Разорванная цепь

– А я проснулся голым ровно пол часа назад. Душ принять успел.

– Я чувствую… – это она первый раз с момента нашего знакомства включила иронию.

– Вот только голова раскалывается.

– У меня есть таблетки.

– Лучше пиво. – я мотаю головой, но стараюсь при этом не слишком сильно двигать плечами, боюсь, что голова может отвалиться.

– Все мужчины одинаковы. Я взяла сухое вино и немного красной рыбы. Сейчас будет весьма в тему.

Она достает штопор и откупоривает бутылку красного вина с такой легкостью, что просто диву даешься.

– Это легкое итальянское вино, пьется, как компотик, особенно после перепоя. Поверь… Проверено, стоит знак качества.

Я нахожу в себе силы только немного хмыкнуть в ответ, в принципе, это что-то вроде знака одобрения. Лина разливает вино по стаканам, что делать, если с посудой в этом месте немного напряжно. Выручил комплект одноразовой посуды, которую я прихватил в суперминимаркете, когда выбирался за продуктами. Она пьет, почти не глядя на меня, потом спрашивает:

– Ты помнишь, что ты мне говорил, когда мы уже хорошо выпили?

Я выпиваю, ничего не понимая. Эти китайские ребусы женской логики не на мою бедную голову, тем более, не на мою голову непосредственно после перепоя, в ответ могу только пожать плечами.

– Понятно. – она все еще о чем-то думает, как будто сомневается в чем-то.

– А что? – выдавливаю из себя, вроде бы становится легче. Но не настолько, чтобы ощущать себя дееспособным человеком.

– Так, ничего, не имеет никакого значения. Следовательно, не помнишь?

– Не-а, точно… не помню… Ни бум-бум…

– Господи! Мужчины! Ни бум-бум не соображают! Помнить или не помнить бум-бум или не бум-бум невозможно, уловил?

Я подхожу к ней сзади и обнимаю за плечи, Лина вздрагивает. Не имеет значения, какой там был бумубум, или не было его вовсе. Имело значение, что она была тут, рядом со мной, и что я чувствовал запах ее волос, перемешанный с дорожной пылью, и запах ее тела, к которому примешивался острый резкий запах чего-то горелого, вроде бы жженой резины. Она почувствовала, как мои руки все крепче сжимали ее плечи. Лина чуть откинула волосы, так что уткнулась в мою голову, потом скинула плащ, почувствовав, как мои руки заскользили по одежде. Тут я понял, что это был за странный запах – она была в латексном комбинезоне ярко-красного цвета, в самых интимных местах комбинезон был неприлично открыт. Все для максимального удобства, но мне сейчас не до удобств ее комбинезона, мне даже не до головной боли, теперь я могу все! Легкое итальянское вино возвращает мне такую свободу мыслей и движений, что я действительно начинаю чувствовать себя всемогущим. Она прижимается ко мне доверчиво, устало, но она хочет, я чувствую, что она хочет любви и боится признаться в этом, нет не мне, при чем тут я? Она боится признаться себе самой.

Поднимаю ее на руки и несу на нетронутую кровать, Лина обнимает меня за шею, глупо, доверчиво, как девчонка, и я чувствую, что должен взять ее, взять немедленно, сейчас, что отступление будет признано самым позорным поражением всей моей жизни.

Ладно… чего тут вспоминать, пора пойти, только не ошибиться бы дверью, принять душ – в моем положении уже верх блаженства.

Странно, как опасность обостряет все чувства! Принять душ – что в этом особенного, но ощущение, нет осознание того, что этот прием душа может оказаться последним, делает ожидание мытья чем-то особенным. Ха! Как странно устроен человек, даже в самом плохом он ищет что-то хорошее.

Все-таки нацепил этот дурацкий ошейник. А что делать? Маскировка, иду. Все пока тихо. Захожу в душевую и начинаю быстро отмываться, соскребая с тела трехдневную грязь. Говорят, преследуемые делают фатальные ошибки именно на третий день – накапливается усталость, появляется депрессия, безразличие к своей судьбе. На этом фоне у человека опускаются руки, он перестает контролировать ситуацию, и тогда его проще всего достать. Сегодня у меня как раз такой день, и я уже несколько раз терял контроль над ситуацией, пусть и ненадолго. Поэтому тру себя так яростно, стараясь стереть из памяти даже намеки на то, что меня сегодня посещали уныние, безразличие и упадочные настроения. Сквозь шум воды внезапно осознаю, что уже в душевой не один – тут шесть кабин и ни в одной нет перегородок, только небольшие боковушки из прозрачного пластика. Как раз намылил голову, а шум воды раздается откуда-то слева. Протираю кое-как глаза – так и есть, это в душевой появился кто-то еще, судя по фигуре – девушка. Тело делает разворот, несомненно, это девушка, она нисколько не стесняется, следовательно, из постоянных клиентов. Вода струится по ее круглому симпатичному личику, стекая струйками по бело-желтым волосам, ох, уж эти ухищрения современного красительного искусства, попробуй, разбери, какие волосы подарила этой девушке мать-Природа. Она рассматривает меня тоже без особого стеснения. Это тоже тут в пределах обычной нормы общения, главное при этом не задавать лишних вопросов и не сунуть свой нос туда, где его могут прищемить. Она моется достаточно быстро, движения ее рациональны и энергичны, выключает воду и тут же стает под фен, потряхивая волосами. Я тоже подхожу к другому фену – ходить мокрыми тут не принято, после душа считается хорошим тоном полностью осушить тело, ну… разве только Игра не требует особой мокроты. Вытираюсь и подставляю тело под струи горячего воздуха, и тут слышу:

– Помогите мне. Пожалуйста.

Это в таких местах редкая просьба, более того, непристойная. Ах, нет, не то… Все в порядке, девушка натягивает на себя что-то вроде оболочки: ярко-белый латекс переливается, отражая свет ламп, я вижу, что у нее большие глаза, короткая стрижка, большие серые глаза и пирсинг почти во всех возможных точках тела. Я бы назвал ее не столь красивой, сколько симпатичной, тем более, что и фигурка у нее не слишком-то, но все же, латексная оболочка и высокий каблук должны исправить все дело. Она показывает на спину – не смогла справиться с молнией, понимаю, как раз такая точка спины, что достать рукой сложно. Молния поддается моим усилиям не сразу, но вот чувствую, как раздается легкий, почти неслышный скрип и застежка быстро и легко скользит вверх. Теперь все в порядке, девушка кивает головой, поправляет одежду, застегивает одну за другой молнии в самых интимных местах, затем натягивает латексный же шлем-противогаз того же белого цвета с огромными консервами очков, так что исчезает в нем полностью. Был человек – стало привидение.

– Спасибо…

Она бубнит уже сквозь шлем, так что голос ее, молодой и звонкий, раздается с глухим металлическим оттенком, как будто она говорит со дна большой консервной банки.

– Ты очень милый…

Понимаю, что она хихикает, но не совсем понимаю почему, хватаю направление ее взгляда, наверное, я возбудился, сам того не подозревая. Смотрю вниз, так оно и есть, а девица уже гордо шествует на выход из душевой, что же, мне тоже пора последовать ее заразительному примеру.

Я возвращаюсь в свою комнатку. Гроб, обитый дорогим черным бархатом, стоит на месте, а что с ним может произойти? Сумка с вещами тоже на месте, а что они могут в ней найти? Ничего ценного, даже если найдут меня. Все свое ношу с собой, ага, это почти что про меня.

Ладно, сколько можно оттягивать этот момент? Залажу в гроб, устраиваюсь, насколько могу удобно, придвигаю крышку. Нет, на спине лежать как-то не хочется, и руки почему-то сами по себе складываются на животе, неприятное ощущение. Поворачиваюсь на бок, чуть задевая крышку, все-таки оставил небольшую щелку, это хорошо. Конечно, спать тут будет удобно – ни стружек тебе, ни дешевой ткани, в гробу устлана нормальная постель. Да все равно… а чего кочевряжиться? В моем положении надо привыкать… Кто знает, что со мной случится дальше, и удостоюсь ли я даже такого пристанища? А если бетонный якорь? Отбрасываю грустные мысли в который раз за сегодняшний день, и сразу же проваливаюсь в сон, как в бездонную пропасть.

Глава восемнадцатая

Сны в интересном положении

Москва. Шоссе Энтузиастов, 88. 28–29 марта 2010 года.

И вот лежу я в гробу, и снится мне…

Я, вообще-то должен был рассказать вам о том, как тут, в столице, шел мой бизнес, и как я попал в передрягу. Но ничего похожего мне не снилось, а вот история наших отношений с Линой почти вся прошла перед моими глазами, интересно знать, почему?

Первым был момент нашего первого секса. Она, покрытая томной испариной, уставшая, уткнулась мне в плечо, готовая разрыдаться почему-то, а я глажу ее волосы. В ней есть что-то неестественное, как будто она пришла с другой планеты. Я не помню, было ли все так, в конце-то концов, это мой сон и все в нем может быть не отражением истины в зеркале, а всего лишь моим переосмыслением того, что происходило на самом деле. В таком случае зеркало оказывается кривоватым, во сне все не на самом деле, а все взаправду, так, как ты себе это представляешь. В несонной жизни мы постоянно лжем: себе, окружающим, незнакомым людям, Богу. Богу тоже лжем, не договариваем, не каемся искренне, не осознавая, что в наших мелких и глупых ухищрениях нет никакого смысла. На что мы надеемся? На то, что Бог глух, слеп, и ему нет до нас никакого дела? А вот сон – это совсем другое, сон – эта правда, и правда настолько порой болезненная, что мы называем ее только лишь сном.

Она устала, но пот катится и с меня потоками. Вот капелька падает ей на живот. Она как будто просыпается.

– Ну что?… Ты слезешь?

– Подумаю. Мне в тебе понравилось…

– Дай мне отдохнуть…

– Отдых?

– Поспать… Я очень устала… Потом продолжим… Ну?…

А что делать после такой просьбы? Я медленно опускаюсь на постель рядом с нею. Теперь могу любоваться ее телом во всей его ослепительной наготе. Интересно, когда я ее сюда нес, она была вся закована в латекс, как же получилось, что она теперь лежит нагая, как кусок мыла без упаковки? Все-таки сны умеют приятно удивлять в том числе.

У нее действительно божественная фигура. Удивляюсь… Она могла бы быть супермоделью, даже в свой возраст! Да, несомненно, все данные на лицо! Возраст выдают только кисти рук, шея просто превосходная, она выглядит намного моложе, примерно одного со мной возраста. Вообще-то она относится к тому типу женщин, которые возраста не имеют, а имеют природную красоту. И даже в семьдесят лет она будет восхищать. Такой уж у нее тип фигуры, лица, кожи, в конце-концов. Кстати, самые длинные ноги, которые были в моих руках… нет, скажу определенно, что женские ножки для меня особый пунктик, не объект фетишистского самоудовлетворения, а именно пунктик. Если у женщины ножки кривоваты, то ничего не получится, вот, совершенно не понимаю Сашку Пушкина, как так, писать: «у дамы Керны ноги скверны» и все равно лезть к ней в постель? Извините, я на такое не способен. У Лины настолько изящная стопа, с тонкими пальцами, чуть изломанными от постоянного хождения на высоких каблуках, точно такие же длинные изящные руки. При этом Лину нельзя назвать худышкой, у нее очень гармоничная фигура с тонкой талией и точными, роденовскими пропорциями тела. Пожалуй, только ножки чуть длиннее, чем принято в классической трактовке, но это весьма вписывается в современные стандарты неземной красоты.

– Разве я садист, чтобы не давать женщине спать?

Поняв двусмысленность произнесенной только что фразы, начинаю смеяться. Лина смотрит на меня немного обиженно, она действительно очень хочет спать.

– Все… успокоился. Спи.

Она красиво вытягивается, неожиданно зевает, ничуть не стесняясь, еще больше при этом напоминает изящную кошку сиамской породы. Потом нежно сворачивается по-кошачьи калачиком, устраивается у меня на левом плече, успевает еще что-то промурлыкать, пытаясь узнать, или не отдавит плечо, на что я молчу и улыбаюсь. Еще через мгновение она спит. В комнате тепло, она даже не пытается натянуть на себя простыню, но мне тогда было не до того, чтобы любоваться изгибами ее нежного тела, отнюдь. Я пытался проанализировать, что я испытываю при этом и ничего толкового придумать не мог. Я не думал, что это любовь, я не думал, что это чувство привязанности – еще не успел к ней привязаться, но я чувствовал, что нашел что-то свое, что-то дорогое мне до самых что ни на есть чертиков.

Это было уже на третий день. Она пришла с работы, кинулась в душ, потом появилась в комнате в ослепительной своей наготе. Я набросился на нее, как зверь, как альфа-самец, изголодавшийся альфа-самец опрокидывает самку и достигает немедленного успеха. Правда, успех стоило растянуть, и о немедленности дело не шло. Я был то немного груб, то предельно нежен, то совершенно энергичен, то показывал небольшую утомленность этой бесконечной игрой, она же раскрылась настолько неожиданно, позволила себе расслабиться, перестала что-то играть и стала сама собой, я впервые почувствовал это, почувствовал по тому, как доверчиво она закрывала глаза, как искренне отдавалась своим чувствам, как перестала что-то изображать, это легко ощутить, только если есть хоть какой-то опыт в жизни и в сексе.

– Что с тобой было? – спрашиваю ее, когда приношу стакан воды. После секса Лина всегда хочет пить.

– В смысле? – Лина пьет воду жадно, быстро, крупными глотками. Отрывается от стакана и смотрит на меня.

– Ну, ты сегодня какая-то другая. Особенная. Не такая как была эти два дня до сегодня.

Лина молчит, думает, говорить или нет, наконец, решается.

– Сегодня я поверила в то, что ты существуешь.

Я смотрю в ее глазища и понимаю, что действительно поверила, что я действительно существую, что все в этом мире – лишь сон, что просыпаться не хочется и пусть все продолжается так, как есть. Пусть только сон не прервется.

И еще через пару дней.

– Что-то хочешь попробовать из нашей темы?

Лина пришла с работы в игривом настроении. У нее был практически день отдыха. Она даже умудрилась не устать. Она в рабочей спецодежде – кожаная сбруя и сапоги на высоченных каблуках. При этих словах она легко поигрывает небольшой плетью, отдаленно напоминающей метелку. Наверное, именно из-за нее и пошло и выражение «метелить» – в смысле бить. Теперь смотрю на нее немного выжидающе, не знаю, что ответить, если правду, а вдруг обидится? Я ведь наговорил про свою крутизну выше крыши, решаюсь рискнуть.

– Лина, я тебя люблю просто как женщину, вне темы, вне любых тем и темочек. Меня интересуешь именно ты, а не твои прибамбасы.

Формулирую немного грубовато, тон подбираю тоже не совсем серьезный, но смысл остается смыслом, который я хотел донести до женщины.

– Странно, именно это ты говорил мне в первый самый день.

Вот что я говорил ей тогда! Неужели говорил такое? Ничего не помню, ничегошеньки! Наверное, я тогда говорил первое, что пришло в голову, но кто сказал, что то, что пришло в пьяную голову не является правдой? Вот именно.

– Так я от слов не отказываюсь.

– Было бы странно, если бы отказался. – ее комментарий опять попахивает иронией, если не сарказмом.

– Так ты сама посмотри, что все это правда.

– Вижу, однако, сегодня тебе моих пут не избежать…

И Лина игриво толкает меня на постель, оказывается, веревки она держит в полной готовности.

Знаете, это была интересная и острая игра. И пока Лина не испытала несколько нарастающих каскадом оргазмов подряд, она не отпустила меня на свободу, но при этом я не испытал такого острого сильного прилива адреналина, как мне казалось, должен был испытать.

А вот спать в гробу – это было нечто новенькое. Я поворачиваюсь, плечо упирается в что-то тяжелое, наверное, крышку, мне кажется, что кто-то есть рядом. Просыпаюсь. Так и есть, это Лина, она сидит на небольшом стульчике и курит. Лина всегда курит длинные тонкие сигаретки при помощи мундштука. У нее это получается особо стильно и изящно. Легкий дым рассасывается по комнате, сереет, это означает, что уже утро.

– Все уже разошлись. Мне разрешили дать тебе час-второй еще поспать, но тебе пора, метро давно уже работает.

Я выбираюсь и начинаю одеваться.

– Как тебе спалось?

– Как в гробу. – пытаюсь включить остатки юмора.

– Действительно, ты спал так спокойно и безмятежно, даже не ворочался, как обычно.

– Немного устал накануне.

Кажется, тон Лины перестал быть таким же агрессивным, скорее всего, эта ночь ей далась с трудом.

– Да, тоже устала, старею…

Она произносит это тем редким бесцветным голосом, который возникает у нее только в моменты какого-то душевного слома. Это самый страшный ее голос, который я когда-либо слышал, так она говорила, когда приняла решение, что мы расстаемся, точно так же говорит и сейчас. Неожиданно в огоньке ее сигареты прорезаются несколько морщинистых вен на шее, Лина кажется действительно постаревшей, или же это эффект от ее голоса? Не пойму, да и понимать, совершенно, нет ни времени, ни сил.

– Вот еще… возьми… тут немного, но тебе они сейчас пригодятся. Элли тоже тебе скинулась.

– Не надо…

– Бери… говорю бери, значит, бери… Я знаю, что говорю… Элли сказала, что тебя ищут, и это кто-то крутой, очень крутой…

– Откуда она знает?

– Ее спрашивали уже про тебя. Знают, что ты тут бывал, тебе повезло, что ты был в гробу.

– Она не знает, кто это?

– Даже если знает, то будет молчать, я никогда еще не видела ее такой испуганной.

– Плохо… Понимаешь, я даже понятия не имею, кто меня преследует.

Лина пожала плечами.

– Прости, ничем помочь не смогу. Вот… Тут одежка, сын утром принес, переоденься. Тебя точно по одежке искать будут, и кепку-бейсболку натяни, не твой стиль, ничего, оденься по-молодежному, авось проскочишь.

Я одеваю куртку, она достаточно просторная и чуть теплее, чем моя, брюки с широкими штанинами, такие глупые, на мой непросвещенный взгляд, яркие кроссовки и кепка-бейсболка окончательно трансформируют мой облик.

Беру свою сумку, но Лина отрицательно качает головой, она вытягивает ярко-зеленую сумку молодежного покроя, перекладываю туда вещи, а Лина протягивает свернутые в трубочку купюры.

Она не в первый раз предлагает мне деньги. Странно, но деньги играли в наших отношениях немалую роль. Она пыталась вернуть мне деньги дважды: в первый мой приезд, мы тогда договаривались об оплате ее услуг, она говорила, что и услуг не оказывала, хотела вернуть ту сумму, которую взяла в первые два дня. Она говорила, что не может позволить себе взять плату с меня, а я уломал ее, назвав это подарком, сославшись на то, что идти за подарком в магазин мне было не с руки, тем более, что ее не изучил еще, не зная ее вкусов не знал, какой подарок ей подойдет. Она посопротивлялась, но не слишком долго, и деньги все-таки взяла.

Второй раз был намного сложнее. Мы как-то разговорились про нее и ее работу. Она говорила про то, что муж оставил ее с сыном на улице, и что это единственный способ, каким она может собрать деньги. Что-то откладывает, вот только цены на жилье… Даже на однокомнатную квартиру не хватает, я тогда спросил, а что насчет кредита? Лина тогда усмехнулась и сказала, а что я укажу в месте работы: госпожа Лина? Действительно… Глупо! Но во мне тогда проснулся комбинаторный гений. Мой приятель собирался переходить с должности начальника кредитного отдела одного не самого большого банка в должность начальника отделения другого, более престижного банка. Для него это была рокировка с повышением, но напоследок он немного накуролесил. У него был молодой, вечно занятый шеф, изготовить копии нужных документов на меня, как на поручителя, не было сложным, а ипотеку оформили на Лину. Так она стала обладателем уютной квартирки на окраине Москвы. И плательщиком кредита, с которым старалась расправиться досрочно, что ей и удалось за каких-то несколько месяцев, чуть больше, чем полгода. А вот сумму благодарности моему приятелю Лина пыталась мне вернуть, в тот день, когда мы с ней расставались. Не знаю, возможно, я отказом взять деньги ее и обидел, возможно, но мне кажется, что чуть-чуть облегчил ее нелегкое существование. Не знаю, но тогда деньги взять не мог. Сегодня же взял, как будто это были деньги на венок.

Я хотело обнять ее, но Лина отстранилась, подчеркивая, что мы уже давно чужие люди. Кто знает, скорее всего, она была трижды права, у нее сын, она не имеет права рисковать, так рисковать. Я тоже не имею права, но кто меня спрашивает? Кто?

Глава девятнадцатая

Друг детства

Москва. Шоссе Энтузиастов, 88 – Метро. Шоссе Энтузиастов 29 марта 2010 года.

Странная или страшная сила – эти деньги. Мы с Линой расстались из-за денег, или нет? И все мои неприятности тоже были из-за денег, почему? Я ведь все время старался зарабатывать так, чтобы на все самое нужное хватало, но без излишества. Знаете, деньги не были целью всей моей жизни, мне постоянно рассказывали, воспитывали так, что деньги – это любовь. Не знаю. Почему, когда они есть – то деньги ведут к не-любви, а если их нет, то и о любви как-то не думается, думается только о том, чтобы их добыть. Любовь – это уже на сытый желудок. Мне так кажется, хотя история меня, скорее всего, опровергнет, а вот мое право на личное мнение – никогда. Я ведь имею право на свою историю. И моя история жизни, личная история, как раз свидетельствует о том, что деньги счастья не приносят. Особенно шальные!

Я иду на стоянку маршрутки, потом передумываю – времени более чем навалом, стоит воспользоваться этим утром, и, после лежания в гробу, пройтись немного по свежему воздуху. Почти что последнее мартовское утро в Москве не кажется таким уж и весенним. Дует сильный пронизывающий, не по-мартовски холодный, ветер, чувство опасности, чуть приглушенное хорошим (в моей ситуации) ночлегом снова появилось, не такое сильное, ненавязчивое, но все-таки это было чувство, которое преследовало меня постоянно, вот оно появилось и сегодня. Кто знает, если выживу, этот страх, страх преследования, может стать моей навязчивой идеей, было бы неплохо… не чтобы стал навязчивой идеей, а чтобы выжил.

Когда начал работать в Москве, мы с Линой стали жить вместе. Она называла меня «мое большое ванильное чувство», я называл ее экс-госпожой Линой. На самом деле ее зовут Лариса, Лина – это что-то вроде сценического псевдонима, возможно, ей казалось мало тех денег, что я приносил ей, возможно, но я не уверен, кажется, больше всего мешала все-таки разница в возрасте. Мы жили в ее новой квартире, втроем, ее сын-восьмиклассник тоже постоянно был с нами, как-то сразу отношения с ним не заладились. Я достаточно контактный человек, особенно в том, что касается женщин, а вот что касается подростков, да еще московских непростых пареньков… Не понимаю, как можно спокойно относится к тому, что парень курит травку… Вот я делал замечание, на меня в ответ шел вал отрицательных эмоций, понимаю, он ревновал, хотел, чтобы с Линой был его отец, хотя этому шансов не было, но при чем тут наши отношения, почему они должны были стать жертвой его сверхразвитого эго? И все-таки мы расстались из-за денег: не могу ничего не откладывать «на черный день». Каждый приход в резерв откладывается какая-то часть прибыли, я так привык и я не могу иначе, когда стал вопрос об оформлении ее кредита, меня выручила именно эта «заначка», как раз хватило на скупую благодарность за то, что начальник кредитного отдела не заметил некоторых неточностей в документах. Но отдавать все деньги в семью я не был готов, скорее всего, вообще не был готов к тому, что жизнь станет семейной. Моя жизнь! Слишком долго жил один, а Лина не считала нужным притираться к моим причудам. Я же не смог принять ее правила игры под названием жизнь.

Пока мы были любовниками, все было хорошо, а как только стали жить вместе – все стало плохо. И мы расстались.

А ведь вру! Извините, всегда хочется быть чуть-чуть лучше, чем ты есть на самом деле. Мы расстались с Линой из-за того, что я ей изменил. Нет, это не была измена в прямом смысле этого слова, это была просто глупость, какое-то наваждение, мгновенное, нелепое, но именно такие наваждения чаще всего и ведут к необратимым последствиям. Это был какой-то особый бал, который проводился у Лины на работе. Я попал в число приглашенных потому, что у людей БДСМ[3] ориентации такой бал считался верхом шика, на него собирались самые что ни на есть сливки. И угораздило меня на бал пойти! Нет, это не был бал у Сатаны, даже близко. Но Сатана меня на том балу подвел. Лина была занята с клиентами, а вот я увлекся разговором с одной женщиной, молодой женщиной, как-то выпил я что ли, не пойму даже как, но мы оказались тет-а-тет, и я уже связанный, а дама меня охаживает плетью… Ну и тут в комнату врывается Лина… Да… Извините, я ведь обещал быть честным…