Помоги проекту - поделись книгой:
— Нет, ничего, — ответила Мэй. — Просто хочу, чтобы ты остался со мной.
Илон не видел ее лица, но представил, как сейчас надулись ее щеки.
— Бро! — произнес он громко, призывая старого, немного глуховатого дрона.
Бро, похожий на черную медузу, медленно поднялся с круглого диска подзарядки и завис напротив хозяина, шевеля пятью лапками-косичками. На темном дисплее дрона под резкие восьмибитные звуки проступили светлые квадратные глаза, под ними из крупных разноцветных пикселей выстроилась добрая улыбка. Бро моргнул и застыл, ожидая приказов; только ручки-косички покачивались в воздухе.
Илон повернулся и тут же попал под хитрый, игривый и горящий взгляд. О, Илону хорошо был знаком этот взгляд — словно невидимая рука нежно провела по ершику волос. Поэтому он поспешил как можно скорее уйти от коварной атаки. Прилетел аэрокар, и чарующий взгляд Мэй был очень некстати.
— Уверен, что тебе действительно нужно на работу? — обворожительно улыбнулась она, опуская покрывало чуть ниже плеча.
Это был запрещенный прием. Илон демонстративно закрыл глаза, пробираясь на ощупь к панорамному окну. Шлепанцы в темноте вдруг стали цепляться один за другой и разъезжаться, словно на льду. Он слегка ударился коленом об угол кровати и чуть приоткрыл веки, глядя на повисший за окном сребристый аэрокар, на струи голубого огня, бьющие из-под днища, на красные мигающие сигнальные огни.
— Да, — торопливо ответил Илон и, не поворачиваясь к Мэй, помахал ей ладонью. — Я люблю тебя.
На щеках смайлика проступил румянец, по сетчатой поверхности футболки веером рассыпались алые сердечки.
— Я тебя тоже, — прозвучал позади грустный голос Мэй.
Оконные створки с тихим шорохом сложились в короткий прозрачный рукав, ведущий к поднятой дверце аэрокара.
— Не забудь полить кота, — напомнил Илон и радостно шагнул в небо.
Дверца аэрокара мягко опустилась; за окном понеслись облака.
От резвого старта Илона немного тряхнуло, он ругнулся, опускаясь на боковое сиденье. По левую руку от него лежал огромный круглый шлем — неказистый, утыканный усиками-антеннами, словно попавший в настоящие дни из какого-нибудь музея астронавтики. По правую руку уже сидел Бро, свесив лапки и пуская одиночные резкие звуки: «Пип-пип-пип».
— Нет, — ответил Илон, прикидывая, сколько всего лайков у него скопилось.
— Знаю. И мне не нужен корешок или андроид, чтобы посчитать до пяти сотен. Иногда ты бываешь такой занудной, что мне хочется вырвать тебя из своей головы.
— Хватит! Замолчи! — начал закипать Илон.
Под волной гнева смайлик на футболке мгновенно превратился в дьяволенка и стал пускать из трезубца желтые огоньки. Они ползли по груди и катались по плечам, бросая отблески на стекло и металл.
— Почему вас не научили понимать шутки? — остывая, спросил Илон. — Даже не думай отвечать на этот вопрос, а то отправлю в спячку, — сразу предупредил он, погрозив пальцем пустоте.
Фото семечка генокота пользовалось неслыханным успехом в социальных сетях и за три дня набрало почти пятьсот лайков; какой-то чудак отсыпал сразу полсотни. Невиданный успех для странички, обновляемой от случая к случаю.
Но только Ма угомонилась, как в голову с шумом и треском — напором! — ударили голоса: «Вы предлагаете вернуть Закон первенца? Да вы с ума сошли?!!», «Цена с начала года на говядину повысилась на три процента…», «Инфопаты существуют…», «И что в таком случае делать с бомбами в Гринвуде?..», «Полный фьюжин невозможен?», «Взгляните на Красную планету своими глазами…», «Популярный блогер Адам Ху, известный в нейросе под ником Киборг, решил уйти в виар на один год. Фанаты просят его не покидать…», «Сегодня ночью реалфаны разгромили еще один виар-приют…», «Райское наслаждение — самые горячие андроиды в…», «А я говорю, инфоинжекторы полностью безопасны…»
Руки лихорадочно схватили шлем и водрузили его на голову, которая уже начала гудеть и клокотать от новостного и рекламного спама нейроса. Аэрокар летел слишком высоко и далеко от жилого сектора, глушилки, установленные в домах, сюда не доставали, а ежедневные прошивки корневого чипа не поспевали за прогрессом.
Илон недовольно поморщился. Он смотрел на свое неясное отражение в стекле напротив и понимал, что выглядит глупо и смешно. Из-за круглой бандуры на голове и торчащих из нее усиков отражение напоминало большого жука. Зато было тихо, как в вакууме.
Понедельник начинался с дичи. С ночного кошмара, заставляющего сердце замирать. С розового индикатора на пустом тюбике вошидов. С вдруг вышедшей из строя Айзи… А, ну да — еще был остывший кофе, которого к тому же осталось на чайную ложечку.
Илон вздохнул. Он бы нисколько не удивился, если бы сейчас ему пришло сообщение об увольнении или двигатель аэрокара заглох прямо над океаном. Потому что неприятности, беды, проблемы, как бы они ни назывались, не бродят в одиночестве. Они, как звери, как гиены, любят сбиваться в стаи и нападать всем скопом. Чтобы довести жертву до полного отчаяния. В этом он убеждался не раз.
— Сколько мы уже летим? — забеспокоился Илон и пристегнул ремни безопасности, представляя, как глохнет движок аэрокара, и они вместе с Бро кувыркаются в стальном коконе машины, падая в океан.
— Когда только эти ботаники наконец научатся телепортировать органику, — с сожалением произнес Илон. — Тратить целый час на то, чтобы попасть из одной точки мира в другую…
— Ма.
— Заткнись, — спокойно сказал он, чтобы вновь не потревожить круглый и желтый, как цыпленок, смайлик на футболке. — Еще одно слово, и отправлю тебя в спящий режим.
И Илон с удовольствием снял шлем, проведя ладонью по влажным и слипшимся от пота волосам.
Поговаривали, что грейвхэды могут глушить не только спам из нейроса, но и воспоминания, и даже рассудок. Илон слухам не верил, но старался использовать чудо-шлем только в случае крайней необходимости. Иного способа безболезненно пересекать инфошторм он не знал. Конечно, всегда можно было установить дополнительный модуль-глушилку на корневой чип или, как говорили киберхирурги, нарастить сорнячок на корешок. Но Илон не желал превращать собственную голову в свалку. Пятнадцать лет, проведенные в Гринвуде, пусть и не в самом суровом секторе, все-таки не прошли для него даром.
— Стейк! Рекомендуй мне стейк! — прервал ее Илон. — Огромный розоватый стейк, посыпанный солью и перцем, с розмарином и тимьяном. Копченые свиные ребрышки, от которых пахнет дымком. У-мм, или запеченная с чесноком золотистая курочка, — раззадорил он собственный аппетит.
Смайлик на груди облизнулся и потешно зашлепал губами…
Единственное, что не хватало Илону в Лост Арке, — нормальной человеческой пищи. Нет, еды было в достатке. Она позволяла не умереть от голода, содержала весь спектр необходимых витаминов, но… Но, как известно, все, что до «но» — дерьмо.
Илон тоскливо опустил взгляд, зная, над чем сейчас плывет его аэрокар, — над бесконечными аквафермами, где как раз и выращивали эту самую еду. Водоросли, рис и рыбу. Рыбу со вкусом курятины, рыбу со вкусом говядины, рыбу со вкусом рыбы. Тысячи и тысячи ячеек, похожих на соты, качались на воде, а над ними днем и ночью кружили роем дроны и андроиды, чтобы у каждого городского жителя был завтрак, обед и ужин. Широкая и черная полоса волногасителей, которую можно было разглядеть даже из космоса, все дальше и дальше продвигалась в глубь океана, с каждым днем покоряя, завоевывая его, словно закованный в темный доспех строй великой армии.
Илон погладил медузообразное тельце Бро и прикрыл глаза, слушая, как ворчит собственный желудок, растревоженный фантазиями о золотистой курочке, копченых свиных ребрышках и розоватом стейке.
В детстве мать часто учила ее, как правильно разделывать мясо.
«Анна, смотри, оно еще дубовое, — строго говорила она, постукивая костяшками пальцев по замороженному красному ломтю. — Дай ему полежать минут тридцать, пусть подышит, пусть пропитается влагой», «Нет, не так! Поперек волокон, чтобы оно не потеряло сочность», «Господи, этим только масло на хлеб мазать!» — серчала она, меняя аккуратненький ножичек с коротким лезвием на острый, длинный и страшный ножище. «Делай куски побольше, а то высохнет на огне», «Режь его на доске, чтобы не скользило!».
Ее пугал и тяжелый блестящий нож, и громкие упреки матери, и то, что она сделает что-то не так — ошибется. Но больше всего она боялась самого мяса. Вида крови, которую почему-то все называли соком. И отвратительного запаха — запаха смерти. В детстве ей было жалко и курочек, и хрюшек. Она любила каждую зверушку, и ей не хотелось резать их мертвые тела, чтобы потом, отвратительно чавкая и обливаясь теплым жиром, слопать, как дикий и голодный зверь. Со временем она стала менее сентиментальной, как и любая женщина из Гринвуда, теперь у нее у самой появились дети, прелестные мальчик и девочка. Но она по-прежнему ненавидела разделывать мясо.
Однако в последний месяц что-то изменилось. Привычный мир будто раскололся надвое, и в каждом из них она ощущала себя неуютно, как в новом, необжитом доме. В одном мире она все еще оставалась собой — худой и хромой женщиной — серой мышью, которую никто не замечал; ей было так тяжко находиться в нем, бурлящая пучина домашних забот заставляла хромую ногу ныть, выматывала, выпивала остатки сил, словно прожорливый демон-мучитель. В другом мире… В нем было одиноко, но зато спокойно и тихо, да и боль из ноги уходила. А еще… там звучали странные голоса. Они шептали ей что-то, она внимательно вслушивалась в них, но не могла разобрать ни слова, хотя и очень хотела понять, о чем они говорят. Нет-нет, они были не злыми — как не бывает злым ветер, шелестящий желтеющей листвой по осени. Они были просто другими. Иногда она задерживалась там, в сумраке, среди голосов, но видела радостные лица детей и возвращалась в привычный мир — мир измора и боли. А затем все повторялось. И уже несколько недель она перемещалась между этими мирами. Ей казалось, что она словно неторопливо бродит по узкому сумрачному коридору между двух зеркальных стен.
Она не могла этого объяснить, ее это страшно пугало; она даже обратилась к местному доктору, но тот списал все на усталость, выдал ей горькие таблетки, от которых пересыхало в горле, и тонко намекнул, что следует искать психолога — желательно в Лост Арке. Он не рискнул сказать ей прямо, а лишь тихо промямлил, будто в пустоту: «Говорят, в городе есть хорошие психологи… Это я так, к слову. Не подумайте ничего такого». Тогда она обо всем рассказала мужу, но он лишь с грустным и сочувствующим взглядом покачал головой, ничего не желая слышать о городе.
Ей все чаще чудилось, что она умерла, и лишь ее скорбная, безмолвная и растрепанная тень ползает по дому, а совсем другая женщина обнимает ее детей и целует мужа. Будто кто-то дунул своим темным и ледяным дыханием и притушил все ее чувства, как восковые свечи. Сердце ее теперь почти всегда билось ровно, она выдавливала из себя лживые улыбки, а смеяться ей вообще не хотелось; даже любимые взбитые сливки с клубникой ее больше не радовали. Она не могла найти причину, ведь у них был хороший и просторный дом, дети росли умными и здоровыми, муж заботился о них, а ей…
Ей хотелось чего-то другого, и она не могла понять, чего именно. Иногда ее внезапно одолевал необъяснимый гнев, она вспыхивали без причины — по сущим пустякам. Неделю назад…. сорвалась — ударила сына и выбросила его игрушку. Бедный Егор… Он так плакал, утирая своей маленькой ладошкой слезы со щек. Но ведь она предупреждала его, чтобы он не играл на этом проклятом музыкальном синтезаторе. Несколько раз предупреждала….
Нет-нет, его ударила не она, потому что она бы никогда не посмела ему навредить. Это была тьма. Все дело было в ней. Кто-то злой поселился в ее голове — похожий на сгусток черноты. Он причинял ей боль, рос внутри нее, проникая в легкие, в сердце, в живот своими острыми, как иглы, щупальцами и заставлял делать ужасные вещи. Она хотела рассказать об этом доктору или… мужу. Но не решилась. Потому что они наверняка сочли бы ее сумасшедшей…
Такой позор. Быть может, она действительно просто вымоталась? И однажды утром, отдохнувшая и цветущая, она проснется в своей теплой постели, и все станет как прежде. Стоит лишь немного потерпеть, переждать — перебороть боль и тоску. А пока…
Она глядела на толстый и широкий шмат говяжьей вырезки на деревянной разделочной доске и совершенно ничего не ощущала. Розоватая влага текла ручейками из-под куска, острый нож легко и уверенно скользил по красной мякоти, отделяя один шматок от другого, а мясо… пахло мясом. Аромат смерти больше ее не пугал. Он даже казался ей очень тонким, свежим и приятным, и она слегка огорчалась, что его перебивает запах намокшего от крови дерева.
Ей нравилось, как аккуратно и умело она разделывает эту вырезку, будто опытный мясник — поперек волокон, ровными кусками, один к одному. И ей нравился мягкий звук, с которым расходится прохладная плоть, словно толстая, натянутая и податливая ткань в раскрытом клюве ножниц.
Было тихо; сквозь кухонное окно лился нежный солнечный свет, заставляя нож блестеть начищенным серебром. Она была почти счастлива, когда в ее новый мир покоя ворвался долгий и грубый звук — так гудели автомобили в старых фильмах. За этим звуком пришли другие и заполонили все пространство кухни. Один переливался колокольчиками, другой походил на бренчание струн, третий, глухой, но тоже противный, как и предыдущие, на стук дерева о дерево, четвертый на звон бьющегося стекла, пятый на лязг металла.
Она перестал разделывать мясо, чувствуя, как в голове зарождается боль. Ветвится к вискам, тянется ко лбу и затылку. Звуки доносились из детской, от них неприятно вибрировал воздух. Это был синтезатор. Но как? Она же выбросила его, чтобы Егор больше на нем никогда не играл.
Голова загудела, в висках застучала кровь. Мерзкие звуки не стихали и с каждой секундой только набирались сил, чтобы свести ее с ума. Они издевались над ней. И звучали совершенно беспорядочно, один накладывался на другой, тут же перебивался третьим — словно шум на оживленном рынке. Они несли с собой хаос в ее новый приятный мир.
Сквозь серую пелену, повисшую перед глазами, она вдруг увидела, как, дребезжат оконные стекла и выплясывают тарелки с кружками на столе. По потолку и стенам с треском разбегались трещины, а пол ходил ходуном — волновался, словно море. Казалось, с минуты на минуту дом, ее милый и прекрасный дом, рухнет, похоронив под своими обломками и ее саму, и ее несносного сына. Этого нельзя было допустить. Ни в коем случае.
— Егор, прекрати сейчас же! — крикнула она.
Но звуки не смолкли, как и головная боль. Теперь она обжигала и покрывала лоб капельками пота.
— Я не буду больше повторять! — старалась она перекричать нестихающий гул. — Иначе мне придется тебя наказать! Ах ты негодный мальчишка, — прошипела она змеей, не узнав собственный голос.
После чего медленно пошла в коридор, так приятно не ощущая боль в хромой ноге. Морок наползал на вздрагивающие стены; густые тени тянулись вдоль вибрирующих половиц, устилая черным узором дорогу, и кружились в воздухе крупными темными лоскутами, хватая длинными пальцами противные звуки детского музыкального инструмента. Это было так странно, ведь на улице было солнечно… Несколько секунд назад она стояла там, на кухне, и на разделочную доску падали солнечные лучи, а теперь почему-то вокруг стало темно, как ночью.
Где-то во мраке скрипнула дверь и знакомый мужской голос произнес:
— Анна, что ты делаешь?!! Егор, у тебя все нормально?
— Да, папа. Я сейчас спущусь.
— Пока оставайся там.
Вдруг тени испуганно разбежались по углам, тьма расступилась, выпуская ее из своих объятий, а противные звуки стихли. Она судорожно вздрогнула и увидела его. Он был там, у порога, — высокий и крепкий мужчина с волнистой и густой черной бородой. Он стоял неподвижно, напряженно и взирал настороженно — почему-то не на нее, а куда-то вниз.
— Мартин… — губы ее подрагивали, глаза стали влажными.
— Зачем тебе нож?
— Нож? Какой нож?
Она опустила взгляд и увидела свою худую руку, крепко сжимающую разделочный нож, с которого капала кровь. Холодные пальцы разжались, и нож гулко звякнул об пол.
— Мартин… я… — из ее глаз брызнули слезы и потекли ручьями по щекам.
А он подошел, привлек к себе и обнял ее крепко-крепко, словно боялся, что она исчезнет. Его теплая и тяжелая рука легла на ее голову и провела по волосам.
— Ну, тише, тише, — прошептал он ей на ухо очень ласково, как если бы успокаивал маленькую девочку. — Знаешь, возможно, нам действительно стоит обратиться к городскому психологу.
Так они и стояли в коридоре. Ее трясло, она рыдала у него на груди и все никак не могла успокоиться, а он продолжал шептать ей нежные слова и гладить по голове, запуская пальцы в волосы.
Глава 1. Инфа. Часть 3
Как и любое другое утро понедельника Виктор проводил в своем кабинете, расположенном на втором этаже высотки. Большинство его собратьев-психологов уже давно отказались от личных встреч и предпочитали виртуальные сеансы, тем самым избегая арендных издержек и обеспечивая личную безопасность от особо буйных клиентов. Но Виктор сразу смекнул, что если желает возвыситься над всеми — воспарить величественной птицей, то у него должна быть какая-нибудь фишка. И не прогадал.
Выяснилось, что, несмотря на тысячи лет эволюции, гомо сапиенсы все еще предпочитали реальные встречи виртуальным посиделкам. Пациентов, порой даже самых отъявленных психопатов, натуральное общение серьезно успокаивало, а это было залогом дальнейшего успешного лечения. Для особо безумных клиентов в столе лежал слипер; к счастью, пользоваться им еще не приходилось ни разу. Ну а месячная аренда — сущий пустяк, окупалась одним удаленным сеансом. Конечно, хотелось забраться повыше, к облакам, где посветлее, просторнее и дышится легче, но как тогда быть с теми, кто страдает акрофобией и клаустрофобией? Одному не понравится, что кабинет находится на верхних этажах, другого хватит удар от одной мысли очутиться в замкнутой коробке лифта. А так — ни одного клиента мимо. Сети расставлены широко, прямо перед косяком, плывущем строго по течению.
Виктор недвижно сидел за столом и удрученно смотрел на повисший перед глазами тонкий экран, на собственную страничку в Инвайте. Он любил свой уютный и темноватый кабинет, обставленный в ретро-стиле. Любил большое мягкое кресло, чье удобство непременно отмечал каждый пациент, оказавшийся в нем. Любил занавески цвета морской волны на единственном окне. Любил книжный шкаф с качественной голографической проекцией старых книг с пожелтевшими страницами: если не касаться, от реальных не отличишь. И, конечно, любил настоящий стол из красного дерева, на толстых, резных и чуть изогнутых ногах, с кучей ящичков и полированной поверхностью. Но то, что пестрело на экране, он совсем не любил. Ненавидел.
«ВИКТОР ШВАРЦ — ЛУЧШИЙ ПСИХОЛОГ в Лост Арке! Лечение инфомании, виаромании и других зависимостей. ЛИЧНЫЕ ВСТРЕЧИ и удаленные консультации. ВЫДАЧА НАПРАВЛЕНИЙ НА ШЭЛЛТЕРАПИЮ! Десять лет успешной работы. Постоянным клиентам скидки», — покачивались зеленые буквы на фоне большого пульсирующего розоватого мозга.
Ему решительно не нравилось новое оформление страницы. Ведь это по сути было его лицо… Да какое лицо — рожа, побитая и перекошенная рожа. Вот что это было. И о чем могла сказать эта розовая рожа в зеленых пятнах?.. Эти угловатые, прыгающие и слишком яркие буквы, этот огромный человеческий мозг, бьющийся, словно сердце. В лучах голографа и виаре смотрелось еще приемлемо, но на плоском экране… М-да. Полная безвкусица и нелепица. Любой прыщавый школьник из подручных средств сумел бы слепить страничку не хуже, не говоря уже о какой-нибудь нейросети.
Однако его страничкой занималось целое рекламно-дизайнерское агентство, совершенно безосновательно обладающее безукоризненной репутацией. Эту сомнительную фирму ему не раз рекомендовали друзья, и их АйДи теперь хотелось забанить навсегда при взгляде на обновленный дизайн страницы.
Подумать только, он отдал за этот зелено-розовый срам почти двадцать тысяч. И это он еще попросил удалить из оригинала дурацкий счастливый лайк и трех черных котиков, которые бездумно слонялись по странице, спали по углам, неуклюже карабкались на его имя и рекламные заголовки, а иногда даже мяукали.
«Котики! Все любят котиков! Женщины и дети их особенно обожают», — не соглашалась сотрудница по имени Бьюти, круглолицая девушка с улыбкой до ушей, омерзительно тонкими губами цвета бирюзы и метелкой сребристых косичек на голове, когда он потребовал убрать животных. «Монету тоже удалите, — настаивал он, наблюдая, как золотистый кругляш с изображением поднятого большого пальца вращается вокруг собственной оси внутри буквы „О“ его собственного имени. — Увидев ее, люди подумают, что меня интересуют только деньги». «Но, мистер Шварц, — возражала Бьюти, желая защитить бездарный труд своего агентства. — Это же счастливый лайк. Вы разве не…», «Удалите! — упорствовал он. — А почему цвет букв кислотно-зеленый? Не лучше ли выбрать более спокойный тон. Голубой или серый? Я все-таки не какой-нибудь проходимец, напичканный дармовыми инфоинжекторами по психологии, у меня степень и настоящий диплом. Понимаете?», «Мистер Шварц, — с умным видом говорила Бьюти, безжалостно игнорируя его аргументы и регалии. — Статистические сведения за последние три года говорят о том, что на самых популярных страницах преобладают ярко-зеленые, лаймовые и фисташковые тона». «Ну, хорошо, — соглашался он, не в силах перечить статистике. — А мозг? Где вы видели такой мозг?!» — возмущался он, начиная сомневаться в наличии этого самого мозга у всех сотрудников агентства. «Вы об анимации? — добродушно спрашивала девушка. — Последние исследования показали, что посещаемость страниц с анимацией на двадцать два процента превышает посещаемость страниц без анимации»…
Когда ему представили окончательный результат (правда, уже без котиков и счастливого лайка), он подумал, что его обыкновенно надули, а друзья и знакомые решили его банально разыграть. Конечно, он сразу потребовал вернуть плату, обвинив агентство в чистом надувательстве и угрожая пьюрами. Однако Бьюти, стоически перетерпев его нелицеприятные упреки, предложила сперва ему опробовать новую страничку в действии. А затем пообещала, что в случае, если количество просмотров, а, соответственно, и клиентов не увеличится в течение месяца, то так и быть — агентство вернет лайки.
Он согласился без колебаний, улыбнувшись ей на прощанье своей самой злой и коварной улыбкой — улыбкой инфомана, которому доверили стеречь банк данных и дали пароли от всех ячеек. Он-то знал, что лето в самом разгаре — мертвый сезон для специалистов его ремесла. Люди разлетаются по планетам и морям целыми стаями; в это время никто не хочет, чтобы у него в голове копался незнакомец, пусть даже с настоящим дипломом, пусть даже со степенью. Так что он нисколько не сомневался, что лайки ему вернут.
Но стряслось чудо: спустя всего лишь три дня число просмотров его странички утроилось, а количество желающих попасть к нему на прием возросло в полтора раза. И это произошло самым настоящим летом, которое сейчас безуспешно пыталось пробиться сквозь занавешенное окно его офиса жаркими лучами раскаленного солнца. После такого оглушительного успеха он даже подумывал о том, чтобы вернуть котиков и счастливый лайк. Однако решил их приберечь на черные дни в качестве секретного пси-оружия, потому что сейчас клиенты телки рекой, и менять что-либо не имело никакого смысла. Правда, он так и не сумел раскрыть секрет успеха обновленного дизайна страницы. И это обстоятельство задевало его как психолога, уязвляя профессиональную гордость.
Ему не хотелось думать о том, что он просто не поспевает за человечеством, за его желаниями, за развитием его психики. Что он в свои сорок лет просто уже морально устарел, как андроид, вышедший из моды, и его место на свалке, в цехе переработки, или куда там отправляют надоевших, сломанных или устаревших роботов. Он с огорчением представлял, что по Лост Арку уже разгуливают новые модели психологов — возможно, именно те малолетние выскочки, обколовшиеся инфоинжекторами и возомнившие себя настоящими специалистами. А на их тошнотворно-зеленых страничках мяукают сотни анимированных котиков и блестят золотые горы счастливых лайков. Это было бы несправедливо по отношению к нему. К зря потраченным годам его учебы. К прорве времени, спущенного на написание диссертации.
Другая версия резкого всплеска рейтинга страницы казалась совершенно фантастической, но нравилась ему куда больше, потому что позволяла сохранить достоинство перед нерешенной головоломкой и объяснить все одним простым словом «инфомагия». Какой-нибудь скрытый символ, незримый для глаз, но элементарно отпирающий человеческие сердца и влекущий глупых гомо сапиенсов на его новую страницу, как тупую прожорливую рыбу на брошенный корм. Давным-давно он где-то слышал о подобных невообразимых чудесах: гипнокоде, невидимых знаках, странным образом влияющих на подсознание, и инфопатах, способных повелевать потоками информации. Но и то, и другое, и третье не вышло за границы слухов и домыслов, оставшись всего лишь плодородной почвой для конспирологов и пустыми сказками для остальных.
Несмотря на неожиданно свалившийся коммерческий успех, Виктор все еще тосковал по прежней страничке, созданной по его заказу бесплатной нейросетью, а не целым агентством. На ней, в окружении шкафов, заставленных рядами толстых книг, старина Зигмунд Фрейд величественно сидел в огромном кожаном кресле, как мудрый король на троне, и задумчиво курил сигару, пуская жидкий анимированный дымок; пронзительные и хитрые глаза взирали на мир внимательно и с любопытством, словно бы говоря: «Ну что, дружок, каких чертиков и чертей ты прячешь в своем тихом омуте, внутри своей черепной коробки?». Нейросеть подобрала мягкие тона, оформив страничку в виде черно-белой фотографии, в точности уловив желания пользователя. А как страничка смотрелась в виаре!..
Продолжая морщиться от вида странички, Виктор ощутил боль в правой щеке. Она длилась мгновение, была вполне выносима и сразу стихла, оставшись незаметной даже для бдительного корешка. Это походило на быстрый укол тонкой иглой или комариный укус. Но никаких игл рядом с его лицом, понятное дело, находиться не могло, если только они вдруг не научились летать, а комары из-за регулярно бушующих инфоштормов остались лишь в Гринвуде.
Виктор потер щеку и смахнул страничку, меняя ее на зеркало.
Поделиться книгой: