Победителей не судят

Поначалу все шло благочинно, разве что опять вывернулся давешний лейтенант, уже с героически перевязанной щекой, пытался наорать на нас с Геркой (пожилого сержанта звали Гэр, мы с ним пока суть до дела успели познакомиться), что мол, нижним чинам не положено присутствовать, но Горн его моментально осадил. Выглянувший из-за стойки с картой полковник Палем не особенно и удивленно уточнил у Горна, что тот собирается почтить присутствием своих сержантов военный совет? На что получил ответ Горна, что сержанты эти будут командовать «боевыми группами», ни больше и не меньше (мы с Герой в душе сожрали по три лимона каждый), и мягкий даже не совет, а этакое размышление о пользе такого же подхода к проблеме. Хмыкнув, Палем согласился с нашим присутствием, но своих сержантов собирать уже не стал.

Поначалу довели новости. Новости не самые плохие. Умничать не надо было, укрепления по Раковке взяты под контроль, туда же направлена свежесформированная морская сводная рота. Прочие военизированные формирования занимают промежутки в позициях, и таким образом неожиданного появления врага в Старом городе можно не бояться. Проход естественно перекрыт, пропускают только после тщательного осмотра. Это, как бы, хорошие новости. К ним еще относились доклады интенданта и какого-то гражданского чиновника — запас еды и воды в городе имеется, несколько дней вообще можно ни о чем не переживать. На сем, пожалуй, хорошие новости кончились. Палем, покосившись на нас с Герой, все же сухо довел до всех присутствующих политическую обстановку. Если упростить и так не блиставшую дипломатическими оборотами речь коменданта — то все просто. Мы в глубокой жопе и уже во всем виноваты в любом случае. Связь с внешним миром блокирована по приказу советника Пуца. Ни один корабль не покинет порт — даже если в Речном кто-то захочет отойти от берега, его потопят с батарей. Гелиографная станция блокирована, связи с Ирбе не будет. Почта взята под контроль — кстати сказать, почтовое сообщение между городами и странами тут, как и положено, происходит посредством дилижансов. То есть, проще говоря, больших фургонов на конной тяге. А возниц же и сопровождение набирают по характерным критериям — умение управляться с лошадьми и хорошо стрелять — и желательно сироту бессемейного. И сейчас это нам дает еще пару десятков верных вооруженных людей. Но связи не будет. И подкреплений — тоже. Причина проста как звук «Му». С Ирбе уже и так ясно — оттуда такая помощь придет, что сам не рад будешь, а вот сообщить через них далее в Рюгель — это расписаться в собственной полной беспомощности. Горсовет и горисполком, и лично советник Пуц, на это идти не желают. А потому… или Палем объявляет военное положение САМ или пусть справляется как хочет да вечера. До вечера по закону можно затянуть, по каким-то там правилам — а потом объявят. Но, тогда все военные, бывшие в городе на сей момент, окажутся в полном дерьме. Если не сможем ликвидировать бандитов до вечера — аналогично. Если накосячим при ликвидации, наломаем дров и выпустим излишнее количество юшки — тоже.

А вот если все сделаем правильно… то мы молодцы. Потому что тогда молодцы городские власти, сумевшие подавить волнения и удержать чернь в повиновении, сохранить порядок в городе. Попутно еще наверняка и заговоров нараскрывают. А наше дело это обеспечить. Естественно — поскольку владельцы Пушечного входят в Горсовет — речи об сколь-нибудь серьезном разрушении завода идти не может. Про обстрел его артиллерией даже заикаться не стоит. Аналогично с Морским училищем — его владелец крайне уважаемый в городе человек, бывший член Горсовета, занимает немалую должность в муниципалитете… в общем — никакой артстрельбы. По поводу рабочих пригородов тоже было высказано пожелание обойтись без излишних разрушений и жертв, и особенно — пожаров. Исключение — Босяцкая Долина — но и там… не увлекаться. В общем — как хочешь, но восстанавливай конституционный порядок, и полюбому останешься виноват. Ну, дело-то знакомое. Как говорится, «в воздухе явственно различался легкий аромат наебалова».

Да ладно, где наша не пропадала… везде пропадала! Нам-то легче, мы не местные, думаю я себе, и тут же понимаю, что именно на неместных и повесят самую жопу. Герка вздыхает, очевидно, сообразив аналогичное.

Обрисовав уточнения к общей картине, Палем перешел непосредственно к обсуждению планов и постановке задач. Уточнять силы и численность сторон очевидно уже не было необходимости. Планы руководства в целом тоже не блистали изощренностью. Оборона по реке, формирование боевых отрядов, обстрел пригородов шрапнелью (присутствующий гражданский чиновник поморщился, но полковник показательно это игнорировал), вышедший на рейд Морпорта охотник блокирует с воды город, отвлекающая атака на Заводоуправление и одновременно — штурм Моручилища. Зачистка пригородов и Завода сформированными отрядами ополчения и вооруженной полицией, а далее — блокирование пригородов и облавы с расстрелами на месте всех оказывающих сопротивление. Судя по всему — в целом технология уже отработана, и не надо лезть с советами туда, где не первый раз замужем. После краткого изложения планов Палем попросил высказываться с советами. Первым попросили высказаться Горна, на что он довел соображения о полезности картечниц. Красномордый майор тут же ответил, что тяжелые картечницы имеются в укреплениях, а легких пехотных нет — все, что были в войсках и в арсенале забрал с собой полк на войну. Горн только, чуть покосившись на меня, развел руками, словно извиняясь. Надо сказать, этот майор мне нравился, какой-то он располагающий, и в целом как-то в общении мы с ним нашли сразу общий язык — может, обстановка способствовала, может письмо его приятеля Гэрта — а может, все вместе. Далее высказывались по очереди — сначала чиновник слезно умолял не усердствовать в обстреле пригородов, на что ему возразили об проверенной эффективности воспитательных мер. И впрямь видать, опыт есть. Далее пошел весьма себе конструктив. Сначала вышел жандарм — плотный дядька с закрученными усами, в синем капитанском мундире, и доложил, что есть предложение совершить налет на склад готовой продукции Пушзавода. По его данным, разведка, судя по всему у него налажена уже — там охрана минимальная и «очень удачно нашла пару бочонков вина». А прямо до ворот склада идет ветка конки — есть тут такое достижение цивилизации. И находится этот склад чуть в стороне и от Заводоуправления, и от Моручилища тем более. Жандарм предлагал немедленно сформировать конный отряд, чтобы с налету взять склад, и попросту вывести оттуда все наличные боеприпасы, лишив мятежников изрядной части боекомплекта. По его сведениям, все еще пребывавшего в сохранности на складе. С сожалением жандарм отметил, что уничтожить на месте боеприпасы не получится «ввиду больших разрушений, несомненно». Но, если привлечь добровольцев из города, да тех самых парней с почты — они приучены быстро грузы загружать-разгружать, да мобилизовать сразу несколько платформ конки — то получится вывезти практически все. Благо конка берет аж несколько тонн, не особо теряя в скорости. Удержать склады жандарм не рассчитывал, но выиграть время на погрузку гарантировал. Предложение всем понравилось, особенно ратовал за это Стечкин, оказавшийся, похоже, старым другом этого жандармского капитана, к тому же и кавалеристом — и он сразу внес предложение, чтобы он с еще несколькими конными риссцами присоединился к сему отряду. На что Горн и не возражал. Палем решение утвердил, и жандарм тут же испросил разрешения исполнять немедленно, ибо время дорого, да и чем раньше начнется паника у врага, тем лучше. С ним согласились, и они со Стечкиным тут же покинули военный совет. Далее Палем отдал приказ красномордому майору. Как только вернутся жандармы (полковник выразил уверенность, что сомневаться в исходе операции не стоит — ребята в жандармах опытные, и пусть их и немного, но в данном случае они явно превосходят врага во всем) — следовало незамедлительно открыть огонь с батарей по пригородам. По Босяцкой и Полковому Городку разрешалось выпустить пару десятков шестидюймовых шрапнелей — очень серьезно вообще-то. По «известным Вам целям» в Босяцкой и вовсе следовало прежде всего шарахнуть фугасными бомбами — ну, тут свои терки-счеты, как же упускать случай. Судя по всему терки на высоком уровне, потому что гражданский чиновник ничуть не протестовал, а даже легонько усмехнулся. Заводской и Кузнечное следовало обработать шрапнелью «с высоким прицелом» гораздо меньшим калибром, и не увлекаясь. Прочие же рабочие поселки и вовсе с противоштурмовых пушек. Это, проще говоря, шестифунтовки. Ну, то есть совсем несерьезно. Побьет стекла да крыши попортит, если и пришибет, то только какого вовсе хронического неудачника. Зато разговоры и мелкая порча имущества быстро вправит мозги пролетариям. Жены им быстро растолкуют, за кого держаться надо. Такие намеки быдло завсегда правильно понимает. Одновременно моряк, судя по предыдущим его репликам, командир одного из кораблей, предложил «в процессе усмирения» Босяцкой Долины утопить огнем с моря несколько посудин. Тоже, видно, свои терки. После того, как он гарантировал, что пожара не будет, все согласились, что так действительно будет еще лучше. Ну, что поделать. Капьйитальизьм. Ворон ворону, а люпус — съест, как говорили древние итальянцы, что в переводе означает — «О времена, мать их!».

Ну а дальше настало самое интересное — обсуждение главных действий, то есть штурма Заводоуправления и Моручилища. И конечно, как без этого, Палем первым делом вопросил Горна:

— Господин майор, можем ли мы рассчитывать на Ваших солдат? У вас, говорят, имеется пополнение фронтовиков — хотелось бы знать, насколько мы можем на Вас рассчитывать?

— Общим решением офицеров миссии, господин полковник, принято решение: ввиду сложившейся обстановки, всем рисским войскам временно перейти в Ваше подчинение… с сохранением, естественно, моего над ними командования, как высшего военного представителя Рисского княжества в Улле. Мои люди готовы принять Ваши указания, господин полковник.

— Ну, что ж, я знал, что мы можем на Вас рассчитывать, мой дорогой Горн… Разумеется, наш город не оставит без внимания… и вознаграждения… преданность доблестных рисских военных союзному долгу…

Ты, сука старая, еще вздохни сочувственно. Это Герка смотрит «с пониманием». Ничего, чую — придется рядышком в задницу к чорту лезть, не отвертишься. Вот жеж суки, а? Хотя, собственно говоря, а на что еще было надеяться? Что поставят куда-то в тыл, в удобный безопасный каземат? Ладно уж, с самого начала было все ясно…

…Хорошо хоть — в полную авантюру по штурму Нахимовки нас не вписали. Там решили сформировать отряд из жандармов, каких-то ухарей из таможни и ополчения (видать сильно крутые перцы, раз и из ополчения выдернули на такое — не иначе какие офицеры в отставке), да два десятка уцелевших случайным образом гардемаринов — тех брали не из глупостей каких, а по причине знания местности. В смысле самого училища и окрестностей. Моряков, там уже отучившихся, использовать отказались — на предложение капитана ответили, что это слишком рискованно и расточительно. Атаковать они должны были после того как начнется отвлекающий штурм Заводоуправления — пройдя по Змеиному ручью и напав на штаб мятежников когда там уже начнется суета и паника.

Ну а организовать эту отвлекающую атаку предстояло нам — рисскому сводному отряду. Еще несколько отрядов начнут отвлекающие и разведывательные действия и по другим направлениям — но там поначалу будут чисто слезы — а вот нас собирают в серьезный кулак, усиливая снятыми с батарей солдатами — резонно посчитав, что всяких подносящих-заряжающих вполне можно и в бой пустить, без них даже боеспособность батарей не сильно снизится. И мы, этим самым кулаком, должны имитировать проломление обороны врага, заставить его паниковать и перебрасывать резервы. Ну, а после завершения операции в Моручилище — пойдет потеха по всему «фронту» — придет пора городу бросать в бой все силы, оставив на укреплениях только некоторые орудийные расчеты. Хмуро мы с Герой переглядываемся, Горн смотрит даже как-то виновато. Но с другой стороны, на самом деле — все верно, кого еще пустить туда? И не потому, что мы вовсе чужие. Не только потому. Действительно, в атаке даже сильно разбавленный, наш взвод все же лучше, чем местные матросики или артиллеристы. Будем только надеяться, что просто имитировать атаки удастся без особых потерь. Командиром нам назначили молодого рисского лейтенанта Лорана, я командир первого взвода, а Герка второго. Горн так прямо и заявил, что надо применить новую норму «военного времени». А еще нам навялили «для связи и координации» заместителя Лорана. Молоденького, в прямом смысле слова безусого и пухлощекого мичмана. Очень он мне сразу не понравился — глаза аж горят от восторга — ну как же, первый раз в бой! И кобура на боку огромная, не иначе тоже с рейтарским револьвером. Плохо это кончится, надеюсь, только для него. И мордочка мне его почему-то не нравится. Ну, да — переживем.

Собственно говоря, жандармы со Стечкиным парнями оказались весьма хваткими. У нас еще толком не закончилось совещание, как прибежали с докладом о стрельбе в районе Пушзавода. Совещание стали комкано сворачивать, благо основные вопросы прорешать успели, и тут завалились сами виновники переполоха — сияющие, как три копейки самовары, со свежими ссадинами и перепачканные в какой-то саже, ржавчине и тавоте, воняющие лошадиною и порохом. И доложились, аж скалясь зубом, об успешном выполнении задания — нет у революции не только конца, но теперь и снарядов — ни шрапнелей, ни картечи, остались только те немногие боеприпасы, что мятежники уже успели растащить по позициям. Все прошло гладко, потери незначительны и большей частью ранеными, а враг обращен в бегство и частично пленен. Убитых мятежников тоже было немного, слишком все внезапно устроили. Ну, а раз такое дело — дальше все по плану и заверте…

***

От многочисленных уже перебежчиков и просто сторонников власти, коих и в рабочих поселках весьма много, стало известно, что, в общем-то, переполошились зря поначалу — ихний Ревком постановил вовсе и не штурмовать город, а лишь обороняться, удерживая Старый Улле в блокаде. А у себя организовать местную Красную Пресню, или там Парижскую, то бишь, скорее Улльскую, коммуну. По-моему, тактика насквозь дурацкая, но, в общем-то, типичная для всех практически ранних революционных восстаний. Если бы не общая обстановка — то можно было бы и потерпеть, но… руководству города страстно хотелось превратить серьезный мятеж в подавленные за сутки мелкие выступления несознательных солдат и рабочих. А то и вовсе в козни криминального элемента. Если бы не это — то спустя несколько дней мятеж утих бы сам собою, а спустя неделю и вовсе можно было бы спокойно зачищать пригороды — кого бы и сами рабочие выдали, кто попросту сбежал бы. Но… решено было преподать «хороший урок» зарвавшемуся быдлу. По мне так — совершенно правильно. Тебя пристрелят — а ты не бунтуй! Не очень ясно было только — с какого мы тут боку… Впрочем, Горн все четко объяснил сразу по нашему возвращению в миссию. Построив всех, кого решено было отправить в бой (часть оставалась на охране миссии) во дворе, он толкнул краткую речь. О том, что союзный долг свят, и что своим геройством мы окажем огромную пользу Родине. Что будет оценено приравниванием участия в подавлении мятежа к боевым действиям, с соответствующими выводами… ну и вознаграждение от властей Улле. Всем участвующим в бою — месячное жалование за счет муниципалитета, со всем надбавками, единовременно. Большинство резко воодушевилось, но мои орлы стояли понурые — нам оно как-то не очень улыбалось. Мы сюда отдохнуть от войны ехали. Но, как говорится — попала собака в мясорубку — пищи, а крутись.

…Беспечность мятежников поражала — это несмотря, что среди восставших было немало унтеров и даже несколько младших офицеров. Такое впечатление, что они и вовсе не заботились ни боевым охранением, ни разведкой. Потому позиции, с которых нам надо было атаковать строящуюся баррикаду у Гадюкинского моста мы заняли вовсе без проблем. Как в игре Зарница — пришли и заняли. И наблюдаем копошение рабочих и солдат на постройке баррикады. Притащили всякого из окрестных домов, какие-то вагонетки, явно с завода, телега поперед перевернутая. Булыжник, заборы и чорти-что еще. А нам до них едва за сто метров, и заняли мы пару домохозяйств частного сектора, да огороды. И хрен бы с ними, со строителями коммунизма этими. Уже бы вымели их одной атакой. Но дальше вверх по улочке, метров сто, а то и меньше, чуть изгибом — а там Заводская площадь. Заводоуправление с невеликой башенкой. А вокруг него — уже построенная баррикада. И за ней — пушка. Лейтенант Лоран рассматривает все, потом, не чинясь особо, передает бинокль мне. Герки с нами нету, он на левом фланге, а мичману Лоран даже не предложил бинокль. Да тому и не надо, он аж подпрыгивает от нетерпения — чего, мол, там смотреть! А посмотреть есть на что — улица до площади мощеная, пусть и разобрана кое-где уже брусчатка, место ровное — и в горку, пусть и несильно. Пушка, навроде как трехдюймовка, полевая, как положено — со щитом, только ствол поверх баррикады торчит. Дурное дело там в атаку переть — картечью засадят, и каюк. И что самое поганое — и пока отсюда бежать станем, к мосту — тоже могут успеть шарахнуть. Да и потом по дороге подкреплений к нам не проведешь… впрочем, нам подкреплений и не обещали. И так собрали нас почти семь десятков — наш взвод, еще полный взвод риссцев под командой Герки, а остальные союзные, набранные добровольно на укреплениях — в основном, кто до того в пехоте служил, или опыт имеет. Патронов выделили «по запросу» — то есть «сколько унесете». Гранат я еще набрал немеряное количество. Гранаты выдали новейшей конструкции, как в прошлой жизни у нас было принято именовать «с активной чекой» — модификация обычной гранаты, цилиндра с терочным запалом внутри — только терку выдергивает пружина, а ее рычаг держит, а рычаг — чека. И обращаться со всем этим надо как с привычными мне РДГ — дернул, держи, кинул. И начинены пироксилином каким-то. Не то, что у валашцев, дрянь селитренная какая-то. Я поначалу обрадовался, но пришлось затребовать еще гранат старого образца. Пару ящиков этих новомодных гранат от щедрот тут же принычили в миссии. Пусть потом будет. Но вооружил большинство, кроме совсем сообразительных, из моего старого состава — старыми образцами, колотушками обычными. Некогда переучивать, а эти дуболомы накосячат наверняка. Мне только подрывов не хватало. Но в любом случае потребовал, чтоб гранат у каждого было много. Кабы нам в оборону встать где — то мы б уж тут показали… Затребовал и дымовых шашек, и, о, чудо! — нашлось. А вот гранатометы и полуторадюймовки полк выгреб все, а жаль. Огнеметов, понятное дело, тоже нет, хотя я и не спрашивал — если мы устроим пожар, то лучше будет там самим и сгореть сразу нахрен. Сожрут же, с гавном сожрут.

— Господин лейтенант! Чего же мы ждем! — вот ведь, сопля малолетняя. Орден получить желает, не иначе. Мало того, что сопляк горячий, так еще оказался каким-то родственником, как бы не братцем, того лейтенанта, что от часового по чавке получил. Видел я, как они чего-то перетирали перед выходом, мордально больно уж похожи. — Мы теряем время, господин лейтенант, а у нас приказ! К Морскому училищу группа уже выдвинулась!

Это правда, жандармы с добровольцами (туда же и Стечкин со своими увязался) в сопровождении кадетов-нахимовцев отделились от нас на подходе и по идее скоро выйдут на рубеж атаки. Только, пока мы не начнем и не устроим полный кавардак, они атаковать не станут. Если их самих раньше не обнаружат, конечно. А нам, разумеется, атаковать надо, но… Больно уж не хочется по дурью вот так ломиться на пушку. Да и солдатиков за баррикадой у завода видать немало.

— Что скажешь, сержант? — нарочито игнорируя союзника, спрашивает Лоран — Имеет смысл атаковать скорее?

— Никак нет, вашбродь. Наши уже нашумели малость, эти вон, у завода, начеку. Пушка, поди, заряжена, они пару выстрелов дать успеют пока мы только до моста добежим. Выкосят как бы не половину, если им повезет, а нам нет…

— Приказ надо выполнять! — вклинивается мичман — Сержант, если ты струсил, то нечего было вызываться в бой!

— Виноват, вашбродь — отвечаю ему, сам думая, что меня, собственно, никто не спрашивал. А то, я бы, пожалуй, с удовольствием и струсил. — Только, вашбродь, нам надо не попросту помереть, а приказ выполнить…

— Есть мысли, как провернуть? — Лоран успевает спросить, до того как, раскрывший уже рот для гневной отповеди, мичман успевает что-то сказать.

— А что если, вашбродь, их отсюда огнем пугануть? С ружей, да с картечницы разом? — да, пулемет, что в миссии на балконе прилаживали, я таки для нас отжал. Вместе с расчетом. Правда, опросив расчет, и выяснив, что они, скорее, «техники», назначил им командиром и наводчиком Колю. И еще четверых солдат им приписали — боезапас таскать. И как только мы вышли к рубежу — сразу им указал занять дом по левую сторону от дороги. Дом из камня, такой и пушкой сразу не расковырять. И видна из него вся улица и часть площади просматривается.

— Так ведь попрячутся, и не выковырять их…

— А если пару залпов дать, да чтоб картечницей поверх, пусть на чердак затащат, и тут же в атаку рвануть? Они ж, вашбродь, как есть, побегут. Хотя бы часть — да рванет вверх по улице. А тама тесно, с площади по нас стрелять не смогут. А пока они туда в горку — мы вниз отсюда под горку, баррикаду-то и возьмем? А уж оттуда-то и посмотрим…

— Толково… Что скажете, господин мичман?

— Давайте же уже атаковать, господин лейтенант! Чего мы время тянем!

— Сержант, отдай команду готовиться, и, раз ты такой в этом грамотный — проинструктируй солдат с картечницей. Сигнал к открытию огня — короткий свисток, к атаке — длинный…

— Есть!

…Подготовились к атаке быстро. Еще до выхода мы с Геркой порешали — плевать нам на командование и всякие порядки, а людей мы перемешаем. Чтоб на каждого моего фронтовика приходилось двое-трое новичков. Так будет проще доводить команды и от меня и от него. Новичков предупредили, чтобы присматривались «как эти дяденьки делают, и так же стараться». Потому проблем не было. Коля задачу тоже понял, дать огня прежде всего по баррикаде у завода, поприжать их там всех, а потом всем расчетом — быстро вниз. И оттуда уже тиранить, меняя позицию, чтоб их пушкой не выбили. Подбодрил, что гранат у коммунаров нету, только шрапнель и картечь, а это несерьезно. Ну а там и лейтенант свистнул — и понеслось пельменькой по макаронам…

Глава 4

Все получилось просто отлично, и даже лучше, чем меня уже насторожило — плохо, когда с самого начала все идет так гладко. Расчет оправдался полностью — с баррикады минимум половина коммунаров рванули вверх по улице, нескольких срезали-таки пулями на баррикаде, остальные спешно карабкались, намереваясь организовать оборону. Пулеметчики качественно придавили огнем, похоже, на всю ленту, баррикаду у завода — оттуда никто и не стрелял, считай. А мы, после второго залпа, рванули бегом к мосту. По нас грохнуло от силы пару выстрелов, и то пистолетные. Тут и случилась первая мелкая накладка. Мои, как я их и инструктировал — подбежав на дальность броска, сходу хренакнули за баррикаду по гранате. Но, накрученные Геркой остальные, на них глядя, сделали то же самое — и в итоге размесили ее защитников с диким перерасходом боеприпасов. И, как без этого, пара гранат грохнула по эту сторону, кого-то, кажется, осколками зацепило, а одну гранату, я сам видел, пинком из-под ног один из наших оболтусов отправил в ручей с мостика. Но обошлось, могло быть хуже. Заняли баррикаду без потерь, не считая парочку раненых, и то легко. Мы уже заняли позицию, а пулемет только дострелял ленту. Пушка ожила спустя полминуты, не меньше — и жахнула куда-то в несчастный домик, но, по-моему, безрезультатно. Потом еще несколько дали они туда же, а мы затеяли бесполезную перестрелку с верхней баррикадой. Разгорячившись, наши обалдуи стали сыпать весьма резко, все же спрессованные полсотни человек на неширокой улице это серьезно — ну и выпросили. Повезло, что Герка как раз заорал, чтоб берегли патроны, и под его рыком, все и попрятались, делая вид, что вообще воздухом дышали. Тут-то сверху картечью с пушки и шарахнули. Как песком вдоль улицы швырнули, с шипением, визгом и жужжанием что-то сверху пролетает, щелкает и грохает, по брусчатке на мосту искры, воняет камнем, как ежли по нему бывает топором попасть, с искрами. Отвалился один из риссцев от амбразуры мешком, один из улльцев с воем завертелся, лицо зажимая — этих достали. Все попрятались поглубже, ну а мы-то с Геркой сразу заняли место, прикрытое от пушечного огня поворотом улицы. Прикрикнул, чтоб раненого приняли, тут еще раз жахнуло картечью, так же, но уже безрезультатно. Пока там заряжают, приказываю всем дать по два выстрела быстро, и укрыться. Ясное дело, что в белый свет, но чтоб позлить — мол, плевали мы на вашу картечь. И успели все вроде спрятаться до третьего пушечного выстрела — а его и не было. Снова заработал пулемет, на этот раз немного совсем, отстрелял две длинные очереди — и стих. Тут же им туда полетел заряд картечи, нам приготовленный. Только, смотрю, по домику белыми облачками крошка каменная летит. Ничего, может муниципалитет компенсацию выдаст потом хозяевам. Тут же приказал своим по выстрелу еще дать — пусть они там, суки, понервничают!

— Почему мы не атакуем? У нас приказ атаковать! — ба, я чего-то раздухарился, даже и забыл про начальство, раскомандовался тут, а ведь лейтенант с мичманом за нами рванули. А я как-то и подзабыл. Лейтенант, впрочем, не мешается, он, оказывается, за нами с Геркой у стеночки присел, с наганом в руке, но в целом вполне адекватный, не высовывается, а эта сопля вишь, в бой рвется. Лейтенанту идея насчет атаковать, похоже, не очень-то нравится, но тут, как назло, доносится стрельба со стороны, куда ушел отряд брать Нахимовку. Сначала пара выстрелов, потом заполошная стрельба, густо. Нарвались, или запалились, и началось там, раньше, чем планировалось, похоже.

— Их жеж мать… — озвучивает эти мои мысли Лоран, и подытоживает — Придется атаковать, надо отвлечь мятежников…

Мне очень хочется ему сказать, что у нас запасных бойцов нет, и потому может больше одного раза отвлечь и не выйти. Но приходится держать при себе соображения. Лоран собирает всех, и не долго думая, приказывает идти в атаку. Как раз в этот момент по баррикаде жахает очередная картечь, и все, как-то пригнувшись, замирают.

— Мать вашу! Вперед! — Лоран вскакивает на баррикаду, машет наганом, рядом начинает карабкаться мичман с восторженной мордой — и тут с верхней баррикады начинают стрелять. Лейтенант валится навзничь брызнув башкой так, что любо дорого, еще пару особо ретивых дуболомов, выскочивших наверх, тоже цепляет — одного в грудь, другого в ногу, но оба живы, и, упав, орут от боли. Остальные моментально вжимаются в баррикаду — все, атака сорвана, эк его угораздило неудачно башкой пулю словить. Жалко, вроде не дурак был, толковый. Тут нас снова выручает пулемет — пушка снова переключается на него. А я смотр на нашего нового командира — не, ну я так не играю. Сдулся мичман. Полностью. Бледный, губы дрожат, глаза раскрыты шире некуда, на убитого Лорана смотрит, вжимаясь в баррикаду… Оно понятно, что в первый раз и не такое бывает… но сука, ты же командир! На тебя, сучёнка, мои солдаты смотрят, что ж ты творишь, падла?!

— Господин мичман! Командуйте! — тормошу я его за плечо — Господин мичман!

— А?…Н-нет… Нет-нет, я обязан… сообщить командованию… Примите командование, сержант! Я обязан!… - и эта сволочь, как есть, с низкого старта, с пистолетом в руке — вдруг рвет когти, и чешет по дороге к пулеметчикам! Ну, епа-мама, как говорила малолетняя дочка одной моей знакомой! И ведь везучий, падла — вон пуля высекла по брусчатке — кто-то в него пальнул, да мимо. И пушкари чего-то замешкались, картечь не пришла в спину сучёнку. Так и добежал до домов и там скрылся. Не, ну не падло ли?

Тут пушкари вражеские снова нас вниманием радуют — бухает пушка, и что-то смачно грюкается в баррикаде, из недр ее идет дымок. Поначалу перепугавшись, я соображаю, что это, похоже, они шрапнелью на удар засадили, желая нас испугать. Вышло, как по мне, так не очень, эффект околонулевой. Шрапнель против такого дела не играет вовсе. Однако, оглядевшись, понимаю — все одно солдаты у меня испуганы и растеряны. Хуже нету, чем лучше не надо, как командира убьют. Надо что-то делать, смотрят все на меня «Ты скажи, боярин, чего нам делать-то?» Лишь бы кто сказал, а то сам чего не так сделаешь… пусть лучше кто другой, хоть и неправильно, чем самому-то решать…

— Залпом, два патрона, и заряжай! Огонь!!! Шевелись, абизяны! — во, побежали, чуть не лыбятся — ну, не может человек без начальственного рыка жить, без руководящего пинка под сраку, противно это природе человеческой, а как рявкнет кто — сразу все на свои рельсы становится! Тут нам еще одна шрапнель в баррикаду — бамс! — и снова дымок пошел — порох-то чёрный, дымный — чтоб разрыв на поле боя издалека хорошо видно. И смотри-ка ты — ожили желудки окаянные!

— Фуууу… дюже воняет!

— То не я, кум, то есть не все! То есть то не от страха, а от ненАвисти!

— От жеж голытьба поганая! Токмо и могут, что вонь пускать!

— Ничо… вот доберуся я до них, они у меня по-настоящему вонь пустят, поганцы…

Уже неплохо, солдатики повеселели чуть, хотя на убитого лейтенанта так и косятся, да и раненные оба тут. Надобно решать, чего дальше. Стоит с Геркой посоветоваться… Надо бы решать, кто из нас командовать станет. Он всеж более «местный», чем я.

— Слышь, Гер… Тут такое дело-то… — поворачиваюсь к нему, и чувствую себя Дедом Морозом из анекдота — Не, ну Гера… ну еп же твою мать!

Сидит Гера у стеночки, и лицо рукой закрывает, а через ладонь кровь течет. Ну что ж такое-то? Жив, правда, и ведь отвернулся, чтоб солдаты не видели…

— Что? — спрашиваю, руку пытаясь убрать. Убираю, и чуть только не сблевываю — глаза нет, дырища, течет по щеке мезкое… Нунахер, у Лорана и то пригляднее — башку навылет, и все… не буду смотреть, плюшек — майорских и кофе жалко… — Живой?

— Живой — хрипло отвечает Гера, и вдруг смеется, словно каркает — А вот и все, теперь меня в отставку, да с выплатой, как увечному в бою! От ведь, сподобился, а ведь никто б не поверил! Ахаха, дочего ж повезло-то, я думал, еще пять лет до полной выслуги, и все одно — гроши, а тут, как ни крути, в бою увечен… ахахах…

— Эй, уроды! Бинты, перевязать сержанта… — грохает опять пушка, визжит и жужжит над башкой картечь — снова по пулеметчикам метят, надеюсь, парням там повезет больше. Это ж надо, так неудачно — дурная пуля лейтенанту, и шальной рикошет картечью Герке. И еще этот сопляк куда-то делся. Отвечай за него еще потом, кстати сказать. Ну, и что мне теперь со всем этим делать?

…А делать что-то придется. У нас чуть все угомонились, и слышна стрельба в стороне Моручилища — сыпят там, будь здоров, и гранаты в ход пошли. Как хошь, а приказ надо выполнять, и своих подводить нельзя. Вот только как? Не поднять мне солдатиков в атаку. Политрука Клочкова изображать — пристрелят, как лейтенанта. Самому вперед броситься, как Гастелло на амбразуру — так ведь не факт, что даже мои рванут. Может и рванут, да если не все — толку не будет. Перебьют нас, и все. Дворами и домами обходить? Так это, кстати, еще вопрос, кто кого, может нас уже по дворам обходят. Хоть тут застройка у завода больше «городская», тут скорее чердаками-крышами… Некогда, конечно, но, похоже, другого пути у нас просто нет. Распорядился раненых посадить рядом с Геркой, тот, на удивление, бодрячком держится, да и раненый в ногу, в общем, неплох — авось отобьются, если что. А остальных стал готовить идти в обход, разбить на группы хотел. Да не успел. Заорал заполошно что-то дежурный на баррикаде, солдатики разом туда кинулись — решили, что атака. А хрен там. Мало того, что нам на эту радость картечи прилетело — чудом только никого не зацепило. Так еще и атаки никакой. Грохочет сверху что-то, пару раз кто-то с наших стрельнул… как-то прямо вот так… неуверенно. А потом бумкнулось что-то в баррикаду — и тут же с той стороны полез черный дым, запахло керосином и креозотом каким-то. Брандер нам что ли какой скатили? Бочку с горючкой? Идиоты совсем что ли? Баррикада не особо и горючая, дома и ограды каменные. Дым разве что мешает… ну так и им не взять баррикаду будет, если с той стороны горит… Хот им-то брать и не надо, пока что. Но все равно неясно.

— Эй, кто там, ближе. Высунься, глянь осторожно. Да не бзди, в дыму тебя не видать будет!

— Есть, вашбродь! — о как, кто-то меня аж в звании повысил… Спустя секунду доклад — Телега тама, вашбродь! С нее из бочки течет карасин всякий! И горыть. Как бы не рвануло…

— Не бздеть. Коли рванет, ничего страшного. Глянь еще раз — как бы ее, бочку эту, скинуть или еще чего.

— Есть, вашбродь! — снова суется наверх смельчак, и вдруг, секунду спустя, ссыпается вниз, с диким ором: — Снаряды, вашбродь! Тама снаряды! Многа! Горять! Ща рванет!

— Стой, куда! — только и успеваю сказать, как жахнуло очередной картечью — за баррикадой выкинуло нехилый султан пламени, и горит теперь и вовсе красиво — эти гады бочку картечью разнесли. Целили низко, потому никого не зацепило. Но солдатики мои от баррикады шарахнулись. Страшно им. А я сообразил — что вот еще чуть — и никакими расстрелами на месте я их не удержу. Драпанут, и все тут. А, мать же их всех, ну чего нам на фронте не сиделось…

— А ну, за мной, вперед, в атаку! А то ща тут как рванет, не уцелеем! — и первым рванулся, думая только, как бы не поломать ноги, на баррикаду. И ведь подействовало, опять же тот самый эффект — сказано, что делать, а хоть бы и неправильно, но кто-то на себя ответственность взял — и все «если что, я не виноват!». Ну и ломанулись, первыми мои ребята, а за ними прочие, с диким ором, с винтовками наперевес. Через чадящий огонь на той стороне баррикады проскочили (жареным запахло — тут же коммунары побитые валяются) — и вперед по улице. Страху-то, не сказать, на штанах бы клапан, чтоб адреналин на ходу выпадал. От страха лекарство одно, давно известное — ори погромче, и беги посильнее — некогда бояться будет. Ни тебе, ни другим. Толпа, орущая и бегущая, она, значить, тоже заводит и затягивает. Что мы, майданов не видели, что ли? В толпе из любого дурака можно сделать полного бесстрашного идиота и даже героя. Так что — вперед! Ааааааа!!!

.. Оно б конечно, все одно нам бы несдобровать. Да только пушкари уже свою аркебузию зарядили шрапнелью, ею и стрельнули — видно, еще больше распеленгасить бочку хотели. По-моему, никого и не задели. А вот время на перезарядку ихнюю мы выиграли. Сколько там надо, чтоб пушку патроном зарядить? Пять секунд? Семь? А тут нам и бежать тоже даже не стометровку, хотя и в гору и с выкладкой. Ну и пулеметчики наши не сплоховали — снова сыпанули по баррикаде, да так, всерьез, опять, считай, на полную ленту расстарались. Потому сверху всего-то несколько выстрелов и было — кого-то по дурью вроде и достали, а может, просто кто-то споткнулся да упал, брякая железом по булыжникам покатился. По этой брусчатке бегать-то в сапогах не самое простое дело, хорошо хоть — сухо, в дождь тут бы вообще Форт Байярд был. Ну и, в общем, успели мы. Подбежали метров на двадцать — мало того, что площадь раздалась, в стороны порхнули, хотя нас тут же пулями осыпали с той части баррикады, какая пулемету не видна — нескольких зацепили, так еще я крикнул:

— Гранатами, бей! Ложись! — и гранату поперед себя метнул, стараясь поближе к пушке попасть. Даром что не так чтоб и близко, а меня уже наши кое-кто и пообогнали. Мои-то смышленые, и поопытней, — разом гранаты кинули, и попадали, а приписные давай копошиться, кто на колено хоть сел, а кто и стоя — ну, тут пушкари таки расчехлились там. Им-то пулемет пофигу, пули по щиту лупят, как горох, а эти там возятся, вот и зарядились, несмотря на огонь. Ну и пришлось картечью по тем, кто в центре был, да залечь не успел. Краем глаза видел — пару срезало, как кегли полетели. Мать их всех так, нас же тут поди уже ополовинили… Тут думать некогда стало — гранаты начали за баррикадой рваться. Удивительное же дело, но ни один не лопухнулся, под ноги не уронил, не бросил по эту сторону баррикады — все более-менее удачно легли там, знатно вышло — три десятка гранат почти разом — ой, сурово получилось… Душа поет и радуется, и просит добавки.

— Вперед, в штыки! Бей голодранцев! — и сам вскакиваю, бегом, бегом туда, пока там не очухались… Ну, паскуды революционные, сейчас мы вас научим Родину любить…

***

… Взять Заводоуправление, превращенное выстроенными вокруг него баррикадами в эдакий узел сопротивления, оказалось не то чтобы просто, но довольно быстро. Гранатами мы уничтожили сопротивление на баррикаде, и когда ворвались, то просто по-быстрому добили всех, кто там еще был относительно живой. Расчет пушки, которую разворачивали на нас с другого края площади, перестреляли моментально, и тут на нас сыпанула толпа пролетариев из здания управы. Почти все — вооруженные только холодняком, какие-то самодельные мачете из полосок стали, изредка револьверы, цепи и обрезки прутьев, иногда заостренные. Это все рассмотрели после боя, а тогда просто положили всех дружными залпами — это вам не это.

Тут же отправляю группу зачистить здание управы, остальных — на периметр баррикад, они тут типа круговой обороны организовали. И пушка, та, которую на нас развернуть хотели — смотрит как раз на ту улицу, что в сторону Моручилища идет. Вроде как оттуда теперь главная опасность — направил туда группу во главе с Борей, сейчас не поймешь, отделение это, или просто случайно рядом оказались, не до того. Грохнуло несколько выстрелов в управе — нашли, видать, кого-то упрямого. Тут начали рваться снаряды внизу, у баррикады, наши все всполошились, я сначала было обеспокоился о судьбе раненых, но потом подумал, что глупости, ерунда это. Шрапнели рвутся, видно же. Какой идиот додумался? Впрочем, у пушки лежат побитые вовсе и не солдаты, а мастеровые — солдат среди убитых не очень чтобы и много. Скорее всего, солдаты оставшиеся — чисто пехота, а в пушкари пошли рабочие — они хоть знают некоторые, как пушку зарядить, чего куда дергать. А солдаты могут и не знать. Я вот, например хрен его поймет — подошел, глянул — стремная какая-то система, в Речном шестифунтовки попонятнее были. Хотя… присмотрелся — вроде в музее каком-то похожее видел — не то французская, не то австрийская пушка — вместо затвора — диск такой толстый, повернешь — дырка в ствол, обратно — закроется. Вот ручка, а как открыть? Подергал аккуратно, сообразил — стопор там такой зачем-то, кнопочка, нажал — и повернулось почти до конца, гильза в стволе торчит, настрелянная — успели зарядить подлюки. Двинул чуть дальше рукоять, с усилием, и мне чуть не на ноги вылетает блестящий латунью патрон. Обосратушки, представил, что вот рванет сейчас, то-то стыда не оберешься. Однако, обошлось. Машинально поднял блестящую игрушку, присмотрелся. Эге, интересное же дело. В нем что, тряпка какая-то?.. Натурально каким-то дерьмом, промасленной бумагой, что ли, запыжен, как прозаический охотничий дробовой патрон… а внутри скрап какой-то, гайки, шайбы, болты гнутые-ломаные, обломки какие-то… Это что ж такое? Сунулся к ящику, что рядом стоит — а там всего-то несколько шрапнельных патронов лежит, и рядом, в какой-то корзине, видать с производства, детали в них таскают, что ли — такие же самокрутные уродцы. Посмотрел в отстреле — валяется ведь несколько гильз из-под картечи, с картонкой вместо снаряда. Молодцы жандармы, вовремя этих гадов на снаряды обули! Пошел ко второй пушке — там посытнее, ящик шрапнели, ящик картечи, ну и самокрута корзина. Живем, однако!

…Потери оказались не такие уж и огромные. Треть от общего числа. Из моих, обидно — Хумоса и Бака завалили. Насмерть обоих. Жалко. Из улльцев только один солдат уцелел — по их мундирам прежде всего били. Раненых с десяток, но только трое плохих. В остальном все у нас неплохо. Гранат только мало. Зато теперь пушки есть. Много пушек! Так вышло, что, похоже, половина всей мятежной артиллерии — в наших руках. Кроме двух пушек на баррикадах — еще полдюжины стояли за воротами под стеночкой Заводоуправления. Такой вот подарок. Теперь надобно нам все это счастье удержать, потому как вышло, похоже, наоборот — не мы от Нахимовки отвлекли врага, а они там, в училище — от завода. Сейчас, поди, сообразят, и обратно ломануться. Пушки, опять же — без них мятеж и вовсе сразу обречен. Хотя тут пушки без боеприпасов вовсе, кроме этих двух. Но все же. Подозвал Борю, показал, как пушкой пользоваться — он толковый, сообразит. Ключа для установки шрапнелей не нашел — похоже, маслопупые вообще не разбираются в военном деле, ну что с них, с коммунаров-то, взять. Их дело гайки крутить, где укажут, а они воевать сунулись. Кое-как выкрутили трубки на полторы секунды на нескольких гранатах. Велел шарахнуть несколько шрапнелей в сторону Моручилища, пусть наши парни пуганут малость врагов. Много беды шрапнель там не наделают, тем более навел кое-как по стволу повыше, перелеты и вовсе пойдут в Босяцкую — туда не жалко. А паники, надеюсь, прибавим. И тут же — донесение в штаб. А то чорт его знает, что там этот сопляк-мичман нарасскажет. Доложил о взятии и о наблюдаемых трудностях в районе училища, отметил взятие в трофеи артиллерии, упомянул потери и необходимость эвакуации раненных, а так же нехватку гранат. Гранат пока хватало, но лучше заранее. С прискорбием сообщил о гибели командира, лейтенанта рисской армии Лорана. Вырвал лист, подозвал последнего уцелевшего улльца.

— Город знаешь?

— Точно так, господин сержант.

— Бери донесение, и бегом в штаб. Винтовку оставь.

— Но, господин сержант…

— Там внизу лейтенант наш лежит. У него револьвер возьмешь. Патроны и гранаты тоже оставь, нам нужнее, а тебе легче. И бегом.

— Есть!

Собрал раненых и отправил ребят оттащить их всех вниз, благо уже и прогорело у баррикады, снаряды вроде отвзрывались. Авось, обойдется. Пусть там все и засядут пораненные, вместе, и ждут помощи. Стал думать, кого послать за нашими пулеметчиками — а тут они и сами заявились — сообразили. У них потери невелики — одному шрапнельная пуля в плечо пришлась, его оставили там же, где все наши раненные, у моста, а еще одного крайне неудачно наповал через узенькое окно прямо в голову завалило. Притащили не только свою каракатицу и остатки лент — у них едва четверть боезапаса ушла, но еще и подрезанный Колей бинокль с убитого лейтенанта. Молодец, шныряга, я не успел сообразить, да и некогда было. Загнал их, вместе с пулеметом и биноклем, на башенку Заводоуправления — вот теперь точно, капец вам, гады, только суньтесь, кровью умоетесь! Только успел кое-как распределить всех, расставить, раскидать боезапас от убитых и трофеи, как эти народовольцы хреновы и полезли со всех щелей, как тараканы…

… Первые две атаки со стороны Моручилища мы отбили относительно легко. Пушка, и пулемет с башни помогли. Из пушки стрелял Боря (я этим самокрутным дерьмом стрелять опасаюсь, ну его нафиг, еще разорвет пушку!), а я метался по территории, делая вид, что командую и ситуация под контролем. На третьей отбились чудом, боеприпасы к пушкам кончились, у пулеметчиков набитые ленты кончились еще на второй атаке, и теперь они там лихорадочно их набивали, торопились, иногда из-за неровно набитых лент пулемет клинил, в общем, тоже уже не особо помогало. Солдаты, а теперь вместо работяг в основном пошли именно солдаты, почти ворвались на баррикады. Хорошо хоть, что часть наших, раненых в первых атаках, я отправил в здание заводоуправления — они оттуда открыли беглый огонь из винтовок, и мятежники дрогнули, побежав. Мы их даже вслед не стреляли — практически нечем было, расстреляли все патроны, что были в патронташах, а гранаты я приказал беречь. А четвертую атаку мы прохлопали — эти гады все же сообразили, забрались на чердаки, и стали по нас оттуда стрелять, измученные солдатики дрогнули, и мы побежали прятаться в здание управы. При этом изрядно народу потеряли, хорошо хоть догадались кто-то из моих парней кинуть пару дымовушек. Ну и на башне пулеметчики проснулись — скупыми короткими очередями стали срезать тех, кто стрелял в нас из слуховых окон или вовсе обнаглел вылезти на крышу. Но баррикады мы просрали — рванувшие с воплями мятежники их заняли, и, перевалив — побежали к управе. Вот тут-то стало по-настоящему страшно, пошли в ход гранаты, пулемет не мог нам помогать, и вскоре мы отдали им первый этаж, отступая на лестницу. Помогало множество трофейных револьверов — пусть и дрянные, гражданского образца, но все лучше, чем ничего. Потеряли мы на этом массу народу, мне уже пришлось вместе со всеми участвовать в драке, револьвер перезарядить было некогда, и приходилось орудовать винтовкой кого-то из убитых. В общем-то, стало совсем грустно все как-то даже, с непривычки, как говорил товарищ Сухов. Но, в общем-то, повезло. Во-первых, запас гранат пошел в ход, да пулеметчики, у которых ленты вовсе кончились и пулемет напрочь чего-то заклинил, не стали возиться, а ссыпались вниз, с неизрасходованным боезапасом, давай лупить с винтовок. Во-вторых — как в хорошем кино, подошла кавалерия из-за холмов. Можно даже сказать, марнское, то есть улльское, конечно, такси. Как потом рассказали, взбешенный гибелью Лорана Горн вытребовал у Палема дочерта резервов, посадил их на пролетки, и моментально перебросил их до самого Гадюкинского моста. И когда эти ребята, из тыловиков и артиллеристов, потея от страха, и сами себя подбадривая диким криком, ломанулись во фланг мятежникам — те дрогнули и начали отступать, а потом и попросту бежать. Виктория, как говаривали в старину, вышла полнейшая. Кое-как спустились мы вниз, чуть ноги не переломав на лестнице, заваленной мясом. Встали посреди большого привратного зала, осмотрелись. Сразу вспомнилось каноничное «Ну и накрошили же…». Воняет горелым порохом, взрывчаткой, кровью и дерьмом. Гильзы стреляные хрустят под ногами, вперемешку с битым стеклом. Устало наблюдаем, как прибежавшие спасители тыкают штыками всех не наших, а наших бережно вытаскивают и складывают во дворе. Пару впрочем, оказались живыми, пусть и без сознания. Увидел убитого Оржи. И еще одного «киборга» из моего отделения, который уже долго держался. А тут вон оно как. Обидно. Такой хороший материал был, а разменяли тут на всякую шваль. Из старых у меня остались только Вилли, Боря и Коля. И все. Всего потерь было много, нас снова набирался едва взвод — причем больше половины наши, фронтовики, все же выучка дала себя знать. Но, суко. Как же обидно за парней… Вынул полагающуюся мне, как взводному (взвод-то я сдать так и не успел) луковицу, посмотрел. Послушал у уха — идет. Пошел искать кого-то из офицеров среди прибывших, нашел союзного артиллериста, испуганно шарахнувшегося — видок у меня не очень, перепачканный во всем, в чем можно, и растрёпанный. Но офицер отнесся с пониманием. Спросил я у него, «скоко время». Переспросил. Да падшая же женщина, не может этого быть. Всего двенадцать дня. Когда же этот день кончится?

… Нет, все правильно. Все верно. Надо конечно добивать. Все понятно, каждый штык на счету. Все логично, и вообще грех жаловаться — нас пустили-то на зачистку, и даже дали пожрать и отдохнуть полчаса. И даже гранат привезли аж телегу! И еще обещали подкрепления. Но, господи, как же оно уже надоело! Нам приказали зачистить территорию завода, Что, в общем-то, было халявой — после разгрома у Заводоуправления мятежники сдрыснули кто куда, в основном в рабочие кварталы, и там сейчас вспыхивали перестрелки. Как нам рассказали, Моручилище взято, там парни тоже феерично отличились, нашинковав массу люмпенов, и часть их главарей. Хотя кое-кому из главарей, похоже, удалось уйти. Но жандармы и ополченцы уже берут в кольцо пригороды, ставя блок-посты на трассах — теперь из зоны АТО ни одна тварь не вырвется. Ну, по крайней мере, теоретически. А на заводе, по идее, если и есть кто, то немного.

С таким настроением мы и начали шерстить завод. Всегда нравился индустриал. Есть что-то невыразимо привлекательное в этих закопченных краснокирпичных строениях, этих несовершенных, но при этом изящных механизмах с их нерациональными плавными очертаниями. Хотя, работяг я понимаю — условия труда здесь ужасные, начнешь тут от такого бунтовать… Но — не сейчас. Война, надо понимать. Мы тут, практически, новую великую империю строить пытаемся, возрождаем величие — а им свободы подавай и хороших условий жизни! Нет, я не против — но только не стоит говорить это солдатам в окопах. Хотя, солдаты Улльского пехотного полка как раз и восстали, чтоб в окопы не попасть. Сволочи, короче говоря. Все они, и рабочие и солдаты. Не хотят сдохнуть за наше общее величие. А теперь за это сдохнут низахрен собачий.

Нет, специально мы, конечно, никого особо не убивали. Ну, одному дурачку не надо было палить из револьвера — и не забросали бы его вместе с товарищами гранатами. Просто взяли бы, избили прикладами. И связав, потащили бы к управе — там их пакуют какие-то ухари из полиции. В итоге и его убило, и еще двоих так покарябало, что я разрешил прирезать их штыками, чтоб не мучиться с перевязками и тасканием.

Еще одного работягу, зажимавшего разорванный осколками живот, дострелил лично из милосердия. Все одно без сознания и не жилец. Ну а еще кого-то кто-то из наших пристрелил почему-то. Не знаю почему, лень было выяснять. Наверное, за дело. Так мы, можно сказать, лениво прочесывали территорию, пока не наткнулись на старую литейку. Сейчас литейки тут нету, а это от прошлых времен, развалины, почитай. Но — с подвалом. Пойманный поблизости молоденький подмастерье со сломанной рукой (а нефиг кочевряжиться… а мог бы кстати, и с двумя сломанными быть пойманным, если б не сообразил, что отвечать надо быстро и правильно) быстро рассказал, что подземелья там довольно обширные. Даже входы-выходы показал. Покидали гранат, но лезть туда не решились. Паренек сообщил, что там завсегда прятались всякие, и прятали всякое. И сейчас наверняка там кто-нить засел. А, по его рассказам, там можно и большой компанией серьезно нарваться. Подумал немного, и отправил бойца за обещанной нам подмогой. Нефига, мы и так перерабатываем уже сегодня.

…Жаль подмога не пришла. Да уж. Пришла-то пришла, но что это есть? Трое жандармов, причем один из них старшина, или по-ихнему — вахмистр, пригнали группу каких-то оборванцев, с дюжину. Кто в чем, ей-богу. Но на некоторых форменные полицейские брюки, а на одном и мундир. Морды почти у всех слегка подбитые, хмурые. Оружия нет.

— Это, извиняюсь, вашбродь, кто ж такие будут? Нам бы, вашбродь, людей, чтоб в подземелье здешнее лезть.

— А вот они, господин сержант — эвона как, уважительно, мелочь, а неплохо! — и полезут. Они эти подземелья немного и знают, некоторые по долгу службы и посещали иногда. Так? Так… Это, господин сержант, местные полицейские. Которые позорно бросив службу, б е ж а л и от бунтовщиков, убоявшись расправы. Это из-за них вашим ребятам повоевать пришлось…

— Так это… вашбродь… Им бы хоть оружия собрать трофейного, там, на площади мы много оставили…

— Видел, сержант, впечатлён! А только ЭТИМ оружие не надо. Они свое оружие бунтовщикам оставили… вот сейчас пойдут, и заберут его обратно… Вы же не станете возражать? — насмешливо так спрашивает. А чего мне возражать? Как будто от моих возражений что изменится… Сурово тут у них, конечно, но мне-то что… Плечами лишь пожал, да махнул, мол — приступайте.

Ну, я, пожалуй, совсем плохо про местных подумал, конечно. Думал, вовсе живодеры плотоядные. С голыми руками пустят бедолаг в подземелье. Не, все же продумано. Притащили сначала охапку сабель ржавых. Натурально, ржавые, селедки полицейские же, короткие. Без ножен, видать с металлолома какого взяли, или еще как. Бросили охапкой, велели разобрать. Те кинулись — и не всем досталось, только что драки не случилось — они, я так понял, навроде штрафников у барона — драться промеж себя не резон. Вахмистр, он мне и повадками незабвенного Кане стал напоминать, махнул лишь паре лузеров — те враз метнулись по окрестности — один вскоре вернулся с какой-то железякой вроде кочерги, другой и вовсе с дубиной. Ну, хоть что-то, но все равно мерзостью какой-то отдает, вроде гладиаторских боев. Не дело так с людьми поступать, думаю.

И снова я ошибся, снова устыдили меня местные. Все же о человеке, пусть и оступившемся, тут заботятся. Дают право и шанс встать на путь истинный. Не губят по-тупому. Принесли охапку чего-то непонятного, я присмотрелся — мать моя женщина! Натурально газовая маска, вроде противогазов первых, мешок парусиновый или там еще какой на голову, стеклушки, коробка фильтра… Вот уж не подумал бы….

— Чегой-то такое, вашбродь? Не видал такого никогда…

— Это, сержант, такая штука, чтоб дышать там, где дым какой ядовитый. Кое-где на заводах без них никак… ну и у нас они есть… иногда пригождаются. Да сейчас сам увидишь…