Помоги проекту - поделись книгой:
Джонатан Мэйберри
Толстуха с ножом
Jonathan Maberry — Fat Girl with a Knife
© Jonathan Maberry, 2015
© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2022
Перевод выполнен исключительно в ознакомительных целях и без извлечения экономической выгоды. Все права на произведение принадлежат владельцам авторских прав и их представителям.
Глава первая
У нее было красивое имя, но она знала, что она некрасивая.
У нее в семье были только девушки. Но ни одна из девушек Олгуд не снималась для обложек журналов.
Ее старшая сестра, Роуз, была одной из тех, что преподают в колледжах. Высокая, худая, без мяса, немного седая, со слишком большим носом, совсем без подбородка, и глазами, которые выглядели вечно разочарованными. Она преподавала историю искусств, так что это было то, что нужно. Никто из тех, кого она учила, никогда не получил бы работу в этой области. Возможно, в этой области и не было работы. Когда это было объявление о вакансиях искусствоведа?
Сестру между Роуз и ней звали Вайолет. Она была семейной бунтаркой. Худая, потому что так действуют наркотики; но не худая ни в каком смысле, чтобы выглядеть хорошо. Лучшее, что можно было сказать о ее внешности, это то, что она выглядела опасной. Худая, как лезвие ножа. И холодная, как нож. А ее настроение и поступки, как правило, оставляли кровь на стенах. Из-за ее "выбора" ее родители год за годом истекали кровью. Сейчас Вайолет была в Детройте. Она в очередной раз вышла из реабилитационного центра. Никто не ожидал, что это надолго.
Потом была малышка Жасмин. Она все пыталась убедить людей называть ее Джаз, но никто этого не делал. Жасмин была рыжеволосым шаром для боулинга с безумными зубами. Это было бы мило, если бы не то, что Жасмин не была милой. Она не была очаровательной ни разу. Она была маленьким монстром, и ей
Оставалась только Георгина.
Она.
Красивое имя. Ей нравилось ее имя. Ей нравилось быть собой. У нее был хороший ум. У нее были хорошие мысли. Она понимала книги, которые читала, и разбиралась в музыке, которую скачивала. У нее было не так много друзей, но те, что у нее были, знали, что ей можно доверять. И она не была злопамятной, хотя находились люди, которые могли привести убедительные контраргументы. Георгина знала, что многие из ее проблем были результатом того, что Вселенная была полной сукой. И это не шутка.
Георгина всегда считала, что заслуживает полного комплекта. Отличное имя. Красивое лицо. По крайней мере, приличное тело. Такое имя, как Георгина, должно носиться на хороших ногах или иметь хорошую грудь в качестве предмета разговора. Это было бы справедливо. Это было бы хорошо.
В крайнем случае, хорошая кожа было бы круто.
Или отличные волосы. С отличными волосами можно проделать большой путь. Как минимум попасть в рекламу шампуня.
Все, что угодно, было бы приемлемо. Георгина решила, что ей не так уж много и нужно. Вес был достаточно плохим, цвет лица был еще хуже. Но расстройство пищевого поведения? Контроль веса! Серьезно? Зачем идти туда? Зачем усложнять себе жизнь? Просто немного чертовой вежливости со стороны сильных мира сего. Пусть боги социального взаимодействия дадут ей хоть
Но... нет.
Георгина Олгуд, как многие дети на протяжении многих лет не раз подчеркивали ей, была плохой. По крайней мере, со стороны.
Никакое количество времени, проведенное в спортзале — в школе или на том тренажере, который родители установили в гараже, — казалось, не могло стряхнуть лишний вес с ее тела. Она была толстой. Она не была крупнокостной. Она не была "крепко сложенной девушкой", как часто говорила ее тетя Флора. Это был не детский жир, и она знала, что, скорее всего, не вырастет из него. Ей нужно было бы быть пятнадцати футов ростом, чтобы все это сгладить. А она таковой не была. Хотя при росте пять восемь она была вполне подходящего роста, чтобы бить болтливых придурков обоих полов. Она всегда была толстой, а дети всегда были детьми. Лица били. Лица будут бить. Так оно было и так будет.
Ну, да, она была толстой и знала это. Этот факт очень сложно скрыть!
Она ненавидела его. Она плакала об этом слезами величиной с океан. Она кричала на Бога из—за этого, так что дрожали стены, а бдительные соседи вызывали копов.
Но шли года, и она приняла это.
Георгина также знала, что в ее семье был прецедент, большой так сказать пример того, что это на всю жизнь. У нее было три тети, которые в совокупности выглядели как защитная линия "Грин Бэй Пэкерс". Тетя Айви была самой крупной. Рост шесть футов, вес триста фунтов. Такая спокойно сдвигала неправильно припаркованные автомобили, а еще просто валила деревья, если на них забирался котенок.
Мама тоже не была фигурой балерины. Она всегда сидела на одной из этих диет знаменитостей. В прошлом году это была диета на сельдерее и моркови, и все, что она делала, это пукала и становилась оранжевой. До этого это была диета на твороге, которая набрала двадцать лишних килограммов. Очевидно, что слова "ешьте все, что хотите" были не совсем правдивы. В этом году это была лососевая диета. Георгина решила, что это лишь вопрос времени, когда у мамы вырастут жабры и она начнет плавать вверх по течению на нерест.
Ну, может быть, так бы и случилось, если бы не наступил конец света.
Глава вторая
Так и случилось. Мир закончился. Вся ее жизнь рухнула.
В пятницу.
Георгину Олгуд почему-то не удивило, что конец света придется на пятницу. Что может быть лучше для того, чтобы испортить выходные?
Глава третья
Как и большинство важных вещей в мире, Георгина не обращала на это особого внимания. На мир. На текущие события.
Она планировала отомстить.
Снова.
Это не было для нее навязчивой идеей, но у нее было несколько ГПМ (Глобальных Планов Мести). Если люди не давили на нее, она даже не думала о том, чтобы дать сдачи.
Она была толстой и непривлекательной. Это не подлежало обсуждению, и она не могла изменить несколько тысячелетий выработки стандартов красоты. Но, с другой стороны, ни один из этих фактов не позволял никому издеваться над ней.
Вот чего люди, похоже, не понимали. Нельзя называть толстых людей — толстыми. Эта глупая констатация фактов, как правило было лишней.
Может быть, кто-то прислал массовое сообщение о том, что говорить о ее весе — это нормально. Или наклеивать фотографии свиных продуктов на ее шкафчик. Или издавать звуки
К черту!
Дело не в том, что она была одной из злобных девчонок. Георгина подозревала, что злые девочки — это те, кто больше всего ненавидит себя. А Георгина даже не ненавидела себя. Она любила себя. Ей нравился ее ум. Ей нравился ее вкус к музыке, книгам, мальчикам и тому, что имело значение. Она не смеялась, когда люди спотыкались. Она не считала личной победой, когда кто-то другой — кто-то худее или красивее — бился об эмоциональную стену. Георгина знала, что у нее есть свои недостатки, но быть бессердечной или мстительной сволочью не входило в их число.
Месть — это совсем другое. То, что она сделала, не было мстительностью. Это было, как она однажды прочитала в одном старом романе, жаждой справедливости. Георгина хотела стать либо адвокатом, либо полицейским, так что все это правосудие (пускай и личное) ее вполне устраивало.
Справедливость — или, назовем это правильным именем, месть — должна быть управляемой, однако. Нужно было понимать свои границы и реально оценивать свой уровень крутизны. Георгина провела достаточно времени в своей голове, чтобы понять, кем она была. И не была. Поэтому, когда кто-то что-то ей делал, она не пыталась обменяться крутыми оскорблениями, позой с закатыванием глаз или чем-то подобным. Вместо этого она расправлялась со своими обидчиками.
Когда Марси Ван Дер Меер — и, заметим, Георгина не думала, что кто-то в городской средней школе должен носить фамилию из трех отдельных слов, — прислала ей эти фотографии в прошлом месяце? Да, она приняла меры. Фотографии, очевидно, были сделаны в коридоре в тот раз, когда Георгина уронила свои книги. Худшая из них была сделана прямо за ее спиной, когда она наклонилась, чтобы поднять их. Можно ли сказать
Фотография была адресована многим детям. Практически всем, кто считал себя значимым. Или всем, кто, по мнению Марси, имел значение. Всем, кто мог бы посмеяться. Улыбнуться над толстой девушкой в трудной ситуации.
Георгина полчаса проплакала в ванной. Большими, шумными, надрывными рыданиями. Рыдания с выделением соплей из носа, такие, которые пускают пузыри соплей. Такие, от которых болит грудь. Такие, которые, как она знала с абсолютной ясностью, оставят след в ее жизни навсегда. Даже если она никогда больше не увидит Марси после школы, даже если Георгина каким-то образом станет стройной и великолепной, она никогда не потеряет воспоминания о том, каково это — плакать вот так. Осознание этого, пока она плакала, делало все намного хуже.
Потом она умылась, расчесала свои мышиного цвета волосы и задумала месть.
Георгина стащила ключи от машины Марси во время второго урока. Перед последним звонком она сунула их обратно в сумку. Марси никогда не смогла бы доказать, что именно Георгина размазала собачьи какашки по ее кожаным сиденьям и набила их, как цемент, в вентиляционные отверстия кондиционера. Кто сможет доказать, что кучка, которую она оставила приклеенной скотчем к двигателю, была ее рук делом? Никто не мог под присягой сказать, что видел Георгину рядом с машиной. И кроме того, ключи были в сумочке Марси, когда она пошла их искать, верно?
Ладно, конечно, это было мелочно. И по-детски. И, возможно, преступно. Все это.
Приятно ли вам было после этого?
Георгина не была уверена, как она к этому относится. Она думала, что это было справедливо; но она не тратила много времени на злорадство. За исключением, может быть, пары дней спустя, когда кто—то написал "Марси Ван Дер Пук" на ее шкафчике маркером. Это была не Георгина, и она понятия не имела, кто это сделал. Это? Да, она провела много счастливых часов, хихикая над этим. Это не отменяло воспоминаний о том времени, когда она плакала в ванной, но так было легче носить ее с собой.
Это была именно такая война.
Например, когда Чак Беллами уговорил своего лишенного мозгов приспешника, Даулта, подбежать к ней сзади и задрать верх ее сарафана. Или попытался, во всяком случае. Георгина была крупной девушкой, но у нее была маленькая грудь. Она могла рискнуть надеть сарафан в жаркий день без лифчика. Чак и Даулт восприняли это как вызов. Они считали ее легкой мишенью.
Они недооценили Георгину. Ох, как недооценили.
Георгина услышала, как большие ноги Даулта шлепают по земле, и повернулась как раз в тот момент, когда он потянулся к подолу ее платья.
Забавная штука эти уроки джиу-джитсу. Она ходила на них всего одно лето, но там были полезные вещи. А пальцы — как хлебные палочки, если их правильно скрутить.
Даулту пришлось обратиться к медсестре, а затем в больницу за шинами, и он довольно сильно помял Чака. Их обоих отстранили от работы. Был разговор о том, чтобы подать заявление о сексуальном домогательстве, но Даллия сказала, что она согласится, если это будет только один раз. Она смотрела Чаку в глаза, когда говорила это. Хотя Чак был дышащим ртом неандертальцем, он понимал последствия нахождения в списке сексуальных хищников.
Георгина больше никогда не надевала сарафан в школу. Это было поражение, хотя она и выиграла раунд. Мысль о том, каково это — быть выставленной напоказ... У всех были мобильные телефоны, в каждом телефоне была камера. Одна фотография убьет ее, и она это знала. Поэтому она взяла свою маленькую победу и позволила им выиграть эту войну.
Так что все было именно так.
Но со временем, если бы кто-то действительно был внимателен и вел счет, он бы понял, что рецидивистов было очень мало.
К сожалению, многие дети, похоже, включили "оскорбить толстую девочку" в свой список дел. Это прямо там, чуть выше "оскорбить уродливую девочку". И они продолжают в том же духе.
И она продолжала мстить!
Сегодня это будет машина Такера Андерсона. Георгина взяла один из ножей своего отца. У отца было много ножей. Возможно, это не потому, что его окружало так много крупных, свирепых женщин, но Георгина не могла этого исключить. Отец любил охотиться. Время от времени он отправлялся в путь, чтобы что-нибудь убить. За последние пять лет он убил пять оленей, и все они были самками. Георгина старалась не придавать этому значения. Просто странное совпадение.
Правда, ей хотелось бы, чтобы ее отец относился к этому немного спокойнее. Когда они вместе смотрели
Нож, который она взяла, был охотничьим ножом Buck с костяной рукояткой и четырехдюймовым лезвием. Такой нож, за который ее могли бы исключить из школы и, возможно, арестовать, если бы кто-нибудь его нашел. Она спрятала его, и через несколько минут планировала выскользнуть на парковку и проколоть все четыре шины Такера. Зачем? Он нарисовал ее лицо фотошопом на куче скачанного порно с очень толстыми женщинами, занимающимися уродливыми видами секса. Странные вещи, которые Георгина, считавшая себя открытой и мировоззренческой, не могла понять, а затем приклеил их на внешнюю сторону туалета для девочек на первом этаже.
Такера не поймали, потому что таких, как Такер, не ловят. Но слухи ходили. Такер был близок с Чаком, Даултом и Марси. Это была последняя битва в войне. Ее враги были упорны и без труда жестоки. Георгина была умна и осторожна.
Затем, как мы знаем, наступил конец света.
Глава четвертая
Вот как это происходило с точки зрения Георгины.
В то утро она не смотрела новости, не читала газет — потому что кто в наше время читает газеты? — и не просматривала главные новости в Twitter. Впервые она узнала о том, что что-то пошло не так, когда старая добрая Марси Ван Дер Пук ворвалась в туалет для девочек.
Георгина была в кабинке и напряглась. Не потому, что Марси кричала — девушки кричат постоянно; у них есть для этого легкие, так почему бы и нет, — а потому, что это было неудобное время и совсем неловкая ситуация. Георгина терпеть не могла пользоваться туалетом для чего-то более сложного, чем пописать. Вчерашний "Тако четверг" в доме Олгудов нарушил ее планы, причем довольно ужасным образом. Георгина дождалась середины урока, чтобы улизнуть и посетить самый отдаленный женский туалет во всей школе именно с этой целью. Правильно, сбросить лишнее.
Но тут вбежала Марси и закричала во весь голос.
Георгина прижала руку к двери кабинки, чтобы убедиться, что она останется закрытой.
Она ждала, что крик превратится в смех. Или оборвется и станет частью какого-нибудь телефонного разговора. Или чтобы это было чем угодно, кроме того, чем это было.
Однако Марси продолжала кричать.
Пока она не остановилась.
Неожиданно.
С большим вдохом воздуха.
Георгина наклонилась вперед, чтобы прислушаться. Между дверью и рамой была только щель, и она могла видеть Марси, склонившуюся над раковиной.
Ее тошнило? Подруги моют ей лицо?
Какого черта она делала?
Затем она увидела, как плечи Марси поднимаются и опускаются. Очень быстро. Так, как это бывает, когда...
В этот момент она услышала всхлипывания.
Длинные. Глубокие. Плохо сдерживаемые рыдания.
Такие рыдания были слишком хорошо знакомы Георгине.
Там, на другой стороне этой щели, колени Марси Ван Дер Меер подкосились, и она сползла на пол. На пол в туалете для девочек. Общественного туалета.
Марси свернулась в клубок, дергаясь, подрагивая, спазмируя.
Она протащила себя под грязными раковинами.
Рыдания. Плачет, как какая-то сломанная вещь.
Георгина, несмотря ни на что, почувствовала что-то в собственных глазах. На ее щеках.
Она пыталась быть шокированной присутствием слез.
Марси была ненавистной ведьмой. Если она не издевалась над Георгиной напрямую, то заставляла это делать своих друзей и приспешников. Она была предметом тысячи фантазий Георгины о непредумышленном убийстве на автомобиле, о венерических заболеваниях, превративших ее в пеструю корону, о том, что ее съедят мусорные крысы.
Марси — карга.
Она лежала на грязном полу, зарывшись головой в пол, обхватив руками тело, подтянув колени. Ее красивая красная блузка испачкана грязью. Плакала так глубоко, что почти не издавала звуков. Плакала так, как плачут люди, когда рыдания причиняют боль, как удары.
Георгина сидела там. Замерла. Как бы ошеломленная, на самом деле. Марси?
Марси была слишком застенчива, чтобы так себя вести.
Поделиться книгой: