Пропуск в бездну: маршалы космоса

Утолив жажду, напоив лошадей и пополнив баклаги свежей водой, мужики продолжили свой путь. Мальчишка опять задремал.

Дорога покидала село и скучной лентой уходила куда-то вдаль, пока совсем не скрывалась за горизонтом.

Тщедушный возница-Архип, мужичонок в затасканном пиджачке, доставшемся видимо по наследству от отца, в красной, линялого цвета косоворотке, и на удивление в новеньком картузе на голове, с ленцой в голосе покрикивал на лошадей: – Ну чего плетётесь, ироды! Пошевеливай копытами!..

– Да не торопи ты их, Архип, – подал голос Лейб. – Таки мы не спешим. Пущай плетутся. Путь не близкий…

В чёрной жилетке поверх парусиновой рубахи, с жидкими волосиками, торчащие из под кипы, кряжистый, со скуластым лицом и мощным носом, вырвавшись из под неусыпного контроля супруги, Лейб на «воле» не совсем соответствовал привычному образу представителя своей национальности: худого, с поникшим от жизненных тягот взглядом, и вечно жалующегося на свою нелёгкую, еврейскую жизнь. По большому счёту, Лейб был умным человеком, но совершенно не практичным во всём за что брался, к тому же, надо прибавить ещё его ленивость. Но – это дома. Вне его, Гершель являл собой тип довольно жизнерадостного, не унывающего человека, как уже говорилось ранее, был этаким деревенским философом.

Подбив под голову узел с нехитрыми пожитками, и задрав ногу на ногу, Лейб мечтательно проговорил: – Раньше-то, Архип, оно как было?

– Как? – равнодушно спросил Архип.

– Вот именно! А теперича шо?

– Шо? – переспросил Архип.

– Вот и я бачу, шо?

На этом разговор себя исчерпал.

Чуть далее, на косогоре, за селом, торчала ветряная мельница. От самого села, вдоль дороги, и слева и справа, простиралась земля уже с пожухлой травой, на которой топталось стадо тощих коров.

Унылый, однообразный ландшафт утомлял. Посматривая изредка на дорогу, Архип сонно клевал носом.

Телега катилась по пыльной дороге, распространяя вокруг себя запахи недавно набитого в колёса вонючего дёгтя и лошадиного пота. К тому же, труженица-телега тарахтела и скрипела всем, чем и должна скрипеть и греметь старая, тяжёлая повозка.

– Ты, Архип слышал, как моя баба лаялась со мной, провожая мине с тобою в Крым? – подал голос Гершель. – Я имел ей всего-то пару слов – она мине десять, я опять – культурно же, ты мине знаешь, – слово, она – все двадцать! А сама же шо сморчок супротив меня, и каркает и каркает, как злобная ворона! Говорила же мама моя: «Лейб, не бери жену из более богатого дома, чем твой – лаяться будешь всю жизть». Таки нет, не послушал я маму.

– Да слышал, Лейб, ваш лай! Руфка твоя орала на всю улицу, что растоптал ты её красоту и молодость, бросил в яму нищеты, облохмотил и растерзал сердце. Дети голодные… Денег нет… Вечно вы ругаетесь…

– Как не ругаться Архипушка с такою бабою?.. Она сама с собой-то говорит, и то ссорится. Денег ей вечно не хватает. А не я ли корплю с иголкой цельными днями и по дворам хожу делать папиросы?.. Деньги небольшие, но верные. А Руфке всё мало. Выговаривает мине, мол, мы так бедны, что даже помои у нас чистые.

– Все они, бабы, одинаковы, из ребра нашего деланы! А гонору, гонору, куды там… – согласился Архип. – Спорить с ними – нерву тратить. Слухай, Лейб, а може, и права твоя Руфка. На кой хрен ты в Крым тащишься, да ещё хлопчика с собою тянешь? Думаешь, манна небесная тама? Прошлым годе я был в Крыму, в аккурат весной. Голодали тама, ой как голодали. Мрут и ваши – евреи, и татарва местная, и русские с хохлами, и немцы. Да, поди, и сейчас голодают. У нас-то получше было. Тилько вот банды житья не дают…

Архип почесал затылок, вздохнул, и продолжил.

– Некоторые из Крыма ужо возвращаются. Видать не сладко тама. Чем тебе в селе у нас плохо? Шил ты портки, да платья разные… Одесса, Херсон рядом, к тому же… Рынки… Какой-никакой, а гешефт имел.

– А я скажу тебе Архип пару слов за мой интерес. Плохо вы хохлы нас, таки, знаете. Мы богом избранная нация!

Архип обернулся. – О, как?!.. Избранные, едрён корень! А чё же, вас евреев, бог-то из Рая попёр к нам на Землю, а?.. Тама тепло, сытно, поди… Ну и жили бы всласть…

– А вот и не попёр, а направил, дабы вас дураков уму-разуму на Земле учить.

– Учитель, едрён пень, нашёлся?!.. А бедный, тады, чё?..

– Я не бедный, у мине просто денег нема.

– Если в доме нету денег, привяжите к заду веник… – тихо, чтобы не слышал Лейб, прошептал Архип.

– Ты Архип не поверишь, но мине всегда хватало и без денег. Так учил ещё мой папа. А ещё папа говорил: – Дети мои, – умейте дружить. На просьбы знакомых и друзей не говорите никому нет, пусть и не поможете, но зачем расстраивать людей…

Папа был умным человеком. Всегда поучал: друзей счастливых предпочитайте несчастным, богатых – бедным. Отказывайте просящему в займы с любезностью – тут корысть двойная, – и деньги сохраните и получите удовольствие посмеяться над тем, кто желал вас обмануть. И, ежели, проситель умный человек, он поймёт вас и станет ещё больше уважать за то, что вы сумели отказать ему с благопристойностью. Плут – кто берёт, глуп – кто даёт.

– Ты, едрён конь, брал у меня в долг? Значится, я – глуп? А ты – плут? – возмутился Архип.

– Таки же папа не тебя учил… К вам хохлам и кацапам наши еврейские правила не подходят, – успокоил друга Лейб.

– А у нас – славян, говорят: память о богатых погибает вместе с ними; память о верных друзьях, хучь и бедных – не исчезает, живёт долго.

– Може, у вас и так… Чего уж там… И я тебя помнить долго буду…

– Типун тебе на язык, – и Архип поспешно перекрестился три раза. Затем ехидно спросил: – А шо, вы и родным не даёте в долг?

– Папа говорил: родным же и домашним помогайте не только деньгами, но и потом, кровью, честью. Помогайте всем, что имеете, не жалея самой жизни для благополучия рода, ибо помните, – Гершель устало откинул голову, прикрыл глаза и назидательно, тоном человека повидавшего многое на своём веку, закончил свои нравоучения: – Гораздо большая слава и прибыль человеку делать благо своим, нежели чужим.

– Во-во! Своим!.. Зато честно сказано. Это у вас национальная забава – со всеми тилько языком дружить, и в дружбе лихву искать, – не то задал вопрос, не то констатировал Архип.

Лейб насупился. Не найдя нужных слов для возражения, он брякнул: – Зато мы родителей своих почитаем поболе вашего, побираться по деревням стариков не посылаем – честь семьи бережём.

– Да какое это бесчестье – традиция православная. Предки наши делали, предки предков не гнушались… Нашёл чем корить.

Лейб не ответил, но и не стал дальше выдавать тайны еврейского воспитания, а перевёл разговор на другую тему.

– Нешто забыл ты, Архип, неурожай пару лет назад, а? Да ишо большевицка продразверстка… Чтоб ей сдохнуть!.. Бачил, какой голод был тады? Кое-как выжили, а кто помогал? – евреи из заморских краин.

– Поди, не бесплатно…

– Евреи, Архип, як братья, и коль один брат не будет чувствовать жалости к другому, то кто же проявит то сочувствие? На кого мы – евреи, должны полагаться? На вас, что ли, голодранцев? Вы ж нас ненавидите, жидами обзываете…

– Скажешь тоже – ненавидим… – недовольно пробурчал Архип. – Жидами, говоришь, обзываем… Ну, обзываем, и шо – не со зла, поди. А шо с голодухи мёрли… Так не тилько ж вы, а все. А года те неурожайными были. Забыл? Все мёрли от голода, и татары, и русские, и евреи… Продразвёрстка?!.. Не бреши. Её ж отменили – продналог теперича. Коль излишки завелись – продавай государству, хто мешает?

– Излишки?!.. Откудова они появятся?.. Продналог?!.. Хрен-то редьки не слаще. И щас, шо – лучше? Нечего покласть в тарелку… – возразил Лейб Гершель. – Нет, вы мине, сосед, удивляете… А погромы и избиения евреев? Где защита?

– Так был же один ваш защитник – Мишка Япончик. В девятьсот пятом, кажись… Писали в газетах, в Одессе вас защищал, – позлорадствовал Архип.

– Таки я и говорю: евреи – братья! Этот Япончик – Мойша Винницкий, тогда ещё не шибко бандитствовал: слабых защищал. Да скурвился потом. А как не скурвиться… Голод… Разруха… Хохлы по углам шепчутся, мол, мы – евреи, виноваты во всём. А вы, «не жиды», – хохлы и прочие, каким местом думаете, кады церкви громите и стреляете священников? Чем вы лучше этого самого Япончика? Тилько Мойша пистолетом грабил, а большевички – декретами и комиссарами.

Архип пожал плечами, и промолчал.

– Ага, молчишь! А говоришь, зачем в Крым тащусь.

Но тут Архип не выдержал.

– А вы – рожи еврейские, едрён корень, в стороне были, чи шо? То ж сопатка-то в крови. Комиссарша ваша Роза Залкинд17 кровушки попила, поди, знатно. Голытьба наша первая записалася в комиссары и комитеты бедноты. Излишки-то зерна они выкапывали у нас – работящих мужиков, а вы – евреи, анонимы куды надо строчили, потому как, грамоте обучены поболе нас. Болтаешь, Лейб, чего не попадя… – раздражённо высказался Архип.

Затем помолчав, уже более миролюбиво, без злобы, добавил: – Мужик не должён выпихивать слова из себя, там, где на то надобности нету.

– Да что Роза?.. – вспылил Лейб. – Одна что ли?.. Как белых-то погнали, эти, как их – Мате Залка и Бела Кун, кажись, – венгры… Что творили в Крыму… – насупившись, выкрикнул Лейб. – Немцы в восемнадцатом того не делали. Жуть…

На что Архип философски пробурчал: – Власть совецка ишо не окрепла. Чё винить-то?.. Чё лаяться…

– Не имею сказать красиво, скажу по себе. Нема, Архип, здравого смысла у нас – человеков. Поступаем, як Бог на душу положит. А почему?.. Слаб человек и жаден до крови! Ему волю тилько дай… таки стоко наворотит?!.. Наследники веками разгребать будут. Вот ты, Архип, хучь не нашей крови, а ухи-то свои открой, да послухай. Говоришь, чё тащусь с малым дитёнком? Отвечу… Совецка власть теперича обещает нам – евреям, жисть новую дать, землицы в Крыму отписать. Поди, тыщу лет евреи прав не имели землёй владеть, всё ждали землю обетованную нам Всевышним. А тута Господь сподобил совецку власть и та дала таку возможность… Евреи поверили и ломанулися в Крым… Вот и меня позвали наши соседи в коммуну «Га-Мишмар18», говорят, недалече от Джанкоя. Я тебе так скажу. После кровавых банд в наших краях я, почитай, еду из последних. Многие-то в Палестину кады ещё уехали…

Архип обернулся и степенно, как человек бывалый, всё знающий, произнёс: – «Га-Мишмар»?.. Бывал там – знаю ту старую деревню. В трёх четырёх верстах от Кучук-Таганаша. Точно, там теперича живут евреи.

Он покачал головой и с сочувствием, добавил: – Однако, завидовать тебе Лейб, неча. Сиваш вокруг – гиблые места. Тама многие пыталися дело сладить… Ну, да коль землю дают, чё не попробовать! Побудешь, посмотришь, а не понравится, езжай подальше – под Евпаторию, найдёшь хутор Сукур-Кую, тама нынче поселилися евреи из житомерщины. Я им дёготь вожу.

– Как ты говоришь?.. Сёкур…

– Сукур-Кую… С татарского – «слепой колодец», «сухой колодец». Татары так называют колодцы, из которых ушла вода. Може и ты пригодишься тама. Портной же… Не понравится тама, езжай в коммуну «Хаклай», тож не далеко от Евпатории. Да их много теперича в Крыму этих колоний. Вы же их называете «кибуц». Только везде трудно тама. Это тебе не Кривое Озеро, где земля словно пух, и воды вдоволь.

И чтобы совсем не огорчать соседа, успокоил: – Своя земля – это хорошо!

Лейб Гершель кивнул, слегка приподнялся, и рукой показал куда-то вдаль. – Красота!.. Природа она ить её и творит. Чтобы в природе не делалось – всё на земле красиво. Вона её землицы сколько, пахай – не хочу. Супруга моя, Руфа, быстро разберётся где поселиться.

Затем, глядя на сына, блаженно пускавшего пузыри из носа, он убрал от его лица несколько соломинок, и с грустью произнёс: – Спи Сёмочка, спи. Таки в жисть новую едем, набирайся сил. Оправдай поверье еврейское: «Сыновья – наследие Бога»! И довольный собой, Лейб опять завалился на свой узел.

– И в правду, чё ж не ехать, коль землю нам бесплатно раздают? Кады такое было? Буду на своей землице пахать и ораву свою кормить. Хватит иголкой руки тыкать.

– Ой, насмешил, Лейб! Пахарь мне нашёлся! Что-то я не видел вашего брата с сохой на поле. Коль и будет вам дадена земля, вы же наймёте нас – мужиков русских и хохлов на ней работать. Шо руки у вас растут откудова им надо расти и башка варит почище нашего – то верно, не спорю. Ремёслами всякими владеете. Для вас что главное? – лихва! Вы, ой как деньги любите! А земля?!.. Где земля, а где вы – евреи. Вам же главное – продать, купить, и снова продать. А земля-матушка, она терпения требует, пота и мазолей. Тута Лейб, парою слов не отвертишься и златом шибко не разживёшься.

– А кто ж денег не любит? Ты, Архип, хучь и грамотный, поди, не зря в Одессе учился, покуда родитель твой жив был, сам-то куды навострился, не на рынок ли в Джанкой? Дёгтем и солью загрузишься, живностью малой, ещё чем… И продашь потом в Симферополе – чем не гешефт? – ленивым голосом уколол Архипа Лейб.

– Ты и зимой могёшь иглой тыкать и папироски набивать, а мне как?.. Я урожай-то собрал свой, продналог сдал, поди. Вот, теперича и время имею… – огрызнулся Архип.

Вскоре разговор опять на время затих. Монотонное тарахтение телеги и духота клонили мужиков ко сну. Но тут, колесо телеги наехало на невесть откуда взявшийся на дорогн камень. Телегу накренило, и задремавший было Архип, едва не вывалился из телеги. Он чертыхнулся и вожжами огрел своих кобыл. – Тпру! Куды прёте, окаянные? Ослепли, чи шо?!..

Правая лошадь, лениво повернула голову, и остановилась. Остановилась и левая. Телега встала.

– Шо, обиделись, – миролюбиво пробурчал Архип. – Ладно, не буду больше – двигайте, чё уж там.

Телега дёрнулась, и затарахтела дальше.

– А пахать-то, Лейб, чем будешь? Ты ж безлошадный! – не поворачиваясь в сторону товарища, как можно ехиднее произнёс Архип. – Али иголкой своей тыкать землю будешь?

И сам засмеялся, представив Лейба с иголкой на поле.

– Тёмный ты, Архип, хучь и грамотный. Газет не читаешь. А слышал про американские трахтора, а?.. Трахтор у меня будет. Им и пахать буду.

От такого бесстыжего вранья, Архип бросил вожжи и обернулся.

– Иди ты!.. Трахтор?!.. На рынке за портки купишь?

– Как же – за портки?!.. – обиженно пробурчал Лейб. – Братья наши по крови – американцы, нам помогают. «Джойнт» кредит на закупку трахторов, иль чего там, даёт. Поди, и не слыхал про таку организацию. А я слыхивал, сосед из Симферополя приезжал, рассказывал.

– Кредит – что за чертовщина? В долг, что ли?

– Вроде того…

– А чего же в долг? Аль так не можно помочь? Где ихнее милосердие?

Прежде чем ответить Гершель задумался. Затем наставительно произнёс: – Не след облагодетельствовать бедных и несчастных людей подачкой, какая бы она не была. Кто это вершит, ведёт себя не по нашим законам. Бедному человеку ты должён помочь, и не обидеть его, а блага свои передать в форме займа. И будет человек чувствовать себя не унижено. Тебе Архип того не понять.

– Говорил ужо, во всём вы – евреи, лихву ищете. А я бы не отказался и от подачки, да кто даст?

Словно что-то вспомнив, Архип вдруг задумался, затем произнёс: – Вот ты говоришь – трахтор! Пахать будешь… А спроси меня, Лейб, почему я так привязан к земле?

Архип обернулся на Лейба. Тот кивнул ему, мол, давай – говори.

– Да, потому, что и у меня был папа, и мой папа учил меня босиком по земле за плугом ходить, шоб ноги мои касалися энтой самой землички. Шоб я кажный камешек ноженьками ощущал, кажную калючку… И ел хлебушек, который выращивал собственными руками. Это словно младенец, сосущий молоко из материнской груди. Когда отец учил меня сеять, то прикладывал и мою ладонь к земле, шобы я ее почувствовал. Любовь к земле – это в крови, едрён корень, должна быть… В самой душе…

А трахтор, что?.. Между мужиком и землей есть расстояние, и нет потому родства близкого. Сумлеваюсь я, Лейб, что пахать вы, евреи, сами станете. Ой, как сумлеваюсь…

– Ну, не знаю, Архип, не знаю. А може я за трахтором босиком тож итить буду, – задумчиво произнёс Лейб. – А чё, привяжу вожжи куды надо, и дергать буду…

– Вот хохоту будет… Не смеши меня Лейб. Слухай, а что, правда, балакают, в Крыму евреям дозволят свою собственную страну иметь? А?!.. Врут, поди… В ваших же талмудах там разных написано, шо иудеям земля обещана только в Палестине. А тута – Крым?!..

– Ну, не знаю, как своё государство собственное, но, таки, ходют слухи. Мол, еврейскую волость в Крыму сделать. Чё и тащуся туды, – сразу став серьёзным, важно ответил он.

– А куды же из Крыма русских, хохлов, немчуру и татар девать? Особливо татар. Коль своё государство хотите, мусульмане – татарва, вам помеха будет. И их понять можно… Бог един, а пророки разные: у них – одни, у вас – другие. Как всем договориться? Поди, никак…

– Да уж… Без веры ни куды… – тяжело вздохнув, вставил Лейб.

– А ещё, татарам из Болгарии и Румынии дозволили с пожитками и семьями приезжать в Крым. Куды всех расталкивать?

– Дык, это… Нам, вроде, только северный край Крыма обещаются, – неуверенно произнёс Лейб. – А там, хто его знает… А куды татар?.. Так местов всем хватит, Крым большой! А религии… Разберёмся, Архип…

– Ихний мулла – муэдзин, на минарете своё орать будет, а тут церковь – наш поп с кадилом и колокольным перезвоном… А тама – синагога ваша – раввины. Смехота!..

Лейб не ответил. Нахмурившись, он замолчал. Видимо, слова Архипа о пророках, застали его врасплох. «А коль, правда: и синагога, и церковь, и минареты… Кошмар!..», – недоумевал он. Но поразмыслив, успокоился. «Так мы же – евреи, поди отдельно будем жить, в своих волостях… Фу… Любят эти хохлы проблемы создавать». И Гершель успокоился.

Архип обратил внимание на речи Лейба. И даже несколько удивился тому, как чистокровный еврей разговаривал с ним – украинцем. Говорил Лейб без еврейского акцента и своих привычных еврейских, точнее даже – одесских, слов и выражений.

«Все на русский язык переходят, когда что-то важное нужно сказать», – решил он. Но подначивать своего товарища не стал.

– Говоришь, местов в Крыму всем хватит?.. – Архип обернулся. Лейб лежал с блаженной улыбкой на лице. – Коль так, – миролюбиво произнёс Архип, – Пущай тады на воду ваш, как его…

– «Джойнт», – догадавшись о ком речь, подсказал Лейб.

– Во-во! Тама, куды ты прёшься, земля засушливая, целина почитай… Вода нужна, и много. Денежки пущай и выкладывает на колодцы, и тянут издалеча воду. А вода… Поди, видели с тобой на какой глубине водится. Иначе, на кой хрен трахтара вам?

И снова разговор затих. И бесконечная степь, и полуденное солнце, и тёплый осенний воздух опять убаюкал мужиков.

Но вот, натянув вожжи, Архип произнёс полусонным голосом: Тпру… Стойте милые. Давай, новопредставленный пахарь, доставай баклагу. Вона, тама – под сеном, в ногах. Пора и перекусить.

Вытащив охапку сена из телеги, Архип разложил его перед лошадьми. – И вы перекусите родимые, путь не близкий!