Совок-5

Совок-5

Глава 1

Душевное равновесие, только что обретенное после двух кружек «Жигулевского», снова покинуло меня. И похоже, что уже безвозвратно. Стас, вместе с растерянным сверх всякой меры Пичкарёвым, не раздумывая, рванули в погоню. Один по улице Чапаева, другой, по Мирному переулку. А я, пару раз с досадой пнув ржавые осветительные причиндалы, которые эквилибрист Судак сумел бесшумно опустить с верхушки столба на землю, направился к рослому бичугану. Этот персонаж сидел на брёвнышке, шагах в двадцати от «Бронепоезда» и ехидно посматривал в мою сторону. Минут пятнадцать назад он подходил к нашему столу с настоятельной просьбой о небольшой субсидии в размере двадцати семи копеек. Но Павел Виленович Пичкарёв послал его в сторону моря. Используя грубую нецензурную брань. Я еще удивился, увидев, как под недельной щетиной заиграли желваки у бывшего интеллигентного человека. Но потом рассмотрел его расписанные кисти рук и понял, почему и насколько сильно расстроился этот мужик. Хотя, «мужиком», этот мужик не был. Судя по картинкам на руках, был он из идейного лагерного «отрицалова». Пока не спился. Потому и сверкнули так его глаза, когда бездумный Пичкарёв послал его по трёхбуквенному адресу.

Когда я подошел к так и сидевшему на бревне алкашу вплотную и, обернувшись, глянул в нужную сторону, то понял, что не видеть, как ушел Судак, этот синяк не мог. На душе стало немного светлее.

— Куда он пошел? — без каких-либо предисловий задал я самый главный вопрос.

— Я, начальник, у вас в уголовке не служу! — с издевательским торжеством ощерился золотыми фиксами и гнилыми зубами бывший положенец, — Да и не смотрел я в ту сторону! — сгладил он свой демарш, заметив, что вежливость с моего лица стала сходить на нет.

Взывать к совести этого, судя по количеству наколотых на его пальцах перстней, не единожды сиженного гражданина было бессмысленно. Проклиная беспросветную безысходность и своего туповатого коллегу, я заехал правым ботинком в грудину так и не поднявшегося с бревна собеседника. Черную масть надо было ломать стремительно и до вопиющей беспредельности жестко. Иначе ничего не получится. А ставки сейчас велики, как никогда. Территория была чужая и долго пытать чернеца не получится. Просто не дадут. А правда мне была нужна прямо в сию же секунду.

— Конец тебе, тварь ссученная! — выхваченным из поясной оперативной кобуры «Макаровым» я резко ткнул в рот многократному сидельцу, — Как соучастник побега к «хозяину» пойдешь, тварь! — уперев колено в подбородок мычащего блатаря, я повернул пистолет на девяносто градусов. Раздался хруст зубов и фикс. Глаза испытуемого полезли из орбит.

— Скажешь? — расшифровывать свой вопрос подробнее я не стал, поскольку был уверен, что мой визави и без того всё понял.

Я тоже всё понял по его глазам и по изменившейся тональности мычания. Понял, что несознательный и дерзновенный гражданин созрел для конструктивного общения. Вытащив из его окровавленного рта ствол пистолета, я вытер его об ватник уже теперь бывшего упрямца. И только сейчас заметил стоявшего в трех шагах Ярославцева. Терять мне уже все равно было нечего, и я продолжил свой экспресс-допрос.

— Кто ему помог и в какую сторону он ушел? — ПМ я не убирал и придавленный моим коленом к земле жулик смотрел на него с животным ужасом.

— Никто, — очень невнятно промычал бывший сторонник воровского «отрицалова», — Сам он на столб залез. И слез тоже сам, — испуганно сообщил он.

Я убрал колено с груди жульмана и он, встав на корячки, сплюнул кровавые слюни с осколками зубов на землю.

— Куда он пошел? — шевельнул я пистолетом и носитель ценной информации шарахнулся в сторону, опять завалившись на землю, — Обманешь, я у тебя все оставшееся здоровье заберу! — пообещал я, краем глаза фиксируя напрочь оторопевшего Ярославцева.

Да, ребята, счастливые вы! Не посылает вас еще родина на Кавказ воевать без флангов и тыла. И заложников из местного населения, с отрезанными ушами и пальцами вас тоже освобождать пока еще не посылают. Которых те же джигиты прямо в центре России в гаражах и подвалах скоро на куски резать будут. За деньги, за квартиры, за машины... Ну да ничего, это время уже не за горами и скоро вам тоже придется научиться быстро, и эффективно добывать правду. А не стоять в стороне, как девочка-припевочка с детским испугом в глазах.

— Туда! — босяк махнул расписной рукой в сторону частных домов, — Через забор он перелез! — а затем мой, вновь приобретенный источник начал осторожно обследовать свой рот пальцами в синих перстнях.

— Пошли, покажешь, какой забор и двор какой! — потянул я за воротник телогрейки своего одноразового агента. — Ты, Василий, только постарайся не ошибиться, а то мы с тобой опять поскандалим.

— Я не Василий, я Николай! — удивлённо поправил меня мой информатор.

— Тем более! — потянул я его сильнее, — Пошли, Николай!

— Чего туда идти, он дальше задами вон к тем двухэтажкам двинул, я видел! — перевоспитавшийся грубиян указал рукой в сторону сталинских построек.

Засунув пистолет на место, я достал из внутреннего кармана бумажник, а из него два фиолетовых четвертака. Деньги я протянул недавнему строптивцу Николаю и тот от удивления выпучил глаза.

— Бери, Коля, бери! — подтвердил я широту своего поступка, — Пива купишь и на новые зубы тут тебе хватит! Заработал! — расставил я своим последним словом очень неприятные для бывшего честного арестанта акценты.

Сомневался сломленный жулик секунды две, а потом быстрым движением забрал из моей руки деньги.

Из подъехавшего к «Бронепоезду» УАЗа вылез недоумевающий сержант.

— Опер с этой территории нужен! — преодолел я разделявшие нас с Ярославцевым шаги, — И местный участковый. Лучше, сначала участковый!

— Поехали! — вышедший из ступора порученец подполковника Звягинцева был немногословен, — Опорный пункт тут недалеко. Только сначала в дежурную часть сообщить надо, пусть «Перехват» объявят!

А вот это уже жопа! Мне очень не хотелось сообщать ни в какую дежурную часть о побеге Судака. Территория, на которой сейчас стоят мои ноги, принадлежит властям чужой для нас области. А потому уже через минуту после того, как местному УВД станет известно, что сбежал арестованный, в МВД СССР по телетайпу уйдет спецсообщение. Местные ни секунды ждать не станут. Как же, они преступника задержали и официально передали нам. А мы его благополучно упустили. Да еще при таких, мягко говоря, странных обстоятельствах! Клизмы со скипидаром и патефонными иголками, да еще от самого министра, мне не хотелось категорически. Даже, если это будет не сам министр, а его заместитель, все рано не хотелось.

— Сергей, не надо сообщать в дежурную часть! — поймал я взгляд Ярославцева и постарался его не отпустить, — Дай мне два часа! Два с половиной! — посмотрел я на свои наручные часы и высчитал время до вылета нашего рейса.

— Что тебе это даст? — отрицательно покачал головой саратовский опер, — Так хотя бы поднимут тревогу и хоть какой-то шанс будет! А сам ты Судака не поймаешь, он через час уже так спрячется, что и мы, всей областью, его не найдем!

Опер был прав на все сто. Пока белым днем приметный здоровяк, да еще в наручниках, мычется по городу, обнаружить его еще как-то можно. А там и задержать уже не проблема. Но для меня это закончится увольнением и привлечением к уголовной ответственности. Гриненко и Пичкарёва просто, как щенков, выгонят из милиции. Без выслуги лет и выходного пособия. Всё это я без обиняков выложил Ярославцеву.

— Если я сейчас не сообщу в дежурку и шефу, то выгонят уже меня! — угрюмо и вполне логично заявил тот, — У меня капитан через месяц подходит и очередь на квартиру уже далеко от конца! — пояснил мне свое несогласие местный старлей.

— Два с половиной часа! — взял я за руку коллегу по несчастью, — Через два с половиной часа звони куда хочешь, я тебе слова не скажу! Время теряем!

С минуту он напряженно молчал. Потом достав из кармана носовой платок, вытер со лба обильную испарину. Медленно убрал платок на место и поднял на меня глаза.

— Что предлагаешь? — саратовский опер смотрел на меня, как на поджигателя еще неполученной им квартиры.

— Участковый здешний нужен. И опер с этой земли! — повторил я, — Время теряем! Ты же рядом будешь! Объяснять слишком долго!

Ярославцев молча развернулся и зашагал к УАЗу. За ним пошел и я, опасаясь, что как только старлей залезет в кабину, то сразу потянется к рации. Не потянулся.

Через несколько минут к «Бронепоезду» вернулись потные и нерадостные Гриненко и Пичкарёв. На мой вопросительный взгляд Стас лишь обреченно махнул рукой, а Павел отвел глаза.

Теперь мы все вместе ехали в салоне УАЗа. Обогнув частный сектор и прокатившись мимо двухэтажных домов, мы уткнулись капотом в торец какой-то общаги. Вывеска над дверью молчаливо подсказывала, что, здесь и есть ОПОП № 7. В него мы и направились с Ярославцевым.

Сидевший в одном из кабинетов полуподвального помещения звероватого вида майор, поначалу отнесся к нашему визиту настороженно. Но по мере изложения нами причины прихода его лицо становилось человечнее.

— Нет, не мой Судак! — с хмурой убежденностью заявил майор Закржевский. Пётр Брониславович.

— Он на территории пятого опорного проживал вместе с родителями. У Ярыгина. У него и на учете стоял. Еще до судимости. Ну и после судимости само собой! Пока из города не выехал, — майор Закржевский задумался.

— Только к родителям он больше не пойдет! — уверенно высказался старший участковый, — Его как раз у родителей дней пять назад наши районные опера и задержали. Очень уж тогда его мамаша убивалась и оперов грозилась уволить! — довольно хмыкнул майор. — Отец-то у него в обществе «Знания» работает.

— А куда он тогда пойдет здесь поблизости? — нетерпеливо поинтересовался я, буквально всем своим естеством ощущая, как уходят отпущенные мне два с половиной часа.

— Не просто так Судак просился к «Бронепоезду» и даже в сознанку перед этим пошел! Есть у него где-то здесь нора! Или связь, у которой он укрыться может, — как мог, подгонял я мыслительный процесс в голове неторопливого майора.

— Может, и есть, — не стал оспаривать мое предположение Пётр Брониславович, снова задумавшись надолго.

Я уже опять собрался поторопить тормоза-майора, но он очнулся самостоятельно.

— Полагаю, что у Бельской он прячется! — Закржевский вопросительно посмотрел на меня, как бы ожидая моего подтверждения своей гипотезе.

А я недоуменно посмотрел на Ярославцева, посчитав, что у саратовских ментов могут быть какие-то только им присущие закидоны.

— Точно, у Элеоноры он, паскудник, схоронился! — уже уверенно кивнул мне старший участковый, когда, не найдя у опера ни сочувствия, ни понимания, я снова обернулся к нему. — Она и живет через полквартала от Судаковых.

— Так-то она ему вроде бы тёткой приходится, — пустился в объяснения Закржевский, — Но тёткой не родной, по мужу покойнику она ему тетка. Мужик у нее в Ленинском райисполкоме начальником торгового отдела был, но года три, как уже умер. Элеонора сильно моложе его была. Теперь она одна живет. У неё Судак схоронился, точно! Только этаж у нее второй и дверь она нипочем не откроет! Наглая баба.

— Шефу звонить надо! — опять взялся за своё Ярославцев, — Он организует людей, чтобы оцепление поставить. По-другому никак, по-другому он опять уйдёт! А часа через четыре смеркаться начнет. Ну не через четыре, так через пять! — добавил он в ответ на мой укоризненный взгляд. — И вообще, дом там блатной, двери ломать тебе никто не позволит. Шефу звонить надо!

— Погоди, старлей! — оборвал я его стенания, — А скажи мне, Пётр Брониславович, у лектора общества «Знания» Судакова домашний телефон есть?

— Есть! — утвердительно кивнул майор, — Я три года назад на пятом опорном работал, поэтому знаю, что есть. Да и как у лектора такого общества не может быть телефона? — удивился он.

— И у Бельской, наверное, тоже есть в квартире телефон, если её муж в исполкоме работал? — уже зная, каким способом буду задерживать Судака, не вступая в конфликт с законом на чужой территории, продолжил я пытать Закржевского.

— Как не быть, — пожал плечами он, — И у неё есть телефон. И телефон, и трехкомнатная квартира у нее есть. С двумя балконами, между прочим! — завистливо вздохнул майор.

— Покажете нам адреса Судаковых и Бельской, Пётр Брониславович? — приложил я свою пятерню к груди, показывая тем жестом, как он нас обяжет.

— Покажу, — вздохнул майор, видимо не рассчитывавший на прогулки вне своего участка. — Назад привезете?

Я заверил, что привезем. Подождав, пока наш проводник оденется, мы вышли на улицу. В машине, не считая водителя, находился лишь Гриненко.

— Где Пичкарёв? — напрягся я, в который уже раз бросив взгляд на часы, которые неумолимо показывали, что у меня осталось полтора часа.

— До магазина за кефиром пошел, говорит, что с его язвой без кефира никак, — пояснил Стас. — Что по Судаку?

— Задерживать Судака надо, а ты Пичкарева отпустил! — мои нервы начинали сдавать, — В какую сторону он ушел? — закрутил я головой. — Пётр Брониславович, где тут у вас продуктовый?

— Да вон он идет! — обрадованно указал Гриненко на появившегося из-за угла Пичкарёва, который бодрым шагом спешил к нам. Кефира при нем не было.

— В машину! Быстро! — рявкнул я любителю кисломолочных продуктов.

Сначала, не доезжая до дома Бельской, мы высадили Ярославцева, Пичкарёва и Гриненко, наказав им блокировать снаружи оба балкона и выход из квартиры. А сам я с майором поехал в адрес семейства Судаковых. Дверь нам с Закржевским открыли сразу и в квартиру впустили без лишней нервотрепки. Открывшая нам рыхлая женщина была в возрасте и в железных бигудях. Когда я пояснил матери Судака, по какому поводу мы посетили их квартиру, она без колебаний предложила пройтись по их родовому гнезду и удостовериться, что её сынишка здесь напрочь отсутствует. Но при этом настояла, чтобы я разулся. Я подчинился и для очистки совести обошел все углы и даже кладовки. Судака здесь, как я и ожидал, не было. Как и договаривались, я подмигнул майору.

— Я тут еще одно место знаю, где он может быть! — вступил в игру старший участковый, — Тут неподалеку их родственница живет, к ней надо пройтись! В аккурат, минут за пятнадцать дойдём! — с непроницаемым лицом пробасил майор.

Снисходительно-спокойное и даже вальяжное до этого лицо судаковской родительницы побледнело. Я понял, что вероятность того, что я смогу уложиться в отпущенное мне время, имеет право на жизнь.

— Тогда и машину вызывать не будем, если это неподалёку! — подыграл я Закржевскому, — Прогуляемся! — и начал обуваться.

Студенистые телеса Судачихи нервно заколыхались под халатом и мне даже показалось, что бигуди на её голове стали тихонько позвякивать. Из квартиры мы с майором вышли со степенной неторопливостью, но как только щелкнул дверной замок, опрометью бросились через три ступеньки на улицу. Сержант по договоренности машину не глушил и едва мы в неё запрыгнули, рванул к дому Элеоноры Бельской.

До заветного подъезда оставалось не больше пятидесяти метров, когда из него, натягивая на ходу куртку, выскочила до боли знакомая фигура Судака. Из-за угла, со стволом в руке, ему наперерез уже летел Стас. Ярославцева я пока не видел.

На вооруженного Гриненко беглый арестант переть не решился. Развернувшись, он кинулся в сторону дороги, то есть, в нашу сторону. Я выскочил из машины метров за десять до летящего мне навстречу свинопотама и направил на него пистолет. Судак включил экстренное торможение и уставился сначала на ствол, а потом мне в глаза. Очевидно увидев в них острое желание выстрелить, он обмяк. Шагнув ему навстречу, я, насколько хватило силы и замаха, въехал носком ботинка ему по яйцам.

Еще в той, прежней, армии, инструктор говорил, что закачать мышцами можно все уязвимые жизненно-важные органы. Кроме переносицы и яиц. Именно из этих знаний я и исходил, стремясь обеспечить лагерную самодеятельность тонкоголосым тенором в лице спринтера-верхолаза.

Глаза потенциального конкурента Лучано Паваротти полезли из орбит, а сам он попытался удержаться на ногах, хватая меня за одежду. Не будучи абсолютно уверенным, что это не нападение, я снова не пожалел замаха и приложился рукояткой килограммового ПМ ровнёхонько в середину лба бегунца. После этого Судак опал на грязный асфальт, как лист. Замотав ему руки его же ремнем, мы вчетвером едва засунули бесчувственного утырка в собачник. И только после этого Гриненко с Ярославцевым пошли к Элеоноре вызволять две пары казённых наручников, очень надеясь, что Судак их открыл, а не распилил. Я опять посмотрел на часы и осознал, что наш самолёт уже семь минут, как в воздухе. Надо было идти на переговорку и что-то плести Данилину, оправдывая свою задержку еще на сутки.

Пока я предавался тоске и печали, вернулись опера. Стас счастливо улыбался. Понять его было можно, все наручники в этом времени, как и табельное оружие, были номерные. Отбрехаться за утерю одних браслетов было очень трудно, а за две пары кандалов, просто невозможно. Застегнув все еще беспамятному беглецу руки за спиной, мы поехали в театральную общагу. По пути вернули на родину майора Закржевского. Ночевать в аэропорту не блазнилось никому. Судака ни в ИВС, ни в СИЗО шансов сдать без скандала у нас тоже не было и мы решили, что прикуем его в общаге к батарее и будем по очереди сторожить.

Повеселевший Ярославцев не был против, чтобы заехать на переговорный пункт. С тяжелым сердцем я приготовился каяться перед Данилиным за опоздание на рейс. Без всякого "здрасти" меня начали х#есосить.

— Под суд пойдешь, мерзавец! — орала мне в ухо трубка злым голосом моего прямого начальника, — Пива тебе, подонок, захотелось?! Лично просить буду судью, чтобы тебе лишение свободы дали! И характеристику сам тебе напишу! И, чтобы сиделось тебе нерадостно, я тоже постараюсь! — Алексей Константинович надрывался на том конце, а я активно соображал, в чем причина такой его осведомлённости.

По всему выходило, что не за кефиром меньше часа назад отлучался наш верный друг Пичкарёв. Видимо, наш коллега счел, что, заложив нас с Гриненко, он получит какую-никакую индульгенцию и шанс продолжить свою милицейскую карьеру.

— Вы что-то перепутали, товарищ майор! — дождавшись, когда начальник выдохнется, вступил я в диалог, — Судаков в данную минуту в наручниках сидит в автозаке. С этим-то как раз всё хорошо. У нас тут другая проблема, Алексей Константинович! Пичкарёв с катушек слетел! Допился до белой горячки и несёт всякую чушь. Всё время пива «Жигулёвского» просит! Устали мы с ним товарищ майор! Из-за него мы практически и опоздали на самолёт! Вот ведь как чувствовал, что не надо его брать в командировку! А вы настояли...

Совесть меня не мучила, ибо не я начал эту моральную поножовщину. Понятно, что побег Судака потом все одно вылезет, но сейчас надо было тормозить шефа, пока он там не наворотил необратимых бед и не понёс информацию о побеге п#здореза в верха.

В трубке повисло растерянное молчание.

— Корнеев, ты мне честно, как есть скажи! Очень тебя прошу! — после долгого молчания и уже без истеричного надрыва осторожно произнес майор, — Арестованный Судаков где? Он, правда, с вами?

— А где ж ему быть, Алексей Константинович! Сидит в собачнике и в наручниках, — насколько смог, изобразил я искреннее недоумение голосом. — А почему вы спрашиваете, что-то случилось? — продолжал я валять ваньку.

— Нормально всё, — теперь уже в несознанку пошёл Данилин, — Вы там смотрите, еще и завтра не опоздайте на самолет! В нашем аэропорту вас встретят. И приглядывайте за Пичкарёвым, что-то нехорошо с ним.

Еще минут пять послушав наставлений руководства, я попрощался и повесил трубку. С Пичкарёвым сейчас мне хотелось обойтись еще жестче, чем с Судаком при задержании. Но делать этого нельзя. Однако и спускать ему состоявшийся сеанс художественного стука тоже не следует. Теперь надо думать еще и над этим. Н-да…

Глава 2

Комендант общежития Астафьева Тамара Васильевна долго не хотела пускать нас в свое общежитие.

— Ну сами подумайте! — чуть не плача, стонала эта добрая к милиции женщина, — Вас троих я хоть на весь семестр заселю, а как я пропущу этого.. — она так и не смогла подобрать подходящего слова для начавшего приходить в себя Судака. — Да еще, тем более, в женское крыло!

И я ее понимал. Судак выглядел страшно. От разбитого лба этого бугая обширная синяя опухоль уже опустилась на и без того не аленделоновскую физиономию. Даже на позднего Де Пардье эта ходячая иллюстрация доктора Ломброзо не тянула. Да и передвигался он исключительно по-крабьи. На каждом шагу вскрикивая и непрерывно подвывая. Все-таки крепкую обувь шьют чехи. Я с уважением посмотрел на носок своего правого ботинка.

— Тамара Васильевна, нам бы только до утра! — стараясь быть убедительным, зашел я на новый виток уговоров, — Этот нехороший человек, он, знаете, злостный алиментщик! Мы его четыре года по всей стране искали и вот наконец поймали! Нам этого мерзавца обязательно до завтрашнего обеда к себе доставить надо, иначе отпустить его придется!

— Как это отпустить?!! — возмущенно всколыхнулась комендант Астафьева, — Таких не отпускать, таких на месте расстреливать надо! Но сначала кастрировать! — решительно добавила она, хищно раздувая ноздри.

Я понял, что нащупал нужную, хоть и очень болезненную струну в душе этой, безусловно, достойной женщины. И продолжил, пользуясь юридической безграмотностью гражданки Астафьевой, дальше вводить ее в заблуждение.

— Закон таков! — лицемерно состряпал я неодобрительно-постное выражение на лице, источая свое полнейшее несогласие с мнимым гуманизмом по отношению к советским алиментщикам. — Местная милиция нам его сбагрила и назад не принимает. И в гостиницу нас с ним не пустят, потому что у него паспорта нет. А больше ночевать нам негде, уважаемая Тамара Васильевна! Так что придется нам его отпустить, все равно завтра срок его ареста заканчивается, — вздохнул я с абсолютно натуральным и даже горестным сожалением, представив ночевку нашего табора где-нибудь на вокзале или в аэропорту.

— Ну я даже не знаю… — по железобетонному монолиту несогласия комендантши прошла первая тонкая трещина, — Мне даже смотреть на него страшно, а свободные комнаты у меня только в женской половине! Ну как я вас с ним туда пущу?!! — едва не плакала Астафьева.

— Тамара Васильевна, дорогая, да вы не волнуйтесь! Он сейчас уже не опасен, мы ему яйца-то уже отбили! — не давая Астафьевой времени на то, чтобы поднять отпавшую нижнюю челюсть поближе к верхней, я, повернувшись к смирно стоявшему у стены Судаку и скомандовал.

— А ну, муфлон, иди сюда! Быстро!

Судак, после показательно-жесткого задержания, в одночасье превратился из беспредельного баклана в примерного подследственного. Было видно, как трудно ему передвигаться, но ослушаться он не посмел и широко раздвинутыми ногами, торопливо, насколько мог, начал маневрировать в нашу сторону. Его опухшая харя выражала крайнюю степень непереносимых физических страданий. Достоверно подтверждавшимися попискивающими стенаниями лишенца и крупными слезами, которые обильно катились по его щекам. Сюра в происходящее добавляли Гриненко с Пичкарёвым. Они стояли с бесстрастными, как у манекенщиц, от усталости и пережитого стресса лицами. Синхронно, как в русском народном танце, они двинулись вместе с Судаком. Наручники в глаза не бросались и потому все трое шли на нас, будто бы взявшись за руки, и бессистемно западая из стороны в сторону.

Узник дефицита совести и сурового советского законодательства в моем лице, успел сделать не более трех-четырех шагов. Комендантша Астафьева, не сумев выдержать столь чудовищного зрелища, сдалась.

— Не надо! Пусть он сядет! — громко вскрикнула хозяйка искусственного общежития.

Повернувшись ко мне, она с содроганием спросила, глядя на меня совсем иными глазами, нежели смотрела прежде. Теперь, прежняя приветливость в её взгляде отсутствовала.

— Как же так, Сергей Егорович, вы же советский милиционер! Вы же не фашист! Ведь вы же его на всю жизнь искалечили! — уже не скрывая своего осуждения и неприятия к моей бесчеловечности, повысила голос Тамара Васильевна.

Вот и пойми этих женщин! А ведь еще минуту назад она с таким же темпераментом и воодушевлением убеждала меня, что многие десятки тысяч советских мужиков надо безжалостно подвергнуть кастрации. Да еще с последующим их расстрелянием. Причем, на месте. И вот такой неожиданный поворот на сто восемьдесят градусов! Век живи и всё время удивляйся на этих женщин! Чтобы не потерять уже достигнутых в наших переговорах позиций, мне надо было как-то технично сдавать назад. Опять надо было импровизировать. И опять сходу.