Испорченная кровь (ЛП)

Испорченная кровь

Таррин Фишер

Автор: Таррин Фишер

Название: «Испорченная кровь»

Рейтинг: 16+

Главы:  43 главы

Переводчики: Nina Muradova

Редактора: Галя Бирзул

Вычитка: Алёна Дьяченко

Лори, которая спасла меня, когда я тонула…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ШОК И ОТРИЦАНИЕ

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Я написала роман. Я написала роман, и он был опубликован. Я написала роман, и он пополнил список бестселлеров по версии «Нью-Йорк Таймс». Я написала этот роман, а потом смотрела его экранизацию в кинотеатре с большим пакетом маслянистого попкорна на коленях. Мой роман. То, что я написала. Я сделала это в полном одиночестве, потому что мне так нравится. И если остальной мир хочет платить за то, чтобы заглянуть в мой испорченный  разум, так оно и будет. Жизнь слишком коротка, чтобы скрывать свои обиды. Поэтому я скрываюсь сама.

Это мой тридцать третий день рождения. Просыпаюсь в холодном поту. Я горю. Нет, мне холодно. Я замерзаю. Одеяла путаются у моих ног и ощущаются незнакомыми — слишком гладкие. Я тяну их, пытаясь прикрыть себя. Мои пальцы чувствуются толстыми сосисками на шелковистом материале. Может быть, они распухли. Не могу сказать точно, потому что мой мозг вялый, глаза совершенно слипаются, и теперь мне снова становится жарко. Или, может быть, холодно. Я прекращаю борьбу с одеялом, позволяя себе дрейфовать... назад... назад...

Когда я просыпаюсь, в комнату проникает свет. Я вижу его сквозь веки. Он тусклый, даже для дождливого дня в Сиэтле. В моей спальне окна от пола до потолка; я поворачиваюсь в их сторону и заставляю себя открыть глаза, только, чтобы обнаружить, что лежу лицом к стене. Стене из брёвен. Такого нет в моём доме. Я даю своим глазам пропутешествовать по их длине вплоть до потолка; мгновение, прежде чем я резко выпрямляюсь и окончательно просыпаюсь.

Я не у себя в спальне. Я в шоке осматриваю комнату. Чья это спальня? Начинаю прокручивать в голове события прошлого вечера. Может я…

Ни за что. Я даже не смотрела на мужчин, с тех пор как... Не может быть, что я пошла домой с кем-то. Кроме того, вчера вечером я ужинала с моим редактором. Мы выпили пару бокалов вина. «Кьянти» (Прим. ред.: «Кьянти» (итал. Chianti) — итальянское сухое красное вино, производимое в регионе Тоскана преимущественно из винограда сорта «Санджовезе») не приводит к амнезии. Моё дыхание поверхностное, пока я пытаюсь вспомнить, что произошло после того, как покинула ресторан.

Заправка. Я остановилась на заправке «Рэд Си» на углу Магнолии и Куин-Анна. Что после этого? Не могу вспомнить.

Смотрю вниз, на одеяло между своими пальцами с костяшками, побелевшими от сжатия. Красное... пуховое... чужое. Опускаю ноги с края кровати, и комната сразу начинает качаться и крениться. Мне тут же становится дурно. Напоминает похмелье после огромной попойки. Я задыхаюсь и пытаюсь дышать достаточно глубоко, чтобы подавить тошноту. «Это не «Кьянти», — говорю я себе ещё раз.

— Это сон, — произношу вслух. Но всё не так. И я знаю об этом. Встаю, и у меня добрых десять секунд кружится голова, прежде чем я делаю свой первый шаг. Наклоняюсь, и меня рвёт... прямо на деревянный пол. Мой желудок пуст, что, в любом случае, не мешает ему вывернуться. Поднимаю руку, чтобы вытереть рот, и странно её ощущаю — слишком тяжёлой. Это не похмелье. Меня накачали наркотиками. Остаюсь согнутой в течение нескольких секунд, прежде чем пытаюсь выпрямиться. Чувствую себя сошедшей с американских горок. Спотыкаясь, иду вперёд, пытаясь оглядеться в окружающей обстановке. Комната круглая. Морозный воздух. Здесь камин — без огня — и кровать с балдахином. Здесь нет двери. Где дверь? В приступе паники я неуклюже кружусь по комнате на ватных ногах, периодически держась за кровать, чтобы не упасть.

— Где дверь?

Я вижу своё дыхание, испаряющееся в воздухе. Сосредотачиваюсь на том, как оно расширяется и рассеивается. Моим глазам нужно много времени, чтобы сфокусироваться вновь. Я не уверена, как долго стою, кроме того, что мои ноги начинают болеть. Смотрю вниз на пальцы. И с трудом их чувствую. Мне нужно двигаться. Сделать что-нибудь. Выйти. На стене передо мной есть окно. Ковыляю вперёд и дёргаю в сторону лёгкий занавес. Первое, что замечаю — я нахожусь на втором этаже. И следующее — о, Боже! Мой мозг посылает озноб вниз по остальной части тела. Своего рода предупреждение. «Это случилось, Сенна», — говорит он. — «Всё. Конец. Кто-то похитил тебя». Мой рот медленно реагирует, но когда это происходит, я слышу, как вздох заполняет мёртвую тишину вокруг меня. Я не верила, что люди, на самом деле, ахают в подобных ситуациях, до того момента, пока не услышала саму себя, делающую именно так. Этот удушающий, останавливающий сердце момент, когда всё, что наполняет мои глаза — это снег. Очень много снега. Весь снег мира свалили прямо передо мной.

Я слышу, как моё тело ударяется о дерево, а затем проваливаюсь в темноту. Когда я просыпаюсь, то нахожу себя лежащей на полу в луже рвоты. Стону от резкой боли, которая пронизывает моё запястье, когда я пытаюсь подняться. Я плачу, закрывая рот рукой. Если кто-то здесь есть, я не хочу, чтобы они услышали меня. «Отлично, Сенна. Тебе следует думать, прежде чем падать в обморок в комнате и так шуметь».

Я поддерживаю запястье свободной рукой и скольжу вверх по стене, опираясь на неё. Только сейчас я замечаю во что одета. Не моя одежда. Белый льняной пижамный комплект. Дорогой. Тонкий. Неудивительно, что мне так чертовски холодно.

О , Боже.

Закрываю глаза. Кто раздел меня? Кто привёз сюда? Одеревенелыми руками я ощупываю тело, чтобы изучить себя. Дотрагиваюсь до груди, тяну вниз штаны. Кровотечения нет, нет болезненности, только белые хлопковые трусики, которые кто-то на меня надел. Кто-то видел меня голой. Кто-то трогал моё тело. Закрываю глаза, и от этих мыслей меня начинает трясти. Бесконтрольно. Нет, пожалуйста, нет.

— О, Боже, — слышу саму себя. Я должна дышать глубоко и ровно.

«Ты окоченела, Сенна. И ты в шоке. Соберись с мыслями. Думай».

Тот, кто привёз меня сюда, имеет более зловещие планы, чем дать мне замёрзнуть. Я оглядываюсь вокруг. В камине есть дрова. Если этот грёбаный психопат оставил мне дрова, возможно, он оставил мне кое-что, чтобы их разжечь. Кровать, в которой я проснулась, находится в центре комнаты; она с четырьмя столбиками, инкрустированными вручную. Балдахин из прозрачного шифона. Это мило до тошноты. Я изучаю остальную часть комнаты: тяжёлый деревянный комод, большой шкаф, камин, и один из тех толстых, меховых ковров. Распахнув шкаф, я обшариваю шмотьё... слишком много одежды. Здесь всё для меня? Моя рука задерживается на этикетке. Осознание того, что она вся моего размера, вызывает отвращение. «Нет», — говорю я себе. — «Она не может быть моей. Это всё ошибка. Это не может быть для меня, цвета не те. Красные... голубые... жёлтые...».

Но мой мозг знает, что это не ошибка. Мой мозг, познавший горе, как и моё тело.

« Сосредоточься, Сенна » .

Я нахожу богато украшенную серебряную шкатулку на верхней полке шкафа. Тяну её вниз и встряхиваю. Она тяжёлая. Чужая. Внутри находятся зажигалки, ключ и маленький серебряный нож. Я хочу изучить содержимое шкатулки. Осмотреть его, коснуться, но мне нужно действовать быстро. Я использую нож, чтобы отрезать полоску материала от нижней части рубашки, связываю её в узел с помощью зубов и здоровой руки. Скольжу запястьем в импровизированную повязку и вздрагиваю.

Я сую нож в карман и задерживаюсь на одной из зажигалок. Моя рука парит над шкатулкой. Восемь розовых зажигалок «Zippo». Если бы меня уже не пронял озноб, то сейчас бы это и произошло. Я игнорирую ощущение. Не могу игнорировать. Могу и  должна, потому что замерзаю. Моя рука дрожит, пока я достаю одну. Это совпадение. Я смеюсь. Может ли что-то, связанное с похищением, быть совпадением? Подумаю позже. Сейчас нужно согреться. Мои пальцы онемели. Уходит целых шесть попыток, прежде чем получается прокрутить колесико на «Zippo». На большом пальце остаются отпечатки. Дрова трудно поджечь. Они влажные. Неужели он положил их здесь недавно? Я ищу что-нибудь, что поможет поддержать пламя, но ничего нет, что бы мне не понадобилось позже.

Я уже думаю как выживающий, и это меня пугает. Воспламенитель. Что я смогу использовать для воспламенения? Мои глаза исследуют помещение, пока я не нахожу в углу шкафа белую коробку с красным крестом сверху. Аптечка. Бегу к ней и открываю крышку. Бинты, аспирин, иглы… Господи. Я, наконец, нахожу пакеты одноразовых салфеток, пропитанных спиртом. Хватаю горсть и бегу обратно к камину. Вскрываю первый пакет и подношу зажигалку к кончику салфетки. Огонь охватывает её и разгорается. Я проталкиваю горящий кусок между дров и вскрываю другой пакет, повторяя процесс. И молюсь, кому бы там ни было, кто отвечает за огонь, и не сильно дую.

Древесина начинает гореть. Я тяну толстое одеяло с кровати и закутываюсь в него, присев перед скудным пламенем. Этого недостаточно. Мне так холодно, что я готова погрузиться в огонь, и пусть он сожжёт с меня весь холод. Остаюсь нарывом на полу, пока дрожь не унимается.

И тогда я двигаюсь.

Под ковриком чердачный люк с тяжёлой металлической ручкой. Он заперт. Я тяну его здоровой рукой в течение пяти минут, пока плечо не начинает гореть, и меня снова не тянет вывернуть внутренности. На мгновение мой взгляд застывает, перед тем как я бегу к серебряной шкатулке, чтобы достать ключ. Что это за игра? И почему у меня ушло так много времени, чтобы подумать о ключе? Я не могу решить, что делать. Хожу вокруг двери босиком и тыкаю ключом в бедро. Это необычайно большой ключ, сделанный из бронзы, в старинном стиле. Замочная скважина в двери выглядит достаточно большой, чтобы его вместить.

Меня снова пробирает дрожь, и на этот раз я знаю, что не только от холода. Перестаю ходить и смотрю на ключ более внимательно. Он заполняет всю ладонь от кончиков пальцев до запястья. По центу инкрустирован вопросительный знак, украшенный металлическими спиралями богатого дизайна. Я бросаю его. Он тяжело падает на пол, недалеко от места, где меня вырвало. Начинаю отступать, пока мои лопатки не упираются в стену.

— Что. Это. Такое? — нет никого, чтобы ответить; конечно, если они не ждут сразу за этим люком, чтобы сказать мне, что же это всё-таки такое. Я дрожу, и мои пальцы автоматически сжимаются вокруг ножа в кармане. Лезвие острое. От этого я чувствую себя лучше. У меня слабость к острым ножам, и я чертовски уверена в том, что знаю, как надрезать кожу. Если у меня есть ключ, то и у них есть ключ. Я могу подождать их здесь, или могу спуститься вниз сама. Предпочитаю второй вариант, который, как мне кажется, даёт мне небольшое преимущество.

Я иду быстро, обходя рвоту, и хватаю ключ. Прежде чем могу подумать о том, что делаю, я приседаю над люком и сую ключ в замочную скважину.

Металл трётся об металл, и… щелчок.

Использую здоровую руку, чтобы открыть люк. Это чертовски тяжело. Осторожно, чтобы не шуметь, поднимаю его. И смотрю в темноту. Там лестница. В нижней части лестницы круглый ковёр и прихожая. Я не могу видеть дальше, чем на несколько футов. Собираюсь слезть вниз. Размещаю нож между зубами и начинаю считать ступеньки, спускаясь.

Один… два… три… четыре… пять… шесть. Мои ноги касаются ковра. Пол ледяной. Холод поднимается вверх по ногам. Ну, почему я не подумала найти обувь?

Я держу нож на расстоянии вытянутой руки, готовая нанести удар любому, кто на меня выскочит. Буду колоть в глаза и если не смогу добраться до них — то в яйца. Всего один острый удар, и, когда он скукожится, я побегу. Теперь, когда у меня есть план, я оглядываюсь вокруг. Надо мной потолочное окно; словно лазерные, тонкие лучи солнца проходят через него и падают на деревянный пол. Переступаю через них, мои глаза выискивают скрытого захватчика.

Я в конце коридора: деревянные полы, деревянные стены, деревянный потолок. Там три двери: две слева, одна справа. Все они закрыты. Прямо позади меня стена, а также лестница, по которой я спустилась. В конце коридора вижу ступеньки. Я решила, куда пойду сначала. Если кто-то выскочит из-за одной из этих дверей, я уже буду на пути к выходу. В глубине моего мозга что-то шепчет, что всё не будет так легко. Иду на цыпочках мимо дверей и останавливаюсь на ступеньках. Нож зажат в руке, хотя сейчас он кажется крохотным, если учитывать ситуацию.

Очевидно, я в хижине. Вижу большую открытую кухню слева, вниз по лестнице. Справа гостиная с толстым, кремового цвета ковром. Везде устрашающе тихо. Крадусь вниз по лестнице, спиной к стене. Если я доберусь до двери, то смогу убежать. Получить помощь. Мой разум воспроизводит бесконечный снег, который запечатлел из окна в круглой комнате. Я отодвигаю эту мысль. Там будет кто-нибудь... дом... или, может быть, магазин. Боже, почему я не подумала взять обувь? Одни только действия, без мозгов. Я собираюсь нырнуть в трёх футовый снег босыми ногами. Входная дверь прямо внизу лестницы. Я оглядываюсь на верхний этаж, чтобы убедиться, что никто не следует за мной, а потом несусь к ней. Она заперта.

Рядом с дверью цифровая панель. У неё электронный замок. Я собираюсь найти другой выход. Меня снова трясёт. Если кто-то нападёт на меня сейчас, вряд ли я буду в состоянии держать нож достаточно крепко, чтобы защитить себя. Я могла бы разбить окно. Кухня находится левее от меня. Проверяю там, в первую очередь. Она прямоугольная. Сверкающие приборы из нержавеющей стали. Выглядят совершенно новыми.

Господи, где я? На кухне большое окно во всю длину стены, его непрерывность нарушается только холодильником. В углу тяжёлый круглый стол с двумя изогнутыми скамейками по бокам. Я открываю все ящики, пока не нахожу тот, который с ножами. Хватаю самый большой, проверяя его вес в руке, прежде чем бросаю мой крохотный нож на стойку. Подумав, вновь возвращаю его в карман.

Теперь, когда у меня есть оружие, настоящее оружие, я направляюсь в гостиную. Одна из стен занята книгами, на другой камин. Диван и кресло расположены вокруг журнального столика. Там нет выхода. Ищу, чем бы разбить окно. Журнальный столик выглядит слишком тяжёлым, чтобы я могла поднять его, особенно с растяжением руки. Когда я приглядываюсь более внимательно, то вижу, что он прикручен к полу. Там нет стульев. Я возвращаюсь на кухню, открывая каждый шкаф и ящик; моё отчаяние растёт, ведь с каждой секундой я рискую быть обнаруженной. Там нет ничего достаточно большого или достаточно тяжёлого, чтобы разбить окно. С отчаянием я понимаю, что должна буду вернуться наверх.

Это может быть ловушкой. Может быть, кто-то прячется за одной из дверей. Но зачем давать мне ключ от комнаты, в которой я была заперта, если бы меня хотели схватить? Это такая игра? Всё моё тело дрожит, когда я поднимаюсь вверх по лестнице. Я не плакала годами, а сейчас чувствую, что близка к слезам как никогда. «Переставляй ноги, Сенна, и если кто-то выскочит на тебя, используй нож и перережь его пополам». Я между дверями. Выбираю одну, ту, что слева, кладу руку на ручку и поворачиваю. Слышу своё дыхание: рваные, холодные, испуганные вздохи.

Она не заперта.

— О, Боже.

Хлопаю рукой по рту и сжимаю своё оружие крепче. Не опускаю нож и держу его готовым к действию. Я делаю шаг на ковёр, мои пальцы заворачиваются вокруг ворса, как будто им необходимо за что-то держаться. Кровать с балдахином находится у дальней от меня стены. Похожа на постель ребёнка, в плане дизайна, но по размеру больше королевского. На двух столбиках карусельные лошади в натуральную величину, их древки исчезают в деревянных балках на потолке. Камин слева от меня, окно справа. Я с трудом дышу. Сначала зажигалки, затем ключ, а теперь... это.

Как можно быстрее я выхожу оттуда. Закрываю дверь позади себя. Есть ещё одна, более пугающая, чем предыдущая. Либо это просто моя интуиция, или же здесь последнее место, где мой похититель может скрываться? Я стою перед ней долгое время, моё дыхание клубится в воздухе, и окоченевшие пальцы здоровой руки сжимают маленький нож. Хватаюсь за ручку травмированной рукой и вздрагиваю, когда боль стреляет по руке. Открываю дверь настежь и жду. В комнате темно, но до сих пор никто не выскочил на меня. Я делаю шаг вперёд и нащупываю выключатель.

И тогда я слышу его — мужской стон, глубокий и гортанный. Я пячусь из комнаты, направляя нож на звук. Хочу убежать, подняться вверх по лестнице и запереться в круглой комнате. Но не делаю этого. Если я не найду того, кто привёл меня сюда, то он будет меня искать. Я не буду жертвой. Не снова. Моё сердце бьётся с перебоями. Стон внезапно прекращается, словно там поняли, что я здесь. Я слышу, как он дышит. Интересно, слышит ли он меня. Шум возобновляется, приглушённые слова, в этот раз он как будто говорит сквозь что-то. Слова... Слова, которые звучат, как: «ПОМОГИ МНЕ»! Это может быть ловушка. Что мне делать? Я иду прямо в неё.

Никто не нападает на меня, но моё тело напряженно и готово к действиям. Глубокие стоны «О-о-о-о-о-ги, о-о-о-о-о-ги» становятся более настойчивыми. Ищу выключатель, и это означает, что я должна переложить нож в ушибленную руку. Не важно, если кто-то нападёт на меня, я выдержу любую боль, только чтобы вспороть их. Нащупываю его: широкий, плоский квадрат, который нужно подтолкнуть вниз двумя пальцами. Пока загорается свет, я быстро перекладываю нож обратно в здоровую руку. Комната освещается жёлтым, цвета мочи, светом. Он мерцает, прежде чем устанавливает связь с источником тока, и начинает жужжать.

Я моргаю от внезапной перемены освещённости. Моя рука с ножом ударяет воздух. Передо мной никого нет, никакого врага, но есть кровать. На ней мужчина. Его руки и ноги привязаны к четырём столбам белыми лоскутами. Он с завязанными глазами и кляпом во рту, из той же белой ткани. Я в шоке наблюдаю, как его голова дёргается из стороны в сторону. Мышцы мужских рук туго натянуты, так что я могу видеть очертания каждого мускула, от начала и до конца. Спешу вперёд, чтобы помочь ему, но останавливаюсь. Я до сих пор могу быть в опасности. Это может быть ловушкой. Он может быть ловушкой.

Иду осторожно, всматриваясь в углы комнаты, как будто кто-то может выйти из деревянных стен. Резко оборачиваюсь к двери, в которую вошла, чтобы убедиться, что никто не крадётся за мной. Я продолжаю оглядываться, пока не добираюсь до кровати. Моё сердце колотится до боли. Я вращаю запястьем руки, которая сжимает нож. Рядом с кроватью находится дверь. Я открываю её пинком, и мужчина замирает, его лицо повёрнуто ко мне, его дыхание становится тяжёлым. У него тёмные волосы... на лице довольно много щетины. В ванной комнате пусто, занавеска отодвинута, как будто мой похититель старался — в последнюю минуту — успокоить меня, что его там нет. Я выхожу из ванной. Мужчина больше не борется. Повернувшись спиной к стене, я тянусь к нему и дёргаю с его глаз повязку и кляп. Наполовину опираюсь на него, когда мы видим друг друга впервые. Я вижу его шок. Он видит мой. Мужчина быстро моргает, как будто пытается прояснить взгляд. Я роняю нож.

— О, господи. — Я произношу второй раз. Не хочу, чтобы это стало моей привычкой. Я не верю в Бога.

— О, господи, — говорю я снова. Медленно опускаюсь на колени, не отводя глаз от него и двери, пока не поднимаю своё оружие. Я пячусь назад. Мне нужно какое-то расстояние между нами. Я продвигаюсь к двери, но потом понимаю, что могу попасть в засаду сзади. Я разворачиваюсь и выпячиваю свой нож. Позади меня ничего нет. Снова разворачиваюсь, направляю свой нож на мужчину в постели. Этого не может быть. Это безумие. Я схожу с ума. Прижимаюсь спиной к ближайшей стене. Это единственный способ почувствовать относительную безопасность, так я могу видеть комнату и не чувствовать, будто кто-то подкрадывается сзади.

— Сенна? — слышу своё имя. Я смотрю на него. В любую минуту я ожидаю, что очнусь от этого кошмара. Буду в своей постели, под своим белым одеялом, в своей пижаме.

— Сенна, — задыхаясь, произносит он. — Освободи меня... пожалуйста...

Я колеблюсь.

— Сенна, — говорит он снова. — Я не собираюсь делать тебе больно. Это я.

Мужчина опускает голову на подушку и закрывает глаза, мучаясь от нестерпимой боли.

Крепко держу нож и разрезаю белую ткань, которой связаны его руки. Я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы видеть. Задеваю его кожу кончиком ножа. Он вздрагивает, но не подаёт ни звука. Я зачарованно наблюдаю, как его кровь скапливается, прежде чем начинает стекать по руке.

— Мне очень жаль, — произношу я. — Мои руки дрожат. Я не могу…

— Всё в порядке, Сенна. Не торопись.

«Забавно», — думаю я. — «Он тот, кто связан, и успокаивает меня».

Я проделываю то же самое с другой рукой, и мужчина берёт у меня нож, освобождая ноги. Начинаю паниковать. Я не должна была отдавать ему свой нож. Он может быть... он может быть одним из...

В этом нет смысла.

Освободившись, мужчина спрыгивает с кровати и массирует свои запястья. Я делаю шаг назад... к двери. Единственное, во что он одет — это пара тонких пижамных штанов. Думаю, кто-то одел его в них, как и меня.

И тогда я произношу его имя в уме: «Айзек Астерхольдер».

Когда он смотрит на меня, его глаза сужаются.

— Есть ли здесь кто-то ещё? Ты видела…

— Нет, — прерываю я его. — Не думаю, что здесь кто-то есть.

Айзек сразу же направляется к двери. Я вздрагиваю, когда он проходит мимо меня. Хочу назад свой нож. Задерживаюсь в дверях, не уверенная, чему доверять. Всё же я иду за ним. Он обыскивает комнаты, пока я бережно удерживаю своё запястье. Если кто-то и нападёт на нас, то будет нашей первой целью. Мне нужно что-то острое, чтобы я могла бы держать в руке. Мы спускаемся по лестнице, и Айзек пытается открыть входную дверь, сильно дёргает, и когда она не открывается, ударяет кулаком по дереву и ругается. Я вижу, что его взгляд останавливается на клавиатуре, но он не касается её. Клавиатура внутри дома. Тот, кто закрыл нас здесь, оставил нам возможность выйти.

После того, как Айзек тщательно обыскал оба этажа, он ищет что-нибудь, чем можно было бы разбить окно.

— Мы могли бы поднять скамейки, — предлагаю я, указывая на деревянный стол в кухне.

Айзек потирает виски.

— Хорошо, — отвечает он. Но когда мы пытаемся поднять его, то обнаруживаем гладкие, бронзовые болты, крепящие стол к полу. Он проверяет остальную мебель. То же самое. Всё, что достаточно тяжёлое, чтобы разбить окно, крепится к полу.