Конденсатор гнева

Владимир Анин

Конденсатор гнева

Долгое время я не решался изложить эту историю на бумаге. Не потому, что испытывал сомнения в своих повествовательных способностях – просто уж слишком невероятной она может показаться читателю. Невероятной и в то же время очень жизненной. А читатель нынешний не всегда приемлет такое смешение. Ему подавай что-нибудь сугубо натуралистическое, либо уж очень фантастическое, такое, что и в голову-то не придет простому обывателю. Моя же история, несмотря на невероятные события, описанные в ней, является совершенно правдивой. Однако не буду вас долго мучить занудным предисловием и перейду к делу.

Случилось это несколько лет назад, осенью, когда погода уже стояла пасмурная, голые деревья и пожухлая трава, покрытая слоем опавшей листвы, отчетливо говорили о скором приближении зимы, однако было сухо, и, несмотря на прохладный ветерок, прогулки мои в парке с неизменным спутником спаниелем по кличке Боб даже доставляли удовольствие. Бодрящий воздух еще только пугал предстоящими заморозками, но уже благотворно действовал на атмосферу большого города, прибивая к земле вредные выхлопы гигантского автомобильного стада и прочие неблагоприятные для человеческого организма выбросы. А потому дышалось легко, как будто концентрация кислорода и бодрящего азота в воздухе заметно повысилась по сравнению с бесчисленным множеством всевозможных химических элементов, представляющих, в том числе, и нижнюю часть таблицы Менделеева, то есть, тяжелых металлов, которые Бог весть каким образом оказываются в воздухе, невзирая на то, что тяжелые.

Итак, я со своим ушастым питомцем черного окраса прогуливался по парку, что располагается неподалеку от моего дома. Наличие такого зеленого островка в черте города, да еще и в нескольких минутах ходьбы, является безусловным преимуществом для горожанина, обреченного проводить свои дни в асфальтобетонных джунглях, где любое зеленое насаждение является лишь робким напоминанием о живой природе и зачастую плохо приживается, отступая под натиском техногенного чудища. Тот, у кого под боком волею судьбы оказался скромный сквер или бульвар, уже счастливчик. А уж если это целый парк, а тем паче лесопарк, то можно с уверенностью сказать – ему крупно повезло. Вопрос с прогулками, в частности в компании четвероного друга, или с зимними пробежками на лыжах – решен. Посмотрите на несчастных, вынужденных добираться до места воскресного отдыха в автобусе или на метро. Да и тем, кто для этой цели садится за руль автомобиля, не позавидуешь – мало того, что они обречены провести полдня в пробке, они лишены великолепной возможности после активного отдыха опрокинуть согревающую чарочку в зимнюю стужу или оттянуться прохладным пивком в летний зной… Однако я отвлекся.

Было около трех часов пополудни. Обычно я выгуливал Боба два раза в день, утром и вечером, как и большинство собачников. Но поскольку по роду деятельности (я свободный журналист) имел возможность самостоятельно распоряжаться своим временем, то порой позволял своему питомцу увидеть свет трижды за день, то есть, помимо утреннего и вечернего моциона, выходить еще и на послеобеденную прогулку. Что, собственно, и произошло в тот раз.

Я с удовольствием вдыхал чистый, уже почти лишенный запахов холодный воздух. Боб, задрав лапу, метил очередное дерево. Причем, делал это уже почти минуту, пытаясь выдавить из себя хоть каплю.

– Добрый день! – послышалось сзади.

Я обернулся. Передо мной стоял маленький толстенький человек в сером плаще. Он приподнял над лысеющей головой шляпу, такую несуразную в нынешнее время, и широко улыбнулся. Другой рукой он держал на поводке взволнованно переминающегося с ноги на ногу карликового пинчера. Мой Боб, конечно, не волкодав, но мужчина с такой миниатюрной собачкой смотрелся весьма комично.

– Вы не будете против, если мы присоединимся к вашей компании? Сегодня в парке почти никого нет, даже поговорить не с кем, а я, знаете ли, весьма охоч до общения. Да и Джульетте, – он кивнул на свою собачку, – будет веселее. О! Ну, конечно, если только я не стану помехой в вашем стремлении к одиночеству под сенью этого великолепного парка. Я отлично понимаю. Сам, знаете ли, частенько нуждаюсь в уединении, в особенности когда находит вдохновение, сотни мыслей роятся в голове и требуют порядка. В такие минуты я бегу от городской суеты, добровольно становлюсь отшельником и живу исключительно внутренним миром. Даже есть порой забываю. Я уж не говорю про женщин. – Он тихонько захихикал, прикрывая рот рукой в черной вязаной перчатке, глаза его сузились, и своим пухлым скуластым лицом он стал походить на китайца.

Через некоторое время он отнял руку ото рта и вопросительно посмотрел на меня. Глаза из щелочек превратились в две маленькие коричневые пуговки, а взъерошенные брови слегка вздернулись. Я рассеянно смотрел на его маленький, кнопочкой, порозовевший на холоде нос и тонкие губы, застывшие в полуусмешке, и наконец спросил:

– Вы писатель?

– Почему писатель? – Он удивленно захлопал ресницами.

– Или музыкант?

– С чего вы так решили?

– Ну… вы там что-то говорили про вдохновение…

– Ах, это! – Он опять захихикал, прикрывая рот рукой, и я решил, что у него, видимо, плохие зубы. – Что вы! – Он отнял руку. – Неужели вы думаете, вдохновение доступно только людям искусства? Нет! – Он улыбнулся широко, и я увидел, что зубы у него хорошие, белые, только редкие.

– Я физик. А нам, ученым, вдохновение тоже требуется, в этом мы мало чем от людей искусства отличаемся. Физики и лирики, знаете ли, одного поля ягоды. А вы писатель? Я просто интересуюсь, поскольку вы мне сами задали такой же вопрос.

– Почти. – Я пожал плечами. – Я журналист.

– А-а, – протянул он. – Новости, репортажи с места событий?

– Не совсем. Я пишу очерки и статьи.

– На какую же тему, позвольте полюбопытствовать?

– В основном, на социальную.

– Так это же прекрасно, друг мой! – воскликнул он и довольно фамильярно хлопнул меня по плечу. – Вы-то мне и нужны, вас мне сам Бог послал!

– В каком смысле? – Я невольно отступил.

Этот человек почему-то не вызывал у меня особого доверия, он мне даже показался немного с приветом.

– Я вам сейчас все объясню. Для начала позвольте представиться. – Он назвал свое имя. По определенным причинам я не буду приводить его в этом повествовании. Назовем его просто – экспериментатор, тем более что он сам себя так назвал. – Я, знаете ли, физик-экспериментатор. Все свои теории незамедлительно проверяю на практике, а для этого приходится конструировать весьма хитроумное оборудование и проводить сложные физические опыты.

– Не понимаю, какое отношение все это имеет ко мне? – удивился я.

Боб тем временем, уже закончив свои дела, нетерпеливо крутился вокруг моих ног, то и дело прыгая в сторону и натягивая поводок. Джульетта смирно стояла подле своего хозяина и лишь слегка приседала и шевелила ушами, когда Боб начинал тявкать. Я медленно двинулся к выходу из парка.

– Самое прямое! – воскликнул экспериментатор, поспешив за мной. – Недавно я совершил потрясающее открытие. Пока оно, правда, только на бумаге, но я уже почти закончил создание прибора, который поможет мне доказать эту теорию на практике. Это будет грандиозный опыт – физико-социальный опыт, если хотите. И вы как журналист-социолог обязательно должны поучаствовать в этом эксперименте с тем, чтобы потом описать его в тех самых ярких красках, которыми вы, журналисты, умеете описывать. Очень важно правильно и грамотно донести до людей результаты опыта, дать им возможность вникнуть в суть этого открытия и научиться пользоваться им… Нет, нет! – воскликнул он, заметив сомнение на моем лице. – Я не призываю вас приукрашивать и сочинять небылицы. Я прошу только описать все это понятным, доступным обывателю языком.

К этому времени мы уже вышли из парка и остановились перед моим домом.

– И все же я не совсем понимаю, что вы от меня хотите, – сказал я.

– Давайте сделаем так. Я живу вон в том доме. Второй подъезд, третий этаж, квартира номер сорок шесть. Запомнили? Приходите ко мне сегодня часиков в семь, я вам все подробнейшим образом расскажу. Поверьте, вы не пожалеете. Можете, кстати, и своего пуделя взять.

– Это спаниель, – обиделся я за Боба.

– Надо же! – Он закусил губу. – А так на пуделя похож. Как его величают?

– Боб.

– Ну, так прихватите с собой Боба. С Джульеттой поиграет…

– Думаю, это лишнее. Он вполне может посидеть дома.

– Так, значит, вы придете? – обрадовался экспериментатор.

– Да, – немного помедлив, ответил я.

Мне действительно стало любопытно. Этот чудаковатый тип сумел меня заинтриговать. Я, конечно, не склонен был воспринимать всерьез всю эту болтовню насчет "потрясающего открытия", но последнее время у меня что-то никак не вырисовывалась интересная тема, а два уже начатых очерка я никак не мог дописать, остыл, потерял интерес. Благодаря этому физику я надеялся немного восстановить бреши в своем творческом мышлении и, если не разродиться каким-нибудь новым творением, то хотя бы закончить начатое.

В назначенное время я стоял перед обитой потертым дерматином дверью и давил на кнопку звонка. Однако ожидаемой трели не раздавалось (я почему-то был уверен, что должна быть примитивная трескучая трель, а не какой-нибудь "дин-дон"), в квартире было тихо. Я надавил на кнопку сильнее – никакого эффекта. Я стоял в раздумье: постучать в туго натянутый дерматин или просто повернуться и уйти? Как вдруг замок щелкнул, и дверь распахнулась. На пороге стоял экспериментатор и улыбался во весь рот. На нем был синий тренировочный костюм и домашние тапочки с опушкой. В ногах его жалась, с недоумением оглядывая меня, Джульетта.

– Проходите, голубчик, проходите! – Он посторонился, впуская меня в квартиру.

– Странно, мне показалось, у вас звонок не работает, – сказал я, шагнув в тесную прихожую, заставленную коробками и ящиками.

– Ой, вы знаете, не терплю шума, особенно внезапного. Неожиданно прозвучавший звонок мало того что пугает, так ведь еще и совершенно сбивает с мысли. После этого уже нет никакой возможности сосредоточиться. А для моей работы это катастрофа. Уходит по меньшей мере день или даже два на то, чтобы вновь вернуть мысль в нужное русло, а это упущенное время, а порой и вовсе нереализованные возможности. Так что я заменил звуковую сигнализацию на световую. Вот поглядите. – Он просунул руку в приоткрытую дверь и нажал на кнопку звонка. Над дверью вспыхнула лампочка, самая обыкновенная, без плафона. – Если я в это момент не слишком занят, я обязательно замечу сигнал и открою. Ну а если мне не до того, значит, я просто не готов никого принять. Гениально, не правда ли?

– Да, пожалуй, – пробормотал я, стягивая с ног тяжелые осенние ботинки. – Куда можно повесить куртку?

– Вот сюда, голубчик. – Он подхватил мою куртку и ловко повесил ее на крючок, прикрученный прямо к дверце стенного шкафа. И обязательно наденьте тапочки, пол очень холодный.

– Да нет, спасибо, не беспокойтесь.

– Я настаиваю. Ходить босиком по линолеуму – это самоубийство. Ноги надо держать в тепле, вас разве мама не учила? Ведь если у вас мерзнут ноги, вы постоянно отвлекаетесь на эту неприятность, на дискомфорт, и тогда мысли ваши неминуемо приходят в беспорядок. Держи ноги в тепле, а голову в холоде, а? Помните народную мудрость?

– Что-то такое припоминаю, – ответил я, нехотя всовывая ноги в растоптанные вельветовые тапочки.

– А теперь прошу вас в мой кабинет.

Середину просторной комнаты занимали три стола: один письменный и два рабочих с верстаками и какими-то хитрыми приспособлениями непонятного назначения. Стены от пола до потолка покрывали стеллажи, забитые книгами. В углу притулилась серая кушетка. Видимо, это был не только кабинет, но и по совместительству спальня, тем более что других комнат в квартире экспериментатора не было. В кабинете, в отличие от прихожей, царил порядок. Лишь на письменном столе были разложены большие листы бумаги с чертежами, тетради и пара книжек, а на рабочих столах аккуратно расставлены какие-то детали и детальки.

– В кабинете я стараюсь поддерживать строгий порядок, – словно прочитав мои мысли, сказал экспериментатор. – Это помогает сохранять порядок в голове, ни на что, знаете ли, не отвлекаешься. Ну а в прихожей у меня нечто вроде склада, так что прошу меня извинить. Вот здесь я и совершаю свои открытия, а заодно воплощаю их в жизнь в форме мной же сконструированных аппаратов. Вам нравится? Впечатляет? А теперь прошу в мою гостиную, то есть на кухню. К сожалению, гостей я имею возможность принимать только там.

Маленькая кухня оказалась на редкость уютной, несмотря на довольно бедную обстановку: плита, тумба, висевший над ней шкафчик, столик и два табурета.

– Садитесь, голубчик, сейчас будем пить чай, – засуетился экспериментатор. – Вы какой предпочитаете: черный или зеленый?

– Черный, пожалуйста, – ответил я, опускаясь на табурет.

– С бергамотом, с жасмином?

– А разве бывает черный с жасмином? – изумился я.

– Конечно, бывает. Это, правда, большая редкость. Обычно с жасмином теперь делают только зеленый. Я, знаете ли, заядлый чаеман и пытаюсь запастись как можно большим разнообразием этого изумительного напитка.

– Я почему-то думал, что ученые пьют кофе. Чтобы работать по ночам.

– Ха! Возможно, вы и правы. Но на меня кофе действует совершенно противоположно – я сразу начинаю засыпать. Приходится выпивать вторую чашку, третью, четвертую. А это уже, знаете ли, крайне вредно для сердца, для печени. Так что моим неизменным спутником является чай. В нем, кстати, тоже достаточно кофеина, необходимого для поднятия тонуса, а вкупе с дубильными веществами и прочими полезными элементами он здорово повышает работоспособность и, особенно, стимулирует мозговую деятельность. Вы не знали? А какой аромат! Да и что может быть естественнее для русского человека, как не беседа за чашечкой чая. Чай, он хоть и пришел к нам из Азии, по праву является истинно русским напитком. До появления чая наши предки пили заваренные травы, листья, ягоды. Кофе – напиток нам чуждый. Вы когда-нибудь слышали слово "кофепитие"? Я тоже не слышал. А чаепитие…

Он поставил на стол огромный заварочный чайник, из носика которого струился ароматный жасминовый пар, и накрыл его полотенцем. Следом на столе появились две здоровенные фарфоровые кружки, сахарница, банка меда, банка варенья и нарезанный аккуратными ломтиками батон хлеба.

– Ни конфеты, ни печенье – только хлеб и мед с вареньем, – продекламировал экспериментатор, усаживаясь напротив меня.

Я, признаться, уже немного устал от его болтовни и поспешил напомнить о том, что он собирался поведать мне о каком-то сверхъестественном открытии.

– Ну да, конечно же! – воскликнул тот, наливая мне полную кружку чая.

– Вы, кстати, чай черный пьете или с молоком? Или с лимоном?

– Просто черный, спасибо. И, если можно, давайте ближе к теме, а то у меня еще куча работы.

Это прозвучало, конечно, грубовато. К тому же я лукавил, никакой такой работы у меня не было, а если и была, то отнюдь не срочная, или такая, за которую я совсем не горел желанием приниматься. Просто в силу моего не слишком терпеливого нрава мне уже становилось скучно, и я торопился закончить этот казавшийся мне совершенно бессмысленным разговор. Видимо, такой порыв с моей стороны вызвал у моего собеседника недоумение, он даже немного огорчился, что сразу же отразилось на его лице.

Он вздохнул и продолжал:

– Я постараюсь не занять много вашего времени, голубчик. Но для начала позвольте узнать ваше имя, а то как-то неловко обращаться к вам.

– Простите. – Тут уже я испытал неловкость, я ведь ему так и не представился. – Меня зовут Андрей.

– Андрей, – повторил он. – Очень приятно. Так вот, Андрюша, вы наверняка помните из курса школьной программы такие понятия, как теплоэнергетика, электроэнергетика, ну и тому подобное. Но вы наверняка никогда не слышали об эмовероэнергетике: от латинского "эмовере" – эмоция. То есть, энергия эмоций. Последние несколько лет эмовероэнергетика является предметом моих исследований. Увы, коллеги не воспринимают всерьез это направление науки, они и наукой-то его не считают. Но я, изучая это необыкновенное явление, пришел к поразительному открытию. Оказывается, энергия человеческих эмоций является такой мощной штукой, что при грамотном ее использовании она вполне могла бы заменить многие источники энергии. Человек – существо социальное и постоянно вынужден доказывать окружающим свое право на существование и на свое место в социуме. Поведение человека сопровождается генерацией различных эмоций, вызванных окружающей его обстановкой, внутренним миром. Эмоции, как известно, делятся на положительные, самая сильная из которых – радость, и отрицательные, где первое место занимает гнев. Почему-то никому не приходило в голову, что эмоция – это не что иное, как концентрированный выброс энергии, которая в обыкновенных условиях улетает в пустоту, расходуется бесцельно. Но если научиться улавливать эту энергию и накапливать ее, представляете, сколько пользы можно из этого извлечь? А помножьте энергию эмоций одного индивида на потенциал толпы? А всего человечества? По моим расчетам, эмоциональной энергии одного человека, вырабатываемой за год, достаточно, чтобы в течение суток освещать, скажем, вот эту кухню. Это как минимум. А как максимум – целую неделю, все зависит от темперамента. Разве это не великолепно? Нет, конечно же, я не призываю отказаться немедленно от традиционных источников энергии, в том числе альтернативных: солнца, ветра, приливов. Но сама по себе идея использования энергии человеческих эмоций, по-моему, замечательна. Новый экологически чистый источник энергии. Практически вечный, во всяком случае, до тех пор, пока существует человечество.

– Любопытно, – процедил я.

Он все же сумел меня убедить. Я по натуре человек недоверчивый и ужасно консервативный. Все новое вызывает во мне протест и отторжение. К тому же я и в самом деле чувствовал себя усталым, сам не знаю отчего. Тем не менее я все же поинтересовался:

– Ну а в чем проблема? Идите запатентуйте ваше изобретение. Я так полагаю, что потом можно будет каждому вставить куда-нибудь батарейку, и он сможет в течение дня заряжать ее, а по вечерам перекладывать в фонарик и освещать город?

– Ну, зачем же так примитивно? – обиделся экспериментатор. – Я ведь не шучу, это абсолютно серьезно. А проблема действительно существует. В процессе моих исследований я обнаружил, что количество негативных эмоций многократно превышает количество положительных. Да и сила негативных эмоций значительно больше.

– И о чем это говорит?

– Прежде всего о том, что в нашем обществе не все благополучно. Это, кстати, по вашей части – вопрос социальный. А что касается физики, то слабость и рассеянность энергии положительных эмоций очень усложняет процесс ее улавливания.

– То есть вы хотите сказать, что негативные эмоции вы научились улавливать?

– Именно! – воскликнул экспериментатор, подняв кверху указательный палец. – Аппарат, который я сконструировал, способен улавливать и накапливать в себе эту энергию.

– Так это хорошо или плохо?

– Это хорошо. То есть плохо, что количество негативных эмоций свидетельствует о нездоровье общества, но хорошо то, что эту отрицательную энергетику – энергию негативных эмоций, и в первую очередь энергию гнева, можно использовать во благо, то есть оздоровлять общество. Но есть одно "но".

– Какое?

– Существует вероятность того, что "плохая" энергия не захочет творить добро и принесет только вред.

– Ну, это уже мистика какая-то! – усмехнулся я.

– Зря иронизируете, – вздохнул экспериментатор. – Это только на первый взгляд чистая физика. А как копнешь глубже, понимаешь, что все это уже выходит за рамки традиционной науки, за рамки "нормальности". Я пока сам не вполне могу объяснить все возникающие при этом процессе явления. Знаю только одно – явления есть, и этим надо непременно воспользоваться. Для этого я и сконструировал свой аппарат.

– Хотелось бы на него взглянуть, – недоверчиво произнес я.

– А я вам сейчас покажу.

Он подскочил с табурета и выбежал из кухни, а через несколько мгновений уже стоял в дверях, протягивая небольшую металлическую коробочку, увенчанную чем-то похожим на елочку, и опоясанную рядом разноцветных мигающих лампочек.

– Что это? – спросил я, привстав.

– Эмовератор! – гордо произнес экспериментатор. Лицо его сияло, глаза горели, губы взволнованно подрагивали. – Или, проще говоря, конденсатор гнева. Конечно, хотелось бы, чтобы он мог конденсировать различные виды эмоций, но пока это только гнев.

Он пустился в долгие и пространные объяснения, как и по какому принципу работает эмовератор. Я даже не буду пытаться воспроизвести здесь то, что рассказывал мне о своем чудо-приборе экспериментатор. Все равно я ничего не понял, а обилие заумных научных терминов в его речи превосходило все мыслимые пределы. Единственное, что мне удалось для себя уяснить – прибор каким-то невероятным образом впитывает в себя энергию гнева и способен накапливать ее до таких величин, что конденсатор можно использовать вместо карманной батарейки, то есть подключить к нему обыкновенный электрический фонарик, и тот якобы будет гореть.

Спустя полчаса голова у меня уже раскалывалась, я понял, что если немедленно не сбегу, то рискую заработать серьезную мигрень или попросту свихнусь. Я вежливо перебил нескончаемый поток информации, лившийся из уст разгоряченного экспериментатора, и, сославшись на занятость, поспешил откланяться. Напоследок мы обменялись телефонами, он вдобавок записал мой домашний адрес, и мы распрощались.

Всю следующую неделю я был предоставлен самому себе. Много гулял, в компании Боба, разумеется. Экспериментатор мне больше на глаза не попадался, и я стал постепенно забывать о том безумном разговоре на его кухне. К тому же ко мне вроде бы как стало возвращаться вдохновение, я даже засел за один из моих недописанных очерков.

Как вдруг, в один прекрасный день, в дверь позвонили. Я только успел налить себе чаю и включить компьютер. Мерзкий дребезжащий звонок заставил меня вздрогнуть, я невольно вспомнил, как экспериментатор объяснял мне, почему вместо звонка он решил установить в квартире световую сигнализацию.

Чертыхаясь, я нехотя поднялся и пошел открывать. На пороге стоял он. И улыбался во весь свой щербатый рот. Отпечаток какого-то безграничного счастья настолько озарял его лицо, что я даже не посмел возмутиться такому беспардонному вторжению.

– Андрюша, голубчик! – воскликнул он, отстраняя меня и входя в квартиру. – Получилось! Он работает!

– Ух ты! – сказал я, чтобы что-то сказать, и невольно поморщился, глядя на жирные капли грязи, сползающие с его ботинок и растекающиеся по моему полу рыжими кляксами.

– Вы должны это видеть, немедленно! Одевайтесь скорее и идемте со мной.

– Куда? – опешил я.

– В магазин.