Помоги проекту - поделись книгой:
Целитель-10
Пролог
…Минские скверы только-только окутываются зеленым листвяным маревом. На яблонях робко набухают почки, ловя неверный сугрев. Без куртки на улицу не выйдешь — зябко, и стылый ветер задувает. В небе — хмарь, на земле — слякоть…
— Слово предоставляется кандидату физико-математических наук Михаилу Гарину!
«А на Украине всё цветет и пахнет…», — перебирал я весенние думки, торопливо шагая к трибуне.
Актовый зал во 2-м корпусе МРТИ впечатлял большим и светлым объемом — наружу сквозили не окна даже, а стеклянный фасад от пола до недосягаемого потолка, словно забранный в гигантскую раму узкими полуколоннами. И по всему лучистому пространству расходился волнами гул людских голосов.
Зал набился битком, девятьсот мест — и ни одного пустующего!
Первый ряд, как водится, отдали почетным гостям — со сцены я различил и ректора Ильина, и физика Борисевича, рулившего Академией наук Белоруссии, и Колмогорова с Александровым. Академики зажали самого Машерова, и шушукались втроем.
Слава богу, каменеть в президиуме не пришлось, но приветить ученую братию надо. Как-никак, всесоюзный конгресс посвятили высокотемпературным сверхпроводникам, а уж тут приоритет за вашим покорным слугой — сей факт даже амеры не оспаривали. Мои губы изогнулись в усмешке — хронофизика не скоро станет темой научных сборищ…
— Товарищи!
Шиканье прошелестело от партера к задним рядам, и гомон стих.
— Не буду утомлять вас историей открытия, этапами развития и прочей шелухой, — начал я резво и дерзко. — Сразу отмечу главное — советская наука лидирует в раскрытии секретов сверхпроводимости едва ли не комнатной температуры. Более того, мы первыми в мире реализуем добытые знания. На днях запущена ВТСП-ЛЭП протяженностью два с половиной километра, она соединила две мощные подстанции в Ленинграде.
Обычно ВТСП-кабель создается на основе сверхпроводящей керамики в серебряной матрице, но это, так сказать, технология первого поколения, пройденный этап. А мы уже пробуем наносить керамическую пленку на ленту из никель-вольфрамового сплава…
Говорил я минут двадцать. Рассказал, как в ленинградском Физтехе мудрят над сверхпроводящими магнитами для новосибирского «Токммака» и коллайдера в Протвино, над бездиссипативными тоководами и прочими мудреными темами. В общем, наука на марше.
На место я вернулся под бурные аплодисменты, и плюхнулся, тесня по-барски развалившегося Киврина. Володька тут же пришатнулся, шепча и давясь от хиханек:
— Представляешь, какой бы ор поднялся, объяви ты про ускоритель!
— Тише ты, несерьезная личность! — сердито зашипел я. — Лучше внимай.
— Да кому там внимать! — пренебрежительно фыркнул Киврин. — Отстающим всяким…
После меня выступили Келдыш, Капица-отец и Сахаров.
В обширном вестибюле с двумя рядами круглых колонн было людно, но глаз по привычке выцепил Вайткуса — тот по-дружески болтал с Машеровым. А генсек с жаром убеждал в чем-то техдира.
Старые знакомые, видать. Таких у Ромуальдыча — полстраны.
— Миша! — грянул Вайткус, подзывая. — Етта… Знакомься! Петр Миронович!
— Просто Миша, — я крепко пожал сухую, твердую руку Машерова, и бегло улыбнулся. — До отчеств пока не дорос.
— О, это вопрос времени! — отзеркалил мою улыбку Генеральный секретарь ЦК КПСС. — Послушайте, Михаил… Я тут с Арсением побалакал…. Понимаете, для меня очень важна репутация республики. Кто бы что не говорил — или не шипел про мой «бульбашский» национализм, а только вот это всё, — он повел руками в широком жесте, — моя родная земля! Как же за нее не порадеть? Да только «МАЗа» с «БелАЗом» мне мало. Хочется, знаете ли, чего повыше! Я, вот, как послушал вас, так сразу и замечталось мне. Знаете, о чем? О поезде «Москва — Минск», да не простом, а на магнитной подвеске! И чтоб магниты — сверхпроводящие!
— О-о… — завел я, качая головой. — Ну, и размах у вас, Петр Миронович! М-м… В принципе… Фришман в Гомеле, насколько я помню, ставил опыты еще года три назад. А прошлой осенью в Раменском запустили первый вагон на магнитной подушке… ТП-04, по-моему. Но там путей — с полкилометра всего, разогнаться не успеешь. Хотя… — мои губы повело в ухмылку. — Армяне уже вовсю пробивают строительство первой магнитной трассы от Еревана до Севана, а это километров шестьдесят, как минимум.
— Ну уж нет! — возмутился Машеров. — Белорусы должны быть первее! Михаил, а давайте мы это дело обсудим где-нибудь… э-э… на природе?
— А давайте, — улыбнулся я.
— Тогда приглашаю всю вашу группу в «Вискули»! — энергично толкнул Генеральный. — Беловежская пуща… Красотища… — искушал он. — Сосны, зубры — и тишина…
— Готов… — разморенно вымолвил Ромуальдыч. — Вези в свою пущу. И чтобы зубры… Володька! — трубно воззвал он. — Корнеев где?
— Тута! — отозвался Киврин.
— Зови его, и поехали!
— А куда?
— По дороге объясню. Поехали!
Мы всей толпой влезли в старую «Чайку». Машеров умостился рядом с водилой, пожилым, но крепким Евгением Федорычем, а наша четверка разделила салон с охранником генсека, бравым майором Чесноковым.
— Здорово, — загудел Вайткус, поручкавшись с прикрепленным. — И как ты его только терпишь? — кивнул он на посмеивавшегося «Мироныча». — Кортеж, называется…
— Притерпелся, — скупо улыбнулся офицер, подав мне жесткую ладонь. — Валентин Федорович.
— Михаил.
— Владимир, — потянулся Киврин.
— Витя… — ляпнул Корнеев, и побагровел. — Мн-э-э… Виктор.
Мощный двигун ГАЗ-13 басисто заурчал, и лимузин тронулся, плавно разгоняясь. Вперед вырвалась белая «Волга» без мигалки, но с «крякалкой» СГУ. Вот и весь эскорт.
Беловежская пуща — последний клочок древней европейской тайги. По счастью, охотились здесь лишь короли, да императоры. Стало быть, и живность уцелела, и растительность — дровосеков сюда, понятное дело, не пущали. Вот и укрепились в тутошних местах великанские ели в три обхвата, да дубы по шестьсот лет с гаком.
Даже воздух здесь иной, напоенный травами, каких в округе не сыщешь.
Выйдя из машины, я постеснялся хлопнуть дверцей — здешняя природа представала в образе именно храма, а не мастерской. Даже от названия здешней охотничьей усадьбы — «Вискули» — веяло древностью, идущей от ятвягов.
— Когда-то Хрущева, нагрянувшего с визитом в Югославию, Тито позвал на охоту, — оживленно заговорил Машеров, ленинским жестом простирая руку к двухэтажному охотничьему «домику», выстроенному в державном сталинском стиле. — Позавидовал Никита, да и решил себе такой же отгрохать. А ему вместо простенькой избушки выстроили какой-то Петродворец! Вот так и маемся… — хохотнул он.
Щурясь на солнце, я оглядел и помпезный павильон, и основательные коттеджи в сторонке, рубленные из бревен.
— Тишина-то какая… — убавил голос Петр Миронович, и с улыбкой кивнул на парочку прикрепленных, откинувших капот «Волги». — Мои знают уже — раз приехали сюда, чтобы никаких транзисторов! Успеют еще музычки своей наслушаться, а тут птахи поют…
Ветерок унялся, перестав колыхать теплынь, и та сгустилась, ласково обволакивая. Прикрепленные скинули пиджаки, открывая плечевые кобуры, и запустили руки в моторную утробу.
Я улыбнулся: Ромуальдыч уже наводил мосты с кряжистым, заросшим бородой егерем, а Володька с «Витей» распускали хвосты перед егерской дочкой, краснощекой грудастой блондинкой. Хорошо!
И тут же контрапунктом птичьему пению засвиристели турбины, заколотились лопасти. Руша свистящий рев и гул, проплыл над деревьями зеленый вертолет с красной звездой на борту.
Глядя из-под руки на «Ми-8», пропадавший за лесом, Генеральный секретарь прокричал, обарывая удалявшийся рокот винтов:
— Погранцы! Тут до Польши километров восемь всего!
— Ку-уша-ать! — разнесся зов.
Давешняя дивчина, румяная и синеглазая, с густой гривой волос цвета спелой соломы, приглашала за длинный «монастырский» стол, накрытый в павильоне. Голодный позыв скрутил нутро.
На расписных блюдах парили желтые, обсыпанные зеленым укропом, клубни «бульбы» — они сахарились и блестели, оплывая тающим маслом. Одуряюще пахли сочные колбаски и щедро нарубленные куски жареной кабанятины. Само собой, и водочка с ледника, куда ж без нее, а для городских коньячок припасен.
— Однако! — восхитился Вайткус. — Ох, Мироныч!
— Чем дальше в лес, тем толще партизаны! — посмеивался Машеров, плеская «Столичную» по мелким стакашкам. — Ну, будем!
Хлестко клацая, сошлась стеклопосуда. Армянские «пять звездочек» согрели меня, растекаясь и чуток кружа голову.
Что может быть лучше вареной картошечки? Только вареная картошечка с хрусткой капусточкой…
— Помню, фрицы как-то наш лагерь заприметили, и «Юнкерсы» наслали, — прижмурился Петр Миронович, хрупая огурчиком. — Ну, короче, отбомбилась немчура. У нас только деда одного оглушило, а вот зубра приблудного — наповал! Ох, и досталось же нам тогда мясца… И жарили мы его, и варили, и коптили! Да-а… Коль, не смотри на меня так, — заворчал он, — включай свой телик.
