Помоги проекту - поделись книгой:
— Господа, а как быть с Государственным Советом, Сенатом и министерствами? — спросил Пущин.
— А никак. Императорский Государственный Совет в отсутствие императора не нужен, — заявил Трубецкой. — Правительственный Сенат осуществляет надзор за деятельностью государственных учреждений и чиновников. Пусть продолжает осуществлять. А что до министерств — пусть работают. Правда, нам придётся заменять тех министров, которые откажутся присягать на верность Временному правительству и заменять их верными людьми. То же самое с командирами полков и дивизий.
— Значит, опять присяга? — с невесёлой улыбкой поинтересовался Шипов-младший. Но спросил он чисто риторически. Понятно, что без присяги — никак...
Карл Иванович Бистром повёл золотыми эполетами и сказал:
— Итак, господа, коль скоро я взял на себя обязанности военного губернатора, то мой вопрос по существу: как мы поступим с чернью?
— С народом, вы хотите сказать? — деланно возмутился Рылеев.
— Нет, Кондратий Фёдорович, вы не ослышались, — веско высказался новоявленный военный губернатор. — Народ — это тот, кто пашет землю, куёт или, на худой конец, торгует. Если народ берёт в руки оружие и выходит на улицы, то это толпа, чернь. Не спорю, господа, в сегодняшнем деле они нам очень помогли. Но (поднял он палец), что мы будем делать с ними завтра? Кстати, кто-нибудь распорядился собрать оружие, которое в огромном количестве валяется вдоль Невы? Нужно срочно послать людей. Желательно — с одним-двумя надёжными офицерами.
— Сам пойду, — заявил вдруг князь Щепин-Ростовский, сидевший в уголке. — Здесь мне делать нечего. Я заранее согласен со всем, что вы решите. Пожалуй, я бы тоже не хотел пугачёвского бунта. Честь имею.
Откланявшись, князь ушёл.
— Итак, господа, — обратился Трубецкой к собранию, — продолжим. Мне кажется, что нужно послать кого-нибудь за Сперанским и Мордвиновым. А лучше, ежели к ним съездит кто-то из нас. Мы тем самым окажем им уважение. Думаю, что к Сперанскому отправится князь Одоевский, а к Мордвинову — Иван Иванович Пущин.
Одоевский и Пущин поднялись с мест. Уже на выходе Пущин обратился к Трубецкому:
— Сергей Петрович, я квартирую недалеко, на Галерной. Если не возражаете, мы с князем заедем ко мне. Хочется вздремнуть пару часов. Да и время позднее. И Сперанский, и Мордвинов наверняка спят. Съездим к ним сразу с утра.
— Нет, господа, — мягко, но непреклонно возразил Трубецкой. — Простите, но спать нам сегодня некогда. Ехать нужно немедленно, и, ежели означенные господа спят, то будите их немедленно. От их согласия или несогласия зависит слишком многое.
— Александр Александрович, — обратился Бистром к Бестужеву, — Вам придётся возглавить гвардейский флотский экипаж. Кто там сейчас с ними?
— Лейтенант Арбузов. Хороший офицер.
— Но всё же возглавить матросов придётся Вам. Лейтенант будет Вашим заместителем. Надеюсь, в экипаже есть надёжные офицеры?
— Почти все, за исключением, разумеется, командования.
— Вот и прекрасно. Завтра экипажу предстоит тяжёлый день. Впрочем, господа, не только экипажу. Необходимо произвести осмотр казарм и выявить недовольных. Этим займутся моряки, «московцы» и финляндский полк. Думаю, что возглавить сию кампанию придётся лично генералу Шипову. Преображенский полк и «семёновцы» полковника Шипова — в Вашем личном резерве. Егерей пока трогать не будем, пусть отдохнут.
— Карл Иванович, а как поступать с недовольными? — задал вопрос Шипов-старший.
— А вот об этом мы спросим у нашего начальника. Что скажете, князь?
Сергей Петрович Трубецкой помедлил с секунду. Но, видимо, он уже обдумал ответ на этот вопрос. И сделал это не сегодня, а довольно давно:
— Солдат следует рассредоточить по полкам. Для особо буйных — гауптические вахты. Офицеров — в крепость. В случае открытого неповиновения — расстрел на месте. Простите, господа, но сейчас это единственный выход. Разбираться будем позже. И вот ещё... Во всех полках провести беседы с офицерами. Я уже попросил барона Штейнгеля составить текст присяги. Там будет специальная строчка о безоговорочном подчинении. И, пожалуйста, господа, не смотрите на меня, как на нового Робеспьера или Марата. Мы — военные люди и прекрасно понимаем, во что ввязались. Нам нужна дисциплина и ещё раз — дисциплина. Согласны?
— Согласны, Сергей Петрович, — высказался за всех Бистром. — Но хочется сказать вот ещё что. Нужно составить списки тех лиц, которые должны быть немедленно арестованы.
В Петербурге остались люди, которые могут представлять опасность.
— А как мы будем знать — кто опасен, а кто нет? — устало произнёс Рылеев. — И не станут ли эти списки проскрипционными? Ведь это, господа, чистейшая диктатура.
— Кондратий Фёдорович, — по-отечески обратился к нему Бистром, — без диктатуры или диктатора начинается анархия. А анархия — гораздо хуже любой диктатуры. Сейчас у нас нет ни законов, ни законного правительства, и всё зависит только от нас. И посему предлагаю создать при Временном правительстве суд или трибунал.
— Гаврила Степанович, — обратился Трубецкой к Батенькову, — будьте так любезны. Не возьмите за труд записать всё то, что мы сейчас решаем. У Вас, как я знаю, почерк очень хорош. Завтра, а вернее сегодня, нужно обзавестись писарями и делопроизводителями, которые будут решения записывать. Заказывать печати... Словом, нужно создавать канцелярию. Нужны люди, опытные в бюрократическом деле. Без этого, увы, никак...
...При последних словах, произнесённых князем, открылась дверь. В комнату заседаний вошёл Пущин, а с ним — высокий сутулый человек. Пожалуй, кроме Бистрома, никто не знал в лицо Михаила Михайловича Сперанского, одного из близких людей покойного императора Александра, попавшего в опалу. Близорукие глаза Сперанского выглядели не сонными, а, напротив, внимательными и умными.
— Здравствуйте, господа, — обратился Михаил Михайлович к собранию. — Польщён Вашим вниманием к моей скромной персоне. Не знаю, к добру ли ваша революция, к худу ли. Но я готов послужить новой России. Кстати, а как вы её назвали?
— То есть, как можно назвать Россию? — не понял Трубецкой.
Сперанский, перед тем как дать пояснения, аккуратно снял шубу, осмотрелся, куда бы пристроить, и наконец просто бросил её на свободный стул:
— Была у нас Российская империя. А теперь?
— Вероятно, республика, — как-то неуверенно ответил князь.
— Прекрасно. Значит — Российская Республика. Господин, э-э, Иван Иванович, что за мной приехал, дал мне прочитать Манифест. Прекрасно. Как первоначальный вариант это просто превосходно. Но у меня вопрос. Временное правительство, в котором я имею честь состоять, — орган коллегиальный или же совещательный, а все нити управления будут у нашего господина Председателя?
Все посмотрели на Трубецкого. Как-то уже само собой получилось, что Сергей Петрович взял бразды правления в свои руки.
— Я полагал, — начал князь, — что Временное правительство есть орган коллегиальный. Таким образом, для решения особо важных проблем будут необходимы голоса всех членов.
— Это прекрасно. Но вдумайтесь, что будет в случае, когда кто-нибудь не согласится? Как показывает практика, в спорах никакая истина не рождается...
Члены правительства задумались. Как ни заманчиво звучала идея коллегиального управления, но! Как говорят военные люди: «Лучше один плохой командир, нежели два хороших».
— Михаил Михайлович, — поинтересовался Бистром, — у вас есть какие-то соображения?
— Безусловно. Будучи на губернаторстве в Сибири, да и раньше, составил некоторые намётки. Но их, господа, необходимо привести в соответствие с реалиями сегодняшнего дня. Я ведь никак не предполагал, что один император умрёт, второй отречётся, а третий будет убит. Мне нужно какое-то время на доработку. Неделя, скажем, или две. Думаю, что вы за это время позаботитесь о приоритетах.
— Господин Сперанский, — осторожно поинтересовался Трубецкой, — а какие приоритеты определили бы Вы? По моему разумению, главное — удержаться у власти. Для этого нужны силы для борьбы с внешним и внутренним врагом. Вы можете что-то добавить?
— Думаю, что не особенно много. Да вы, господа, и сами догадываетесь. Кроме борьбы с... — замялся Сперанский, подыскивая нужное слово, — ну, предположим, с контрреволюцией, придётся решать вопросы укрепления правопорядка. Скорее всего, наши обыватели попытаются заняться грабежом и мародёрством. Поверьте, господа, очень скоро в Петербурге начнётся голод. Возможно, закроются какие-нибудь мастерские. Появятся безработные люди. Может усилиться инфляция, хотя она и так огромная. Пока крестьяне возят в столицу продовольствие — нужно закупать зерно. Иначе повторится опыт Франции. Печальный, как вам известно...
— М-да, Михаил Михайлович, — задумчиво протянул Трубецкой, — безрадостную картину вы нарисовали. Об этой стороне дела я даже и не думал. Но всё же я очень рад, что вы согласились стать членом нашего правительства. Будем грудиться вместе.
— Да уж, Сергей Петрович. Трудиться будем вместе. Или — вместе пойдём на эшафот...
В Любаре Сергей Иванович и Ипполит Иванович Муравьёвы-Апостолы искали командира «ахтырцев». К счастью, первый же встречный мальчишка указал им хату, где квартировал «пан полковник». Стоявший у входа гусар из нижних чинов попытался было остановить братьев, объясняя, что у Его Высокоблагородия меланхолия, но был вынужден сдаться перед эполетами.
Артамон Захарович Муравьёв (просто Муравьёв, без Апостолов) сидел в мазанке и курил. Коричневый доломан был небрежно наброшен на нижнюю рубаху. Ментик, сабля и кивер брошены в угол вместе со всей остальной гусарской амуницией. Перед господином полковником стояли большая бутыль какого-то крестьянского пойла и высокий стакан.
Муравьёв пребывал в состоянии глубочайшей депрессии. На это указывала и горилка (известно, что гусары пьют только шампанское!), и то, что полковник самозабвенно мурлыкал под нос стихи самого знаменитого со времён создания полка «ахтырца»:
Завидев гостей, Муравьёв завопил, как уличный кот, которому наступили на хвост:
Потом так же резко оборвал песнопение и безо всяких приветствий заявил:
— А что, господа. Скоро и мы вознесёмся. Уже слыхали-с — полковник Пестель арестован? И, что характерно, арестован по доносу собственного офицера. Вот, сижу и жду — кто из моих «ахтырцев» первым побежит доносить? Интересно — в Петербург повезут или здесь расстреляют?
Братья Муравьёвы-Апостолы прошли внутрь комнаты. Младший сел на постель, а старший остался стоять. Потом Сергей Иванович внимательно посмотрел на гусара и спросил:
— А Вы, господин полковник, будете просто сидеть и ждать?
— А что прикажете делать, господин подполковник? — в тон ему ответил Муравьёв. — Выводить гусар и в конном строю атаковать Тульчино? Освобождать Павла Ивановича? Или уж сразу на Житомир? Захватить всё корпусное командование и потребовать — выпускайте, мол, нашего Пестеля! А что потом-с? В худшем случае перед Житомиром нас остановит артиллерия. Мне, с одним полком, её не пройти. В лучшем — через месяц из Петербурга и Волыни подойдёт подкрепление. И — прощай, гусар, ты песен пел немного.
Осторожно, как будто он говорил со слабоумным или с ребёнком, Сергей Иванович сказал:
— Господин полковник, из Петербурга никто не придёт. Вчера дошла весть, что узурпатор убит. Наследник престола Михаил бежал в неизвестном направлении. Я получил письмо от князя Трубецкого — председателя Временного правительства. Так что...
— Седлать коней, господа гусары, — оживился Муравьёв. Всю его депрессию как рукой сняло. Он лихорадочно забегал по хате, собирая разбросанные вещи: — Эх, не успел побриться! Да уж ладно, сойдёт, — заметил полковник, становясь перед братьями во всём параде. — Итак, господа, обговорим план действий...
— План прост. Мы с братом сейчас же едем в деревню Трилесы. Там стоит наша 5-я рота. Затем вместе с ротой отправляемся в деревню Ковалёвку, где стоит другая рота. Остальные силы в Василькове. За свой батальон я ручаюсь, вы же немедленно поднимаете гусар и отправляетесь в местечко Троянов. Там Александровский гусарский полк. Если он пойдёт вместе с вами — прекрасно, а если нет — то и шут с ним! Место сбора — Васильков. Затем все вместе идём на Тульчино. Там Вятский полк, которым командовал Пестель. Павел Иванович любим офицерами и солдатами...
— Очень любим, — буркнул Муравьёв, намекая на предательство одного из «вятичей».
— Командир роты майор Лорер, — невозмутимо продолжал Муравьёв-Апостол, — поднимет «вятичей». Через два дня к нам подойдут Троицкий пехотный полк или хотя бы две роты. В бой не вступаем. Пока, по крайней мере. Наша конечная цель — выход к Брянску. Оттуда — на Могилёв. Нужно срочно послать известие в Киев Юшневскому и Волконскому. Для командования объединённым отрядом нужны генеральские эполеты. Лучше, если это будет Волконский. Итак, господин полковник?
— План дельный. Что же, господа. Будем действовать!
— Артамон Захарович, а как вы объясните полку цель выступления? — поинтересовался Муравьёв-Апостол-младший.
— А никак, — беззаботно отмахнулся полковник. — Команда простая: «Трубить общий сбор, поэскадронно выходим!» Гусары надёжные, лишних вопросов не задают. Большинство офицеров уже давно спрашивают — а когда выступать? Ну, господа, с Богом...
Артамон Захарович пошёл к выходу, мурлыча под нос уже другую, более бравурную песню Давыдова:
То, что гусарский полковник заменил в тексте «службу царскую» на «службу ратную» песню не портило, но наводило на определённые мысли...
...Переночевав на постоялом дворе, набитом клопами, как семечками в подсолнухе, уже на следующий день братья были в Трилесах. Правда, дела пошли хуже, нежели рассчитывали: при въезде в деревню стоял усиленный караул — два солдата с унтер-офицером. Рядом утаптывал свежий снег полковник Гебель, командир полка. Неподалёку, поёживаясь на ветру, неуклюже сидели в сёдлах два жандарма. «Как собаки на заборе», — подумал младший из братьев.
— Господин подполковник Муравьёв-Апостол, господин прапорщик Муравьёв-Апостол, — торжественно объявил полковник Гебель, — вы обвиняетесь в государственной измене. Данной мне властью вы арестованы. Извольте сдать сабли и следовать за нами.
«Эх, и чего я, дурак, пистолет-то с собой не взял? — грустно подумал подполковник. — «Полкану» — пулю, а этих двоих взяли бы в сабли...» Но сетовать задним числом — глупо...
Сергей Иванович спешился, показывая пример горячему по молодости лет брату. Отстегнул ножны от перевязи и эфесом вперёд подал оружие полковому командиру. Брат слегка помедлил, но тоже спрыгнул с седла.
— Идёмте, господа, — сделал полковник приглашающий жест. — С самого утра вас ждём. Продрогли из-за ваших выкрутасов.
Потом, обратившись к унтер-офицеру, приказал:
— Лишних людей с караулов убрать и — в казарму. Коней господ офицеров отведёте в конюшню.
Гебель вскочил в седло и поехал впереди. За ним шли оба брата. Замыкали процессию жандармы. Идти было недалеко. Братьев провели в одну из мазанок, возле которой стоял часовой, и провели в комнату. Полковник плюхнулся на табурет, жандармы встали у выхода, подпирая двери. Братьям сесть никто не предложил.
— Эх, господа, — угрожающе-ласково произнёс Гебель, — что же вы такое натворили? Против царя и Отечества пошли, Отечество предаёте. Нехорошо.
— Вот уж насчёт Отечества, господин полковник, не надо, — поморщился Сергей Иванович, — не вам меня упрекать.
— Знаю-знаю, подполковник. И в Бородинской баталии участвовали, и под Лейпцигом отличились, и Париж брали. И орденов у вас столько, что на весь наш полк хватит. Только что с того? Сейчас вы преступник. С преступников же, как вам известно, эполеты и ордена срывают...
— А разве вы, господин полковник, не знаете о том, что случилось в Петербурге?
— А что там такого случилось? Ну, убили императора. Правда, он ещё и не коронован был. Ну и что? Не первый раз императоров убивают. Придёт новый. Всех ваших якобитов в бараний рог скрутит.
— Не якобитов, а якобинцев, — поморщился прапорщик Муравьёв-Апостол. — Якобиты — это в Шотландии, сторонники воцарения династии Стюартов.
— Ишь ты, господин умник, — скривился полковник. — Не в офицерах бы вам ходить, а в студентах. Книжки бы читать.
Слово «книжки» полковник произнёс с такой брезгливостью, как будто говорил о чём-то непристойном.
— Так о чём это я? — продолжал Гебель. — Ах, да. Так вот, господа. Скрутит новый царь ваших... якобинцев. Ну, а уж я ему чем могу — помогу. А он меня, верного слугу, милостию не оставит. Вот так-то. А вы, подполковник... И себе навредили, и солдатиков своих подвели. Им-то я уже распорядился шпицрутенов всыпать. Хотел было с самого утречка этим заняться, да решил вас подождать. Заодно уж из Ковалевки роту вытребовал. Не хочется мне туда-сюда мотаться. Сразу обе роты и перепорем. А уж потом и в городишке нашем, батальон пороть будем. На ваших, сударь мой, глазах. Чтобы посмотрели вы, что натворили. А солдатики на вас будут глядеть и думать, из-за кого страдают. Вгоним им ума в задние врата! — радостно захохотал полковник.
Сергей Иванович еле сумел удержать рванувшегося к полковнику Ипполита. На брата было страшно смотреть.
— Я вас вызываю на дуэль, господин полковник! — яростно выкрикнул прапорщик.
— На дуэль, — протянул полковник. — На дуэль вы меня вызвать не можете. Потому что государственный преступник и враг царю на дуэль никого вызвать не может. А вот я, например, могу сделать так...
Подполковник подошёл к Муравьёву-Апостолу-младшему и ударил того в низ живота. От удара юноша согнулся. Теперь уже и брат не сумел сохранить самообладания. От удара Сергея Ивановича полковник отлетел в угол мазанки. Муравьёв-Апостол хотел ударить ещё раз, но опытный в таких делах жандарм, стоящий за спиной, стукнул подполковника прикладом по голове. Второй ловко сделал подсечку ещё не успевшему прийти в себя Ипполиту, и оба брата оказались на полу. Подбежавший полковник, зажимая разбитый нос несвежим платком, несколько раз ударил сапогом, норовя попасть в лицо... Гебель выскочил на улицу. Наскоро вытер снегом лицо и приказал часовому:
— Зови разводящего, скотина. Пусть приведут караул. И дежурного офицера ко мне.
Часовой засвистел в дудку. Прибежал разводящий и, следом за ним, — дежурный офицер.
Поделиться книгой: