Помоги проекту - поделись книгой:
Георгий Марков
СИБИРЯКИ У ЛЕНИНА
Дорогие ребята!
Кончалась война в Сибири, фронт передвинулся далеко за Байкал, где американские и японские разбойники терзали священную русскую землю.
После долгих мытарств по нетопленным вокзалам железнодорожных станций, бурных столкновений с комендантами, пересадок из одного поезда в другой, томительных ожиданий у семафоров и стрелок партизаны наконец подъезжали к Москве.
Стояло морозное утро. Сумрак ночи ещё не успел рассеяться и клочьями висел на деревьях и строениях дачных посёлков. Снег на буграх уже стаял, и земля лежала пёстрая, серо-бурая, как вылинявшая медвежья шкура. Ельник, сосняк и березник, тянувшиеся вдоль полотна железной дороги, местами были вырублены и открывали вид на деревеньки, приютившиеся по долинам речек. Над лесом то там, то здесь клубился дымок и всплесками вспыхивало золото церковных колоколен.
Двухосный тряский вагон, в котором ехали партизаны, был нетоплен, промёрз и от каждого толчка скрипел, как рассохшаяся телега. Привыкшие уже ко всяким неудобствам и невзгодам партизаны словно не замечали холода. Они сгрудились возле окна и с интересом смотрели на подмосковную землю.
Особенно был оживлён дед Фишка. Места, через которые пролегла железная дорога, напоминали ему родные сибирские леса, и он восклицал:
— Смотри, Матюша, смотри, вон то местечко совсем как у нас, нычит, на Юксе. Помнишь, за Весёлым яром, слева от болота?
Потом дед Фишка принимался с жаром расспрашивать Беляева, хорошо ли родит подмосковная земля, какие звери и птицы водятся в её лесах, плодятся ли они тут или появляются лишь на время, кочуя в поисках кормовых мест.
Силантий Бакулин и Мирон Вдовин, увлечённые расспросами деда Фишки, с охотой слушали Тараса Семёновича. Только один Матвей не принимал участия в этом разговоре. Мысль о поездке к Ленину принадлежала ему. Он долго вынашивал эту мысль в себе, никому не рассказывая. Антон Топилкин, с которым он несмело поделился своими думами, горячо поддержал его, самолично испросил согласие у губкома на поездку делегации партизан в Москву.
Матвей смотрел за окно на лес, на церкви и дачные посёлки, прислушиваясь к разговору Беляева с мужиками, а мыслями был у Ленина…
Вскоре лес стал редеть, деревянные домики с верандами и палисадниками кончились, и потянулись мощённые булыжником улицы с большими домами из красного кирпича и тёмно-серого камня. Кое-где над домами виднелись высокие, чёрные от копоти фабричные трубы.
— Вот и матушка-Москва началась, — с торжественностью в голосе сказал Тарас Семёнович.
— Эх, какая она! Лес дремучий! — окидывая взглядом каменные корпуса-громадины и заводские трубы, с восторгом и изумлением воскликнул дед Фишка.
Матвей приблизился к окну, вытянув шею, смотрел на Москву через плечо Силантия Бакулина. Увидев вдали высокое здание с флагом на круглом куполе, он спросил:
— Тарас Семёныч, не в том вон доме Ленин работает?
Беляев прищурил глаза, несколько секунд молчал, потом покачал головой:
— Нет, Захарыч, отсюда Кремля не видно. — И, положив на плечо Матвея руку, дружески спросил: — Не терпится?
Сбирая к переносью морщинки, Беляев вскинул на Матвея загоревшиеся молодым блеском умные глаза и заговорил вполголоса:
— Помню, Захарыч, перед войной ещё послали меня за границу по партийным делам. Приехал я в город Краков, вышел с вокзала и чую — нет у меня терпения. Мне надо товарищей искать, а я слоняюсь по улицам, гляжу на народ. Думаю про себя: «Ленин-то, может, тут же где-нибудь ходит». Вывернется из толпы какой-нибудь большой, представительный человек, и я с него глаз не спускаю. «Не Ленин ли?» — думаю. Потом, когда Ленина увидел, сам над собой посмеялся в душе. Оказался Ленин хоть и крепким, но невысоким.
— И мне он большим кажется, этаким вот, как дядя Силантий, — проговорил Матвей.
— Нет, он росту небольшого, чуть-чуть, пожалуй, повыше Финогена Данилыча, — сказал Беляев.
Дед Фишка не пропустил этих слов мимо ушей.
— Они, вишь, Тарас Семёныч, малорослые-то, дюже на работу шустрые. Я ведь и сам, когда помоложе был, страсть как бойко работал. Ей-богу! Матюша не даст соврать, — внушительно сказал он.
Беляев засмеялся, покашливая от табачного дыма.
Поезд затормозил, вагон, сжатый с обоих концов, заскрипел и медленно подъехал к платформе вокзала.
Иззябшие пассажиры, размещавшиеся на верхних полках, соскочили с них и, нагрузившись чемоданами и узлами, заспешили к выходу. Партизаны переждали, пока кончится суета, надели свои заплечные мешки и не торопясь вышли из вагона.
Беляев ввёл партизан в обширный, до отказа набитый разноликой толпой зал, посоветовал располагаться на тяжёлых дубовых скамейках.
— Я во ВЦИК поеду. Надо где-то ночлег получить да насчёт встречи с товарищем Лениным узнать, — сказал Беляев, когда мужики кое-как протискались к скамейкам.
— Ну, с богом, Тарас Семёныч, счастливого тебе пути! — отозвался за всех дед Фишка.
Беляев вернулся на вокзал в полдень, возбуждённый и радостный.
— Дела, товарищи, налаживаются, — сказал он, обращаясь ко всем, — ВЦИК телеграмму нашу получил, жить будем в гостинице «Европа».
— А когда к Ленину? — спросил Матвей.
— Владимир Ильич обещал денька через три-четыре принять, — ответил Беляев. — А пока Москву посмотрим, в центральных организациях побываем.
Партизаны оделись, подпоясались, взяли свои мешки и направились вслед за Беляевым. В валенках, подшитых кожей, в лохматых собачьих папахах, в красных дублёных полушубках, в домотканых цветных кушаках, они привлекали внимание прохожих, и те с любопытством осматривали их.
В гостинице им отвели большую светлую комнату, правда холодную, но зато с зыбкими варшавскими кроватями, письменным столом из красного дерева и телефоном. Вскоре Беляев принёс откуда-то два больших чайника кипятку. Матвей достал из мешка сухари, сало, и партизаны уселись за стол. Потом они вынули кисеты с самосадом и, усевшись близ окна, в которое хорошо было видно улицу, закурили, разговаривая о Москве, о Ленине, вспоминая свою далёкую и родную Сибирь. Вечером они по очереди помылись в ванне и за ночь, впервые за долгую дорогу, хорошо выспались на мягких постелях.
На другой день утром, когда все собрались идти смотреть Красную площадь и Кремль, протяжно и тонко зазвонил телефон. Тарас Семёнович торопливо взял трубку с аппарата, и партизаны затаили дыхание.
— Владимир Ильич ждёт нас, товарищи, — сказал Беляев, одёргивая на себе короткую тужурку из серого шинельного сукна.
От неожиданности всего происшедшего никто и слова промолвить не мог. Стали торопливо одеваться. Дед Фишка сбросил с себя полушубок, достал из-под кровати свой мешок, вытащил из него новую холщовую рубаху и поспешно надел её.
Всю дорогу спешили. Беляев пробовал что-то рассказывать о Красной площади, о Лобном месте, но его слушали плохо.
Все были взволнованы мыслями о предстоящей встрече с Владимиром Ильичём. У ворот Кремля военный с винтовкой в руках остановил партизан. Беляев начал с ними объясняться, но откуда-то из-за ворот подоспел другой военный, по-видимому начальник караула.
— Сибирские партизаны? — спросил он весело.
— Они самые, — ответил Беляев.
— Пропустите их, Ксенофонтов, к Владимиру Ильичу идут, — сказал военный, приглядываясь к партизанам и не переставая поблёскивать белозубым ртом.
Когда дед Фишка, шедший предпоследним, поравнялся с этим военным, он всё тем же весёлым голосом спросил:
— Неужели, дед, и ты воевал?
— Нет, милок, кур щупал, — буркнул дед Фишка.
Военный засмеялся и долго смотрел восторженным взглядом на удаляющихся партизан.
Дверь кабинета Ленина отворилась, и партизаны увидели женщину.
— Пожалуйста, товарищи, проходите! Владимир Ильич просит вас, — сказала женщина, приветливо улыбаясь и отступая от двери в сторону.
Партизаны поднялись, переглянулись, выжидая, когда Тарас Семёнович войдёт в кабинет первым. Теперь, в эту последнюю минуту перед встречей с Лениным, Матвей вдруг почувствовал, что ему становится трудно дышать.
Владимир Ильич порывисто поднялся из-за стола и лёгкой, упругой походкой пошёл навстречу.
— Здравствуйте, товарищ Беляев! — громко и радостно сказал он и, окинув партизан быстрым внимательным взглядом, так же громко добавил: — Здравствуйте, товарищи!
Партизаны ответили смущённо и тихо. Владимир Ильич пожал руку Беляеву и повернулся к партизанам, стоявшим ближе к двери. Беляев представил делегатов. Ленин каждому пожимал руку. Когда очередь дошла до деда Фишки, Беляев с улыбкой сказал:
— А это у нас из мёртвых воскресший, Финоген Данилыч Течении, наш знаменитый партизан и охотник.
— Как из мёртвых воскресший? — закидывая правую руку за спину и круто повёртываясь к Беляеву, спросил Владимир Ильич.
— Расстрелянный я, товарищ Ленин. Раны на мне от белых, — нетвёрдым от волнения голосом проговорил дед Фишка.
— Прихватили где-нибудь? — насторожился Владимир Ильич.
— Прихватили, подлюги, в Сергеве, на постоялом дворе. Ну, да ведь нас сразу от земли, товарищ Ленин, не отдерёшь. Выжил вот!
— Правильно, товарищ Течении. Контрреволюция хотела бы всех нас отправить на тот свет, но дудки! Нас от земли не отдерёшь!
Ленин проговорил это запальчиво, скороговоркой, чуть склонив голову набок и прищурив быстрые карие глаза. При этом он легко вскинул руку, потом сунул её в карман пиджака и всё так же порывисто прошёл за стол.
— Прошу садиться, товарищи, — сказал он, опускаясь в кресло.
Дед Фишка успел заметить, что ноги у Ленина крепкие, шаги лёгкие, как у охотника, исходившего полземли. «Ах, какой проворный! А лоб-то! Знать, ума палата», — думал дед Фишка.
Матвей смотрел на Ленина не спуская глаз. Ленин оказался совсем не похожим на того, которого рисовало воображение. Он был гораздо проще, человечнее и роднее. Его крепкое рукопожатие вернуло Матвею спокойствие.
Сообщение Ленину о жизни в Сибири, о таёжной войне должен был сделать Беляев. Но Владимир Ильич, задав партизанам несколько беглых вопросов о дороге, о порядках на транспорте, обратился сразу к Матвею:
— Вот вы, товарищ Строгов, стояли во главе партизанской армии. Вам хорошо известны думы мужика. Как по-вашему, чего ждёт сибирский крестьянин от Советской власти? Какие надежды он связывает с ней теперь, когда наша победа над колчаковщиной окончательно обеспечена?
Владимир Ильич откинулся на спинку кресла, прищурил глаза. Матвей помедлил, подбирая слова, ответил:
— Ждёт наш мужик теперь от Советской власти подмоги, товарищ Ленин, и желает, чтобы наставила она его на путь-дорогу.
— Все этого желают, товарищ Ленин. Ради этого и Колчака с иноземцами громили, — пробасил Силантий Бакулин.
— Гм… Ну, а на какую дорогу,' по мнению мужиков, должна наставить их Советская власть? — чуть приподнимаясь, спросил Владимир Ильич.
— А это уж какую Советская власть укажет, — сказал Матвей.
— Ну, нет! Мужик по-своему думает. И не всякую дорогу он примет, — горячо возразил Владимир Ильич.
— А как же! Каждый хозяин о своём планует, — проговорил дед Фишка, давно ждавший момента вставить своё слово.
— Вот-вот! И Советская власть не может с этим не считаться! — воскликнул Владимир Ильич.
— Правда! А только мужик знает, что Советская власть плохой дорогой его не поведёт. Он сам за Советскую власть воевал, — убеждённо заметил Матвей.
— Значит, верят нам? — строго спросил Владимир Ильич.
— Как же не верить! Верят, товарищ Ленин, — опять прогудел Силантий Бакулин.
Эти слова, по-видимому, были приятны Ленину. Глаза его заблестели, и он задумчиво потёр ладонью голову.
Не спрашивая, а, скорее, подтверждая какую-то свою мысль, Владимир Ильич негромко сказал:
— Но верят не все.
— Мужик не ровня, — подхватил Матвей. — К примеру, наши Волчьи норы. Богатеи — эти и сейчас ещё ждут, не рухнет ли Советская власть. Боятся они её и в то же время присматриваются, нельзя ли как своих людей к управлению поставить, чтоб стороной законы обойти, под новой вывеской старую жизнь продолжать.
Всё, что говорил сейчас Матвей, очень заинтересовало Владимира Ильича. Он взял с тяжёлого чернильного прибора карандаш и стал что-то быстро записывать.
— Ну, а средний мужик как? — спросил он.
— Это Федот, да не тот, — ответил Матвей и продолжал — Не знаю, как в других краях, а у нас среднему мужику здорово досталось. Колчак его не жаловал. Хлеб — с него, лошадей и фураж — тоже с него. Если взять у нас по волости, редкий остался невыпоротым. Недаром потом середняки к нам в партизаны гуртом валили. А вот Советская власть пришла — и рада бы помочь мужику, да силы нет. Воевать с голодным желудком не станешь, а одним кулацким хлебом не прокормишься. Опять средний мужик дай. Ослаб он, товарищ Ленин, этот мужик.
— Да и сеять, Захарыч, как допрежь, он больше не желает, — покашливая в кулак, несмело проговорил Мирон Вдовин.
— Расчёту нет, товарищ Ленин, — загудел Силантий Бакулин. — Сколько ни сей — заберут, а дать ничего не дадут. А мужик без поддержки долго не протянет, тощий он стал.
— Выходит, мужику городские товары нужны? — переглянувшись с Беляевым, спросил Владимир Ильич.
Партизаны посмотрели друг на друга, и Матвей сказал:
— Без городской подмоги мужику нету жизни.
Силантий Бакулин широко развёл руками:
— Она, справа-то, товарищ Ленин, у мужика в дым сносилась, и взять её, кроме как в городе, негде.
Поделиться книгой: