". Что означает для вас такое молчание? Это победа или поражение?
– Для меня это тоже удивительно. Не только в устной речи, но даже по запискам не было заметно присутствия сектантов в зале. При этом я из многих источников знаю, что они там были, слушали мои выступления. Но при этом молчали. Может, просто сектант нонче пуганый пошел? Впрочем, у "рериховцев" есть такая тактика – обычно они ждут, когда я уеду из города, а потом, когда я уже не могу ответить, начинают реагировать.
А в общем я рад, что удалось избежать полемики с сектами. Почему-то некой печальной чертой моего имиджа является слух, что я – "сектоед". На самом деле мне гораздо интереснее и важнее говорить о своей вере.
– Известна многочисленная критика вашей позиции по отношению к книге "Гарри Поттер". Есть ли среди этой критики какоелибо здравое зерно или абсолютно все неприемлемо для вас?
– Скажу честно, что когда я первый раз читал некоторые антипоттеровские книги, то коекакие страницы казались мне очень и очень убедительными.
Но это меня не смутило. Я книжник, живу в мире книг и знаю, сколь убедительными могут казаться те или иные приводимые аргументы и факты, которые, однако, теряют свою силу, если посмотреть на них с другой стороны. Мое давнее правило в литературной полемике – не отвечать сразу. Когда появляется критическая статья в мой адрес, я даю ей полежать несколько месяцев, пока не улягутся мои эмоции (эмоции – плохие помощники в полемике). Я некоторое время привыкаю к тексту, держу в уме приведенные аргументы, вновь и вновь сопоставляю их с теми книгами, которые читаю... И когда по прошествии некоторого времени я снова, уже более спокойно, принимаюсь за чтение критической статьи – то, как правило, выясняется, что все-таки я ошибся в оценке ее убедительности.
Так же было и в полемике вокруг "Гарри Поттера". Подробности – во втором издании книги "Гарри Поттер в Церкви: между анафемой и улыбкой", посвященной анализу всех антипоттеровских публикаций и аргументов.
Мне понятна логика моих оппонентов. Их позиция очень логична, но вся эта логичность строится на неких изначальных допущениях, с которыми я как раз и не вижу необходимости соглашаться. Сначала были слухи, что Роулинг – сатанистка. Но эти слухи распускали сами же сатанисты в целях своей саморекламы, а Роулинг их опровергала. Как всегда, клевету расслышали все, а опровержение – лишь немногие. Полузнание – страшная сила. Ну, слышали авторы антипоттеровских статей о существовании Алистера Кроули – мирового лидера сатанистов. Оттого и поверили слуху о том, будто Кроули благословил выход "Гарри Поттера"[25]… А ведь Кроули умер в 1947 году – за полвека до написания интересующей нас сказки...
Оттого, читая "Гарри Поттера" таким заранее предвзятым глазом, они легко обретали в тексте подтверждение своих опасений про "сатанистку Роулинг".
Я же вновь подтверждаю свою позицию: если вы видите, что прочтение "Гарри Поттера" вашими детьми неизбежно, то его надо читать вместе с ними, объясняя при этом "что к чему". Иначе дети прочтут "Гарри Поттера" в одиночку.
Знаете, что меня всегда удивляло в этой дискуссии? Когда педагоги и психологи пишут, что читать "Гарри Поттера" опасно,– они никогда не приводят никаких конкретных случаев. Вот, например, психиатры Медведева и Шишова. От психиатров вообще естественно ожидать описания каких-либо конкретных случаев заболевания: вот изначальное состояние ребенка до знакомства с "Гарри Поттером", а вот состояние его после прочтения этой книги. Его духовное и психическое состояние ухудшилось по таким-то параметрам, но мы провели такую-то работу, и ребенок реабилитирован. Но поскольку таких протокольных наблюдений нет, то приходится констатировать тот факт, что аргументы Медведевой и Шишовой далеки от психологии как науки.
Вот еще один рецепт изготовления антипоттеровского мифа. Во всех антипоттеровских публикациях как пример опасного влияния этой книги на детей приводится случай в Новосибирске. Там несколько первоклассников отравились медным купоросом, потому что "здоровенные дылды" (впоследствии оказалось, что это были всего лишь семиклассники) дали попробовать малышам "волшебного порошка Гарри Поттера", как сами эти "дылды" якобы называли медный купорос. Дети, конечно, отравились, а этот случай стал кочевать из одной антипоттеровской публикации в другую.
Я обратился к незаменимому орудию инквизитора – интернету – и начал выяснять ("инквизиция" в переводе с латыни означает исследование), в чем дело. И когда дошел до первоисточников, то есть, собственно, новосибирских газет, то оказалось, что "Гарри Поттер" не упоминается в них вовсе. Семиклассники, предложившие малышам "волшебный порошок", вообще не упоминали имя Гарри Поттера. А первые публикации о том, что этот скандал связан с Поттером, появились только через два месяца после происшествия!
И потом, независимо от "Гарри Поттера", вы можете себе представить шестилетних малышей, которые отказались бы попробовать "волшебный порошок"?
– Давайте подойдем к вопросу о "Гарри Поттере" с другого конца. Ваша позиция ясна: вы не советуете читать "Поттера", но если уж сложилась безвыходная ситуация, тогда читайте книгу вместе с детьми. Но почему же в своих публикациях вы полностью исключили критику этой книги? Не приведет ли это к тому, что ваша позиция будет восприниматься как поттеровская апология и книгу будут читать как полезное произведение?
– Критиковать надо не книгу, а ее недобросовестную оккультную эксплуатацию.
Защищаю же я не Роулинг, а детей и их право на детство и сказку. Даже атеистическая соввласть этого права у детей не отнимала. Когда я в детский садик ходил, а это были жутко советские времена – 60-е годы, покорение космоса и так далее,– нам и то про волшебную палочку рассказывали. И даже был контрольный вопрос: "Дети, если у вас будет волшебная палочка и вы сможете только одно желание исполнить, какое ваше желание будет?". Правильный ответ был: "Воскресить дедушку Ленина".
Кроме того – я защищаю честь моей Церкви, от имени которой говорятся жестокие глупости. Если уж ктото от ее имени сказал некие поспешные неумности, то у людей не должно оставаться впечатление, будто вся православная публицистика такова. Да, у нецерковных людей бывают совершенно карикатурные представления о жизни и вере Церкви. Но все-таки ряд конфликтных ситуаций порождаем мы сами, своими или слишком эмоциональными, или слишком бездоказательными реакциями. Просто иногда недоброкачественность аргументов может обрушить вполне доброкачественный вывод, ради которого и создавались эти аргументы.
Наконец, я пробую защитить детей от сатанистов, которые пробуют вломиться в детские души и в качестве фомки использовать книжку про Гарри Поттера. Лучше уж эту фомку у них из рук выбить и показать, что здесь нет логически необходимой связи, и поэтому ребенок, который полюбил эту книжку, ни по какой логике не должен считать себя обязанным дальше идти в мир магии, колдовства, в мир сатанистов.
Я же благодарен этой полемике хотя бы потому, что она заставила меня познакомиться с русскими народными сказками. Критики "Поттера" все время противопоставляли эту импортную книгу традиционным русским народными сказкам. В конце концов я с ними согласился. Но с противоположным выводом: "Поттер" гораздо нравственнее, чем оригинальные русские сказки. Просто мои оппоненты руководствовались смутными воспоминаниями о сказках советских, цензурированных изданий, а я взял научное издание русского фольклора – трехтомник Афанасьева "Русские народные сказки". Вот уж где разгул магии, вот уж где издевательства над духовенством, вот уж где в изобилии чистейшие примеры бессовестной проповеди лукавства, хитрости и удальства! Добыча денег лукавым путем (в стиле Остапа Бендера) составляет сюжет неожиданно большого числа русских сказок. Чудес там явно меньше, нежели обманов.
Вот, например, сказка про Иванушку-дурачка (номер 396 в афанасьевском собрании).
"Жил-был старый бобыль со своею старухой; у него было три сына: двое умных, младший – Иван-дурак. Вот как-то посеяли умные братья горох в огороде, а Ивана-дурака от воров караулить поставили. Понадобилось старухе, их матери, в огород сходить; только влезла туда, Иван-дурак заприметил и говорит сам с собой: "Погоди ж, изловлю я вора; будет меня помнить!" Подкрался потихоньку, поднял дубинку да как треснет старуху по голове – так она и не ворохнулась, навеки уснула! Отец и братья принялись ругать, корить, увещать дурака, а он сел на печи, перегребает сажу и говорит: "Черт ли ее на кражу нес! Ведь вы сами меня караулить поставили". – "Ну, дурак,– говорят братья,– заварил кашу, сам и расхлебывай; слезай с печи-то, убирай мясо!". А дурак бормочет: "Небось не хуже другого слажу!". Взял старуху, срядил в празднишну одежу, посадил на повозку в самый задок, в руки дал пяла и поехал деревнею. Навстречу ему чиновник едет: "Свороти, мужик!". Дурак отвечает: "Свороти-ка сам, я везу царскую золотошвейку". – "Мни его, мошенника!" – говорит барин кучеру, и как скоро поверстались ихние лошади – зацепились повозки колесами, и опрокинулся дурак со старухою: вылетели они далёко! "Государи бояре! – закричал дурак на весь народ.– Убили мою матушку, царскую золотошвейку!". Чиновник видит, что старуха совсем лежит мертвая, испугался и стал просить: "Возьми, мужичок, что тебе надобно, только не сзывай народу". Ну, дурак не залетел хлопотать много, говорит ему: "Давай триста рублей мне, да попа сладь, чтоб покойницу прибрал". Тем дело и кончилось; взял дурак деньги, поворотил оглобли домой, приехал к отцу, к братьям, и стали все вместе жить да быть".
Вариант этой сказки (номер 395): "Дурак положил старуху на дровни и поехал в ближнее село; пробрался задами к попу на двор, залез в погреб, видит – стоят на льду кринки с молоком. Он сейчас поснимал с них крышки, приволок свою старуху и усадил возле на солому; в левую руку дал ей кувшин, в правую – ложку, а сам за кадку спрятался. Немного погодя пошла на погреб попадья; глядь – незнамо чья старуха сметану с кринок сымает да в кувшин собирает; попадья ухватила палку, как треснет ее по голове – старуха свалилась, а дурак выскочил и давай кричать: "Батюшки-светы, караул! Попадья матушку убила!" Прибежал поп: "Молчи,– говорит,– я тебе сто рублев заплачу и мать даром схороню". – "Неси деньги!". Поп заплатил дураку сто рублев и похоронил старуху. Дурак воротился домой с деньгами; братья спрашивают: "Куда мать девал?". – "Продал, вот и денежки". Завидно стало братьям, стали сговариваться: "Давай-ка убьем своих жен да продадим. Коли за старуху столько дали, за молодых вдвое дадут". Ухлопали своих жен и повезли на базар; там их взяли, в кандалы заковали и сослали в Сибирь. А дурак остался хозяином и зажил себе припеваючи, мать поминаючи".
Торговать трупом ("мясом") собственной матери – это в каких же еще сказках такое встретишь!
И по части жестокостей и анатомических подробностей русские сказки тоже оставляют "Гарри Поттера" далеко позади. Как-то Иванушка-дурачок "принялся овец пасти: видит, что овцы разбрелись по полю, давай их ловить да глаза выдирать; всех переловил, всем глаза выдолбил, собрал стадо в одну кучу и сидит себе радехонек" (номер 400). Гарри Поттера невозможно себе представить за таким занятием, да еще с такой реакцией.
Гарри изучает волшебство не ради власти и не ради богатства. Чего нет в Гарри – так это "воли к власти". Он больше радуется победам в спорте, чем в магии (тут он троечник). Волшебство для него совсем не главное. Он готов даже бросить Хогвартс и вернуться к ненавистным дурслям – поскольку он чувствует себя одиноким и перестает ощущать тепло дружеских человеческих отношений в волшебной школе. Волшебство он учит ради того, чтобы защитить свою жизнь и жизни своих друзей и тысяч неизвестных ему людей.
Герои русских сказок колдуют ради гораздо более корыстных целей (женитьба на принцессе, например). Иван Царевич и с оборотнями, женатыми на его сестрах, находился в самых добрых отношениях (см. номер 562), и услугами джинна (который в русской версии именуется Духом) пользовался отнюдь не в случаях смертной угрозы (номер 559).
Поделиться книгой: