Помоги проекту - поделись книгой:
Человек будущего (27 декабря 2013г.)
Захотелось мне однажды нарисовать словесный портрет идеального молодого человека. Или молодого человека, стремящегося к идеалу. Зачем? Затем, что ближайшее будущее находится в руках молодых людей. Будущее Церкви — тоже…
Я начал рисовать, то есть подбирать определения, и быстро поймал себя на том, что получается что-то очень знакомое, словно где-то виденное.
Идеальный молодой человек умён. Он любит учиться. Вижу светлое чело, склонённое над книгой. У него нет вредных привычек, вместо них — любовь к спорту. Он мускулист и подтянут. В одной руке у него книжка, в другой — спортивная сумка с теннисной ракеткой или волейбольным мячом…
Вот на этом этапе я поймал себя на мысли, что, кажется, я не рисую, а срисовываю. Мой юноша явился из иллюстрации то ли к Букварю, то ли к другим советским учебникам для более старших классов. Там главный персонаж гладит брюки по утрам, делает зарядку, переводит бабушку через дорогу, успешно осваивает преподаваемые науки, любит активный отдых и излучает непобедимый оптимизм.
Так я с удивлением обнаружил, что в попытках нарисовать идеальный образ молодого человека мы можем с лёгкостью соскользнуть на ошибочный путь. А именно — взять плакатного комсомольца и превратить его в идеал путём надевания крестика на шею.
Есть над чем подумать. Что плохого в советском воспитании? Вроде бы ничего. Есть там место и труду, и уважению к старшим, и патриотизму, и бескорыстию, и дружбе, и науке. Казалось бы — только дайте этим людям веру и молитву — получите святых. Так многие и говорят: советская власть + Православная Церковь = Святая Русь в силе и действии.
Но это великая неправда или богословская ошибка, несущая катастрофу.
Над советским идеальным человечком — плакатным ли, мультяшным, всё едино, — не было Неба и не было Отца, Который на небесах. Зато в нём, в человечке, был грех, который в Букваре не изображался. Грех вообще в расчёт не брали, сводя его только к социальной несправедливости.
Вот нарисовано, как мальчик поливает фикус. Но ведь не нарисовано, как тот же мальчик в припадке бешенства после ссоры с мамой разбивает горшок с фикусом об пол. Нарисовано, как он моет посуду, но не нарисовано, как он наотрез отказывается её мыть. И всё остальное — глупое, злое, агрессивное, похотливое, поселившееся в человеке, — тоже не нарисовано. А ведь оно было. И оно остаётся. Мы ведь помним, как быстро полинял и испарился тип советского неверующего праведника сразу после крушения системы. Исчез коллективизм, исчез трудовой подвиг, в Букваре появились другие рисунки.
От картинок прошлого, засоривших область ума, приходится избавляться не без усилий. Но мой вопрос остаётся: каким же будет он, тот собирательный образ молодого человека, в чьих руках окажется ответственность за жизнь и за Церковь?
Он будет не плакатен, таков, какого не нарисуешь. В Церковь, к Богу он будет идти совсем не так, как первоклашки в бантах скачут на Первое сентября. Он будет идти с боями и сквозь окружение.
Число людей, приходящих к Богу с детства благодаря домашнему воспитанию, будет не очень велико. Во-первых, нормальных православных семей мало. Во-вторых, воспитывать мы ещё не научились. В-третьих, дети родителей слушаться не хотят, и вообще, мир меняется так стремительно, что к нему привыкнуть не успеваешь. К Богу молодёжь будет приходить драматически.
Одни придут от большого ума и знаний. Мифическая вера простецов давно умерла. Её заменило суеверие невежд. И будущее веры — за умом и жаждой истины. Поэтому привычная для ума Церковь села и крестьянства уступит первенство Церкви города и студенчества. А где не уступит, там исчезнет.
Другие придут от невыносимого стыда и от непроизносимых гадостей. Не придут, а приползут, причём в слезах и с чувством, что больше идти некуда. Таких будет большинство, потому что умнички, пришедшие через книгу, всегда немногочисленны. А вот большинство будет развращаться, нравственно гнить, узнавая в десять лет то, чего раньше не знали и не изведали семидесятилетние. И если не сойдут с ума от неестественности, если не умрут наутро от тоски после очередной вечеринки, если не озлобятся до состояния демона, то приползут каяться. Так и начнут спасаться. Со временем другим помогут спастись.
Есть ещё нравственно и религиозно гениальные люди, которым относительно легко (за чистоту и простоту) дастся то, что всем вообще даётся с кровью и потом. Есть мистические натуры, которые до прихода в Церковь Христа Спасителя успеют побывать умом на Востоке и на Западе, поискать «просветления», узнать о чакрах, мантрах и кармах. Эти тоже, если не потеряются среди улыбчивых демонов, погружённых в медитацию, станут людьми молитвы и духовного труда.
В любом случае в Церковь будут приходить спасаться. То есть будут приходить те, кто погибал, и именно затем приходить, чтоб не погибнуть. От данной картины не веет лживым оптимизмом, и нарисовать её труднее, чем иллюстрации к Букварю.
Что пожелал бы я этому обобщённому молодому человеку, человеку будущего?
Желаю ему освоить какое-либо ремесло, чтобы, независимо от должности и образования, его же руки всегда могли дать ему хлеб.
Желаю ему посмотреть хоть немного мир, чтобы перестать ругать свою собственную землю и понять, что со времён грехопадения всюду всё примерно одинаково.
Желаю, по приезде в любой город или село, идти на кладбище с молитвой, потому что жившие раньше нас, скорее всего, были лучше нас. Не хуже — точно.
Желаю научиться терпеть боль физическую и нравственную, но как можно меньше той и другой причинять окружающим.
Ещё — относиться к деньгам как к деньгам, а не как к богу, и уметь делиться заработанным.
Ещё — меньше грешить, чтоб с ума не сойти.
Ещё — искать счастья в семье. Если там его нет, то нигде нет. Притом, что и монастырь семья, а если не семья, то это и не монастырь.
Ещё — много читать, но знать, что самая великая книга — Евангелие.
Ну и последнее: знать, что грех будет завоёвывать всё больше и больше места в сердцах людей и в их сознании. Облегчённо-прохладительного христианства не будет. Будет труд и исповедничество. И значит, главные из ожидаемых качеств — это трудолюбие и верность.
«Сегодня холодная голова на вес золота» (27 декабря 2013г.)
Об Украине, Майдане и революции
Что такое Европа и откуда взялся Евромайдан, чего в сложившейся ситуации добивается Церковь и как относиться к ходящим на баррикады священникам, можно ли христианину протестовать и есть ли идеи, которые способны объединить украинцев — на эти и другие вопросы отвечает известный проповедник и миссионер, настоятель киевского храма во имя преподобного Агапита Печерского протоиерей Андрей Ткачёв.
— Какова позиция Церкви по поводу Евромайдана?
— Хорошо бы было, если бы мы научились говорить дифференцированно.
Нельзя смотреть на Европу однобоко. Людям нужно разъяснять, что в Европе хорошо, а что плохо. Лично мне как христианину в Европе нравятся Дрезденская галерея, Кёльнский собор, мощи святых… Её культура, её история. То практическое человеколюбие, которое выражено в социальной помощи и защите общества, устройстве быта и труда, но не везде, не во всей Европе. И мне не нравится в Европе отказ от христианства, христианской истории, которая её сформировала. Революционное изменение семейного кода, семейных ценностей.
Если бы мы спросили людей, стоящих на Майдане, кто из них читал Соглашение об ассоциации, — уверен, что услышали бы одинокие голоса. В этом вся проблема. Спросите их, что вам нравится в этом документе и что не нравится. Мы видим «шариковый» большевизм: «не читал, но осуждаю», «не читал, но одобряю». Людей захватывает волна патриотизма, надежды на счастье, о котором они не имеют представления. И за это «счастье» они самоотверженно воюют.
Церковь должна поступать иначе. Она должна читать документы и говорить о них. То, что написано в этих документах, должно стать предметом всенародного, общецерковного обсуждения. Если этого не происходит, то в общественном сознании образуются тёмные углы. И что-то там заводится. И потом вылезает наружу…
Какова позиция Церкви? Я думаю, что у Церкви сегодня есть чёткая и главная позиция — не допустить революции.
— Какие, на ваш взгляд, причины Майдана?
— Мне кажется, что у Майдана есть несколько причин. Это негодование простых людей. Их искренний протест против того образа правления, который существует в нашей стране. Ведь многие совершенно без идеологических подоплёк выходят на Майдан — из чувства обиды, чувства справедливого негодования. Они не знают, что будет дальше. И плохо анализируют, что было раньше. Ни анализов, ни прогнозов. Есть некая эмоция: «Достали!», «Донецкие — достали!» Они не понимают, что дай власть, допустим, «львовским», «харьковским» — они могут оказаться не лучше «донецких». А могут оказаться и хуже.
Некоторые товарищи давно хотели прийти на Майдан — и сейчас, наконец-то, настал их звёздный час. Например, тренированные боевики, начальники куреней. Они давно готовились, тренировались и ждали. Но это частности. В целом, в обществе нет понимания и ясной позиции. Украина как была под знаком вопроса в Европе, так под знаком вопроса и остаётся. Это страна или территория? Это одна страна или несколько стран, объединённых одной государственной границей? Если делиться этим странам, то им делиться нужно по крови или по миру? Как Чехия и Словакия или как Сербия и Хорватия? Ведь раздел может оказаться очень болезненным — через большую кровь. Каждый начнёт претендовать на «жирный кусок». И не будет ни побеждённых, ни победивших — будет всем очень плохо. Дают ли себе отчёт в этом люди, которые присутствуют на Майдане в Киеве? Не думаю.
— Вы находите что-то положительное в сегодняшнем майдане?
— Решительно ничего.
— Есть ли у Вас ощущение, что сейчас идёт битва за Киев?
— Вожди революции всегда озвучивали, что революция побеждает в центре. Если не побеждает в центре — не побеждает нигде. И они понимают, что нужно завоевать столицу, почту, телеграф, телефон… Это «ленинские принципы» по сути. Все радикальные лица — по духу «ленинцы», по своим корням — безбожны. И страшные антихристиане по практике.
— Как относиться к духовенству, которое публично ставит себя по одну из сторон баррикад? Благословляет ли Церковь идти на Майдан православных священников?
— Никто не благословлял священников идти на Майдан. Может, я ошибаюсь и не всей информацией владею. По-моему, те же священники, которые ходили на Майдан тогда, в 2004 году, пошли и сейчас. Как правило, ходят одни и те же тиражированные персонажи. Новые не появляются. Они тогда говорили: «Нас возмутило явное брутальное вмешательство власти в церковную жизнь и брутальное участие Церкви в делах власти. Мы против этого…» Ну, а сейчас-то чего? Церковь сегодня не вмешивается в дела власти. Церковь в храмах молится. Пытается хранить некий нейтралитет и удалённость от очагов конфликта. А они всё равно там… Яблочко гнилое всю корзинку портит.
Жили в одно и то же время два священника — поп Гапон и Иоанн Кронштадтский. Один зажигал толпу лозунгами и заседал в революционных комитетах. Другой не отлучался от алтаря. Первый бесславно жил, бесславно и умер. Второй — «иже во святых»…
Кто может благословить этих мятежных священников? Никто! Кроме их гордыни и собственных политических пристрастий.
— В каких случаях уместен протест? Или вы считаете, что протестовать вообще не нужно?
— Протестовать можно. Но не сейчас, на мой взгляд. Сейчас не время протестов. Когда наступит положенный час — законный — тогда можно будет и обсуждать, и думать, как лучше выразить свою точку зрения в правильной и эффективной форме. Всему свое время.
— Сегодня на наших глазах рушатся все системы: государство, Конституция, власть, народ. А что происходит с Церковью?
— Церковь с настороженностью и болью смотрит на всё это. Вопрос в том, быть этой стране или не быть, — в тех же рамках и границах, с той же Конституцией. Ведь попираются самые главные вещи, фундаментально заявленные в Конституции. На Украине представительная демократия, а не прямая. Митингуй сколько хочешь, но только через Парламент и выборы можно добиваться решения всех вопросов. У нас не диктатор, а легитимно избранный президент. Он не взял власть путём переворота. Это не хунта, это легитимно избранная власть. Нужно ждать 2015 года. Нужно решать проблемы в Парламенте. Проблема, конечно, в том, что Парламент не решает наших проблем, проблем народа. И никогда толком этим не занимался. Значит, теперь, придётся заняться.
Так или иначе, мы стоим перед вопросом: быть или не быть этой стране в тех формах и рамках, в которых она существует. Если ей в этих формах и рамках не быть, то мир получает очаг совершенно непонятных вещей в центре Европы. Это вам не Никарагуа, не Монако и не Швейцария. Это очень серьёзный кусок территории — пол-Европы по географии.
Наша Церковь объективно не имеет опыта жизни в либеральном обществе. Наша Церковь не имеет опыта жизни в обществе, где нет монаршей воли, где есть воля равных партий, слоёв и групп. Церковь наша не имеет реального опыта работы в данной ситуации. Она никогда не возглавляла народные массы. Она освящала воинский порыв, она залечивала народные раны, но она никогда не шла впереди политического процесса.
Лучше священнику не лезть туда, дистанцироваться от этих вопросов. Лучше сбивать градус и остужать головы, чем разгорячать головы какими-то плохо понятыми акциями. Лучше смотреть на св. Иоанна Кронштадтского, чем на попа Гапона. Лучше не идти впереди демонстрации, а остаться в храме и совершать службу.
— А что будет дальше?
— Скорее всего, перед нами станет целый ряд разных важных вопросов, на которые нужно будет отвечать. Церкви придется научиться общаться не только с властью, но и с простым человеком. Нам нужно будет немножко «опроститься» в части внешней пышности и дать понять, что мы не за роскошь, а за простоту. Чтобы потрафить этому простому, демократически среднему человеку, который ждёт от нас этой простоты, в которой он сам живёт. Нам надо заранее избавляться от болевых точек — заранее, а не во время болезни.
Надо, чтоб у Церкви были спикеры, артикулирующие социальную церковную программу, политическую церковную программу. Чтобы мы имели площадки для разговора о том, что хорошо, что плохо, что лучше, что хуже. И как к этому относиться. Всему этому нужно будет учиться.
Мы — те, кто мы есть. И заслужили ту власть, которую имеем. Мы должны понимать, что революции к добру не приводят. Революции приводят к относительному добру через много-много лет, при условии наличия сегодняшних жертв — людей, которые будут принесены в жертву революции. Это законы революции. Революция запустит в космос человека через 50 лет после своей победы. Но до этого она сожрёт много разных людей.
Христианский подход — это приоритет ценности сегодняшнего, передо мной стоящего живого человека над перспективой того, что мы хотим построить завтра. А революционеры хотят, чтобы было наоборот. Чтобы за счёт тебя сегодняшнего, на твоей крови построить будущее счастье. Я тебя убью, а построю счастье для миллионов. Теология Раскольникова. Церковь говорит однозначно: нет, нельзя убить человека и на его крови построить будущее счастье.
Нужно находить возможность доносить эти вещи до людей. Попадая в толпу, умный человек рискует стать сумасшедшим — спящие страсти, нереализованные комплексы, задавленные интуиции — всё начинает бурлить. И когда всё успокоится и человек прозреет, может быть уже поздно.
Люди, нам ведь всем умирать. Правда, кому помирать, кому подыхать, а кому честно преставляться. И многим раньше, чем думается. Нужно вовремя остудить головы революционеров. Священники должны этим заняться. Иногда такое складывается впечатление, что митингующие священники больше верят в ЕС и Декларацию прав человека, чем в Евангелие и Господа нашего Иисуса Христа.
— Если бы сейчас встали преподобные Печерские и увидели всё происходящее, что бы они сказали?
— Они бы встали и ушли отсюда. Их радикальный протест был бы в духе Лотова. Не нужно вам никому Небесное Царство, никто из вас не верит во Христа в действительности. Никто! Живёте вы в других смыслах, других чувствах, другой реальности. Если бы они могли и хотели, они бы встали, да и ушли отсюда. Больно смотреть, как люди разрушают себя своими же руками.
— Какая идея может объединить сейчас народ, сплотить его?
— Никакая! Украина в данной ситуации, при данном историческом грузе, не может воспринять ни одну идею, которая могла бы быть творческой, объединяющей, успокаивающей. Таких идей нет, во-первых. Во-вторых, никто не трудится над рождением этих идей. Всем кажется, что надо воспринимать готовые идеи. Политикум, аналитики трудятся над тем, чтоб имплементировать уже готовые идеи в нашу реальность. Существует ЕС — и мы пытаемся примерить европейские ценности на себя. Успокоиться в этом уже готовом объединении. Мы не рождаем своё, а хотим «примазаться» к чужому. Другие говорят: нет, только с Россией. И никто не подумал: может, свою идею родить?
Вот встретились четыре президента. Кто вам больше нравится? Да, никто. Сядет пятый — какой-нибудь боксёр или кто-то ещё. Кто вам понравится? Никто. А если продолжить этот ряд в будущее? Вам никто не понравится. Так в чём вопрос? Демократия построена так, что бесцветные люди управляют бесцветным обществом. Об этом говорят сами европейские политики. Современная политическая жизнь вымывает наверх бесцветных людей. Яркие раздражают, они заметны на фоне бесцветности и вызывают агрессию. Вот, Путин, например, вызывает агрессию, поскольку он довольно яркий человек.
Именно поэтому идей в ближайшем будущем у нас не предвидится, к сожалению. Мы будем больше территорией, чем страной. Либо двумя, тремя, четырьмя странами внутри одной. Мы рискуем «окропить снежок красненьким». «Лидеры», которые так смело зовут людей на войну, должны понять: они понесут всю полноту ответственности за кровь — не из носа или выбитого зуба, а за реальную кровь и жизнь реального человека.
Народ набирается агрессии. Сегодня на вес золота всякая холодная голова, которая скажет: Не ходите туда! Не лезьте туда! Возвращайтесь домой. Студент — иди учись, рабочий — ступай работать. Продавец — давай продавай. Кроме проблем мы здесь ничего не получим. Народ этого не понимает.
На мой взгляд, у нас нет авторитетов, которые могут остановить кровопролитье. Поэтому любая активность умножает проблемы, которые всё тяжелее и тяжелее будет решать.
— Будем надеяться, что приближающееся Рождество объединит верующих людей.
— Было бы хорошо. Но будет жалко, если и Рождество Христово не объединит.
Если мы работаем в рамках европейского мировоззрения — уважение к писаному закону (а не к народной традиции), к судебному исполнителю, к чиновнику — это может если не объединить, то хотя бы поставить нас на место. Показали тебе документ: так, после 22 часов не шуметь. Будь любезен быть европейцем. Как это — перегородить баррикадами главную улицу страны? Это не по-европейски. А больше похоже на большевиков и анархистов, которые не слушаются закона, не умеют думать.
Успокойтесь и поймите, что Европа — другая. Уважение к закону, парламентским процедурам, честная работа на своём месте — это и есть, собственно, Европа. Кто будет многомиллионную массу населения, склонного к буйству, брать в свой Союз? Они что, сумасшедшие?
Старая тема: Новый год (31 декабря 2013г.)
Со словом «новый» в Писании есть несколько крепких ассоциаций. Если брать хронологически, то вначале это грустное признание Иерусалимского царя из книги Екклесиаста, что «Нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: “смотри, вот это новое”; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1: 9–10). А во-вторых, это Новый Завет, где всё новое: бессеменное зачатие, девственное Рождение, победа над смертью. Вот в таком контрасте и пребывает человек. По опыту падшей жизни, по грузу за плечами он живет в смертной тени Ветхой мудрости. А по опыту веры он утешен надеждой на иную жизнь и вечную радость в Царстве Христа и Бога. Вот так, как дельфин, человек живет в воде, а дышит легкими. То есть пребывает в одном мире, а утешается воздухом другого.
Мы празднуем Новый год вполне по-екклесиастовски. В глубине души каждый просто обязан понимать, что перемена цифр на календаре ничего нового принести не в силах. Ну, а если не понимает этого человек, то мы вправе задать вопрос: «На какое-такое “новое счастье” ты надеешься, если сам обновляться и меняться к лучшему не собираешься?» Следуя этой мысли, мы неожиданно приходим к покаянию, хотя само слово звучит весьма непривычно среди хлопающих бутылок шампанского. Но глядите: покаяние – это действенное обновление, без которого ничего действительно нового не произойдет. Делаем вывод: под бой курантов есть смысл сказать (хотя бы самому себе) «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное».
Есть еще одно серьезное пожелание, вызванное к жизни местными традициями. Когда Геша Козодоев (см. фильм «Бриллиантовая рука») провалил операцию «Дичь», наутро ему предстояло ехать с отчетом к шефу. И пришел к нему Лелик, и услышал от Гешы, что тотчас ехать к шефу Геша не может, потому что ему надо сначала «принять ванну и выпить чашечку кофе». Так позвольте же пожелать вам, дорогие друзья, чтобы наутро первого календарного дня 2014 года вы никоим образом не находили в себе сходства с Гешей Козодоевым. В противном случае все слова о «новом счастье» будут звучать цинично и насмешливо, а отражение в зеркале будет смотреть на вас глупо и безнадежно.
А еще расскажу вам, какой диалог у меня получился недавно с журналисткой по телефону. Она звонит, представляется и спрашивает:
– Как вы можете оценить прошедший год?
Я говорю:
– Никак. Я не меряю жизнь годами.
Она:
– Как не меряете жизнь годами? А чем?
– Понимаете, – говорю, – у человека иногда за день или за неделю может столько всего произойти, что он и повзрослеет, и постареет, и вновь помолодеет за это время. При этом можно совсем забыть, что же такое было в прошлом году в ночь с 31-го на 1-е. Понимаете?
Она с той стороны телефонной трубки говорит:
– Нет.
И я слышу, что не врет.
– Видите ли, – продолжаю, – человек меряет жизнь не календарными датами григорианского или юлианского календаря…
Она спрашивает:
– Какого календаря?
– Юлианского или григорианского, – повторяю и продолжаю: – а событиями внутренней жизни. Дочка вышла замуж, сын из армии вернулся, переехала семья в другой город, смерть или рождение совершились. Вот события, которые отмеривают жизнь. Мы все, обычные люди, по этим межевым столбикам путь держим. Или же наоборот: пару дней в больнице проведешь, и на выписку выйдешь другим человеком. А все прошлое, как ежик в тумане, осталось далеким и наивным. Вы меня понимаете?
– По-ни-ма-ю, – растягивая звуки, отвечает она, и я слышу, что не врет.
И опять:
– Но в стране-то что-то ведь произошло, поменялось?
– Ну, произошло. Наши забили французам два мяча в Киеве и пропустили три в Париже. Вы об этом? А еще Бенедикт ушел на покой, а Сноуден прилетел в Москву. А еще в одних местах были наводнения, а в других тайфуны. Но все это именно «ежик в тумане».
Она:
– А Майдан?
– А Майдан, – говорю, – это не то, что произошло, но то, что не поменялось.
– Как это?
Поделиться книгой: