Влад Дракулович

- Как думаешь, Войко, - обратился государь к боярину, - успеем ли мы добраться до монастыря к началу обедни?

- Должны успеть, - с улыбкой отвечал Войко, - но если будет, как в прошлые разы... то дай Бог поспеть хотя бы к вечерне, - на последнем слове боярин с подозрением покосился вниз.

- Что там? - спросил правитель.

- Мелькнуло что-то. Не разобрал, - Войко выглядел неподдельно озабоченным.

"Неужели, он не шутил, когда говорил про собаку?" - засомневался правитель, но тут же одёрнул себя: "Брось! Кажется ему или нет - тебе-то что? Или ты боишься быть уличённым в том, что разговариваешь с чешуйчатой зверушкой? Успокойся. О твоих разговорах узнают, только если ты сам себя выдашь. Прекрати смотреть вниз. Тогда и увидим, прекратит ли Войко тебя передразнивать".

Однако соблазн посмотреть вниз был слишком велик, поэтому Влад всё-таки глянул под ноги коню и тут же услышал шипение:

- Я не знаю, отчего твоему слуге мерещится всякое.

* * *

Выехав со двора, Влад свернул направо, на длинную улицу, которая еле заметно поднималась в гору, а справа и слева тянулась неразрывная вереница каменных домов с большими двустворчатыми дверями, похожими на ворота. Побелка на стенах ещё не успела потемнеть от пыли и растрескаться, потому что нынешние жители - боярские семейства - перебрались сюда лишь год назад, когда Влад решил, что именно здесь, в городе Букурешть, будет новая румынская столица.

Сейчас государь смотрел по сторонам и думал, что неподалёку, на соседней улице, расположено такое же жильё, которое он купил и отделал не для себя и в то же время для себя.

Бывало после заката, в сумерках Влад приезжал к этому дому, спрыгивал с коня, стучался и через минуту слышал звук поднимаемой щеколды. Старуха, чья спина навек застыла в поклоне, открывала одну створку дверей и произносила:

- Доброго вечера, господин, - после чего князь, ведя коня за собой, проходил во внутренний двор.

Где-то начинал гавкать цепной пёс, которому тут же вторил соседский, а их безуспешно пытался унять седоусый слуга - муж сгорбленной служанки.

- Хватит уже гавкать! Хватит, - повторял старый челядинец, принимая из государевых рук конский повод, однако Влад не следил, кому и что передавал, а смотрел на крыльцо, где ожидала нарядная красавица.

Нарочно эта красавица наряжалась. Нарочно надевала платье из красного бархата и расшитый жемчугом поясок. Нарочно укладывала причёску, перетягивая локоны не тёмными, под цвет волос, а золотыми шнурками. Глаза подводила чёрным по самому краю. Видать, напускала чары. Губы у неё блестели от чего-то. Поцелуешь - сладко.

Если Влад спрашивал:

- Мёдом что ли намазала? - то прямого ответа не получал.

- Может, мёдом, а может, и нет, - говорила красавица, лукаво улыбалась и вела в ярко освещённую комнату, к столу, где был накрыт ужин.

В летнюю пору все окна в том помещении отворялись, поэтому отчётливо слышалось, как в садике стрекотали цикады. Князь только успевал прислушаться к их тихой трескотне, как вдруг соседский пёс снова принимался гавкать и подвывать, никак не желая успокоиться. Вспоминалась поговорка: "Милая, я пришёл бы к тебе ночевать, да перед собаками стыжусь".

Влад не мог сказать, почему, посещая тот дом, вспоминал поговорку, придуманную для деревень, ведь Букурешть несмотря на свои малые размеры, являлся городом. В городах нравы всегда были свободнее. К тому же дело касалось государя, и молва не посмела бы судить строго. Иногда только шептал кто-нибудь приятелю, пряча ухмылку в кулак:

- Вон в том доме живёт наша государыня.

"Государыня... Выдумали-таки слово! - усмехнулся Влад, вспоминая вечерние свидания, однако тут же пришлось вспомнить о цели нынешней утренней поездки, о монастыре. - Направляясь в святую обитель, положено давать ход только мыслям о спасении души, а остальные пресекать. Вдобавок, пост ещё не окончился. Подумал о блуде в пост - согрешил вдвойне".

Князь даже досадовал на себя из-за таких мыслей - не успел начать паломничество, а уже сбился с праведного пути - но дракон, бегущий слева, возле коня, был весьма доволен и улыбался во всю пасть, как умеют улыбаться собаки.

"Почему тварь радуется? - размышлял Влад. - Не оттого ли, что это настоящий дьявол, который всегда рад, когда человек оступается?" - однако догадки оставались догадками. Конечно, правитель не раз спрашивал свою ручную зверушку:

- Кто ты? - но зверушка отвечала по-разному, и в этом не было ничего странного, ведь если тварь выдумана, то её ответы переменчивы и зависят от хозяйского настроения.

"А вдруг эта тварь не вымышлена? - порой спрашивал себя Влад, но, предположив такое, всегда одёргивал себя. - Брось! Пусть тебе с детства твердили, что на свете есть бесы, и что сомневаться в их существовании грешно, но для человека всерьёз думать, что с ним говорит бес, это верный путь к безумию. О разговорах с нечистым можно думать только как о вымысле - вымысле, созданном для забавы".

* * *

Ранним утром на улицах попадалось мало прохожих, но все встречные почтительно кланялись и сразу вжимались в дверные ниши, давая конникам дорогу. Правитель только успевал замечать, что справа и слева мелькают затылки, чёсанные и нечёсаные, а ещё - белые женские платки.

"Когда ты облечён большой властью, то волей-неволей смотришь на людей сверху вниз", - думал Влад. А ведь было время, когда он смотрел на мир иначе - снизу вверх, и запоминались не головы, а ноги и подолы. К примеру, подол чёрной рясы, немного обтрепанный, но чистый. Эту рясу носил священник, которому Влад исповедовался в детские годы, когда ещё не имел ручного дракона и жил лёгко и беззаботно.

Когда князь начинал вспоминать о тех временах, мысль уносила его в далёкие венгерские земли, в город, расположенный не на равнине, как Букурешть, а на холме среди гор, сплошь заросших лесом. Правитель знал, что в самом центре города, на перекрёстке и сейчас есть трёхэтажный дом длиной в четыре окна. Князю помнилась даже черепичная крыша, нахлобученная, словно крестьянская войлочная шапка, ведь именно с этим скромным жилищем, а не с княжескими хоромами он связывал самые лучшие годы раннего детства.

Когда-то в доме жили отец, мать, старший брат, сам Влад и немногочисленная челядь. Там жил и священник-монах, отец Антим, с которым все обращались как с близким родственником.

Служитель церкви всегда нужен, если семья и челядинцы - православные христиане, которые живут среди католиков, а до ближайшего православного прихода не смогут добраться даже за целый день. Поэтому отец Антим и жил в доме.

Влад помнил просторную чёрную рясу и рыжие кожаные башмаки. Эти башмаки - тупоносые, доходящие до середины икры и крепко зашнурованные кожаными ремешками - мелькали под полами рясы, когда её обладатель куда-нибудь торопился. Князю вспоминался тёмный плащ-мантия. Вспоминались руки священника - сухие ладони и длинные пальцы. Пальцы правой руки то и дело приходили в движение, перебирая затёртые до блеска деревянные чётки.

В детстве Влад знал - если подойдёшь, дёрнешь за рукав и произнесёшь "отче", к тебе обязательно склонится раздвоенная борода серо-бурого цвета, а затем послышится кроткий голос:

- Что такое случилось, чадо?

Произнеся это, священник склонялся ещё ниже, и малолетнему Владу становилось видно ещё не старое, румяное лицо с ясными глазами и мягкая шапочка с острым верхом, которая прикрывала лоб монаха от самых бровей.

Шапочку и мантию отец Антим снимал только во время служб. Он был словно путешественник, одетый так, чтобы сию же минуту пуститься в странствие, и это вызывало у маленького Влада замешательство:

- Отче, а ты от нас не уйдёшь?

- Нет. Зачем мне уходить? - отвечал священник.

Достопамятный город в долине среди гор назывался Сегешвар. Так произносили венгры и немцы, причём немцев в городе было большинство. Их предки обосновались на этом самом месте очень давно - так давно, что успели стать похожими на венгров. На улицах говорили в основном по-венгерски, а по-немецки, конечно, тоже говорили, но чаще меж собой или в домах. Владу почти не доводилось слышать немецкую речь. Он знал только, что на немецком языке этот город зовётся Шезбург.

Румын здесь жило мало. Они именовали город как Сигишоара, но семья Влада чаще всего употребляла это название не в разговорах с незнакомцами, а в своём кругу.

- Живём, будто на острове, - вздыхала мать.

- И выйти некуда, и поговорить не с кем, - вторили её служанки.

В доме говорили по-румынски, молились на славянском языке, а за воротами начинался совсем другой мир: весь город трещал на чужих языках, в храмах звучала латынь. Чтобы почувствовать, что ты "на острове", можно было даже и не выходить никуда, а выглянуть в окно и увидеть на другой стороне улицы серую каменную стену доминиканского монастыря.

Как семья оказалась в таком положении, малолетний Влад знал, и всё же просил священника, дёргая за рукав:

- Отче, расскажи историю.

- Что рассказать?

- Как мой отец, мама и ты приехали к католикам.

- Я же рассказывал, - отец Антим, наклонившийся было к мальчику, снова распрямлялся.

- Ты рассказывал, но коротко. А теперь расскажи длинно, - просил Влад.

- Я и длинно рассказывал, - возражал отец Антим.

- Отче, расскажи ещё раз.

- У тебя не хватит терпения слушать, - улыбался монах.

- У меня терпенья хватит, - возражал Влад.

- Ну, хорошо.

Отец Антим усаживался на скамью в одной из комнат или на крыльцо - там, где был пойман - а малолетний Влад устраивался рядом и ждал, пока рассказчик, кашлянув пару раз для прочищения горла, начнёт повествование.

- Когда умер твой дед, великий государь Мирча, было это большое горе для всей Румынской Земли. Люди плакали, потому что не знали, даст ли им Бог другого такого правителя - сильного и мудрого, который оградит их от напастей. Твой дед оставил после себя трёх сыновей, и по закону трон занял старший из них...

Влад уже с первой минуты начинал перебивать:

- Отче, ты не всё рассказал про дедушку.

- Что же я забыл?

- Ты забыл сказать, что дедушка правил очень долго. Он умер совсем седым.

- В этот раз к слову не пришлось...

- Нет, отче, расскажи. В прошлый раз ты говорил - если правитель доживает до глубокой старости, значит, он великий.

- Я такое говорил?

- Да. Ты сказал, что на великие дела нужно много времени. Если правитель умрёт рано, он не успеет всё доделать.

- Ну, что ж, - соглашался отец Антим, - будем считать, что я и сейчас всё это сказал... Так вот после смерти твоего деда на престол сел старший брат твоего отца, но правил недолго, потому что был убит.