— Да там новости как раз, — оживился смущенный Николай, молоденький офицер охраны.
— Включай, включай…
«Рубин Нео» на старомодном комоде ожил, расцвел красками, а тут и голос диктора прорезался:
— На Минском автомобильном заводе освоен выпуск микрогрузовиков, прозванных в народе «полуторками»…
— Пр-равильно! — энергично кивнул Машеров. — А то гоняют пятитонный «ЗиЛ» за всякой ерундой!
— Продолжаются учения «Щит-80», — приняла эстафету строгая Анна Шатилова, похожая на завуча. — Министр обороны ПНР Войцех Ярузельский встретился с маршалом Куликовым, главнокомандующим Объединенными вооруженными силами стран-участниц Варшавского договора…
На экране высокий, нескладный поляк в черных очках старательно улыбался и тряс руку коренастому маршалу, а на заднем плане газовали танки. Свеженькие «Т-80», только что с Урала, лихо прокатывались по улочкам польского местечка, с ленцой пошевеливая башнями. Десантники весело скалились с брони, а туземное население робко помахивало им, будто прячась от недобрых глаз.
— Танкисты прославленной Кантемировской дивизии входят в город Бяла-Подляска, — жестко комментировала дикторша. — В тысяча девятьсот сорок четвертом году полки дивизии, тогда еще 4-го гвардейского танкового корпуса, заслужили почетные наименования Шепетовского, Житомирского, Тернопольского — за мужество и героизм, проявленные при освобождении городов Советской Украины. А за отвоевание Кракова корпус был награжден орденом Ленина. И вот танки кантемировцев снова на польской земле — вооруженные силы СССР, Польши, Чехословакии и ГДР повышают боевую подготовку в учениях «Щит-80»…
— И не придерешься! — хохотнул довольный Ромуальдыч. — Какое такое вторжение? Ученья идут!
— Да-а… — помрачнел Петр Миронович, качая головой. — Вот же ж, людишки… Немцы — та еще солдатня, но в спину нам не стреляли, как пшеки!
Глянув на Володьку с Витьком, я кисло улыбнулся. Для них откровения генсека звучали дико — нынешнее поколение знало поляков, разве что по сериалу «Четыре танкиста и собака». А как можно ненавидеть пана Владека или пани Монику из «Кабачка '13 стульев»?..
Мои дедовские мысли оборвала очередь из автомата. Лопнул кинескоп, брызгая осколками. Вздрогнул и поник Николай — белая рубашка страшно набухала алым. Его напарник успел выхватить табельный «Макаров», но пуля из «калаша» оборвала пульс.
Контраст был настолько безумен. что мозг ошалевал, цепенея.
— Рэце до гори! — разнесся гортанный грубый голос. — Руки вверх, российски швыни!
Человек восемь пшеков в мешковатом камуфляже заполнили собой всё, забегали, затопали кованными башмаками, завоняли…
Рука Чеснокова дернулась на рефлексе, спеша выцепить «Стечкин» из хитрой кобуры за спиной.
— Не время, Валентин Федорыч! — процедил я, рыская глазами по обветренным, но сытеньким мордам напавших.
— Да… — выдохнул майор, играя желваками.
— Что происходит? — рявкнул Машеров, привставая.
Самый большой и грузный из поляков глумливо ухмыльнулся, и ткнул толстым пальцем в манере Вия:
— Вот он!
Двое в изгвазданных «камках» моментально схватили Петра Мироновича.
— По какому праву… — каркнул генсек, вырываясь, но договорить не успел — немытый кулак ударил его под дых.
— По праву панов, быдло! — лязгающим голосом выдал грузный, и скомандовал: — Увести!
— А этих? — мотнулось дуло автомата у подручного.
— Они большие ученые… — со стоном выдавил Машеров, согнувшись в лапах боевиков.
— Большие ученые жрут яблоки моченые… — старшак задумчиво почесал за ухом, решая нашу судьбу, и махнул рукой: — И этих до кучи! Шибко, шибко!
Тумаками и прикладами нас выгнали во двор. Около «Волги» корчился бородатый егерь, зажимая руками распоротый живот. Повар в белом колпаке лежал недвижимо, уставив в небо круглые изумленные глаза.
Пахло потом, бензином и гарью.
Пара деревянных коттеджей разгоралась, а тощий дрыщ в камуфляже деловито обливал «Чайку» из канистры.
— Дошч, Яцек, — обронил командир боевиков. — Отходичь![1]
Дрыщ угодливо поклонился, боднув воздух головой, и бросил зажженную спичку. «ГАЗ-13» полыхнула.
А я будто замертвел. Ни страха не испытывал, ни бешенства. Просто запоминал с холодной ясностью всё вокруг — мерзкие рожи торжествующих подонков, покойные лица убитых, пылающий дом, заполошные крики, словно на съемках фильма «про войну»…
Поделиться книгой: