Самый длинный день в году

— Уинстон, одной лицензии на пистолет-пулемет будет мало. Выпросите у Сталина что-то еще и соглашайтесь!

Гарт ушел от удовлетворенного Черчилля с предчувствием, что они совершили сейчас какую-то ошибку, может быть, и в еврейском вопросе. Но он понимал, как тяжело сейчас Британии, потерявшей костяк сухопутной армии из-за бездарности французского командования (да и наше было хорошо, для справедливости про себя отметил). Так что майор шел к себе в отдел раздумывая над последним вопросом, заданным премьер-министром.

— Бэззи, советы практически в открытую начинают нам помогать, причем в таких масштабах, что не заметить это невозможно. Почему?

Он заверил Черчилля, что это признак того, что Сталин твердо решил выступить против Гитлера, вот и провоцирует его начать войну. А на последовавший вопрос о сроках нападения СССР на Германию ответил, что скорее всего, СССР будет ждать нападения Германии из-за позиции США, которая будет помогать только государству-жертве, а не государству-агрессору. И посоветовал потомку славных герцогов Мальборо намекнуть советам, что мы можем гарантировать помощь США, хотя и придется для этого постараться. И все-таки, где же он был неправ?

* * *

Лондон, Бейкер-стрит. Управление Стратегических Операций. Тогда же.

Майор Гарт через двадцать минут входил в здание, арендованное для Управления Стратегических Операций на Бейкер-стрит. Его отдел фактически стал аналитическим аппендиксом УСО, официально будучи в его структуре, но подчиняясь при этом исключительно премьер-министру. Детище Хью Далтона, которое выросло из секции D, занимавшейся ротами спецназначения в Норвегии во время вторжения немцев, первоначально планировало партизанские действия в Британии на случай вторжения гуннов. Сейчас, когда угроза вторжения стала минимальной, УСО приняло для руководства к действию призыв Уинстона Черчилля: «А теперь подожгите Европу». Сейчас УСО руководил опытный разведчик, сэр Фрэнк Нельсон. В структуре организации, которую называли чаще всего «Ополчением с Бейкер-стрит», было два независимых отдела: MDA (отдел аналитики, которым руководил майор Гарт) и MDW (отдел вооружения и технических средств, которым руководил майор Миллис Джефферис). Вот, к майору Джефферису Гарт и направил свои стопы.

— Милли, доброе ли это утро? — с привычным шуточным приветствием обратился к коллеге начальник аналитического отдела. Обычно Миллис бурчал, ворчал и чем-то напоминал ослика Иа, героя детской книжки старины Милна. Но сегодня он пребывал в хорошем расположении духа.

— Привет, Бэззи! Сегодня утро как раз доброе!

— Никак тебе удалось испытать какую-то смертоносную штуку, и испытать удачно, не иначе!

— Тебя, майор не зря поставили на аналитику. Ты прав на все сто! Идем, покажу!

Это как раз совпадало с намерениями самого Гарта, так что очень быстро оба майора потопали в подвальное помещение дома, в котором был оборудован тир. Тут можно было испытать легкое стрелковое вооружение. А вот все, что солиднее и взрывательнее, испытывалось за городом, на специальном полигоне в районе Кингсвуда.

Подвал был великолепно изолирован, чтобы не пугать жителей Сити выстрелами, им и так было отчего пугаться. У стола лежало несколько пистолетов-пулеметов довольно необычного вида. Тонкий ствол прятался в дырчатом кожухе, металлическая коробка и чуть выгнутый дугой магазин, но больше всего обращал на себя внимание складывающийся металлический приклад. Гарту оружие сразу понравилось. Он покрутил его в руках, вставил, а потом отсоединил магазин, получилось легко и просто, сама машинка весила немного, и ложилась в руку как-то удобно. Поднял. Прицелился. Разложил приклад. Упор в плечо. Снова прицелился. Вроде бы хорошо.

— Можно, Милли?

— Попробуй!

Обычно майор Джефферис перед стрельбой вычитывал целую лекцию по особенностям того или иного оружия и мог вынести мозг любому нестойкому человеку, а тут он молчал, видимо, устроил испытание майору Гарту при испытании большевистского пистолета-пулемета. В том, что перед ним образец оружия Советов, Гарт уже не сомневался. В чем тут может быть загвоздка? Уводит ствол при длинной очереди вверх? Или нет? Не на того напали! — решил про себя Бэззил, перевел предохранитель из нижнего положения вверх, прицелился, нажал-отпустил… Короткая очередь прогрохотала в пустом помещении, ударив рикошетом звука по ушам. Пять патронов или четыре? В мишени были четыре дырки, довольно кучно, с перевесом в правый верхний угол. Сделал поправку. На этот раз удалось отсечь три выстрела. Отверстия образовались в центральном кругу, тоже довольно кучно. Отдача не сильная, умеренная. Теперь выпустил длинную очередь. Вот тут стало ясно — ствол задирает как раз вправо вверх.

— Очень неплохо, Милли, что это у тебя за игрушка?

— Бэззи! В «Магазине игрушек Черчилля»[3] все самое лучшее! — Джеффериса распирало от чувства удовлетворения.

— Это русский пистолет-пулемет Судаеффа, черт бы побрал эти русские имена! ППС. Штамповка и сварка. Прост и высокотехнологичен. Может производиться кустарным способом в небольших мастерских. Магазин на 35 патронов. Использует патроны 7,62 под их русский пистолет ТТ. Очень приличная кучность. Дистанции 100–200 и даже 300 метров — уверенное поражение целей, в принципе, до 800 метров можно вести огонь, но не настолько эффективен. Это оружие ближнего боя. Заметь, благодаря складывающемуся прикладу может использоваться десантниками, не надо выбрасывать баулы с винтовками и патронами. Неприхотлив. Надежен. Вот тут наш пистолет-пулемет. Он тоже прост и технологичен, но с надежностью у него проблемы. При почти одинаковой цене я не хочу терять парней из-за отказа оружия, Бэззи!

— А патрон?

— А что патрон? Мы переделали его под 7,65 Браунинг[4], результаты существенно не отличаются на дистанции до полусотни метров, дальше — хуже. Сегодня испытаем его переделку под 9 мм патрон парабеллум, в результатах я уверен, а мои ребята умеют работать быстро и качественно. Так что проблем с питанием у него не будет! Я пишу докладную, причем советую его не только для УСО и десантных частей, а для вооружения линейных частей, хотя бы 1 штуку на отделение — при опасной близости противника окажется кстати, да и для боев в условиях городской застройки будет хорош!

Чтобы как-то правильно закончить разговор с коллегой, Гарт поинтересовался, как идут разработки оружия для подводных диверсантов, удовлетворился обещанием дней через десять-двенадцать показать что-то интересное, после чего вернулся в свой отдел, где на столе его уже ждал доклад, составленный его аналитиком, молодым лейтенантом Робертом Уортом. Доклад назывался «Изменение политической линии СССР в свете разгона Третьего интернационала». Майор поморщился от названия, подчеркнул слово разгон, как неправильное, пусть подумает, как назвать доклад точнее, тем более именно в разгоне этой организации Бэззил уверен не был. Но именно на этот вопрос: что стоит за ликвидацией Коминтерна: глобальное изменение политической линии большевиков или тактические маневры, связанные с получением преференций перед неминуемой войной? Ну что же, Уорт хорошо оперировал фактами, данными разведки и открытыми источниками, интерпретируя их порой слишком смело и однозначно. Тем не менее, с основным выводом лейтенанта, Гарт был принципиально согласен: перед нами тактическая перестройка, стремление усыпить враждебность стран, которые должны стать союзниками в борьбе с Германией. То, что кадры Коминтерна куда-то исчезли, еще ни о чем не говорит: их могли репрессировать, могли сослать без суда и следствия к черту на кулички, а могли и спрятать, готовить для захвата власти в Европе. Он вызвал лейтенанта, вернул доклад с подчеркиванием тех мест, которые нуждались в исправлениях. Что и как надо исправлять майор не сообщал. Чай, в аналитическом отделе работает, должен догадаться, что от него хочет начальство. Иначе делать ему тут нечего. Но в лейтенанте Уорте Гарт был уверен. Как только принесет требуемое, майор добавит свои комментарии и можно будет отсылать документ премьер-министру.

[1] Бэзил Лидел Гарт в РИ был капитаном в отставке, тут Черчилль привлек его к работе в качестве военного эксперта. Наградив повышением в звании.

[2] 40тысячная группировка британцев на Крите стала результатом эвакуации британского контингента из Греции, из которых примерно 30 тысяч осели на Крите, остальные же направились в Египет. В марте там с войсками англичан было совсем грустно.

[3] «Магазин игрушек Черчилля» — это неофициальное название в РИ отдела УСО MD1 (тут MDW), занимающегося разработкой и испытанием оружия и оборудования для спецопераций.

[4] Интересно, что у патрона 7,65 мм Браунинг не было конкурентов — он был единственным достаточно мощным патроном к компактным самозарядным пистолетам, автоматика которых могла использовать принцип отдачи свободного затвора. Это сразу и определило его судьбу — он стал стандартным для большинства производителей оружия, а, следовательно, и производителей патронов. Под патрон 7,65 мм Браунинг выпущено и выпускается множество пистолетов, револьверов и, даже, малогабаритных пистолетов-пулемётов. (Журнал Калашников, 5/2002).

Глава 6

Глава шестая

Покушение

Москва. 2-я Миусская улица, 1/10. 3 марта 1941 года.

Этот роддом имени Н. К. Крупской раньше назывался роддомом Абрикосовой и был известен всей Москве. Агриппина Александровна Абрикосова (в девичестве Мусатова) родила своему мужу, Алексею Ивановичу Абрикосову, известному предпринимателю, 22 ребенка. Действительный статский советник, поставщик Двора его Императорского Величества, создатель концерна «Бабаевский» помог супруге еще при ее жизни создать небольшой родовспомагательный пункт. В 1901 году Агриппина Абрикосова умерла, завещав выделить 200 тысяч рублей (большие по тем временам деньги) на строительство роддома с бесплатным родовспоможением. Здание роддома достаточно быстро было построено, и в 1906-м году тут приняли первых рожениц. В 1918-м году роддом получил имя Надежды Константиновны Крупской, женщины, которая не смогла иметь детей и была ярой сторонницей права женщин на аборты. В послереволюционных годах этот дом остался одним из лучших родильных заведений города. Здание роддома находилось на пересечении 2-й Миусской и Александро-Невской улиц, мощное, толстостенное, трехэтажное капитальное здание, поражавшее своей основательностью, выстроенное в стиле австрийского модерна. Он располагался недалеко от Белорусского вокзала и Бутырского вала, рядом с Московским Химико-Технологическим институтом имени Д. И. Менделеева.

Я ехал к жене в служебном авто, которую сопровождала машина охраны с ребятами из ведомства Власика. Ну да, меня теперь охраняли как одного из ключевых фигур государства. Мелочь, раздражительно, что каждый твой шаг под тесной опекой, но в чем-то тешит самолюбие. С Садового кольца мы свернули на 4-ю Тверскую-Ямскую улицу, причем эскорт немного отстал, вот тогда все и случилось. Я не был готов к тому, что по машине начнут стрелять из автоматического оружия, но, когда раздались звуки выстрелов и начали лопаться стекла машины, прошитые пулями, как промокательная бумага, на автомате открыл дверцу и вывалился из авто, вытащил пистолет из кобуры и перебрался поближе к морде машины, где мое бренное тельце прикрыл массивный мотор. Водитель был убит, он меня, фактически, прикрыл своим телом. Огонь велся из доходного дома Калиновской, высокого пятиэтажного здания, со второго этажа, из двух окон по машине садили из пистолетов-пулеметов, скорее всего Шпагина, охранник, который был на заднем сидении, как-то сумел выбраться из машины и стрелял по одному окну из револьвера, аккуратно вывалившись из-за машины. Тут раздался хлесткий выстрел трехлинейки, черт! Наповал. Я понимал, что надо обозначить свою активность, иначе мне крышка, выскочат из окон и кранты! Где же кавалерия? Высунул руку и выстрелил куда-то в сторону пятиэтажного дома. Теперь передок машины дырявили не только пули от ППШ, но и винтовочные пули. Трехлинейка, да еще в снайперском исполнении, это очень плохо! Лично для меня! Достало уже всё, надо как-то ситуацию разрешить, пока меня не изрешетили. Одна пуля только проехалась по сапогу, еще две отрикошетили от мостовой совсем рядом, бензобак наверняка пробили! И тут неожиданно пришла помощь: человек в милицейской форме открыл огонь из револьвера. Вот только я почему-то решил, что он проходит по другому ведомству: слишком точно стрелял! Милицейский находился на стороне улицы, противоположной к дому, из которого велся огонь, стрелял он по снайперу, который находился на крыше дома, расстояние приличное ля револьвера, да еще если волнуешься, да еще когда вокруг полно народу и пули, как на фронте свистят! И ведь попал! Снайпер заткнулся, что-то с крыши свалилось, или кто-то? Не заметил. Ну да, мне повезло, что я вжался в машину и не отсвечивал, высовывал бы бошку, мне б ее быстро отстрелили. Я с сожалением подумал, что сейчас автоматчики перенесут на моего защитника свой огонь и парню (молодому парню, отметило сознание) конец. Но несколько секунд растерянности нападающих оказались решающими. Наконец-то появилась машина с ребятами Власика, которые быстро вывалились из нее и открыли массированный огонь по окнам дома Калиновской. Через минуту все было кончено, а еще через пару минут мне оказывали помощь, ничего опасного не было, ощупали под мой непрерывный мат, а еще через десять-пятнадцать минут я входил в здание роддома, в котором тоже было неспокойно. Что-то многовато сотрудников НКВД. Марго была встревожена, говорила мне о каком-то шуме и даже выстрелах в роддоме, я сначала подумал, что это она слышала выстрелы с Тверской-Ямской, но окно ее палаты выходило совсем в другую сторону. Жене о царапине не рассказывал. Она же сообщила, что ей лежать тут еще как минимум две недели. Я вытащил авоську с апельсинами, которые Маргарита очень любила. И тут похолодел: в одном из фруктов застряла пуля. Вот что значит отвлекся! Эх! Вытаскиваю этот апельсин, откладываю, типа себе, второй, без пули, вытаскиваю и чищу любимой женщине. Она тает от нежности. Почему-то все дамочки без исключения ведутся на внимание и заботу. А мне что? Мне приятно и нетрудно. И Марго начинает уничтожать сочные оранжевые дольки. А я свой фрукт прячу в карман и выхожу наружу.

— Алексей Иванович!

Так, этого товарища я видел в здании НКВД. Но это мне пока что ничего не говорит.

— Три-девять-шесть-один. — пароль на сегодня верный. Отвечаю:

— Семь-девять. Слушаю вас.

— Вам надо немедленно явится к Лаврентию Павловичу!

— Ясно.

— Машина ждет внизу.

— Что тут случилось? — вопрос в лоб. Вижу, что вопрос неприятен, но капитан НКВД раздумывает недолго, видно, решил, что ничего секретного не выдаст, я все равно это узнаю через несколько минут.

— Вашу жену пытались выкрасть. Попытка пресечена нашими сотрудниками. Удалось захватить шофера и одного из исполнителей. Два исполнителя ликвидированы. Думаю, подробности узнаете через полчаса максимум.

Я в ответ киваю головой и иду к ожидающей меня машине. И в голове у меня всего два вопроса: кто и зачем. И если кто хотел меня убрать я мог предположить, были тут зацепки, посмотрим, что мне сообщит Лаврентий Павлович, то зачем это было сделано было — вопрос был куда как сложнее и интереснее. А вопрос зачем надо было похищать жену вообще из области фантастических загадок: если меня решили устранить, то зачем брать Марго в заложники? Разве что страховка на случай неудачного покушения? Приманка, чтобы совершить повторное покушение? Или получить источник информации? Не понимаю, честное слово, не понимаю.

Сейчас из-за меня погибло два хороших человека: мой шофер, сержант Валера Петровский, и лейтенант Разведупра, мой телохранитель, Николай Пригов. И на душе у меня было скверно. Я понимал, что покушения неизбежны, потому что внутрипартийная борьба продолжалась. Появление около Сталина непонятной фигуры, молодого военного, за которым не стояло ни одной из серьезных внутрипартийных группировок было прямым вызовом тем партийным и советским функционерам, которые очень ревностно следили за окружением вождя. И странные смерти некоторых приближенных вождя, получавших слишком большое доверие со стороны Сталина говорят сами за себя. Вот и меня решили убрать. Но почему не яд, или как-то по-другому, тихо? Подобраться не могли? Вопросов оставалось намного больше чем ответов. Надеюсь, в кабинете товарища Берия какие-то вопросы получат ответы.

Пока ехали на Лубянку немного успокоился. Тут ведь какое дело: по идее я должен был птицей выскочить из-за машины и метким огнем подавить нападавших, захватив одного из них в плен и допросив на месте, применяя зверские приемы полевого допроса. Ну да, во-первых я не супермен, а обычный среднестатистический мужчина, в неплохой физической форме, которую стараюсь поддерживать. Вот только работа позволяла мне проводить не более получаса в тире — стрелять у меня получалось совсем неплохо, но до гениального стрелка мне было очень даже далеко. А утренняя зарядка и комплекс силовых упражнений с упором в рукопашный бой продолжительностью в сорок-сорок пять минут, конечно, способствует поддержанию физической формы, но мастера-рукопашника в таком режиме из меня не получится, хоть ты тресни. А на большее просто времени не оставалось, не отбирать же от трех с половиной часов сна — так и до нервного истощения недалеко. И никакие психологические тренинги не помогут. Хорошо быть супергероем, щелкнул в голове пальцами и перескочил в суперрежим берсеркера — бей, ломай, круши, вот только в куски человеческого дерьма не попади — поскользнешься и крышка тебе, супермену! Так что повезло мне, нечеловечески повезло! Понимаю, если бы снайпер засел в доме напротив — крышка мне была бы. Но кто, кто рискнул на такую отчаянную акцию в стиле бандитского Чикаго прямо в центре Москвы? Тут у меня просто голова пухла. Я не мог понять: если был тонкий расчёт, то на что? Или действовали такие отморозки, которым терять нечего? Таких найти можно! Но все равно, что-то у меня никак не складывается, нет данных для анализа, вот!

Когда я подошел к кабинету Лаврентия Павловича, оттуда выскочили два сотрудника, с мордами, похожими не на лица, а именно на морды свекольного цвета, только один был цвета красной свеклы, а второй — сахарной. Вот она, вегетатика, какие чудеса делает: от одного и того же пистона кто-то краснеет, а кто-то смертельно бледнеет, что-что, а мотивировать подчиненных товарищ Берия умеет виртуозно, я в курсе! Захожу, а товарищ нарком сам на переваренную свеклу цветом лица похож.

— Живой? — Буркнул в виде приветствия.

— Как видите, товарищ нарком…

— А… отставить тут мне… цел? — раздражение, гнев, облегчение…

— Зацепило немного, ерунда.

— Что думаешь?

— Что работали отморозки, но непрофессионалы. Если бы профи, вы бы меня навещали в морге. И на предупреждение это не похоже. Все серьезно было. Для точного анализа данных не хватает.

— Знаю, что не хватает. — цвет лица Лаврентия Павловича стал постепенно приходить в норму, вот только лысину покрыла испарина, которую он стал вытирать раз за разом клетчатым носовым платком.

— Лаврентий Павлович, честно… Вы меня вслепую играли? — задаю вопрос, может быть, не надо было, но что мне терять? Только что чуть было не потерял все, в смысле, жизнь. Оно, конечно, я сделал много, конечно, но информации с меня списывать еще и списывать, хотя и то, что уже выложил гарантирует серьезные успехи моей страны. Так что, чуток наглости напоследок мне хуже уже не сделает.

— Это моя ошибка, Алексей Иванович! Моя личная. Их надо было брать раньше. Я хотел выявить все связи. Всего были три группы. Между собой не связаны. Каждая имела свою задачу. Ты. Жена. Подстраховка. Твоя группа: три стрелка, водитель. Все ликвидированы. Группа захвата в роддоме: три боевика и водитель. Взяты водитель и один из боевиков. Подстраховка: водитель и два ликвидатора, один координатор — взяли всех, кроме координатора, тот предпочел принять яд.

— Я так понимаю, для разведок, даже английской это не по их возможностям. Могут только ушки торчать. Скорее, гуннов, чем наглов.

— Эээ! Давай без этих твоих словечек, да… скажи просто «лаймы», «бриты», опять, да? — Берия не смог сдержать раздражение.

— Извините, Лаврентий Павлович, задумался! Да, не каждый день тебя продырявить норовят, я как та заготовка в сверлильном станке, еле выкрутился… Если кто-то прячется за этим делом, то только немцы, и то в том случае, что догадались про смерть адмирала. Ничего другого на ум не приходит. А вот наши внутрипартийные разборки — это скорее всего. Думаю, ниточки идут в региональные парторганизации. Собрались на периферии старые большевики?

— Все хорошо. Вот только почему старые? И новые в том числе. Верные сталинцы, между прочим. Промедлил я, был уверен, что у них есть кто-то в моем ведомстве. Это моя ошибка! Их успели предупредить. Акцию перенесли на три дня вперед. Придется один полиграф ставить в моем ведомстве. Теперь будут его проходить каждый день… А… сам понимаешь, нереально, да, но вот проверки будут, что-то никак не могу вычистить ту нечисть, что в НКВД пролезла при Ежове и Ягоде… Людей не хватает! Кадровый вопрос!

И всесильный нарком витиевато выругался на родном языке. Если бы я его знал, может быть, покраснел, а так — ругается, чего уж там, я и сам сегодня матом крыл про себя… и себя, и их всех, и товарища Берию — неоднократно.

— Два подозреваемых. Только два. Обоих уже допрашивают. Я вечером буду все знать. Если это та крыса, про которую ты говорил, и которую не удалось вычислить…

Берия произнес две фамилии.

— Нет, эти погибли на фронте, один в Уманском котле, второй в Киевском, а наш неузнанный друг еще работал. Он затих только после покушения на товарища Сталина. Или взяли, или сумел оборвать все связи и залечь на дно.

— Хорошо. Если это не крыса, то крысёнок. Все равно раздавлю!

Я вышел из кабинета наркома все ещё пребывая в неведении, какая-то трухлявая версия исходила от Лаврентия Павловича, Станиславский на моем месте тоже бы не поверил. И тут только щелкнуло в голове, пазл начал складываться: как в Чикаго! А у нас так работала группа Сикейроса в той, иной реальности, из которой я прибыл: масса огня и никто не удосужился сделать контроль! Так работали те же испанские анархисты, когда разбирались со своими врагами! Испанцы… после гражданской войны кто-то осел у нас, могли и боевики, тогда что получается? Коминтерн? Оттуда ветер воет. Почему Берия скрывает? Или кого-то прошляпил, или имел санкцию от Самого, но упустил контроль… Если я прав — то Сталин еще скажет свое веское слово.

Машина остановилась у въезда в Кремль. Проверили документы. Я поднялся в кабинет человека, который был одной из самых важных фигур в Советском государстве. Николай Сидорович Власик сидел в своем кабинете, за большим столом, уставленным телефонами и заваленным какими-то журналами, одет был в гимнастерку без наград и знаков отличия, настроение его было ниже плинтуса. Мне казалось, что он уже немного принял на грудь, хотя слышал, что ему и поллитры, что слону дробина. Он посмотрел на меня из-под густых бровей, отложил карандаш, которым что-то подчеркивал в большом журнале.

— Здравия желаю, Николай Сидорович! — произнес, стараясь не выглядеть строевым придурком.

— Здоров будь! — мрачно произнес Власик. — Чего нужно?

Вытаскиваю бутылку водки, ставлю на стол.

— Ребят помянуть! Колю Пригова и Валеру Петровского. Светлая им память!

Самый главный охранник страны тяжело вздыхает, аккуратно закрывает журнал, заложив его тем же карандашом, вытаскивает стаканы, так же мрачно наблюдает, как я срываю с бутылки сургуч и наливаю примерно по треть стакана прозрачную жидкость.

Помянули.

— Достаточно!

Хозяин терпеть не может, когда подчиненные употребляют, если нет приказа или разрешения от самого. Понимаю.

— Николай Сидорович, если чем-то могу помочь семьям ребят, то…

— Эх ты, голова садовая! Таких хороших парней теряю! Сам все сделаю.

Я это знаю. Своих ребят Власик и отбирал сам, и занимался их делами, и страшно переживал, когда были потери, потому что считал, что они лучшие из лучших, вот и относился к ним как своим детям — самым лучшим и любимым. Мог наказать — строгий отец детей наказывает — любя! Но чужим в обиду не давал. Неожиданно Власик выпрямился и посмотрел мне в глаза — пристально и жестко.

— У Валеры семьи нет. Отец — чекист, погиб в двадцать втором в Туркестане, басмачи, а мать от тифа через два года, детдомовец он, семьей обзавестись не успел. А вот у Николая жена и дочка, еще одного ребенка ждут. Поедешь, сообщишь?

— Поеду. Сообщу… — с трудом выдавливаю из себя. Понимаю, что на меня взвалили эту ношу, а что делать? Этот человек спас мне жизнь. Должен.

Заехал на работу, но сконцентрироваться как следует, так и не смог. Понял, что и дальше не смогу. Собрался. Решил самые неотложные вопросы. Вызвал машину. Заехал к одному человеку, который мне был должен. А что вы думаете? Дел было невпроворот. Кому-то я помог. Не без того. Могу и обратиться, раз приспичило.

Семья Николая Осиповича Пригова жила в большом бараке на Шелепихе, недалеко от кладбища. Барак был еще дореволюционной постройки, принадлежал когда-то Трехгорной мануфактуре, расположенной на Пресне, которая граничила с Шелепихой, селом, ставшим фактически частью города. Грязно. Сыро. Тесные клетушки. Слышал, что Власик обещал поспособствовать с жильем после рождения второго ребенка. Маруся Кочергина, невысокая женщина с большим животом, да россыпью веснушек на круглом приятном лице, курносая, краснощекая, увидев меня, почувствовала беду и села на табуретку. Выслушала меня без слез. Понимаю, что держится, боится потревожить ребенка. А живот-то большой, месяц-второй до родов, не более! И слезы еще будут. И крики будут, и отчаяние придёт, все еще будет. Понимаю. Протягиваю бумажку.

— Что это? — Маруся сжимает бумажку, не смотрит, не читает ее.

— Аккуратнее, Маруся. Это ордер на вселение. Комната в коммунальной квартире на Пресне, недалеко от Трехгорки, вы ведь там работаете?

— Там… А как же Степа? Как… когда? — руки скрещены на коленях совершенно безвольно.

— Переселитесь после похорон. Вам помогут. И с похоронами тоже. Извините. Все, чем могу…

Дома я напился. Так напился, что и тренировки организма оказались бесполезными. Количество иногда бьет качество.

Глава 7

Глава седьмая

Прогноз (интерлюдия)

Берлин. 7 марта 1941 года.

Сорок пять лет — для мужчины это возраст расцвета. Есть уже достижения, организм еще работает, как часы, пусть не швейцарский хронометр, но и не гишпанская подделка, до заката вроде как далеко, а юношеская глупость и максимализм канули в бездну. Впрочем, Рудольф Иоганн Бамлер от юношеских прыщей и заморочек избавился давным-давно, это — опытный волк, который никогда никуда не спешит и очень аккуратно выслеживает добычу. Возглавляя контрразведку учишься терпению, правильно говорят, что если сидеть на берегу реки, то труп твоего врага рано или поздно проплывет перед носом. Покойный адмирал[1] не был врагом Бамлера, хотя и поспособствовал тому, чтобы из начальника контрразведки Рудольф опустился до командира полка. И в его опале, и в его последующем возвышении сыграла роль тесная связь с Гестапо и лично Гиммлером. Рудольф никогда не был уверен в лояльности адмирала и ему не нравилось окружение Канариса, которое постепенно занимало руководящие роли в Абвере. Удивительным было другое: почему-то Гиммлер протащил на должность начальника Абвера именно его, Бамлера, а не нынешнего начальника контрразведки Франца Эккарда фон Бентивиньи. А ведь Франц намного активнее копал под адмирала. Может быть, потому и не сел на это место, что не докопал? По сути, Канарису предъявить было нечего. Да, его окружение было не самым благонадежным, сам адмирал позволял себе слишком вольные высказывания и даже критику не только военного командования, но и всей верхушки рейха, даже самого фюрера. Но при этом свою работу делал более чем профессионально. Знал ли он про заговорщиков и роль Остера[2] в группе генерала Бека? Мог догадываться, но на связь с отставным генерал-полковником ничего не указывало. А то, что помог убраться за океан этому хасидскому раввину… Скорее всего, покойник пытался найти какие-то контакты, приобрести агента влияния там, за океаном. Сам Рудольф антисемитом не был. В принципе не был, вот на бытовом уровне, как-то да, общением с евреями брезговал. В любо случае, в то, что Канарис был убран британцами или французским сопротивлением, Бамлер не верил. Вот в то, что за этим убийством могли маячить фигурки из ведомства Гейдриха, поверить было возможно. Но доказательств не было никаких. И это нового шефа Абвера серьезным образом раздражало.

Документ, над которым работал Рудольф, потребовал от него не только серьезных аналитических способностей, но и политической гибкости: он вынужден был идти на поклон к Рейнхарду. Документ назывался просто «СССР», Бамлер еще раз посмотрел на него и сделал на первой же странице приписку: «Сделан при помощи и непосредственном участии группенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха». Ну и что, что теперь доклад превращается в совместную работу Абвера и РСХА? Тем более, что это была правда. Для Абвера резкий поворот сорокового года, когда СССР стал из союзника (партнера) или нейтральной страны врагом был неприятной неожиданностью. При том, что немцы имели неплохие связи с советами, Абвер целенаправленно не вел работу над разведкой стратегических и военных возможностей России, сначала потому что большевики сами от немцев ничего не скрывали. В конце двадцатых — начале тридцатых годов у немецких спецслужб были агенты влияния почти во всех властных структурах СССР, но чистки 1937–1939 годов, начавшиеся в рядах РККА и затронувшие всю страну, привели к тому, что под ее гребенку попали многие агенты (в том числе спящие) Абвера. С 1939 года разведслужбы Германии аккуратно пытались восстановить разведывательную сеть на территории СССР. Бамлеру удалось установить, что его предшественник сумел приобрести нескольких серьезных источников в верхах СССР, но, судя по всему, эти агенты перешли под крыло Гейдриха. Каким образом? Скорее всего, это дело рук Бентивиньи. В том, что этот упертый фанатик-нацист и ярый антисемит продолжает рыть теперь уже под него, Рудольф не сомневался ни на минуту. Но убирать начальника контрразведки не собирался, известный враг лучше неизвестного.

Гейдрих принял Рудольфа по первому же его звонку. Надо сказать, что из истории с адмиралом шеф РСХА сделал правильные выводы: Канарис претендовал на его дружбу и доверительные отношения, и использовал это во вред Рейху и Гейдриху, теперь отношения руководителей двух спецслужб оставались только деловым. Перевес сил был теперь на стороне СС. Гиммлер еще не смог переподчинить Абвер, встроить его в структуру СС, но работу в этом направлении вел неустанно. Генерал идиотом не был, поэтому с руководством СС предпочитал иметь хорошие отношения, в принципе, за это Канарис его и выкинул из Абвера в свое время. При руководстве Бамлера связи между этими двумя службами были более тесными. Рудольф сразу выложил Рейнхарду свою просьбу, признался, что знает об агентах Канариса, которые теперь работают на Гейдриха и на этих агентов не претендует, но от этого доклада во многом зависит принятие решения о начале войны с СССР. Попросил поделиться информацией. Сказал, что уверен в подготовке РСХА подобного же доклада. Он был уверен, что часть информации Гейдрих придержит, но частью мог и поделиться. Как ни странно, но на следующий день Бамлер получил довольно объемную папку с донесениями советских агентов. Экономика и состояние Красной армии и флота были там изложены более подробно[3]. Теперь работа была закончена. Шеф Абвера посмотрел на часы. Времени почти не оставалось. Сделал еще несколько пометок, исправил одну ошибку, которая все-таки пролезла в документ, сложил бумаги в папку и ровно в назначенное время входил в приемную Гейдриха.

Надо сказать, что высокий, крупный, с резкими немного отталкивающими чертами лица, римским горбатым носом и маской морального превосходства Рейнхардт Гейдрих был противоположностью потомственному военному аристократу Рудольфу Бамлеру, человеку среднего роста с приятными чертами лица, спокойным и очень внимательным взглядом. Надо сказать, что Канарис на фоне шефа РСХА вообще казался карикатурным карликом, Рудольф же как-то еще смотрелся.

Увидев документ, Гейдрих внимательно посмотрел на посетителя, задумался на несколько минут, взвешивая какие-то, ему оному понятные аргументы, после чего спросил:

— Скажите, генерал[4], в действительно считаете, что этот документ должен быть совместным докладом наших двух служб?

— Да. Этот доклад слишком важен, чтобы при его составлении какую-то роль играло соперничество наших организаций. Более того, противоречия в наших двух докладах могут быть неверно истолкованы военными и привести к ошибочным решениям. Наша задача в подаче непротиворечивой информации. Тем более, основная часть доклада строится на показаниях ваших агентов, так зачем мне нужно пожинать чьи-то лавры? (и получать чужие оплеухи если что), — добавил про себя Бамлер.

— Ну что же… давайте сделаем так, товарищ[5] генерал, послезавтра в 10–30 я жду вас здесь. Возможно, что-то добавлю, или захочу вычеркнуть, мы с вами вместе утрясем последние нюансы, ну а дальше — доклад пойдет наверх…

* * *

9-е марта 1941 года. Кабинет Гиммлера.

Из трех человек, расположившихся в кабинете рейхсфюрера СС только один — Рейнхард Гейдрих хоть как-то напоминал истинного арийца, сошедшего с плакатов министерства пропаганды. От Рудольфа Бамлера за версту несло потомственной военной косточкой саксонского разлива, а Генрих Гиммлер отчаянно напоминал провинциального бухгалтера привычной для бухгалтеров национальности. Но за лакированной и несколько слащавой внешностью рейхсфюрера СС скрывалась рассчетливая, хладнокровная сволочь, патологически ненавидящая евреев и увлекшаяся средневековым оккультизом. Не признававший Гитлера лидером в начале своей карьеры, Генрих прошел путь от недоверчиво пессимиста и соратника, убежденного в полезности Гитлера до его почитателя и верного пса. Но при этом руководитель СС был всегда себе на уме, укреплял свою собственную власть и сохранил стремление стать во главе Германии, как только для этого представится возможность. Он был убежденным сторонником окончательного решения еврейского вопроса путем физического уничтожения всех носителей иудаизма, просто потому что они имеют неправильную кровь, выступал против передачи СССР сотен тысяч евреев, прислушавшись только к мнению тех специалистов, которые говорили, что миллионы лишних ртов будут ослаблять большевистское государство. Сейчас Гиммлер терзал своих собеседников вопросами по докладу, который лежал у него на столе.