Помоги проекту - поделись книгой:
Роберт Хайнлайн
Двойная звезда
Глава 1
Если входит человек, одетый как деревенщина и ведущий себя так, как будто заведение принадлежит ему, то это наверняка космонавт.
Это объясняется просто. Профессия заставляет его чувствовать себя владыкой всего сущего; когда он ступает на Землю, ему кажется, что все кругом обычные крестьяне. А что касается мешковатой одежды, то от человека, который девять десятых всего времени проводит в космической униформе и гораздо больше привык к глубокому космосу, чем к обществу цивилизованных людей, трудно ожидать, что он знает, как следует одеваться. И не успеет он коснуться Земли, как становится жертвой сладкоречивых портняжек, которые так и вьются вокруг каждого космонавта, в надежде отоварить еще одного простака самым что ни на есть лучшим земным платьем. Я легко определил, что этого широкоплечего парня одевал Омар Палаточник; накладные плечи, которые делали его еще более широким; брюки, такие короткие, что когда он сел, из-под них показались волосатые ноги; сморщенная сорочка, которую с таким же успехом можно было напялить на корову.
Но я, естественно, держал свои мысли при себе, а тем временем заказывал ему выпивку, рассчитывая, что сделал хороший вклад. Я-то прекрасно знал, как космонавты распоряжаются деньгами.
– Горячих двигателей! – произнес я, когда мы с ним чокнулись. Он быстро взглянул на меня.
Этот тост и был моей первой ошибкой в отношении Дэка Бродбента. Вместо того, чтобы ответить: «Свободного космоса!» или «Счастливой посадки!», как полагалось, он окинул меня взглядом и мягко сказал:
– Прекрасный тост, но, к сожалению, не по адресу. В жизни не отрывался от матушки Земли.
После этого у меня оставалась еще одна прекрасная возможность придержать язык за зубами. Космонавты не так уж часто заглядывали в бар «Каса Маньяна»: отель был не в их вкусе, и к тому же далеко от порта. И когда один из них появляется здесь в земной одежде, тихо усаживается в темный уголок и утверждает, что он не космонавт – это его дело. Я и сам выбрал себе это место с тем, чтобы можно было наблюдать, не будучи замеченным самому – я иногда одалживал небольшие суммы то там, то сям, ничего, конечно, страшного, но лучше не нарываться на неприятности. Я должен был сообразить, что у него тоже имеются причины сидеть здесь, и отнестись к ним с уважением.
Но мои голосовые связки, как будто жили своей собственной жизнью, обособленной от меня, дикой и вольной.
– Не надо мне вешать лапшу на уши, парень, – ответил я. – Если вы наземник, то я – мэр Тихо-Сити. Готов побиться об заклад, что вы на своем веку попили на Марсе, – добавил я, обратив внимание на то, что он забавно поднимает стакан, глубоко укоренившаяся привычка к низкой гравитации.
– Ну ты, потише, – огрызнулся он, не шевеля губами. – Почему ты так уверен, что я летал? Ты ведь не знаком со мной?
– Прошу прощения, – сказал я. – Вы можете быть чем угодно. Но у меня, слава богу, еще есть голова на плечах. Вы выдали себя с самого момента, как только вошли сюда.
Он выругался про себя.
– Но как? – спросил он.
– Можете не беспокоиться. Сомневаюсь, что кто-нибудь кроме меня заметил это. Просто я подмечаю такие вещи, на которые большинство людей не обращает внимания, – я вручил ему свою визитную карточку, может быть немного самодовольно. На свете есть только один Лоренцо Свайт, акционерная компания из одного человека. Да, я – «Великий Лоренцо» – стерео, развлекательные программы, камерные выступления – «Пантомист и Выдающийся Художник Мимикрист».
Он пробежал мою карточку глазами и сунул ее в нарукавный карман – это обеспокоило меня, так как карточки стоили мне денег – прекрасная имитация ручной гравировки.
– Кажется, я теперь понимаю, – тихо произнес он, – но чем мое поведение все-таки отличается от обычного?
– Я покажу вам, – сказал я. – Сейчас я пройду к двери так, как ходят наземники, а обратно вернусь такой походкой, которой вошли сюда вы. Смотрите.
Я проделал все это, причем, возвращаясь к столику, немного утрировал его походку, чтобы он мог заметить разницу нетренированным взглядом; ступни мягко ступали по полу, как по плитам корабельной палубы, тело немного наклонено вперед и уравновешивается седалищем, руки вытянуты вперед и при ходьбе не касаются тела – всегда готовые схватиться за что-нибудь.
Там было еще с дюжину деталей, которые невозможно описать словами: короче говоря, чтобы так ходить, нужно быть космонавтом, с его всегда напряженным телом и бессознательным балансированием – все это приходит только за долгие годы пребывания в пространстве. Горожанин всю жизнь шляется по гладкой земле, по ровным полям при нормальной земной гравитации. Его не подстерегают никакие неожиданности. Другое дело космонавт.
– Ну как, поняли, что я имел в виду, – спросил я, опускаясь на стул.
– Боюсь, что да, – кисло согласился он. – Неужели я действительно хожу таким образом?
– Да.
– Хм-м-м… может мне взять у вас несколько уроков?
– Это не худший вариант, – согласился я.
Некоторое время он посидел, разглядывая меня, затем попытался заговорить, но, видимо, изменил решение. Он сделал знак бармену и тот вновь наполнил наши стаканы. После этого он залпом выпил свою порцию, расплатился за все и гибким движением соскользнул со стула.
– Подождите меня, – тихонько сказал он.
После того, как он заказал для меня выпивку, отказать я уже не мог. Да, честно говоря, и не хотел: он заинтересовал меня. Он понравился мне, даже несмотря на то, что наше знакомство длилось не более десяти минут.
Он относился к тому типу крупных симпатичных некрасивых нескладех, которых обожают женщины и уважают мужчины.
Он пересек зал своей гибкой походкой и прошел мимо столика у самых дверей, за которым сидели четыре марсианина. Мне бы и в голову не пришло, что какая-то штуковина, больше похожая на бревно, увенчанное тропическим шлемом, может требовать выпивки и привилегий человека.
Я просто видеть не могу, как они отращивают свои псевдоконечности: на мой взгляд это больше похоже на змей, выползающих из нор. Мне не нравится и то, что они могут одновременно смотреть во всех направлениях, не поворачивая головы, если, конечно, у них есть голова.
Но ее, конечно, нет. И я совершенно не выношу их запаха!
Никто не может обвинить меня в расовых предрассудках. Для меня совершенно не играет роли, какого цвета у человека кожа, к какой расе он относится или какую религию исповедует. Люди всегда были для меня людьми, а вот марсиане – какими-то предметами. На мой взгляд, они даже не животные. Если бы пришлось выбирать, то я скорее согласился бы, чтобы со мной все время жил африканский кабан, чем марсианин. И то, что их свободно пускают в рестораны, посещаемые людьми, кажется мне совершенно возмутительным. Но, к сожалению, существует договор, так что ничего не поделаешь.
Когда я входил в бар, этих четверых здесь не было – я бы их непременно учуял. По той же самой причине их не могло быть здесь, когда я подходил к дверям, показывая Дэку Бродбенту его походку. А теперь они были здесь, стоя на своих подставках вокруг стола и пытаясь подражать людям. И хоть бы вентиляция заработала сильнее.
Даровая выпивка, стоящая передо мной, не очень-то соблазняла меня – я просто хотел дождаться своего нового знакомого, вежливо поблагодарить его и уйти. Тут я внезапно припомнил, что уходя, он бросил пристальный взгляд в сторону все тех же марсиан. Может быть его уход был как-то связан с ними? Я взглянул на них снова, пытаясь определить, наблюдают ли они за нашим столиком или нет – но разве можно сказать, куда марсианин смотрит или о чем он думает? Кстати это мне в них тоже не нравится.
Несколько минут я просидел, вертя в руке стакан и теряясь в догадках; что же могло случиться с моим космонавтом. У меня были все основания предполагать, что его гостеприимство может достигнуть размеров обеда, а если мы станем друг другу достаточно «симпатико», как говорят в Мексике, мне даже может обломиться небольшой денежный заем. Потому что перспективы у меня были самые никудышные – могу признаться, что я пытался дозвониться до своего агента, но его автосекретарь просто записывал мое сообщение на пленку, а если у меня сегодня не окажется монеты для подкормки ненасытной двери номера, то мне негде будет переночевать… Вот как низко упали мои акции: дожил до того, что вынужден жить в каморке с автоматической дверью. В самый разгар моих грустных самопризнаний, меня тронул за локоть официант.
– Вас вызывают, сэр.
– А? Спасибо, приятель. Принесите, пожалуйста, аппарат сюда, к столу.
– Очень жаль, сэр. Но его нельзя принести сюда. Это прямо по коридору, кабина номер двенадцать.
– Вот как. Ну, спасибо, – ответил я, постаравшись придать голосу побольше искренности, раз уж мне нечего было дать ему на чай. Проходя мимо столика марсиан, я обошел его далеко стороной.
Теперь я понял, почему нельзя было принести аппарат на стол: № 12 был кабиной повышенной безопасности, защищенной от подглядываний и подслушивания и многого другого. Изображения не было, и оно не появилось даже тогда, когда я закрыл дверь кабины. Экран оставался молочно-белым до тех пор, пока мое лицо не оказалось напротив передающего устройства. Только тогда молочная пелена на экране растаяла и я увидел лицо своего знакомого-космонавта.
– Прошу прощения, что побеспокоил, – быстро сказал он, – но я очень торопился и не мог объяснить всего. Я хотел бы попросить вас сейчас же прийти в комнату номер 2106 в отеле «Эйзенхауэр».
Объяснять он ничего не стал. «Эйзенхауэр» – такой же неподходящий для космонавта отель, как и «Каса Маньяна». Я просто сердцем почуял беду. Ну в самом деле, не будешь же приглашать первого встречного, с которым познакомился в баре несколько минут назад, в свой номер, да еще так настойчиво – по крайней мере, если он был одного с тобой пола.
– А зачем? – спросил я.
Лицо космонавта приняло выражение человека, который привык, чтобы ему подчинялись беспрекословно: я изучал его с профессиональным интересом – это выражение довольно таки сильно отличается от выражения гнева. Оно больше походит на грозовую тучу, набегающую перед бурей. Но он быстро взял на себя в руки и спокойно ответил:
– Лоренцо, у меня нет времени объяснять. Вам нужна работа?
– Вы собираетесь предложить мне работу по профессии? – медленно спросил я. Какое-то мгновение мне казалось, что он предлагает мне… Ну, в общем вы понимаете – работенку. До сих пор мне удавалось хранить профессиональную гордость, невзирая на пращи и стрелы яростной судьбы.
– Конечно же по профессии, – быстро ответил он. – Причем требуется актер самой высокой квалификации.
Я постарался, чтобы чувство облегчения никак не проявилось на моем лице. То, что я бы согласился на любую профессиональную работу, было сущей правдой – я бы с удовольствием исполнил роль балкона в «Ромео и Джульетте», но ни к чему показывать свою заинтересованность.
– А какого рода работа, – спросил он. – У меня много предложений.
Но он не клюнул на удочку.
– Я не могу рассказывать это по фону. Вам, наверное, неизвестно, но это факт: с помощью специального оборудования можно подслушивать даже самые надежно защищенные линии. Так что поторапливайтесь.
Чувствовалось, что я ему очень нужен, следовательно, заинтересованность выказывать ни к чему.
– Послушайте, – запротестовал я. – За кого вы меня принимаете? За мальчика на побегушках? Или, может быть, за мальчишку, который готов разбиться в лепешку, лишь бы ему доверили что-нибудь поднести? Я – Лоренцо! – Я гордо вскинул голову и принял оскорбленный вид. – Что вы можете мне предложить?
– Хм… Но, черт возьми, я не могу рассказать этого по фону. Сколько вам обычно платят?
– Что? Вы имеете в виду мой профессиональный оклад?
– Да, да!
– За одно выступление? Или за неделю? Или стоимость длительного контракта?
– Нет, нет. Сколько вы берете в день?
– Минимальная сумма, которую я получаю за одно вечернее выступление – сотня империалов. – Это было сущей правдой. Конечно, иногда мне приходилось играть кое в каких скабрезных и глупых постановках, но получал я за это ничуть не меньше своей обычной платы. У каждого человека должны быть определенные стандарты. Я считаю, что лучше поголодать, чем соглашаться на нищенскую плату.
– Прекрасно, – быстро отозвался он. – Сотня империалов наличными у вас в руке как только вы окажетесь у меня в номере. Но поторопитесь!
– А? – я вдруг с огорчением понял, что с такой же легкостью мог бы запросить и двести и даже двести пятьдесят. – Но я еще не принял вашего предложения.
– Это не имеет значения! Мы обговорим это, как только вы появитесь у меня. Сотня ваша, даже если вы откажетесь. Если же вы согласитесь – ну скажем, можете назвать эту сумму премиальной и не входящей в плату за работу. Ну, пойдете вы ко мне, наконец, или нет?
Я склонил голову.
– Конечно, сэр. Потерпите немного.
К счастью, отель «Эйзенхауэр» расположен неподалеку от «Каса», потому что мне бы нечем было даже заплатить за проезд. Однако, хотя искусство ходить пешком почти утрачено, я владею им в совершенстве – и это дало мне возможность немного привести в порядок мысли. Уж кто-кто, а я-то вовсе не был дураком; я прекрасно понимал, что если человек с такой навязчивостью пытается всучить другому деньги, то настало время изучить карты, потому что здесь явно скрыто что-то или незаконное, или опасное, или и то и другое вместе. Конечно, меня мало волновала законность ради законности. В этом вопросе я был полностью согласен с Бардом, что закон часто оказывается идиотом. Но, в основном, я ходил по правой стороне улицы.
На сей раз я понял, что располагаю недостаточным количеством информации, выбросил все из головы и, перебросив плащ через правую руку, шел, наслаждаясь мягкой осенней погодой и богатой палитрой разнообразных запахов большого города. Дойдя до отеля, я решил пренебречь главным входом и поднялся на двадцать первый этаж, воспользовавшись дополнительным лифтом. Я смутно чувствовал, что это неподходящее место для того, чтобы моя публика меня узнала. Мой космический странник впустил меня в номер.
– Однако, вы заставляете себя ждать, – заметил он.
– Неужели, – отозвался я как ни в чем не бывало и окинул взглядом номер. Номер был из дорогих, как я и ожидал, но в нем царил ужасный беспорядок, там и сям по всему номеру виднелись пустые стаканы и кофейные чашки, причем и тех и других было не менее чем по дюжине. Не нужно было обладать богатым жизненным опытом, чтобы сообразить, что я – последний из множества посетителей. На диване, уставясь на меня, лежал еще один человек, которого я сразу про себя определил как космонавта. Я вопросительно взглянул на хозяина, ожидая, что мне представят незнакомца, но никакого представления не последовало.
– Ну, раз вы наконец-то явились, тогда давайте приступим к делу.
– Разумеется, что наводит на воспоминание о какой-то премии, или отступных.
– Ах, да, – он повернулся к человеку на диване. – Джек, заплати ему.
– За что?
– ЗАПЛАТИ ЕМУ.
Теперь я точно знал, кто здесь хозяин, хотя, как я понял позже, Дэк Бродбент не так уж часто давал понять это. Другой быстро поднялся, все еще недовольно хмурясь и отсчитал мне полсотни и пять десяток. Я сунул их в карман, к счастью, не считая, и произнес:
– Я к вашим услугам, джентльмены.
Верзила пожевал свою губу.
– Прежде всего, я хотел бы, чтобы вы поклялись даже во сне никогда не упоминать об этой работе.
– Если моего обычного слова недостаточно, то и моя клятва ни к чему.
– Я взглянул на второго человека, вновь распростершегося на диване. – Мы, кажется, с вами незнакомы. Меня зовут Лоренцо.
Он взглянул на меня и отвернулся. Мой знакомый из бара поспешно вставил:
– Имена роли не играют.
– Вот как? – мой отец, достойнейший человек, умирая, взял с меня слово никогда не делать трех вещей: не мешать виски с чем-либо кроме воды, всегда игнорировать анонимные письма и, наконец, никогда не иметь дела с человеком, который отказывается назвать свое имя.
– Счастливо оставаться, господа, – я направился к двери, буквально чувствуя, как их сотня империалов греет мне бок.
– Подождите! – Я остановился. – Вы совершенно правы, – продолжал он.
– Меня зовут…
– Шкипер!
– Оставь, Джек. Меня зовут Дэк Бродбент, а это – Жак Дюбуа. Вон как он смотрит на меня. Мы оба – классные пилоты – любые корабли, любые ускорения.
Я поклонился.
– Лоренцо Смайт, – честно сказал я, – жонглер и художник – член «Клуба ягнят».
Про себя я отметил, что давно пора заплатить в клубе членские взносы.
– Вот и отлично, Джек, попробуй для разнообразия поулыбаться. Лоренцо, так вы согласны держать наше дело в тайне?
– Слово джентльмена. Мы же приличные люди.
– Независимо от того, беретесь вы за эту работу или нет.
– Независимо от того, приходим мы к соглашению или нет. Я честный человек, и если меня не будут пытать, то ваши сведения в полной безопасности.
– Я прекрасно знаю, какое воздействие на мозг оказывает неодексокаин, Лоренцо. Никто не требует от вас невозможного.
– Дэк, – торопливо вмешался Дюбуа. – Это неправильно. Нам следует по крайней мере…
– Заткнись, Джек. До гипноза дело еще не дошло. Лоренцо, мы хотим, чтобы вы сыграли роль одного человека. Причем сделать это необходимо так, чтобы ни одна живая душа – понимаете НИ ОДНА – не догадалась, что это подмена. Согласны вы на такую работу?
Я нахмурился.
Поделиться книгой: