Помоги проекту - поделись книгой:
Руководство нашего городского телеканала в попытках до заоблачных высей поднять рейтинг программ собственного производства не знает удержу и меры, а я дорожу своим добрым именем и профессиональной репутацией, поэтому время от времени вынуждена дистанцироваться от происходящего на голубом экране. Через какое-то время мой демарш забывается, а надобность в хорошем ведущем становится острее того зуба, который держит на меня обидчивое начальство, и тогда меня вновь призывают на телевизионный фронт. Подумав, поспорив и выторговав условия, которые в полной мере никогда не соблюдаются, я возвращаюсь под камеры, потому что за годы работы пиарщиком, журналистом-фрилансером и свободным писателем так и не смогла преодолеть зависимость от прямого эфира.
Кстати, о зависимости. Надо выяснить, что там с публикацией графоманских стишков секретарши Оленьки…
Несколько отдалившись от телевизионного Мордора, я присела на лавочку в уютном сквере с фонтаном и, жмурясь на солнышке, позвонила Ирке.
— Да! Что?! — резко и нервно выдохнула она в трубку в два приема.
— Проблема? — насторожилась я.
— Даже две, и одна из них сейчас лупит другую! — доложила мне лучшая подруга.
— А, ты наблюдаешь за тренировкой? — догадалась я.
Недавно Ирка сдала своих неукротимых отпрысков — пятилетних близнецов Масяню и Манюню — в секцию восточных единоборств, и теперь неизбежные потасовки между мальцами проходят под чутким руководством хладнокровного тренера.
— Лучше бы не наблюдала, — вздохнула подружка. — С трудом остаюсь безучастной! Ужасно хочется перестать быть зрителем, броситься в гущу битвы, растащить противников по разным углам и самой надавать оплеух и им, и тренеру!
— Это было бы крайне непедагогично, — хихикнула я. — Поэтому повернись к битве спиной и переключись со спортивного канала на культурный. Я хотела спросить, как дела с твоей книжкой?
— Как мило, что ты этим интересуешься! — желчно молвила Ирка. — И это после того, как сама же наотрез отказалась рекомендовать мой поэтический труд своим издателям!
— Ты прекрасно знаешь, что мои издатели печатают детективы, — устало — потому что примерно в сотый раз — напомнила я.
— Да, да, а стихи вообще никто не печатает, поэтому я вынуждена издавать книжку за свой счет!
— Тем самым делая большое доброе дело и внося немалый вклад в высокое искусство стихосложения. — Я пустила в ход беспардонную лесть.
— Как настоящий меченос… Мезазой… Мизантроп…
— Меценат, — услужливо подсказала я склеротичке правильное слово.
— Точно! — Подружкин голос в трубке подобрел. — Иногда кому-то надо становиться меценатом… О, да это же стихи!
И она продекламировала с драматическим завыванием, которое напомнило мне о зимней вьюге и заставило поежиться:
— Прекрасно, так что там с изданием чего-то? — Я решительно перерезала пуповину родившему экспромту.
— Ну сейчас над текстами работает корректор, и еще я жду ответа от пары авторов, не определившихся с участием, — нормальным голосом сообщила подружка.
— Ответа и денег? — уточнила я.
— Да, и денег тоже! — с вызовом ответила Ирка. — Это же не моя личная книжка, в сборнике будет полтора десятка местных авторов, и я одна эту групповуху не вывезу. Как говорилось в одном рассказе Олега Генри, Бонифацию не снести двоих.
— Буцефалу, — поправила я, вздохнув. — И О. Генри никакой не Олег. Просто О.
— Нет такого имени! — не поверила Ирка. — Или он китаец?
— Он не китаец. — Я снова вздохнула.
Ну что тут поделаешь? Моя лучшая подруга — не великий знаток мировой литературы, зато изрядный графоман и плагиатор. Стихи она пишет плохие, но в этом есть и моя вина: если бы не моя писательская слава, ревнивая Ирка вообще не потянулась бы к перу.
— Почитаешь мне что-нибудь из своего нового? — попросила я, ответственно сознавая, каков он — суровый долг дружбы.
— С удовольствием! — обрадовалась поэтесса. — Но может, лучше не по телефону? Мы с гавриками планируем после тренировки в плюшечную заглянуть, приглашаю тебя к нам присоединиться. Я давно заметила, что натощак ты мои стихи воспринимаешь гораздо хуже, чем на полный желудок.
— Это относится ко всем стихам без исключения, так что в этом смысле ты абсолютно равноправна с Рильке и Бодлером, — заверила я ее.
— Бодлер — это который про Одиссея написал, я помню, а Рильке кто такой?
— Тоже поэт, — уклончиво ответила я, из деликатности «не заметив» неправомерную замену Бодлером Гомера.
— Как я? — горделиво поинтересовалась подружка.
— Как Гомер, — ответила я, продолжая прокачивать ценный навык уклончивости.
— Как мы с Гомером, — самодовольно резюмировала Ирка. — Короче, мы ждем тебя в плюшечной у Ангела через полчаса.
— Буду! — пообещала я и отключилась.
«Плюшечная у Ангела» — наше с Иркой кодовое название кафетерия в городском саду. На самом деле это заурядный ларек с обыкновеными пирожками и булками, но выпечка там всегда свежая и вкусная, а близость величественного монумента «Ангел мира» придает заведению некоторую респектабельность. Скульптурный Ангел на вершине столба символически осеняет соседствующую с ним пирожковую золочеными крыльями, как бы благословляя вкусить дивных плюшек…
Правда, в начале осени монумент опять окружили заборчиком, потому что со столба на головы гуляющим, изрядно компрометируя мирного Ангела, начали осыпаться увесистые плитки облицовки.
— О, это же сюжет для микропьесы! — встрепенулся мой внутренний голос. — Назвать ее можно так: «Падший ангел»…
— Претенциозно. — Я поморщилась, но все же достала из сумки блокнот с ручкой и села на ближайшую лавочку.
Перефразируя предположительно китайского писателя Олега-О. Генри, не следует упускать хорошую идею только потому, что она пришла в голову не по расписанию!
— Ты записываешь? Тогда рассказываю в лицах. — Внутренний голос откашлялся и мастерски съехал в располагающий баритон. — Микропьеса «Падший ангел». Посвящается монументу «Ангел мира», который второй раз за год окружили заборчиком, чтобы уберечь гуляющих от падающих кусков облицовки…
Я прищурилась, фокусируя мысленный взор.
Ага, вот, началось!
На сцене Городской Архитектор. Заложив руки за спину, он покачивается с пятки на носок, оглядывает окрестности и удовлетворенно улыбается. Слышен шум — выходит Скульптор. Он тащит бронзовую фигуру Ангела. Устанавливает статую, обнимает, удерживая в равновесии, любовно смотрит на нее.
Скульптор (гордо): Я создал прекрасную скульптуру! Этот позолоченный бронзовый Ангел…
Городской Архитектор (перебивая): Он дорогой? А впрочем, не отвечайте, я помню (непроизвольным движением нежно гладит себя по оттопыренному карману).
Скульптор (с энтузиазмом): Его нужно водрузить на десятиметровый каменный столб, и это будет шедевр на века!
Городской Архитектор (деловито): Натуральный камень — это дорого, а века — это долго, меня уволят гораздо раньше. Отольем колонну из бетона и облицуем ее плиткой.
Скульптор (с сомнением): Но…
Городской Архитектор (с апломбом): Спокойно, сейчас я свистну кому надо!
Подносит к губам свисток и дует в него.
На сцену, потирая руки, выходит скромно улыбающийся Строитель. Обменивается с Городским Архитектором рукопожатием и словами:
— Тендер сдал!
— Тендер принял!
Сует что-то в оттопыренный каман Городского Архитектора и уходит, слегка пританцовывая в темпе moderato.
Скульптор (встревоженно): Но через несколько лет плитка начнет отваливаться!
За сценой слышен свист падающего камня, звук удара и мучительный стон.
Городской Архитектор (уверенно): А мы ее опять прилепим! Я сразу свистну кому надо!
Дует в свисток.
На сцену, потирая руки, выскакивает радостно осклабившийся Строитель. С разбегу хлопает Городского Архитектора по подставленной ладони и в ускоренном темпе обменивается с ним словами:
— Тендер сдал!
— Тендер принял!
Быстро сует что-то в оттопыренный карман Городского Архитектора и удаляется, приплясывая в темпе allegro.
Скульптор (крайне встревоженно): Но ведь плитка так и будет отваливаться!
За сценой — множественный свист падающих камней, дробный звук ударов, стоны и нецензурные возгласы.
Городской Архитектор (радостно): А я так и буду свистеть!
Дует в свисток.
Выбегает Строитель. Злодейски хохоча, он бьется с Городским Архитектором в кулачки, сует что-то в его оттопыренный карман и убегает длинными балетными прыжками в темпе allegro presto.
Скульптор (страстно): Но послушайте!
За сценой — метеоритный дождь, грохот, вопли и дружное скандирование коротких матерных слов.
Городской Архитектор (взглянув на часы): Некогда мне вас слушать, я уже уволен, мне надо бежать!
Бросает короткий взгляд в свой оттопыренный карман, радостно улыбается и удаляется со сцены, красиво кружась в вальсе.
Скульптор в отчаянии хватается за голову. Бронзовая статуя, лишившись поддержки, падает и погребает Скульптора под собой.
Скульптор (умирающим голосом): И ты, Ангел! Твою ж мать…
Последние слова заглушает грохот камнепада за сценой.
Занавес.
— А неплохо, — досмотрев, похвалила я новую микропьесу. — Из этого может получиться симпатичный номер для местной команды КВН, меня как раз просили что-нибудь написать…
— Что написать, кому написать, когда и — главное — почем? — плюхнувшись рядом со мной на скамейку, поинтересовалась Ирка и сунула мне в руки бумажный пакет. — Держи, это твоя доля вкусняшек, мы пришли раньше, взяли сразу на всех, свои порции уже съели и даже успели немного прогуляться. Кстати, сегодня в плюшечной акция: десять пончиков по цене девяти.
— То есть мне достался всего один? — уточнила я, не спеша открывать пакет.
— Целый один!
— В смысле, даже никем не надкусанный?! — восхитилась я.
— Если не поторопишься — будет не просто надкусанный, а с лету проглоченный! — предупредила подружка, из-под козырька ладони посмотрев в конец затопленной светом аллеи.
Оттуда к нам неслись клубы сияющей пыли.
Я поняла, что это быстро приближаются юные Максимовы, и без промедления впилась зубами в пончик.
Манюня и Масяня — верные последователи сказочного Робина Бобина Барабека, то есть обжоры, каких поискать! В непосредственной близости от них еда никогда не залеживается.
— Прюшка? — со скрежетом затормозив у скамьи, с затейливой смесью подозрения и надежды поинтересовался младой обжора, пришедший первым.
— Пиложок? — точно в тон ему вопросил прибежавший вторым.
— Нет больше плюшек, Масянечка, — торопливо проглотив хлебную жвачку, с фальшивой грустью сказала я и, не дожидаясь требований, добровольно отдала на проверку и растерзание пустой бумажный пакет. — И пирожков уже нет, Манюнечка.
Иркины отпрыски — близнецы, но я различаю их благодаря тому, что у каждого из пацанов свой дефект речи: Манюня не выговаривает «р», а Масяня — «л».
— Тогда давай ропатку!
— И ведло! — Рыжие головы повернулись к маменьке, как подсолнухи — к дневному светилу.
— Это же парк, здесь нельзя копать, — сказала Ирка, не скрыв сожаления.
По образованию она инженер-строитель, по душевному призванию — агроном, по роду текущей деятельности — совладелица семейной фирмы по продаже посадочного материала. Ей за лопату взяться, как мне за перо — одно удовольствие, а детки явно пошли в мамочку.
— Я дам вам кое-что другое!
— Бурку?! — радостно обнадежился ребенок.
— У тебя там и бурка есть?! — Я с восторгом уставилась на необъятную торбу подружки.
Ирка запаслива, как хомяк. Я бы не сильно удивилась, достань она из своей сумки-самобранки и бурку, и папаху, и живого коня в полной сбруе.
— Ребенок спросил про булку, — невозмутимо объяснила Ирка, извлекая из своей сумы цветную резиновую тряпочку.
Путем энергичного надувания заботливая мать в два счета превратила тряпочку в мяч, который тут же зашвырнула через кусты за нашей спиной на ухоженный газон:
Поделиться книгой: