Помоги проекту - поделись книгой:
Таким образом, половину лиц, решивших участь Александра II, составили женщины.
Силы народовольцев накануне покушения были весьма ограничены, что заставляло одних и тех же людей выполнять различные функции. Практически не было разделения на руководителей и исполнителей: члены Исполнительного комитета работали в подкопе, лично готовили разрывные снаряды и т. п.
Были срочно изготовлены ручные разрывные снаряды на тот случай, если бы Александр II проследовал по набережной Екатерининского канала. Там его ждали бы метальщики с ручными бомбами. Окончательный план покушения составила Софья Перовская, она же на оказавшемся под рукой конверте начертила схему расстановки метальщиков и подала им сигнал на месте. В день цареубийства она говорила, согласно показаниям Рысакова, что необходимо «раздавить мелкое насекомое», «раздавить паразита»[1]. 1 марта 1881 года царь поехал по набережной. Взрывом первой бомбы, брошенной Николаем Рысаковым, была повреждена царская карета, ранено несколько охранников и прохожих, но Александр II уцелел. Тогда другой метальщик, польский дворянин, бывший студент Петербургского технологического института Игнатий Гриневицкий, подойдя вплотную к царю, бросил ему бомбу под ноги, от взрыва которой оба получили смертельные ранения. Александр II скончался через несколько часов.
Процесс по делу 1 марта 1881 года. Последствия покушения
В результате откровенных показаний Рысакова и массовых полицейских облав большинство непосредственных участников покушения были арестованы. Сделать террор систематическим и «после папаши… приняться за сынка», как планировала Перовская незадолго до 1 марта, не удалось[2]. Дело о цареубийстве рассматривалось в Особом присутствии Правительствующего сената 26–29 марта 1881 года. Перед судом предстали Софья Перовская, Андрей Желябов, Николай Кибальчич, изготовивший взрывные устройства, Тимофей Михайлов (член отряда метальщиков), Николай Рысаков и Геся Гельфман, хозяйка конспиративной квартиры. Настоящее имя бросившего бомбу, взрыв которой стал смертельным для императора, Игнатия Гриневицкого, не было установлено, и он именовался на процессе, согласно подложным документам, Ельниковым. Все подсудимые были приговорены к смертной казни. Пятеро, за исключением Геси Гельфман, были повешены 3 апреля 1881 года на Семеновском плацу.
Софья Перовская стала первой женщиной в России, казненной за политическое преступление. Казнь первомартовцев стала последней публичной казнью в Санкт-Петербурге.
Исполнение смертного приговора беременной Гельфман было отсрочено до рождения ребенка, а затем под давлением мирового общественного мнения казнь была заменена вечной каторгой, которую отбывать ей не пришлось – она умерла уже 1 февраля 1882 года, вскоре после родов, из-за невыносимых условий в тюрьме.
Цареубийство привело к результатам, прямо противоположным тем, на которые рассчитывали народовольцы. Смерть «царя-освободителя» вызвала скорбь в народе; либеральное общество не поддержало террористов, которыми еще недавно восхищалось. Александр III после недолгих колебаний отказался подписать проект «Конституции» М. Т. Лорис-Меликова, в принципе одобренный его отцом и означавший хотя и очень робкое, но все же некоторое движение к представительству. Либеральные министры были вынуждены уйти в отставку, правительство вступило на путь контрреформ.
Судьбы «первомартовцев». Разгром «Народной воли»
Обычно под «первомартовцами» понимают пятерых ключевых участников покушения, казненных 3 апреля 1881 года. Однако круг заговорщиков был гораздо шире, и многие из них внесли существенный вклад в подготовку цареубийства. Они составляли ядро «Народной воли», и их судьбы, по сути, – хроника ликвидации организации. Саблин застрелился при аресте. Остальные участники покушения, оказавшиеся позднее в руках властей, были осуждены на различных народовольческих процессах («20-ти», 1882; «17-ти», 1883; «14-ти», 1884 и др.) или наказаны в административном порядке. Тычинин покончил с собой в Доме предварительного заключения до суда. Суханов, как бывший офицер, был расстрелян.
Приговоренным к смертной казни Грачевскому, Богдановичу, Исаеву, Колодкевичу, Емельянову, Фроленко и Якимовой эта мера наказания была заменена вечной каторгой. Грачевский сжег себя в Шлиссельбургской крепости в знак протеста против тюремного режима; умерли в заключении Богданович, Исаев, Колодкевич, а также приговоренные к вечной каторге Баранников и Ланганс, умерла на каторге Лебедева (20 лет каторжных работ). Оловенникова и Тырков заболели психически. Тырков после выздоровления был сослан в административном порядке навечно в Минусинск.
Пережили каторгу и ссылку Тригони, Фроленко, Корба, Ивановская, Фигнер, Якимова, Емельянов, Тырков, причем Фигнер, Корба и Якимова, бежавшая с поселения, были причастны к деятельности партии эсеров: Якимова была членом ее ЦК, а Ивановская, также бежавшая с поселения, вступила в эсеровскую Боевую организацию и принимала участие в подготовке убийства министра внутренних дел В. К. Плеве.
В 1882–1883 годах народовольцы осуществили еще два громких теракта. 18 марта 1882 года бывший студент физико-математического факультета Петербургского университета Николай Желваков на Николаевском бульваре в Одессе застрелил прокурора Киевского военно-окружного суда генерала В. С. Стрельникова, особенно отличившегося в процессах против народников. Желвакова пытался увезти с места покушения переодетый извозчиком Степан Халтурин, однако оба были схвачены при помощи прохожих. Император Александр III телеграфировал министру внутренних дел на следующий день:
«Очень и очень сожалею о генерале Стрельникове. Потеря труднозаменимая. Прикажите генералу Гурко (одесский генерал-губернатор. –
Указание было выполнено, и рано утром 22 марта Желваков и Халтурин, назвавшиеся чужими именами, были повешены неопознанными в Одесском тюремном замке. Власти не поняли, что в их руки попал тот самый «Степан Батышков», который устроил взрыв в Зимнем дворце и которого безуспешно разыскивала вся полиция империи.
Добила «Народную волю» провокация, организованная инспектором секретной полиции, подполковником Отдельного корпуса жандармов Георгием Судейкиным.
Он склонил в 1882 году к сотрудничеству арестованного народовольца, отставного штабс-капитана Сергея Дегаева и устроил ему побег из тюрьмы. Дегаев сумел занять руководящую роль в обескровленной «Народной воле», выдал десятки членов партии, в том числе последнего члена Исполнительного комитета, находившегося в России, – Веру Фигнер. Судейкин, лучший розыскник империи, был недоволен своим медленным продвижением по службе. По рассказам Дегаева, он строил далеко идущие планы: сформировать под руководством своего агента группу террористов, а самому выйти под каким-нибудь предлогом в отставку. Судейкин планировал руками террористов убить министра внутренних дел графа Д. А. Толстого и великого князя Владимира Александровича. В этой ситуации император понял бы незаменимость Судейкина, и он стал бы кем-то вроде диктатора. Совместно с Дегаевым они бы фактически управляли Россией. Морочил ли он Дегаеву голову или в самом деле замышлял нечто подобное, установить вряд ли удастся. Однако Дегаев, опасаясь разоблачения и возмездия со стороны народовольцев, покаялся и в качестве искупления своей вины организовал убийство Судейкина. 16 декабря 1883 года на конспиративной квартире, в которой Судейкин встречался с Дегаевым, была устроена засада. Судейкин пришел на встречу в сопровождении своего племянника, служащего Охранного отделения Николая Судовского. Дегаев выстрелил своему искусителю в спину, но лишь ранил его. Однако поджидавшие Судейкина в квартире народовольцы Николай Стародворский и Василий Конашевич проломили ему и Судовскому головы ломами. Судейкин был убит, Судовский выжил. Дегаев эмигрировал в США, сменил имя и впоследствии стал профессором математики в одном из американских университетов. В зарубежной печати появились публикации о дегаевской истории и замыслах Судейкина. Историк И. М. Гревс не без остроумия назвал дегаевщину «полицейско-революционным кровосмешением». Это была первая, но далеко не последняя история такого рода.
Истории дегаевщины посвящен блистательный роман Юрия Давыдова «Глухая пора листопада» (1968).
«Старая» «Народная воля» в 1883 году была добита, последующие попытки ее восстановления успеха не имели. Однако опыт ее борьбы, и особенно цареубийство, оказали колоссальное влияние на последующий ход революционного движения в России.
«Народная воля» надолго стала для радикалов «идеальной моделью» конспиративной революционной организации. Ее опыт показал, что можно и с ничтожными силами противостоять репрессивному аппарату могущественной империи. Радикалы рассматривали терроризм в качестве весьма действенного средства сопротивления властям и воздействия на них. Поражение «Народной воли» ее последователи объясняли нехваткой людских ресурсов у партии, которая не сумела превратить терроризм в систематическое орудие борьбы.
В 1880-е годы террористическую тактику признают эффективной и включают в свои программные документы не только все мало-мальски заметные группы народовольческого толка, но даже плехановская социал-демократическая группа «Освобождения труда».
«Вторые «первомартовцы»
Следующая наиболее серьезная попытка цареубийства была предпринята членами «Террористической фракции партии «Народная воля». Организация была создана в конце 1886 года преимущественно студентами Петербургского университета по инициативе П. Я. Шевырева. Никакой связи, кроме названия, с прежней «Народной волей» члены группы не имели. «Террористическая фракция» вскоре после создания стала планировать покушение на императора Александра III. Цареубийство предполагалось осуществить при помощи разрывных снарядов на Невском проспекте при проезде императора из Аничкова дворца в Исаакиевский собор. Бомбы, снаряженные свинцовыми и отравленными стрихнином пулями, были изготовлены И. Д. Лукашевичем и А. И. Ульяновым; после отъезда больного туберкулезом Шевырева в середине февраля на юг Ульянов фактически возглавил подготовку к покушению.
В группу сигнальщиков вошли С. А. Волохов, М. Н. Канчер и П. С. Горкун, метальщиков – П. И. Андреюшкин, В. Д. Генералов и В. С. Осипанов. Террористы, вооруженные бомбами, 26, 27 и 28 февраля 1887 года выходили на Невский проспект, однако в эти дни царь не выезжал. 1 марта все они были арестованы. За Андреюшкиным велась слежка, и его ежедневные пятичасовые прогулки вместе с другими лицами, имеющими при себе тяжелые предметы, показались полиции подозрительными; заранее о подготовке покушения полиция не знала. «На этот раз нас Бог спас, – писал по поводу предотвращенного покушения Александр III, – но надолго ли?»
Процесс по делу 1 марта 1887 года проходил в Особом присутствии Правительствующего сената с 15 по 19 апреля 1887 года; перед судом предстали 15 лиц, причастных к покушению. На суде Ульянов произнес программную речь, в которой, объясняя ход мыслей, приведший его к террору, сказал:
«Террор есть та форма борьбы, которая создана XIX столетием, есть та единственная форма защиты, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное только духовной силой и сознанием своей правоты против сознания физической силы большинства».
Шевырев, Ульянов, Андреюшкин, Осипанов и Генералов были приговорены к смертной казни и повешены 8 мая 1887 года в Шлиссельбургской крепости. Лукашевич и М. В. Новорусский были приговорены к вечной каторге; М. А. Ананьина – к 20, Б. И. Пилсудский (брат будущего главы польского государства Юзефа Пилсудского) – к 15, Волохов, Горкун, Канчер и Т. И. Пашковский – к 10 годам каторги каждый. Р. А. Шмидова была сослана в Восточную Сибирь, а виновная в недонесении А. А. Сердюкова приговорена к двум годам тюрьмы.
Русские радикалы 1870—1880-х годов: социально-демографический «портрет»
Сведения о подсудимых на 211 народнических процессах за 1871–1891 годы позволяют составить коллективный социально-демографический «портрет» русских радикалов. Всего перед судом предстали 1238 обвиняемых, однако некоторые судились по два, три и даже четыре раза. Если исключить «повторников», то судились 1160 человек, в том числе 159 женщин. Известна сословная принадлежность 1121 из них. Относительное большинство, по сравнению с выходцами из других сословий, составляли дворяне – 406 человек (35,6 %). В абсолютных цифрах преобладали «представители» непривилегированных сословий: разночинцы – 246 человек, мещане – 218, крестьяне —156, рабочие – 95. Впрочем, настоящих крестьян по роду занятий, за исключением 45 человек, судившихся по делу о «Чигиринском заговоре», среди радикалов не было. «Чигиринский заговор» – попытка народников-«бунтарей» поднять крестьян на восстание при помощи подложного царского манифеста. Все остальные крестьяне по паспорту были на самом деле рабочими, как Степан Халтурин или «первомартовец» Тимофей Михайлов, или интеллигентами, как нечаевец Иван Прыжов или Андрей Желябов[3].
Среди 940 человек, чья национальность известна, преобладали русские – свыше 580 человек, далее шли украинцы (162), евреи (90), поляки (55), белорусы (8) и радикалы еще 14 национальностей.
Подавляющее большинство из 1119 подсудимых, возраст которых известен, составляли молодые люди до 25 лет (528 чел.) и от 25 до 30 лет (389 чел.).
Соответственно лиц старше 30 лет насчитывалось 202. Мы располагаем сведениями об образовании 760 подсудимых. 43 из них окончили высшие учебные заведения, 338 – учились в университетах и институтах, 211 – имели законченное среднее образование и 120 – учились в гимназиях, семинариях, военных и других училищах. Значительная часть студентов были отчислены за неуплату, в связи с арестом или за непосещение занятий, обычно вызванное революционной деятельностью. 45 человек были неграмотными, включая 33 чигиринских крестьян.
Таким образом, это были городские, молодые и, по своему времени, весьма образованные люди.
Из 1238 обвиняемых на народнических и народовольческих процессах 134 были приговорены к смертной казни: 43 приговора были приведены в исполнение, 91 был заменен вечной или срочной каторгой. К каторжным работам были приговорены еще 292 подсудимых. К ссылке в Сибирь приговорили 200 человек; 371 человек были приговорены к ссылке на Север или по месту жительства, к тюремному заключению или заключению в арестантских, работных и смирительных домах, к военным арестантским ротам и др. 241 человек был оправдан. Большинство оправданий (211) пришлись на 1870-е годы, преимущественно по трем процессам – нечаевцев (42), «193-х» (90) и по «Чигиринскому делу» (39). При этом 90 оправданных по процессу «193-х» провели в заключении в ожидании суда по три года, а 80 из них после оправдательного приговора были сосланы в административном порядке. В 1880-е годы были оправданы 30 человек.
«Вторая волна» терроризма, 1901–1911 годы. Начало
В течение почти 20 лет после разгрома «Народной воли» попытки русских революционеров возобновить террористическую борьбу неизменно заканчивались неудачей. Однако противостояние самодержавия, не желавшего поступиться хотя бы частью власти, с одной стороны, и радикальные настроения левого крыла общества – с другой, привели к новой, гораздо более мощной террористической атаке на власть.
14 февраля 1901 года бывший студент, исключенный из Дерптского университета за участие в студенческом движении, Петр Карпович выстрелом из револьвера смертельно ранил министра народного просвещения Н. П. Боголепова в ответ на расправу с участниками студенческих волнений – массовые исключения и отдачу в солдаты.
Выстрел Карповича, действовавшего по собственной инициативе, послужил сигналом к возобновлению террористической борьбы, неслыханной по своим масштабам в истории ХХ века.
Карпович был не единственным террористом-одиночкой. В ночь с 8 на 9 марта 1902 года статистик самарской земской управы Н. К. Лаговский стрелял в окно квартиры обер-прокурора Святейшего синода К. П. Победоносцева; никакого вреда Победоносцеву он не причинил. Был приговорен к шести годам каторжных работ. 9 февраля 1902 года в Московском университете состоялась общегородская студенческая сходка. На ней звучали лозунги о демократизации политической жизни и о борьбе с самодержавием. По итогам сходки арестовали около 500 человек из числа радикальной молодежи, многие из них отправились в Бутырскую тюрьму. Среди них была бывшая курсистка, почетная потомственная гражданка г. Москвы Евгения Алларт, которую, по ее словам, «арестовали с улицы и заключили в Бутырскую тюрьму», где она находилась 13 дней. Прочитав в газетах о наказаниях студентов, принимавших участие в сходке, 18 марта 1902 года она явилась на прием к московскому обер-полицмейстеру Д. Ф. Трепову и пыталась убить его, но, на счастье Трепова, револьвер, подаренный ей когда-то покойным братом, оказался неисправен. Таким образом, Трепов избежал повторения участи своего отца. Алларт была сочтена психически нездоровой, и Трепов не настаивал на ее наказании.
Ситуация в российском революционном движении была совершенно иной, чем в эпоху «Народной воли». Возникли первые политические партии, сначала социал-демократического толка – Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России (Бунд) (1897) и Российская социал-демократическая рабочая партия (1898). Социал-демократы, по крайней мере поначалу, отрицали использование террористической тактики, считая ее крайне нерациональной. В пользу этого мнения говорили почти 20 лет неудач террористов. В 1901–1902 годах складывается партия социалистов-революционеров – это партия народнического толка; правда, в программных документах эсеров были учтены социальные изменения в российском обществе и новейшие социалистические теории.
Боевая организация Партии социалистов-революционеров, 1902–1903 годы. Убийство Д. С. Сипягина
Поначалу эсеры очень осторожно относились к возобновлению террористической борьбы, учитывая предшествующие неудачи. Удивительно, но факт – они начали террористическую борьбу до «официального» определения ее задач и места в партийной деятельности. Эсеры решили принять партийную ответственность лишь за успешный террористический акт. Будущая партийная Боевая организация считалась лишь инициативной группой, которой предстояло доказать свою способность осуществить задуманное. Задуманное осуществить удалось, и очень эффектно.
2 апреля 1902 года эсер Степан Балмашев, одетый в офицерскую форму с погонами поручика, приехал в Мариинский дворец, в котором находился Комитет министров, якобы с тем, чтобы доставить министру внутренних дел пакет от московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича. Министра на месте не оказалось. Балмашеву предложили подождать его в швейцарской. Времена были патриархальные, никому не пришло в голову удостовериться, что посланец на самом деле тот, за кого себя выдает. При появлении Сипягина Балмашев вручил ему пакет, а затем дважды выстрелил из револьвера. Две пули, попавшие в Сипягина, оказались смертельными. Еще две пули достались «выездному» министра Боброву, который был ранен в грудь. Семизарядный браунинг был вручен Балмашеву накануне покушения Григорием Гершуни. Он спилил номера браунинга, крестообразно распилил головки патронов, так что они «по характеру своему несколько приближались к так называемым пулям “дум-дум”», а разрез заполнил смесью стрихнина и вазелина.
Степан Балмашев был сыном политического ссыльного, народника Валериана Балмашева, и бывшим студентом Киевского университета. Одним из тех 183, кто был исключен за участие в студенческих волнениях и отдан в солдаты. Впрочем, от службы ему удалась быстро освободиться и даже восстановиться в университете. Балмашев был предан военному суду. На суде заявил, что его «единственным сообщником и помощником было русское правительство… Русские министры убедили меня, что права и законности в России нет, что вместо них безнаказанно царят беззаконие, произвол и насилие, против которых можно бороться только силой». На вопрос о мотивах убийства Сипягина Балмашев ответил: «Спросите всех русских людей, почему не убили до сих пор. Почему я убил – для всех слишком ясно». Балмашева приговорили к смертной казни. Он отказался подать прошение о помиловании и был повешен 3 мая 1902 года в Шлиссельбургской крепости.
Лишь после этого эсеры объявили о создании Боевой организации и выпустили листовку от ее имени. То, что эсеры «темнили» вплоть до убийства Сипягина, не объявляя о начале террористической кампании, сыграло с ними злую шутку. Социал-демократы, ошеломленные успехом эсеров, не нашли ничего умнее, чем оспорить партийную принадлежность Балмашева, заявив, что он был «просто» студентом, выразившим своими выстрелами протест против политики правительства. Балмашев был казнен, а партийные «товарищи» продолжали дурно пахнущую дискуссию о том, кому принадлежит свежий труп.
Террористические настроения были свойственны не только эсерам. 5 мая 1902 года в Вильно сапожник, член Бунда Гирш Леккерт стрелял в губернатора В. фон Валя и легко его ранил. Это была месть за жестокую порку участников первомайской манифестации. Были высечены 28 арестованных (22 еврея, 6 поляков). 28 мая Леккерт был повешен. Хотя Бунд выступал против терроризма, Леккерт стал культовой фигурой в еврейском рабочем движении.
Главный идеолог эсеров Виктор Чернов опубликовал в партийном органе «Революционная Россия» программную статью «Террористический элемент в нашей программе», в которой констатировал:
«Сколько ни высказывали сомнений, сколько возражений ни выставляли против этого способа борьбы партийные догматики, жизнь каждый раз оказывалась сильнее их теоретических предубеждений. Террористические действия оказывались не то что просто «нужными» и «целесообразными», а необходимыми, неизбежными»[4].
Он видел в терроре средство самозащиты и агитации.
Одним из главных организаторов, руководителей и спонсоров Боевой организации (БО) был Михаил Гоц, в прошлом участник поздних народовольческих организаций. Он был одним из основателей партии эсеров, членом ее ЦК и заграничным представителем БО. Им же был разработан устав Боевой организации. Деятельности Гоца посвящена одна из глав этой книги, подробнее освещающая становление этого выходца из богатой и религиозной семьи как революционера и его деятельность на революционном поприще.
Боевая организация обладала значительной автономностью: она располагала отдельной кассой, собственными явками и конспиративными квартирами. ЦК партии лишь давал задания БО и устанавливал приблизительные сроки их исполнения. Автономия БО объяснялась как требованиями конспирации, так и опасениями «затерроризироваться» (выражение Андрея Желябова), т. е. подобно «Народной воле», свести в конечном счете деятельность партии к террору. Общепартийная работа и террористическая борьба должны были быть строго отделены друг от друга. Нетрудно заметить, что БО во многом напоминала Исполнительный комитет «Народной воли».
Основателем и главой Боевой Организации в 1902–1903 годах был 32-летний провизор (аптекарь), революционер со стажем и один из основателей партии эсеров Григорий Гершуни.
Своим заместителем он избрал 33-летнего инженера Евно Азефа, также одного из основателей и члена ЦК партии. Лидеры эсеров представить себе не могли, что этот революционер со стажем – платный агент полиции с 1893 года. Причем Азеф сам предложил полиции свои услуги, дабы оплачивать свое образование и жизнь в Германии, где он учился на инженера-электротехника в политехническом институте в Карлсруэ. На протяжении многих лет Азеф умело маневрировал, предоставляя дозированную информацию полиции и используя свое положение неприкасаемого для полиции в целях организации террористических актов, о чем не подозревали его кураторы в Охранном отделении. При этом его зарплата по полицейской части непрерывно росла, начавшись с 50 руб. в месяц и достигнув 1000 руб. на пике его карьеры, что было сопоставимо с зарплатой министра. Не отказывал он себе и в расходах по революционной части, ведь бухгалтерию Боевой организации было практически невозможно проконтролировать.
Под руководством Гершуни были совершены еще два покушения. 29 июля 1902 года в Харькове, в саду «Тиволи», член БО рабочий Фома Качура выстрелил несколько раз в харьковского губернатора князя И. М. Оболенского, но лишь легко ранил его в шею. Мотивом покушения было участие Оболенского в подавлении крестьянских волнений в Харьковской губернии. Качура был схвачен, приговорен к пожизненному заключению, которое отбывал в Шлиссельбургской крепости. Однако уже через год он раскаялся и стал сотрудничать с полицией.
6 мая 1903 года член БО Егор Дулебов в уфимском городском саду средь бела дня застрелил уфимского губернатора Н. М. Богдановича. Дулебов сумел скрыться с места преступления, отстреливаясь от преследовавших его полицейских. Рядом с убитым он (или соучастник преступления, оставшийся неизвестным) успел оставить листок бумаги с написанным на нем приговором Боевой организации. По другим данным, Богдановичу был вручен пакет с приговором. Причиной убийства был расстрел по приказу Богдановича забастовщиков в Златоусте, в результате которого, по официальным данным, были убиты 45 человек и еще десятки ранены.
Азеф сообщил своим кураторам, что Гершуни направляется в Уфу, однако полиция особой расторопности не проявила. Через неделю Гершуни все же был арестован в Киеве. Он был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением, которое он отбывал в Шлиссельбургской крепости, а затем в Акатуйской каторжной тюрьме.
В 1906 году эсерами был организован побег Гершуни из тюрьмы. Его вывезли в бочке с капустой. Затем Гершуни добрался через Японию в США, а оттуда – в Европу, где вновь активно включился в деятельность партии, но в 1908 году умер от рака легкого.
Боевая организация при Азефе. Убийство Плеве
После ареста Гершуни организацию возглавил Азеф, его заместителем стал бывший студент Петербургского университета и бывший социал-демократ Борис Савинков. При Азефе террористы перешли к использованию разрывных снарядов при терактах. Переход к испытанным народовольцами «технологиям» планировал еще Гершуни. Объясняя В. М. Чернову причины неудачи покушения на харьковского губернатора кн. Оболенского, Гершуни «курьезным тоном» сказал: «Очень просто, пора и нам сказать, как когда-то народовольцы: мало веры в револьверы. Дайте мне хорошие бомбы – и каждый месяц народу будем подавать на разговенье по жареному министру»[5].
Самые громкие террористические акты Боевой организации были осуществлены, когда у ее руля находились Азеф и Савинков.
15 июля 1904 года эсером, бывшим студентом Московского университета Егором Созоновым был убит министр внутренних дел В. К. Плеве. Он бросил бомбу в карету министра напротив Варшавского вокзала в Петербурге. Плеве был убит на месте, Созонов тяжело ранен. После излечения приговорен к бессрочной каторге. Покончил с собой в 1910 году в Зерентуйской каторжной тюрьме в знак протеста против телесных наказаний заключенных. Убийство Плеве повлекло за собой изменение политики самодержавия, пошедшего на некоторые уступки либеральному обществу.
Убийство Плеве стало кульминацией эсеровского террора и сильнейшим аргументом в пользу эффективности этой тактики.
Количественно эсеры совершили в десятки раз больше терактов после убийства Плеве, но ни один из них не произвел такого эффекта и ни один не оказал столь действенного влияния на политику правительства.
Плеве был символом реакции; он был объектом ненависти и революционеров, не забывших, что Плеве в бытность директором Департамента полиции сыграл едва ли не главную роль в ликвидации «Народной воли», и либералов, видевших в нем главное препятствие на пути реформ. На него возлагали ответственность за Русско-японскую войну. Наконец, кроме сути политики Плеве, раздражение вызывали его грубость и безапелляционность при нечастых встречах (не по их инициативе) с общественными деятелями. Противник в принципе, насилия, князь Д. И. Шаховской твердил после встречи с всесильным временщиком: «Плеве надо убить… Плеве пора убить»[6].
Эсеровская «Революционная Россия» печатала корреспонденции из Саратова, Николаева, Одессы, Архангельска, Москвы, сообщавшие о восторженной реакции на известие об убийстве Плеве не только революционной или околореволюционной, но и обывательской среды. Это можно было бы счесть преувеличением, если бы не практически единодушные подтверждения господствующего настроения на страницах газет самых разных направлений, а также в мемуарах и дневниках современников.
«Дождался-таки Плеве своего часа!» – с торжеством записал в дневнике в день убийства министра литератор С. Р. Минцлов[7]. Земский деятель, впоследствии кадет Федор Родичев, оказавшийся в день покушения в поезде Рыбинской железной дороги, вспоминал впоследствии: «Во всем поезде толковали об убийстве Плеве… Никто не боялся и никто не огорчался»[8]. Плеве настолько ненавидели даже чиновники его министерства, что «многие не скрывали чувства облегчения, избавившись от него»[9].
Автор передовицы в заграничном органе либералов «Освобождение», в частности, писал: «Бомба, и именно она произвела благотворное сотрясение мыслительного аппарата верховных сфер… надо иметь мужество это признать, даже будучи противником терроризма… Я знаю, как нелегко в этом сознаться не то что уж представителям верховной власти, но и всем, кто против террористической тактики воздействия, но что делать с фактами, которые красноречиво говорят за себя?»
Консервативные «Московские ведомости» писали: «Террористам вовсе не нужна смерть того или другого губернатора или министра; им только нужно, чтобы
Таким образом, если в партийных кругах и были какие-либо сомнения относительно целесообразности террора, то убийство Плеве их окончательно рассеяло. Политика правительства действительно изменилась, на смену реакционеру Плеве пришел склонный искать компромисса с обществом князь П. Д. Святополк-Мирский. Начавшиеся попытки либерализации режима на фоне военных неудач в ходе Русско-японской войны и внутреннего кризиса вылились в массовое насилие 1905 года, начатое правительством 9 января. Мысль о том, что революция, собственно, началась осенью 1904 года, а толчком к ней послужило убийство Плеве, высказывалась еще в дореволюционной российской публицистике. Автор фундаментального труда о русской революции 1905–1907 годов американский историк А. Ашер вполне справедливо расценивает период со времени убийства Плеве до 9 января как первую фазу революции[10].
Летом 1905 года в прокламации «Народная революция», изданной ЦК ПСР, не без оснований говорилось, что убийство Плеве было после долгого затишья «первым историческим касанием раскаленной проволоки революции».
Оно знаменовало, что дверь, задержавшая победный ход революционной воли, взорвана усилиями социалистов-революционеров и что туго натянутые нити бессмысленной, продажной, развращенной бюрократии лопнули навсегда, безвозвратно». В прокламации убийство Плеве называлось «вторым приговором» – первый «был вынесен и приведен в исполнение партией “Народной воли” 1 марта 1881 г.»[11]
Итак, то, что не сработало в 1881-м, получилось в 1904‑м. Путь, указанный народовольцами, не оказался дорогой в тупик. Террористическая тактика, как считали ее апологеты, доказала свою эффективность при определенных исторических условиях и обстоятельствах.
Нету веры в револьверы… Бомбизм
Переход к использованию бомб вместо револьверов был смертельно опасен для мишеней террористических атак. Однако не в меньшей степени – для самих террористов и случайных людей. Бомбы, по профессиональному описанию начальника Петербургского охранного отделения генерала А. В. Герасимова, «содержали в себе горючие и взрывчатые вещества: серную кислоту, хлористый калий, гремучую ртуть и динамит, плотно прилегающие друг к другу в ломких сосудах. Принцип изготовления бомб заключался в том, что при ударе бомбой по твердому предмету стеклянная трубочка разбивается, и находящаяся в ней серная кислота выливается на смесь хлористого калия с толченым сахаром; при соприкосновении с серной кислотой эта смесь воспламеняется и приводит к взрыву гремучую ртуть, которая в конечном счете вызывает взрыв уже собственно взрывчатого вещества динамита»[12].
Малейшая ошибка при изготовлении разрывных снарядов, а собирались они зачастую в кустарных условиях, вела к гибели террористов.
31 марта 1904 года сын генерала, бывший студент Киевского университета Алексей Покотилов, входивший в группу, готовившую покушение на Плеве, погиб при сборке бомбы в гостинице «Северная» (нынешняя «Октябрьская») в Санкт-Петербурге. Покушение пришлось отложить. Бомбу, которую бросил Егор Созонов в карету Плеве, собрал сын купца 1-й гильдии, бывший студент Московского университета и один из руководителей БО Максимилиан Швейцер. В ночь с 25 на 26 февраля 1905 года пришла его очередь. Швейцер погиб в номере петербургской гостиницы «Бристоль» у Исаакиевской площади в результате взрыва, вызванного неосторожным обращением со взрывчатыми веществами в ходе изготовления бомбы для совершения очередного теракта. Герасимов, примчавшийся в гостиницу сразу после взрыва, застал такую картину: «Четырехэтажная гостиница имеет 36 окон; все 36 лежат в осколках на улице среди кирпича и обломков мебели, выброшенных взрывом сквозь окна гостиницы». Герасимов взбежал наверх: «Здесь посреди разрушенных комнат находилось самое место взрыва. Все комнаты этажа стояли открыты – взрыв сорвал все двери с петель. Вступаю в место наибольших разрушений – в комнату № 27. Я был готов к самому худшему, но то, что мне привелось здесь увидеть, превосходило все представления. Обстановка комнаты и обломки стен лежали подобно куче мусора, и все эти обломки и клочья были там и тут усеяны мельчайшими частицами человеческого трупа. Поблизости разбитой оконной рамы лежала оторванная рука, плотно сжав какой-то металлический предмет, – картина, которую я не могу забыть»[13]. Только благодаря счастливому стечению обстоятельств не погиб никто из постояльцев или служащих гостиницы. Разрушения были столь велики, что владельцы были вынуждены закрыть отель.
Дочери и внучке генералов, дворянке, бывшей студентке университетов Галле, Берна и Петербургского женского медицинского института 24-летней Марии Беневской, технику БО, в апреле 1906 года при попытке разрядить неиспользованную бомбу оторвало кисть левой руки и изуродовало лицо. Дочь еврейского учителя (меламеда), 16-летняя анархистка Фанни Каплан была ранена и контужена 22 декабря 1906 года в номере 1-й Купеческой гостиницы в Киеве при взрыве самодельной бомбы, предназначавшейся для покушения на киевского генерал-губернатора В. А. Сухомлинова. Обе женщины были приговорены к смертной казни (несовершеннолетняя Каплан скрыла свой возраст), замененной каторгой, которую они отбывали вместе в женской каторжной тюрьме в Сибири. Здесь Каплан «перековалась» из анархисток в эсерки. 30 августа 1918 года она стреляла в Ленина, которого считала предателем революции. Бывшие товарищи по революционной борьбе, в отличие от «царских сатрапов», обошлись без церемоний: 3 сентября 1918 года Каплан без всякого суда расстреляли за аркой 9-го корпуса Кремля, во дворе автобоевого отряда: шум включенных моторов заглушал звуки выстрелов. Труп здесь же затолкали в железную бочку из-под смолы, облили бензином и сожгли.
Убийство великого князя Сергея Александровича
4 февраля 1905 года в Москве, на территории Кремля, в результате взрыва бомбы, брошенной членом БО Иваном Каляевым в его карету, был убит (разорван в клочья) великий князь Сергей Александрович, дядя императора Николая II. Великий князь ушел в отставку с поста генерал-губернатора Москвы 1 января 1905 года, однако оставался главнокомандующим войсками Московского военного округа. При взрыве был смертельно ранен кучер великого князя Андрей Рудинкин. Общественное мнение считало Сергея Александровича и его брата, великого князя Владимира Александровича, главными виновниками применения военной силы во время разгона шествия 9 января 1905 года в Петербурге, повлекшего многочисленные жертвы. Характерно, что после этого во дворце великого князя Сергея Александровича в Петербурге неизвестными были выбиты оконные стекла.
Каляев был соучеником Бориса Савинкова по варшавской гимназии и его другом. Он был бывшим студентом Петербургского и Московского университетов и бывшим социал-демократом. Он был «идеальным типом» террориста в эсеровском понимании. Каляев предполагал, что погибнет при взрыве, однако этого не произошло, и хотя был момент, когда он мог скрыться, Каляев не сделал этого. 5 апреля 1905 года Особое присутствие Правительствующего сената приговорило Каляева к смертной казни. Он выступил на суде с программной речью. Приведу фрагмент, довольно типичный для психологии и мировоззрения террористов:
«Я не подсудимый перед вами, я ваш пленник. Мы – две воюющие стороны. Вы представители императорского правительства, наемные слуги капитала и насилия. Я – один из народных мстителей, социалист и революционер.
Нас разделяют горы трупов, сотни тысяч разбитых человеческих существований и целое море крови и слез, разлившихся по всей стране потоками ужаса и возмущения. Вы объявили войну народу, мы приняли вызов».
Каляев еще до суда заявил своему адвокату, что не будет подавать прошение о помиловании:
«Мое помилование превратит террористический акт, совершенный мною, во взрыв бомбы в глухом погребе. Звук взрыва получится приглушенным и ослабнет эффект всего дела»[14].
Иван Каляев был повешен в Шлиссельбургской крепости 9 мая 1905 года.
Терроризм в период революции 1905–1907 годов
Эсеровский террор в период революции 1905–1907 годов приобрел особый размах. Кроме Боевой организации, в стране действовали летучие боевые отряды, подчинявшиеся областным партийным комитетам, а также местные боевые дружины. С января 1905-го по конец 1907 года эсерами было осуществлено 233 теракта (до 3 июня 1907 года – принятой в литературе дате окончания революции – 220 покушений). По другим подсчетам, на 1905 год приходится 54 теракта, 1906‑й – 78, 1907-й – 68 (из них 38 – до 3 июня), т. е. в общей сложности 200. После 1907 года эсеровский террор фактически сходит на нет: в 1908 году было совершено три покушения, в 1909-м – два, 1910-м – одно и в 1911 году – два. Ни одно из них не имело общенационального значения. На годы революции приходится около 78 % всех терактов, совершенных эсерами[15].
Расхождениям в числах не следует удивляться: сами эсеры не знали точного числа совершенных членами партии терактов.
Всего за 1901–1911 годы эсеровскими боевиками было совершено 263 террористических акта. Их жертвами стали 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров, их помощников, начальников сыскных отделений, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 8 присяжных поверенных, 26 агентов полиции и провокаторов.
Среди террористов было немало женщин. Огромной популярностью в народе пользовалась Мария Спиридонова,
которая 16 января 1906 года смертельно ранила губернского советника Г. Н. Луженовского, руководившего подавлением крестьянских выступлений в Тамбовской губернии.
Подвергшись насилию со стороны арестовавших ее офицеров, Спиридонова стала символом народной заступницы и одновременно мученицы.
Второй женщиной после С. Л. Перовской, казненной за политическое преступление, стала Зинаида Коноплянникова, застрелившая 13 августа 1906 года командира Семеновского полка генерала Г. А. Мина, руководившего подавлением Московского восстания в декабре 1905 года. Также были казнены эсерки-террористки Е. П. Рогозинникова, Ф. М. Фрумкина, А. А. Севастьянова, М. М. Федорова, без суда была расстреляна Е. А. Измайлович, стрелявшая в адмирала Г. П. Чухнина.
Подробнее о феномене женщин-террористок рассказывается в специальной главе этой книги.
Универсальным методом борьбы против самодержавия и «эксплуататоров», а также средством агитации считали террор отколовшиеся от партии эсеров эсеры-максималисты. На их счету наиболее жестокие и кровавые террористические акты в ходе первой русской революции, в т. ч. взрыв дачи премьер-министра П. А. Столыпина, когда в день приема, 12 августа 1906 года, трое террористов, вызвавших подозрение охраны, взорвали себя вместе с посетителями. В результате число жертв (погибших на месте и впоследствии умерших от ран) превысило 30 человек, а всего пострадало около 100. Среди пострадавших были дети Столыпина – Наталья и Аркадий. В момент взрыва они вместе с няней находились на балконе и были выброшены взрывной волной на мостовую. У 15-летней Натальи были раздроблены ноги, она не могла ходить несколько лет. 3-летний Аркадий был ранен сравнительно легко. Няня детей премьер-министра погибла.
В 1906–1907 годах на счету максималистов было около 50 терактов.
Анархистский террор
Наибольшее число жертв террористических актов начала века приходится на долю различных анархистских групп, которые выступали против «непосредственных эксплуататоров», используя терроризм в качестве «пропаганды действием».
Группы «безмотивных» террористов считали основной целью своей деятельности организацию антибуржуазного террора; принадлежность к классу «паразитов-эксплуататоров» считалась достаточным основанием для смертного приговора.
«Сам факт существования сытого, ликующего есть преступление, каждый миг эксплуататорского существования – бескровное убийство!» – говорилось в органе «чернознаменцев», исповедовавших безмотивный террор[16]. Все «держатели ренты» или просто хорошо одетые люди автоматически причислялись к эксплуататорам. «Безмотивники» ответственны за взрывы в ресторане «Бристоль» в Варшаве в ноябре 1905-го и у кофейни Либмана в Одессе 17 декабря 1905 года. В кофейню было брошено пять бомб, около полусотни посетителей были убиты и ранены. Были ранены и трое бомбистов, арестованных через день. В листовке, выпущенной по этому случаю одесской группой анархистов-коммунистов, говорилось:
Поделиться книгой: