Помоги проекту - поделись книгой:
Предисловие и Глава 1
Я стоял на сцене Dorothy Chandler Pavilion, и смотрел на совсем не худенькую и не очень-то симпатичную, но чертовски талантливую и обаятельную американку средних лет, с улыбкой протягивающую мне микрофон. Мы с ней были достаточно близко знакомы. А как иначе — всё-таки, как-никак, она снималась в трёх моих фильмах. Так что она смотрела на меня вполне доброжелательно и, даже, поощряюще. Мол, давай, приятель, вперёд — ты добился своего и вознёсся на самую вершину мира. Покажи же ему как ты крут! Она даже не представляла, насколько точно угадала мои намерения… Я взял микрофон и оглянулся. Позади меня стояла целая толпа — Гай, Квентин, Анджелина, Бред, Кейт и старина Картрайт, который, как обычно, обильно потел и потому даже здесь, на сцене, старался исподтишка вытереть лицо и обширную лысину ставшим уже почти насквозь мокрым платком. Моя команда… Те, кто помог мне сделать самую крутую молодую студию Голливуда. Они были пока ещё очень молоды, но уже, без всякого сомнения — звёзды. Я тихонько вздохнул. Простите, ребята, но после того, как я скажу всё, что собираюсь, у вас начнётся очень тяжёлый период. И, возможно, кое-кто из вас не сможет пережить его без потерь. Без очень тяжёлых потерь… Да и ты, Вупи, тоже прости. После всего что я сейчас скажу, тебя вряд ли когда-нибудь ещё пригласят вести церемонию награждения «Оскаром». Но так надо!
Я сделал шаг вперёд и, с извиняющейся улыбкой взял микрофон из рук Вупи Голдберг. После чего повернулся к залу, наполненному тремя тысячами без сомнения самых красивых, ухоженных, роскошно одетых, богатых и невероятно успешных людей планеты Земли, за которыми в прямом эфире с жадностью наблюдало ещё несколько десятков миллионов человек, и поднёс его к губам…
Это утро началось вполне обычно. Я проснулся около шести часов и долго лежал, собираясь с силами для того, чтобы встать. Если тебе восемьдесят девять, то твой день, как правило, начинается с боли. Ноют суставы. Колет в боку. Позвоночник раздражённо напоминает о том, что ты лежал целых шесть часов. Да мало ли болячек успевает накопить организм к этому возрасту? Но я не жаловался. Всё равно ведь вариантов нет. Теломерная терапия сохраняет эффективность где-то до пятидесяти пяти, максимум шестидесяти лет, а появилась она когда мне как раз шестьдесят и стукнуло. Ну а более-менее приемлемой по цене стала вообще лет пятнадцать назад. Самый же дешевый курс «эмаосент-восстановления», которое, как говорят, является достаточно эффективным в любом возрасте, до сих пор стоил от десяти миллионов. Ну а таких денег не было не то, что у меня, но и у всей семьи в целом… Нет, идея «собрать папе/дедушке/прадедушке» у родных регулярно возникла, особенно у самых молодых представителей семьи — внуков и правнуков, но я её успешно блокировал. На курс они, может быть, и собрали бы, но точно при этом залезли в долги, которые потом долго очень отдавали. А у большинства ведь уже и свои семьи имеются. Ну или планируются в ближайшем будущем… Так что незачем ради такого старика как я в долги залезать. Им и так найдётся на что кредиты набирать. Дети, жильё, а там и собственная теломерная терапия на подходе. Первые-то курсы довольно дёшевы, а вот уже начиная с третьего цена начинает расти практически по экспоненте… Вследствие чего выбора у меня особенно не было — или живи и страдай, или умри. Умирать же пока не очень хотелось. Да и страдания были, по большей части, именно по утрам. То есть с момента как проснулся и до того, пока не сделал зарядку.
Полежав где-то минут пятнадцать, я решил, что пора прекращать маяться ерундой и пора вставать.
— Эхк… — ноги с кровати удалось скинуть с большим скрипом и слегка застонав.
— Уфпв… — захрустевший позвоночник выразил своё неудовольствие резкой болью, заставив меня замереть на несколько мгновений.
— Ы-ых, — подъём на ноги обошёлся уже легче, заставив лишь слегка охнуть и напрячь дрябловатые старческие мышцы. Боль же, сопроводившая это движение, на фоне двух предыдущих казалась почти незаметной.
Сделав шаг вперед, я выдохнул и остановился перед комодом, над которым висело довольно большое зеркало, после чего оглядел себя и повёл плечами. Да уж, красавчик… Седой всклокоченный со сна чубчик надо лбом, который из-за парочки солидных залысин казался куда большим, чем он был на самом деле, лицо, изрезанное морщинами будто грецкий орех, и дряблая кожа, густо покрытая пигментными пятнами. Я криво усмехнулся своему отражению и, глубоко вздохнув, наклонился вперед, положив ладони на комод.
Первые движения чжэнъяцзянь прошли со скрипом и хрустом. Но с каждым прогибом позвоночник гнулся всё легче и легче. Затем пошли цзяоча шуанлуньбэй, а после них — оба жаохуань. Сначала жаохуань даньби, а потом и жаохуань цзою. После махов руками я перешёл к ногам. Чжэнбаньтуй, цэятуй, хоуятуй… В оздоровительном ушу все базовые движения достаточно просты. Чуть более сложно правильно дышать. Ну да технику ти я вообще не использовал. Она применяется во время акробатических элементов или прыжков — а это явно не мой вариант. Мне достаточно просто на ногах стоять более-менее уверенно. Но и переходы от тоу к шэнь и уж тем более к цзю тоже не сахар. Чуть сбился — и всё. Эта песня хороша — начинай сначала. Что же касается всякой мистики типа ци — то я в это просто не верил. Энергии, силы — да чушь всё это… Нет, время от времени возникали некие странные ощущения, но я считал это либо результатом самовнушения (хоть я и считал это чушью, но ведь что телевизор, что интернет чуть не лопались от всяких разглагольствований на эту тему), либо просто итогом хорошей разминки. Кровь быстрее побежала и всякие хрящики, связки, суставы хорошенько размялись — вот и срабатывает этакий «эффект плацебо» …
По идее, можно было бы не заморачиваться этой модной восточной муйнёй, а делать какой-нибудь из обычных армейских комплексов вольных упражнений на шестнадцать счетов, но пять лет назад, когда умерла жена, и я свалился в депрессию, внук взял и оплатил мне занятия в секции у-шу. И не просто оплатил, а ещё и каждый день срывался с работы и лично отвозил меня на занятия, а потом забирал и привозил домой. Вот я как-то и привык. Да и внука не хотелось обижать… Впрочем, тогда меня пасли все. И дочь, которой нынче уже исполнилось шестьдесят один, и сын, которому стукнуло пятьдесят четыре, и внуки — все семеро, и, даже, старшие правнуки. Особенно Алёна. Прабабушкина любимица. Недаром её и назвали в честь прабабки… Правнучка вообще переехала ко мне и спала в соседней комнате. Даже на свиданья с мальчиками отсюда бегала… Уж больно по мне тогда ударила смерть жены. Всё-таки шестьдесят лет вместе — это не шутка!
Закончив с зарядкой, я выдвинул верхний ящик комода, на который опирался при выполнении упражнений, и, достав свежее полотенце, двинулся в душ. В хорошо размятом теле боли почти не чувствовалось. Так — редкие отголоски. Ну и суставы похрустывали…
Когда я вышел из душа, в квартире обнаружился гость. Вернее, гостья.
— Привет, дедуль, я на минутку! — Алёна чмокнула меня в щеку и тут же плюхнулась к компу. — Я тебе там омлетик сварганила пока ты мылся. Завтракай!
— Что у самого руки отсохли бы? — пробурчал я, направляясь на кухню. — Совсем что ли инвалид? — но на сердце всё равно потеплело. Внуки и правнуки регулярно забегали ко мне по утрам — проведать, спросить надо ли чего, сгонять в магазин, но завтраки мне делала только Алёна.
— Де-ед, — догнал его звонкий голосок правнучки, когда я уже вышел из комнаты, — а какой у тебя пароль на компе? Напомни, а…
— Ты же знаешь?! — удивился я.
— Да забыла уже! Он у тебя такой замороченный…
— И никакой не замороченный. Всего семь цифр. Это номера выигрыша американской лотереи…
— За которым никто не пришёл, — весело закончила за меня Алёна. — Это случилось в девяносто каком-то году. Помню-помню, ты мне рассказывал. Но сами цифры я забыла. И цифр точно не семь, а больше.
— Семь, — категорично заявил я. — Просто большая часть — двойные, — и без запинки продиктовал весь набор.
— Вошла! — весело крикнула правнучка, когда я отрезал первый кусок омлета. — И чего ты попроще что-нибудь не поставишь?
— Потому что чего попроще я могу забыть. А этот пароль у меня намертво в память вбит, — усмехнулся я. — Ещё с тех же девяностых, — а потом вздохнул. Ну да, когда я впервые прочитал о том казусе в какой-то жёлтой газетке, которых в девяностые выходило туева хуча, мне страстно захотелось, чтобы все эти выигранные кем-то миллионы взяли и свалились мне на голову. Вот так, внезапно… Я вообще в тот момент дико мечтал разбогатеть. И, поскольку никакой легальной или, хотя бы, реальной возможности сделать это у меня тогда не было, я мечтал о всяких невозможных случаях. Мол, иду вечером со службы, а тут из-за поворота вылетает «шестисотый» — а за ним погоня. Менты! Или там «джип», ну который «широкий». Конкуренты, то есть. Ну и перестрелка! И тут — раз, в преследуемом «шестисотом» открывается окно, из которого в кусты вылетает дипломат. А когда вся эта кавалькада скрывается вдали, я тихонько подбираюсь к дипломату, а там — опа, баксы! Сто тысяч! А может даже и сто пятьдесят… Большие суммы мне тогда представить было сложно. Да и вообще казалось, что и ста тысяч хватит на всё. Самая супер-пупер четырёхкомнатная квартира в нашем городке стоила тысяч шестьдесят. Машина… «Волга» стоила меньше десяти тысяч баксов. Лада «девятка» меньше семи. За схожую сумму можно было купить «Опель-рекорд» или «Форд-сьерру» лохматого года, которые уже начали появляться на просторах рассыпавшейся страны, а если чуток добавить — то и «Ауди-100» модели «крокодил». Ещё из иномарок у нас были в доступе подержанные «японцы», которые гоняли через всю страну с Дальнего востока по раздолбанным грунтовкам и «зимникам», да понтовые «шестисотые» и те же «широкие». Но последние стоили совсем уж конски и даже в мечтах в качестве кандидатов на собственный автомобиль мной тогда не рассматривались. Машина ценой в двухкомнатную квартиру — да нафиг такое счастье!
Ещё я тогда с жадностью читал истории о найденных кладах, о ценностях, изъятых у арестованных воров в законе и раскрытых шпионов. И не только читал — я завел себе блокнот, в который выписывал подобную информацию — где, что, сколько, как нашли. Как морок какой-то тогда охватил…
Впрочем, продолжалось это недолго. До «МММ». Ну, да, я тоже в это вляпался. Нет, потерял я по сравнению с большинством тех, кто влез в это дело, немного — долларов двести… Впрочем, это смотря с чем сравнивать. Тогда двести долларов примерно соответствовали полутора моим месячным зарплатам. А копил я их втайне от жены почти два года. Так что сами считайте — много это тогда было для меня или немного…
— Ну всё, дед, я побежала, чмоки! — звонкий голосок Алёны раздался из комнаты, когда я уже допивал чай.
— Беги уж, шебутная… — пробурчал я в ответ, но меня уже никто не услышал. В прихожей хлопнула дверь, и квартира снова погрузилась в утреннюю тишину.
Таблеток было шесть. Потому что была среда. Во вторник и пятницу мне надо было принимать по восемь. А в воскресенье всего три. Так что, закончив с завтраком, я вытащил из ящика упаковки с блистерами и аккуратно разложил таблетки на салфетке, поставив рядом полный стакан воды. После чего ухватил первую, синенькую, которая «от давления», и забросил её в рот, запив двумя глотками воды. Второй пошла «от сердца». Затем обычный аспирин, который я принимал «для разжижения крови». Нет, были и более продвинутые препараты, но стоили они раз в пятнадцать дороже, так что нафиг-нафиг… Ну а после пошли все остальные.
Покончив с таблетками, я минуту посидел, а потом встал, вернулся в комнату и занял кресло перед компом, нагретое убежавшей правнучкой. Эта стрекоза даже не закрыла открытые «окна». И чего это она тут смотрела? Перинатальные центры Москвы? Оп-па…
После появления «теломерной терапии» демографическая ситуация в мире в который раз радикально поменялась. Ну, как минимум, в наиболее развитой его части… Дело в том, что самым приемлемым возрастом для старта этой терапии считались двадцать пять лет. Тот есть тот момент, когда организм находиться на пике, но процессы естественного роста уже точно завершились. Потому что теломерная не только почти в два раза замедляла процессы старения организма, но и, параллельно, ещё точно так же замедляла и процессы его развития. Не все и не настолько же, но, скажем, процесс формирования мышечной массы точно замедлялся. Как и процесс формирования новой костной ткани. То есть тем же спортсменам и выздоравливающим приём этих препаратов был категорически противопоказан. И с беременностью дело обстояло точно так же — приём препаратов теломерной терапии во время беременности гарантировано проводил к недоразвитию плода… Всё это привело к тому, что, вопреки всем прежним тенденциям, «мамочки» резко помолодели. Большинство молодых женщин теперь предпочитало поскорее родить двоих-троих детей подряд, чтобы к двадцати пяти годам уже выполнить, так сказать, свой долг перед семьёй и природой и спокойно «сесть» на теломерную терапию. Чем плохо-то в пятьдесят пять лет, то есть в возрасте, когда эффективность теломерной терапии резко падает, а затраты на неё сильно возрастают, иметь организм, которому биологически только-только исполнилось сорок…
Так что всё было закономерно. Алёне уже двадцать, замуж выскочила полгода назад — самое время рожать. Но, всё равно — новость ошеломила. Я встревоженно нахмурился. А потом похлопал по карману рубашки и досадливо сморщился. Вот ведь растяпа — «валидол» на кухне забыл! На самом деле эти капсулы назывались как-то по-другому, куда боле заковыристо, но предназначались для того же самого, для чего и валидол. Вот я их так и называл. Стар уже всякие заковыристые слова запоминать… Потом перелистнул пару окон. Да уж, выросла девочка… а и хорошо! Жизнь продолжается, дети рождаются — чему тут печалиться-то? Я улыбнулся и, закрыв окна, открытые правнучкой, вывел на экран текст своей новой книжки.
Писателем я стал совершенно неожиданно для себя. Скажи мне кто году, эдак, в девяностом, что меня ждёт подобная стезя — я долго ржал бы и крутил пальцем у виска. Потому что всегда не любил писать. Ну вот совсем. Ненавидел практически. Преподаватели в военном училище регулярно гнобили меня за слишком скудные и куцые конспекты, а когда я выпустился и стал молодым взводным, то любой проверяющий, который прибывал на мои занятия с личным составом, непременно отмечал в замечаниях, что «план-конспект занятий недостаточно проработан». И вот на тебе такой поворот… А вот читать я любил с детства. Да что там любил… я просто глотал книги! Может оттуда всё и пошло. Ну, типа, не нашёл книгу, которую захотел прочитал — вот и пришлось написать её самому…
Проработав до полудня, я поднялся из-за стола и, со скрипом потянувшись, двинулся в прихожую. Одеваться. Каждый день, если на улице не было дождя или сильного ветра, у меня была двухчасовая прогулка в парке, расположенном неподалёку от дома, за время которой я должен был находить не менее шести километров. Пока жена была способна ходить — мы гуляли вместе. У нас даже были отработаны два основных маршрута, которые назывались: «вокруг озера» и «вокруг двух», а также дополнительный, «включающийся» после того, как пройдены основные. Он именовался «а давай ещё вокруг оврага кружок сделаем»? Но и после её
Первый, так сказать, «подход к снаряду» у меня случился ещё в школе. Начитавшись фантастики я взял, да и написал письмо братьям Стругацким. Так, мол, и так — хочу написать фантастический роман, сюжет такой-то. Если честно, писал, не надеясь на ответ. Ведь кто я — обычный школьник, а они — мэтры, гении, фигуры! Но, параллельно с этим, крутилась в голове потаённая мыслишка и о том, что я ох какой классный сюжет придумал. Так что может мэтры оценят и как напишут по нему книжку, на обложке которой, само собой, появятся не две, а три фамилии… Да, даже если и нет — всё равно, появится книжка, которую я хочу прочитать. Ну недаром же я её придумал! Ну ладно, не книжку, а тот сюжет, на основе которого её напишут…
Действительно оказалась немного другой. Мне ответили. Но письмо в руки я получил только через три месяца после того, как оно пришло. Эти три месяца мои мама с папой хранили письмо, мучаясь выбором — отдавать мне его или не отдавать. А ну как юному сынуле с неокрепшей психикой факт письма от столь знаменитых людей так врежет по мозгам, что они протекут? Но, потом, всё-таки, отдали. Письмо было от Бориса Натановича. Он по-доброму хвалил за задумку, советовал дерзать, но к работе отнестись серьёзно — сделать рисунки звездолётов, схемы планетных систем, нарисовать карту планеты, на которую прилетят космонавты… а ещё — заняться правописанием. Подучить правила, поработать над пунктуацией. Уж больно много ошибок наделал в письме будущий знаменитый писатель… Ответ и обрадовал, и разочаровал. Разочаровал тем, что вот не оценили мэтры и корифеи мой гениальный сюжет, не стали писать по нему книжку, то есть взяли и всю мою работу на меня же и скинули. И, поскольку, как уже упоминалось, писать я не любил — никакой книжки тогда не родилось. Хотя карту планеты и нарисовал. А также парочку звездолётов. Поскольку как раз в это же время заканчивал детскую художественную школу. Так что с рисованием у меня всё было более-менее. Не отлично, нет, а так — между тройкой и четвёркой. По меркам художественной школы, естественно… Хотя в общеобразовательной школе я учился как раз хорошо. Даже отлично. Вследствие чего являлся непременным участником всяческих общешкольных и городских олимпиад по физике и математике. А пару раз добирался и до республиканских…
Вернувшись с прогулки, я вытащил из холодильника одноразовые судки с готовой едой, которую, время от времени, заказывал в одной из служб доставки. Время от времени, потому что дети и внуки меня не забывали и регулярно подкидывали мне чего-нибудь вкусненького. Так что, по большей части, чего поесть из домашнего у меня почти всегда было. Ну а когда случались нестыковки — я вполне себе обходился службами доставки. Увы, сам я готовить не умел. Ничего. Даже извечно мужские блюда вроде шашлыка или ухи. В юности не сподобился, а потом с такой мастерицей как моя Алёнка учиться этому мне не было никакой необходимости…
После обеда работа пошла чуток поживее. Ну, дык, после прогулки-то… Мне вообще лучше всего думалось над сюжетом в движении. Это пошло ещё с военного училища. Про нашу «альма матер» шутили, что идти туда нужно только в случае, если хочешь научиться не только стрелять как ковбой, но и бегать как его лошадь. И, по большому счёту, были совершенно правы. Ежемесячно каждая курсантская рота уходила из училища на, минимум, два полевых выхода. Один из них — на стрельбище, располагавшееся в двадцати восьми километрах от училища, занимавшего комплекс зданий в самом центре Саратова, в паре кварталов от вокзала, напротив университета, первые постройки которого относились ещё к тридцатым годам прошлого столетия, а второй — в учебный центр, расстояние до которого составляло всего двадцать два километра. Причём, все три первых курса курсанты тихо материли учебный отдел, каковой исключительно по неизбывной тупости (ну а как иначе-то!) всегда планировал двухдневные выходы на стрельбище и трёхдневные в учебный центр на разные недели. Ведь дураку же ясно, что всё можно сделать за одну неделю. Ибо стрельбище и учебный центр располагались всего в шести с небольшим километрах друг от друга. То есть в понедельник можно было уйти в учебный центр, в среду вечером, после занятий, быстро добежать до стрельбища (шесть километров — это не слишком сложный марш-бросок длительностью не больше часа даже в полной выкладке), а в пятницу после обеда спокойненько выдвинуться обратно в училище… И только на четвёртом курсе, когда наш батальон прошёл через масштабные трёхдневные двусторонние учения, за время которых мы только маршами, без учёта разворачивания в боевые порядки и последующих учебных атак, а так же окапываний, ночных поисков и засад, отмахали сто пятьдесят восемь километров, после которых вернулись в расположение отнюдь не измученными и еле живыми, а вполне себе в полной готовности не только к бою, но и к увольнениям, до всех дошло почему нас ежемесячно так гоняли… Вот во время этих унылых ежемесячных маршей я и начал пересказывать ребятам из своего курсантского взвода книги, которые успел прочитать. А к концу второго курса прочитанные книги закончились, и я начал, так сказать, нести отсебятину. В начале четвёртого я в этом признался. Реакция оказалась вполне благожелательной:
— Да поняли мы уже всё давно. Ты не ссы — у тебя получается. Так что давай — неси свою пургу дальше!
Вот, похоже, именно тогда у меня и появилась привычка придумывать сюжет и эпизоды в движении…
Вечер прошёл скучно. Телевизор я разлюбил лет в пятьдесят. После того как окончательно разочаровался в Евроньюс. Наши новости я перестал смотреть лет за пять до этого. Интернет… да мне уже давно вообще мало что было интересно. Считая и фильмы, и игры, и блоги. Последние особенно не нравились. Благодаря тому, что при работе над книгами частенько приходилось буквально «по пояс» закапываться в ранее неизвестные сферы, я, годам к пятидесяти, стал весьма разносторонне образованным дилетантом. Да и попутешествовал мы в своё время довольно много. Сначала с семьёй, потому как я считал путешествия этаким дополнительным курсом образования для детей, а потом, когда они уже подросли и стали жить своей собственной жизнью, обзаведясь мужьями и жёнами, то вдвоём с моей Алёнушкой. Мы с ней вообще были большими любителями этого дела. Прокатиться на машине пять тысяч километров по Европе, посетив по пути полтора десятка городов в восьми странах? Да легко! Слава богу с деньгами у меня после того, как я начал писать, стало намного легче. Нет, на виллу с яхтой и «Bentley Bentayga» не накопил, но на жизнь и путешествия хватало. Во всяком случае тогда. Позже, болезнь жены изрядно проредила накопления, так что пришлось влезть в долги, которые я до сих пор потихоньку отдавал. Слава богу, есть друзья, которые сказали: «Отдашь — когда сможешь!» Но даже и при этом на жизнь хватало с запасом, и какую-нибудь бюджетную поездку, типа автобусного тура в Прагу или Будапешт я и теперь вполне мог себе позволить. Но после смерти моей любимой уже никуда особенно не тянуло. Тем более, что серия эпидемий начала двадцатых годов этого века заметно изменила правила поездок. И хотя системных ограничений типа виз у нас с Европой уже давно нет, более того, мы после всех тех кризисов и переформатирований, через которые прошёл Евросоюз в конце двадцатых уже как бы даже и сами давно та самая Европа, причём входим в её первый, то есть наиболее развитый и влиятельный слой, такого раздолья для путешествий как в десятые сейчас уже нет. Санитарные кордоны и санитарные патрули, кучи медицинских справок, дополнительные страховки — замучаешься готовиться. Так что путешествовать нынче стало уже не так удобно, как в те времена, когда мы с Алёнкой мотались по странам и городам на своей или арендованной машинах… Ну да вернёмся к теме, так вот — вследствие всего этого общий тезаурус у меня был довольно объемным. Ну и навыки работы с информацией имелись. То есть умел сопоставлять факты, выстраивать логические цепочки и перекрёстно перепроверять информацию. Вследствие чего подавляющее большинство популярных блогеров, существенная часть которых вещала под девизом: «Люди, а вот оно как на самом деле — а нам-то всё врали!», ничего кроме брезгливости у меня не вызывали. Как оно было на самом деле я знал лучше них, вследствие чего прекрасно понимал, что их блоги были переполнены тем же самым враньём не меньше, чем и официальные каналы. А у кого и больше… Ну а всякие там «распаковки», секреты домашних мастеров или упражнения для накачивания классных попок либо кулинарные премудрости, кухонные лайфхаки и всё такое прочее меня вообще никогда не интересовали. Нет, был период, когда я смотрел кое-каких тревел-блогеров, но и они быстро наскучили. Потому как они монтировали свои передачи, в основном, для тех, для кого все эти «дальние страны» были недоступной экзотикой. Для меня же они являлись воспоминаниями. То есть я, смотря их каналы, частенько вспоминал, что за углом вон того здания есть маленькая уютная таверна, где подают отличное мезе, а если пройти метров сто по набережной и перейти мостик — там будет великолепный военно-морской музей. Так что их ахи/охи/вздохи, насчёт того, как всё здесь ново, необычно и интересно, которыми были щедро сдобрены все эти репортажи, меня не привлекали, а раздражали.
Где-то в одиннадцать вечера мне пришлось вылезти из-за компа вследствие того, что у меня сильно разболелась голова. Держась за стеночку, я добрёл до кухни, залез в аптечку и сожрал горсть таблеток, после чего выбрался на балкон и просидел там около получаса прихлёбывая зелёный чай и ожидая пока они подействуют. Но боль всё не проходила. Некоторое время поколебавшись насчёт того — а не позвонить ли в «скорую» либо кому из детей или внуков, я решил, что не хрен никого беспокоить. Поздно, да и не первый раз такое случается — к утру пройдёт. Так что, допив чай, я встал и, осторожно, всё так же держась за стеночку, прошёл в ванную, где намочил полотенце, а затем доковылял до кровати и аккуратно лёг, положив на себе лоб этот компресс. После чего закрыл глаза. И умер.
1.
— Мальчик, мальчик, что с тобой?
Глаза не хотели открываться категорически. Да и вообще в теле чувствовалась сильная слабость. Плюс ко всему и голова, собака такая, всё ещё болела хоть вой.
— Мальчик… о господи! — звуки слышались тягуче и глухо, будто сквозь воду. — Эй! — сразу после этого возгласа послышался торопливый стук по дереву. — Эй, есть кто-нибудь! Тут ребенку плохо! У вас есть телефон? Надо срочно скорую!
Блин, и ребенку какому-то ещё плохо… И зачем стучать? Мобильника что ли нет? Поняв, что полежать в тишине всё равно не удастся, да и ребёнку следует помочь, я напрягся и открыл-таки глаза. Чёрт! Это где это я? Вокруг не было ничего похожего на мою квартиру. Вправо и влево простиралась узкая улочка, ярко освещённая жарким летним солнцем, а чуть впереди от неё отходил столь же узкий переулок. Если вспомнить, что вчера я гулял по парку, в котором даже к обеду лужи ещё стояли затянутыми тонким ледком, моё удивление было вполне понятным. Но-о-о… всё это было каким-то смутно знакомым. И даже родным. Однако, разобраться до конца мне не дали…
— Господи, мальчик, ты очнулся? Ну слава Богу! Как ты себя чувствуешь? Голова болит? — тут меня бесцеремонно завертели. И я этому никак не препятствовал. Потому что впал в ступор. Так мальчик — это я?!
— Да что с тобой? Голова не кружится? — в голосе бесцеремонно крутящей меня тетки появились раздражённые нотки. — Как тебя зовут?
— Не кьюжится, — пробормотал я на автомате. — Вома… — вот блин, я оказывается ещё и букву «р» не выговариваю. Это сколько же мне сейчас лет? Или не мне, а этому телу, в которое я попал. Но тогда меня точно зовут как-то по-другому. Блин, полжизни писал о попаданцах — и вот на тебе… Ох не спалиться бы!
— Говори где болит?
— Нигде, — я ответил с некоторым удивлением. Потому что голова внезапно прошла. От боли остались только слабые отголоски. Ну, типа тех, про которые ещё говорят «наболело». Да и вообще с каждой минутой я чувствовал себя всё лучше и лучше. То есть боль была последствием вселения сознания? Чёрт — ни хрена не понятно…
— А чего ж тогда ты на асфальте разлёгся? — раздражённые нотки в голосе тётки стало куда более явственными.
— Не знаю, — я пожал плечами, но затем на всякий случай выдал наскоро сляпанную, но, вроде как, непротиворечивую версию произошедшего: — Я шёл, а потом вот… упал.
— О, господи — тебя надо врачу показать! Ты где живёшь? Помнишь? — уф, с одним, похоже, справился — раздражённые нотки из голоса тётки исчезли. Идём дальше… Я огляделся. Блин! Это же улица Горького. Причём, не современная, а та старая, из детства. С редкими трёх и двухэтажными домами с одной стороны, и маленькими одноэтажными домиками с участком, с другой. В городе их почему-то называли «финскими», хотя, согласно городским легендам, строили их пленные немцы. В девяностые и начало нулевых эти домики были снесены, а на их месте были построены особняки и трёхэтажные дома на шесть-восемь квартир с гаражами на первом этаже. Но сейчас улица была точно такой, какой она мне помнилась из детства…
— Вон там! — я вытянул руку и показал тетке на один из трёхэтажных многоквартирных домов, тихо радуясь тому, что хоть с чем-то определился. Это был дом моих дедушки и бабушки, в котором я прожил вместе с ним с трёх и до восьми лет пока родители заканчивали институт в Арзамасе-16, а потом ещё отрабатывали обязательное распределение. Я их называл «дедуся» и «бабуся» и в первый класс пошёл под их фамилией. Вследствие чего народ, кто знал меня в первых трёх классах, потом ржал и дразнил меня шпионом. Потому что когда я учился во втором классе, вернулись мои папа с мамой, поэтому в четвёртый я пошёл уже под другой фамилией… Я с ностальгией вздохнул. Трёхэтажки были построены по роскошным сталинским проектам — с бомбоубежищами под ними, с кладовками в подвале на каждую квартиру, в которой хранилось всё — от запасов картошки и самодельной квашенной капусты на зиму и до велосипедов и рыболовных принадлежностей, с широкими лестницами и просторнейшими лестничными площадками. Потолки в квартирах были высотой три с половиной метра, а самая маленькая комната имела площадь в восемнадцати квадратов. А ещё там был длинный и широкий коридор по которому я в детстве гонял на трёхколёсном велосипеде… Вон этот дом, я до него почти дошёл!
— Так, пойдём, я отведу тебя домой.
Домой? Хм-м-м… Я оглянулся по сторонам. Так, белый день и, похоже, будний. Потому как вокруг довольно пустынно — то есть народ на работе. Вон и тетке, когда она стучала в калитку ближнего финского домика, никто не открыл… Тут я вздрогнул от пронзившего меня воспоминания. Оп-па, это ж, наверное, день, когда я ушёл из детсада! Был у меня в биографии такой случай. В самом начале моего пребывания в этом достойном учреждении. В сад меня отправили едва только мне исполнилось четыре года. В мае. А сейчас… ну, может, июнь. И вот в один из дней мне стало грустно, скучно, так что я взял, да и ушёл. Прям с площадки во время гуляния. Тем более, что от моего сада до подъезда дома моих дедуси и бабуси было всего-то метров триста пятьдесят. Ну если через дворы… Вот бабуся тогда удивилась! После чего быстренько оделась и отвела меня обратно. Весьма вовремя, кстати. Потому что воспитательницы уже по всем соседним дворам меня разыскивали в полной панике… Хм, а нужно ли мне в сей инцидент ещё и эту незнакомую тётку впутывать? Я бросил на неё оценивающий взгляд. М-мда-а, дама, судя по всему, весьма напористая. На хрен такое счастье! Я вскочил на ноги и, выпалив:
— Не надо — сам дойду! — рванул в сторону дома. Но не своего, а двух соседних, которые представляли из себя некий гибрид. Поскольку был построены по, так сказать, технологиям «финских», но при этом являлись двухэтажными и, м-м-м… несколько квартирными. Ибо, квартир в них было целых четыре. Маленьких и убогеньких. Я это знал, потому что в одной из таких жил мой приятель по детским играм Колька (двор-то у нас был один, вот в нём и познакомились), к которому я несколько раз заходил поиграть. Несколько раз, потому что приятельствовали мы с ним недолго. Сначала я переехал. Ну, когда приехали родители и забрали меня к себе в выделенную им семейную общагу. А потом и он. Когда тот дом расселили и снесли, выстроив на его месте огромную девятиэтажку индивидуального проекта с большим магазином на первом этаже, квартиры в котором, по большей части заняли «горкомовские» и «исполкомовские». Отчего в народе этот дом метко прозвали «Дворянское гнездо» …
— Стой! Стой! Да стой же… от, оглашенный! — тетка сначала весьма резво припустившая за мной, довольно быстро отстала. Ну с такими-то телесами… Впрочем, я тоже, отбежав подальше, затормозил и пошёл быстрым шагом. Да-а-а дыхалка у меня ни к чёрту. Какой тут бегать как лошадь ковбоя… Хотя смешно. Если я не ошибся в своих прикидках — мне сейчас только четыре года! Какие уж тут лошади — максимум пони, а то и вообще — зайчики…
Добравшись до своего двора, я оглянулся. Тётка стояла и, тяжело дыша, смотрела мне вслед. Увидев, что я оглянулся, она погрозила мне пальцем. Я остановился и, сложив руки перед грудью в жесте приветствующего буддиста, несколько картинно ей поклонился.
— Не волнуйтесь, я — в нолме! Всё холошо… и-и-и спасибо! — зачем обижать человека? Особенно если это тебе ничем не поможет. А вот навредить вполне способно. Может эта тётка тут часто ходит? В этом случае есть большая вероятность на неё наткнуться и получить на пустом месте скандал с наездом. Например, когда бабуся поведёт меня сад или, там, в часть на занятия по аккордеону. Интересно, а меня уже на них отдали? Ладно — это потом…
Тетка невольно улыбнулась и махнула рукой.
— Ладно уж, беги, артист!
Я ещё раз поклонился и лёгкой трусцой побежал в сторону двухэтажек. Обогнув их, я выглянул из-за угла и, убедившись, что тётка ушла, снова выбежал на улицу Горького и помчался в сторону детского сада. На сей раз бабусю тревожить не будем. Хотя, надо признать, что кто бы там меня сюда не отправил — момент он выбрал хороший. Никого близкого рядом — то есть некому просечь изменения в поведении в первые мгновения переноса. Хотя бы в первые мгновения… Ох-хо-хонюшки. Не спалиться бы.
На воспитательницу я наткнулся перед самыми воротами сада. Они как раз из них выбегала.
— Ромочка! — ахнула она, заметив меня. — Ты как, где, откуда?
— Гулял, — выдавил я после того как она схватила меня и прижала к себе.
— Как? Почему? У тебя всё нормально? Не ударился? Где болит?
— Налмально, — выдавил я. Блин, как же её зовут-то? Вот никаких предположений. Лицо вспомнилось, а имя — хрен!
— Ты почему ушёл с площадки? — воспитательница оторвала меня от себя и сердито нахмурила брови.
— Соскучился… — пробурчал я, опустив голову.
— Ох! — воспитательница окинула меня растерянным взглядом и присела на корточки, встревоженно уставившись на меня. Ну ещё бы — кто знает, что там в башке у малолетки? А ну как устроит истерику? В прошлый раз я запомнил её очень взрослой тётей, ну с высоты моих-то четырёх лет… а сейчас передо мной стояла совсем молодая девчонка. Вряд ли старше двадцати трёх. У неё, возможно, и своих-то детей ещё нет, а она тут с чужими как-то разбираться пытается.
— Ну-у-у, ты бы подошёл ко мне — мы бы что-нибудь придумали… — с явственно ощущаемым сомнением в голосе произнесла она. И действительно — что она могла придумать-то?
— А вы бы меня не пустили, — тихо ответил я.
— Ну-у-у… всё равно — уходить не следовало. Тем более так — никому не сказав. Знаешь как за тебя все переволновались?
— Я понимаю, — я тихо кивнул и опустил голову ещё ниже. — Поэтому и вейнулся. Подумал, понял, что вы волноваться будете, и вейнулся, — я поднял взгляд и уставился на воспитательницу максимально наивным взором. — А вы никому не скажете, что я уходил?
Воспитательница нахмурила брови, затем подумала и, рассмеявшись, кивнула.
— Ладно, так уж и быть — никому не расскажу, — после чего ловко поднялась на ноги и, потрепав меня по волосам, протянула руку. — Давай руку, бегун, и пойдём в группу…
В группе как раз заканчивался обед, после которого, насколько я мог припомнить, наступал тихий час. Войдя внутрь, я открыл шкафчик, к которому меня подвела воспитательница, и долго снимал сандалики и переодевал тапочки, искоса рассматривая уже приступивших к трапезе детей. Хм, интересно, а моё-то место где? Поскольку нянечка не расставляла еду на столах, а накладывала в подставленные детишками тарелки, которые они разбирали из горки, наваленной рядом с кастрюлей, угадать с этим было сложно.
— Нашли? — дежурно поинтересовалась нянечка, усмехаясь. — Ну ладно, бегун, давай, хватай тарелку и иди сюда. Проголодался, небось, набегавшись…
— Ха! Бегун! — заверещал тонким голосом пухлый мальчик за дальним столом- Ой не могу — бегун. Вот умойа! Ха-ха-ха…
Я зло сморщился. Вот откуда такие берутся? В любом коллективе обязательно найдётся какой-нибудь урод, которого хлебом не корми — но дай потоптаться на оступившимся. Или просто слабом. В любом! Даже таком сопливом.
— Тиша, перестань, — воспитательница сморщилась. Похоже, это жиртрест, у неё так же не пользуется особенно любовью. Учтём.
Взяв тарелку с гороховым супом, я уселся на свободное место подальше от этого «Тиши». Судя по тому, с каким удивлением на меня посмотрела девочка, сидевшая на соседнем стульчике, с местом я не угадал. Но парочка злобных взглядов, которые я весьма демонстративно бросил в сторону жиртреста, дали окружающим повод придумать себе объяснение моему занятию не своего места.
Обед закончился быстро.
— Так дети, — хлопнула в ладоши воспитательница. — Скажем спасибо Дарье Васильевне…
— Спа-си-бо, Дай-я, Ва-силь-ев-на! — тут же хором выдали полтора десятка детских глоток. Ну вот и узнал, как зовут нянечку. Ещё бы с воспитательницей разобраться.
— …а теперь быстренько сдвигаем столики и раскладываем постели. Быстро-быстро-быстро!
В группе поднялась толкотня и суматоха. Я чуть задержался, чтобы не влезать в толпу, образовавшуюся около нянечки, принимавшей грязные тарелки и стаканы из-под компота, и лишь когда рассосалось, поволок свою посуду на сдачу. Заодно и разобрался в том, что постели здесь оказались маленькими детским раскладушками, на которые раскатывались такие же маленькие матрасы, внутри которых были закатаны уже застеленные простынки с одеялком и небольшая подушечка. Ну прям кукольная. Впрочем, иного варианта кроме как раскладушки и не просматривалось. Если только матрасы прям на пол постелить, как в Америке. Ну да там детки и спят в одежде, и едят только то, что принесли с собой из дома…
На группу приходилась всего одна комната, причём не то чтобы больших размеров. А вот когда мои дети пошли в садик, у них уже таковых было две — спальня и игровая. И санузел. Здесь же туалет был в коридоре. Я дождался пока все разберут раскладушки, собираясь забрать последнюю, которая, по идее, как раз и должна была оказаться моей. Но, с подобными расчётами получился облом. Потому что в шкафу остались аж четыре раскладушки… Впрочем, подойдя вплотную, я разглядел-таки свою. Потому что в нишах над тремя другими сиротливо лежали одинокий скатанный матрас с подушкой без наволочки. И только над одной был виден полный комплект белья.
Установив раскладушку и раскатав матрас, я вышел в коридор и двинулся в сторону туалета. Уже выходя из группы, я бросил взгляд назад. Жиртреста не было видно. Ждёт меня в туалете? Отли-ично! Сейчас всё и порешаем.
«Тиша» меня действительно ждал. И не один. Рядом крутилась ещё парочка «шакалов». Ну или просто интересующихся.
— Гля, ебя, — мерзко захихикал он, стоило мне только появиться в двери. — Бегун! А-ха-ха-ха-ха… ыхек!
Последний возглас вырвался у него после того, как я молча подошёл к нему вплотную и, опустив руку, быстро зажал в кулак всё его невеликое хозяйство, сразу же стиснув его изо всех своих слабеньких сил. Жердяй мелко задрожал и тихо завыл.
— Ну? Чево не смеёшься-то? — я угрожающе надвинулся на него. — Ты давай, посмейся. И я тогда тебе твои яйца вообще отойву! Ну? Давай, смейся!
— Ы-ы-ы…
— Ну? Я жду, — прошипел я дергая его «хозяйство» из стороны в сторону.
— Ы-ы-ы…
— Ну чего ты — давай! А у меня йука уже устала пйосто дейжать. Я уже дёйнуть хочу!
Поделиться книгой: