Помоги проекту - поделись книгой:
Поскольку же миелина в детском мозгу, что называется, кот наплакал, импульс, который должен был обеспечить эту «тонкую моторику», бежит не по проторенной дорожке в миелиновой оболочке, а рассеивается между разными нервными клетками случайным образом, и в результате движение получается не целенаправленным и скоординированным, а хаотичным.
И теперь мы переходим к самому, как мне кажется, интересному! Мы имеем детский мозг, в котором много нервных клеток, которые связаны друг с другом первичными связями, но клетки глии пока в очевидном дефиците. Так вот: как показывают специальные исследования, нейронов в детском мозгу намного больше, чем у взрослого человека.
Да, это не описка, у малыша действительно больше нейронов, чем у взрослого человека! Но пока между ними отсутствуют необходимые связи, а потому эта система не функциональна, она как бы только наметана – это такой проект будущей структуры отношений между нейронами, их эскиз и отдельные зарисовки.
Для большой наглядности представьте себе огромный небоскреб, который пока только строится и состоит (это, напомню, воображаемая стройка) из одной только арматуры – то есть, некоего каркаса из металлических прутьев. Все в нем вроде бы есть – и этажи, и планы помещений проглядываются, но жить в этом здании невозможно, оно как насест. Надо эту арматуру еще залить бетоном, и тогда это будет уже нормальное, готовое к эксплуатации здание.
Надеюсь, все уже догадались, что в этой аналогии каркас из арматуры – это нейроны, их отростки и синапсы детского мозга. А бетон, которым только предстоит залить этот каркас, – это клетки глии, то бишь миелин. И теперь вопрос – где будут расти клетки глии в развивающемся мозге ребенка? Или в нашей аналогии – куда будет заливаться бетон, с какого места каркаса, в каком порядке и в каких количествах?
Уже при покачивании колыбели решается, куда склонится чаша весов судьбы.
Ответ на этот вопрос ученые дают однозначный: миелином будут покрываться те отростки, по которым будут активнее пробегать нервные импульсы. Да, сначала они бегут хаотично, подчас не достигая места назначения, так как соответствующие связи между нейронами еще не простроены. Но все же в какой-то части мозга, поскольку она стимулируется внешними факторами, они бегут больше и чаще, а где-то, в другой части мозга, никакой активности нет, потому что соответствующая стимуляция просто отсутствует.
И это по-настоящему удивительная вещь: у ребенка огромная масса нейронов, готовая откликнуться на самые разные внешние раздражители, но этих раздражителей ограниченное количество. И в результате наш «бетон» заливается только в отдельные части каркаса. Там же, где стимулов мало и нервные клетки не получают достаточной стимуляции, нейроны и их отростки, в буквальном смысле этого слова, атрофируются и даже погибают.
У ребенка от рождения огромный потенциал, и он гораздо больше, чем у взрослого. Но этот потенциал должен быть актуализирован соответствующей внешней стимуляцией. Если же этого не происходит, то не простимулированные должным образом нейроны уходят в небытие, и только в лучшем случае сохраняются в резерве (при удачном стечении обстоятельств они, например, помогут человеку когда-нибудь восстановиться после инсульта).
В результате наш «небоскреб» – электрохимическая система мозга (не путать с анатомической!) – выглядит не как идеальный «параллелепипед», где все «стены» отстроены по единому плану, а имеет сложную, неправильную форму. Где-то есть помещения, а где-то – пустота и только куски «арматуры» болтаются на ветру, потому как, когда раздавался «бетон» (миелин), мы не задействовали эту часть конструкции.
Остин Рейзен в свое время поверг научную общественность в шок своим исследованием на обезьянах. Новорожденных детенышей шимпанзе он растил в кромешной темноте. Через год эти детеныши оказывались абсолютно слепыми – у них были атрофированы сетчатка глаза (в норме она состоит из особого вида нервных клеток) и нейроны зрительного нерва.
Причем если шимпанзе держали в темноте только до семи месяцев, эти изменения еще были обратимы. Но более длительное пребывание животных в темноте убивало клетки мозга, которые в принципе отвечают за эту функцию.
Иными словами, элементарный жизненный опыт – его объем и разнообразие – в значительной степени определяет и все наши последующие способности. Другие исследования подтвердили, что мозг животных, выросших в окружении множества игрушек и других детенышей, с которыми можно было играть, весил больше и содержал большее количество нервных связей, нежели мозг животных, выращенных в стандартных лабораторных условиях.
Это почти что инвалидность!
Зачем я затеял этот мудреный рассказ о процессе миелинизации? Важно понять, что этот «бетон» льется долго и неравномерно, иными словами – миелинизация в мозгу ребенка идет постепенно и фрагментарно.
Сначала решаются жизненно важные вопросы: миелинизруются те зоны мозга, которые отвечают за работу внутренних органов, а также за функцию восприятия, ну и за элементарные движения, разумеется. К полугоду корковые отделы мозга ребенка, отвечающие за двигательные акты, миелинизуются настолько, что малыш оказывается способен более-менее успешно контролировать свои движения. Ему последовательно удается сначала держать головку и тянуться к предметам, потом приподнимать верхнюю часть тела и опираться на руки, перекатываться, сидеть, стоять и, наконец, к году – ходить.
Но может быть, он способен контролировать мочеиспускание или акт дефекации? Может быть, если прикрикнуть на него или сказать ему «пару ласковых» – мол, хватит подгузники переводить! – он тут же присмиреет, осознает свою ошибку и, чтобы сэкономить семейный бюджет, начнет ответственно ходить на горшок? Боюсь, родители, рассуждающие подобным образом и сетующие на «несознательность» ребенка, немного не в себе. И к сожалению, такие «не в себе» родители встречаются слишком часто.
От пятилетнего ребенка до меня только шаг. От новорожденного до меня страшное расстояние.
Умом, возможно, они «понимают», что в год или в два требовать от ребенка исключительной чистоплотности – это как-то рановато. Но внутренне они так не чувствуют, внутренне они уже сетуют, проявляют недовольство, подгоняют малыша. А он просто не может ни ложку держать толком, ни на горшок ходить по команде. И до тех пор, пока родители этого не поймут сами для себя, причем на уровне некой незыблемой аксиомы, не требующей никаких доказательств, они будут раздражаться и передавать это свое раздражение ребенку.
Чудес не бывает. Чтобы ребенок научился контролировать физиологические процессы, встал, сел или просто начал улыбаться, его мозг должен к этому конкретному действию созреть. В разные периоды жизни ребенок что-то делает или не делает не потому, что он «не хочет», «капризничает», «ему лень» или «он дурака валяет», а просто потому, что он еще
Мозг ребенка должен созреть к каждой конкретной функции, соответствующие нервные пути должны сформироваться, отстроиться, заработать. А схема везде одна и та же – сначала внешняя стимуляция, затем пробные действия, потом фиксация определенных навыков и, наконец, их закрепление. В конечном итоге, нужный нервный путь, проходящий через огромное множество клеток, их отростки и синапсы, оказывается отстроен в мозгу, «фиксирован» клетками глии. Возникает то миелиновое «ложе», которое пускает хаотическую до того момента активность нервной системы в строго определенном направлении.
Природа и воспитание подобны. А именно: воспитание перестраивает человека и, преобразуя, создает ему вторую природу.
Если в 2007 году, по расчетам ученых, можно было бы объединить все компьютеры мира в один и присовокупить к этому монстру интернет, то получившийся в результате «интеллектуальный» гигант по сложности своей организации не дотягивал бы до сложности организации одного отдельно взятого человеческого мозга. В настоящее время этот порог перейден, но масштаб, мне думается, понятен. Остается только удивляться тому, насколько сложен наш мозг и чего стоит отладить и запустить эту махину. В голове не укладывается. А ребенок это делает, он неустанно работает, и это происходит двадцать четыре часа в сутки.
Примечание:
«Не выйти из дома, не глянуть на крыльцо…»
Основываясь на собственном опыте, должен сказать, что процесс формирования целенаправленного движения в нашей нервной системе – процесс мучительный и наисложнейший! Никто из нас не помнит, насколько архисложная это задача – взять под контроль хаос нервных импульсов, призванных обеспечивать элементарные функции двигательного аппарата. Исключение составляют те, кто страдает рассеянным склерозом или периферическим параличом. Поскольку сам я отношусь к числу таких «счастливцев», то готов свидетельствовать, что это потрясающий по сложности, адский труд.
Если миелин утрачен, заставить свои собственные «члены» слушаться твоих же собственных команд, то есть команд, посланных им твоей же собственной головой, почти невозможно! Они не слышат и не слушаются, валяются, как чужие, и совершенно индифферентны по отношению к любым твоим командам. Ты их даже не чувствуешь толком. Закрываешь глаза, и вдруг начинает казаться, что твои ноги сложились, как у китайского болванчика, открываешь, а они лежат точно так же, как и лежали битых пять часов после того, когда тебя в последний раз двигали. И попроси их что-нибудь сделать… Никакой реакции!
Помню, когда уже миновала острая фаза моей болезни, во время одного из врачебных осмотров меня захотели поставить на ноги – в качестве эксперимента. Я ужасно обрадовался, засуетился. Мне казалось, что ноги уже окрепли и все непременно получится. Если не смогу пройтись, то хотя бы постою на своих двоих! Мне помогали, страховали. Я сел, спустил ноги вниз, оперся на них (так мне, по крайней мере, казалось), затем меня подхватили под белы руки и…
Как я упал – я даже не понял. Когда я разогнулся из сидячего положения, на миг мне показалось, что ног у меня просто нет, что они заканчиваются аккурат в области паха, ампутированы и торчат как два обрубка. Потрясающее ощущение… ужаса.
А первая ступенька? Я прекрасно помню свою первую ступеньку. Шаркая ногами, опираясь на специальную коляску-подпорку, я уже неплохо передвигался. Но поднять ногу, просто оторвать ее от земли – это было целое упражнение, гимнастический подвиг. Но как хотелось подняться по лестнице! И вот однажды, громыхая коляской, я «выскользнул» из отделения на лестничную клетку, оперся двумя руками о перила и стоял, гипнотизируя ступеньку…
Проблема в том, что, даже подтягиваясь на руках, заставить ногу подняться на необходимую высоту, толкнуть ее вперед, перенести центр тяжести в соответствующем направлении и удержаться – это была целая процедура, которая требовала необыкновенных интеллектуальных усилий: все проанализировать, рассчитать, правильно сориентироваться. Непередаваемые ощущения!
И это я рассказываю о взрослом человеке, который просто расхворался и отличается от обычного одной только недостаточной миелинизацией периферических нервов, тогда как все центральные механизмы управления опорно-двигательным аппаратом у него сохранены! А ребенок?!
Он же никогда прежде не умел ходить, у него даже ощущения такого не было никогда – ходьбы, или сидения, или контроля за мочеиспусканием. Он никогда этого не делал. Никогда. Он абсолютно не представляет – как это бывает. Подобное элементарное, как нам кажется теперь, действие – это для него не только сложнейшая работа, это еще и абсолютная импровизация, творческий процесс, если хотите! Объем работы, которую совершает ребенок, просто овладевая собственным телом, – колоссальный.
Пункт управления… пролетом
Впрочем, если бы ребенку приходилось осваивать только одно свое тело – это еще куда ни шло. Но нет, его задачи куда обширнее! Ребенку предстоит научиться дифференцировать разные звуки и воспринимаемые им зрительные образы, соотносить собственные действия (например, крик) и реакцию на них окружающей среды, различать собственные чувства – холода, голода, жажды, боли и т. д.
Изначально все это для ребенка – сущий хаос, настоящая какофония разнообразных ощущений, и непонятно, какое к чему относится, что собой представляет и что с каждым из этих ощущений в отдельности нужно делать.
Представьте себе некоего человека, который ни разу не сидел даже за рулем автомобиля, но вдруг, без всякого предупреждения, оказался за штурвалом космолета, находящегося на вираже. Да, вроде бы все есть – двигатели, органы управления, приборы и т. д. Казалось бы – берись за штурвал и штурмуй космические дали! Ага… А куда дергать-то?..
И дергает как придется. А корабль кренит, ведет, роняет. Методом тыка надо осваиваться. В результате одни сплошные «внештатные ситуации» образуются! Это нам только кажется, что наш малыш лишь ест, спит и отвлекает нас от важных дел своим надрывным криком. Он работает аки пчела, вол да еще все вместе взятые жители Поднебесной!
Однако и это, наверное, еще не самое важное во всей этой истории. Как вам кажется, к какому году заканчиваются процессы миелинизации в детском мозгу? То есть до какой поры ребенок еще не способен управлять сам собой в должной мере? До какой поры его мозг не готов к тому, чтобы взять на себя контроль над ситуацией? Год, два, три? Нет, четыре.
Небьющаяся игрушка – это игрушка, которой ребенок может разбить все свои остальные игрушки.
Именно в этом возрасте заканчивается миелинизация основных отделов коры головного мозга. И это тот возраст, когда ребенок только, так сказать, «входит в разум», о чем мы будем говорить чуть позже. Но и это еще не все: миелинизация, например, лобных долей головного мозга, а также ретикулярной формации – отделов, отвечающих за длительную концентрацию внимания, – продолжается вплоть до периода полового созревания!
Последними, аж до двадцати пяти лет, миелинизируются так называемые префронтальные (т. е. самые-самые передние, находящиеся прямо под лобной костью) отделы коры головного мозга. Те самые, которые отвечают за формирование намерений человека и программ его поведения. В этой части мозга происходит ассоциация нервных путей, идущих от всех наиважнейших областей коры головного мозга – затылочных, височных, теменных, с лимбических отделов коры.
Если обойтись без сложных медицинских терминов, то можно сказать и так: вся работа мозга – образы (зрительные, слуховые и проч.), эмоции, память, мыслительные процессы – все сходится и аккумулируется здесь, в префронтальных отделах коры. Грубо говоря, тут окончательно смыкается то, что человек думает, переживает и чувствует; смыкается, чтобы сформировать направленность его действий. Если еще проще: это то место в голове человека, где он принимает решения о своем будущем, то есть, перестает «жить моментом» и начинает «жить головой».
Развитие этой зоны – процессы миелинизации в ней – происходит скачками. Первый скачок датируется 3,5–4 годами. Ребенок берет под контроль свое поведение (в его элементарных формах), начинает думать о том, что он будет делать, то есть у него в голове появляются какие-никакие планы. Второй скачок – в 7–8 лет. Ребенок начинает думать не только о том, что он будет делать, но и о том, к какому результату это должно привести. И третий скачок развития – примерно в двенадцать лет. Ребенок начинает думать не только о том, что он будет делать и к какому результату приведут его действия, но и о том, к каким результатам его действия в принципе
Переживания ребенка подразумевают одну и ту же реальность в случаях восприятия, памяти или фантазии. Это означает, что ребенку все равно, представляет он нечто или воспринимает – и представленное, и воспринятое переживается им как действительно данное.
Одно дело думать: «Я пойду и скажу ему, что он должен сделать то-то и то-то», и совершенно другое: «Пойду, скажу ему то-то и то-то, но это, вполне возможно, возымеет обратный эффект». Финал миелинизации этой зоны мозга, как я уже сказал, наступает в 25 лет. Молодые люди, кстати сказать, в этом возрасте уже и из армии вернулись, и образование получили, и семью, подчас, завели.
Примечание:
«Только сухие цифры статистики…»
Чтобы не показаться голословным, приведу еще несколько цифр.
Все мы, естественно, умеем отличать реальность от вымысла, объективную действительность от игры воображения, сон от яви. Для нас это как-то само собой. Разве может быть по-другому? Может. Для ребенка реальное и нереальное какое-то время нераздельны. Это для него одна, общая, единая действительность. Он не может провести четкую грань между тем, что существует на самом деле, и тем, что только предполагается, воображается или является плодом фантазии.
И к какому возрасту, как вам кажется, его мозг оказывается способен провести эту границу? Держимся за стул… Только в шесть-семь лет. Карлсон, простите, живет на крыше. И это на самом деле так, или, по крайней мере, ребенок чувствует, что это так. Да, конечно, если он играет в палочку, воображая себе, что это лошадь, а мы показываем ему настоящую лошадь, он безошибочно определит, где лошадь, а где палочка. Только вот палочка – это тоже лошадь. И вы ничего с этим не поделаете. Его мозг не способен определить границу.
Память. Глядя на трехлетнего ребенка у вас может возникнуть ощущение, что память у него замечательная. Он же все схватывает буквально на лету. Вероятно, у трехлетки необыкновенно зрелый мозг, не правда ли? Неправда. И в этом можно легко убедиться.
Вчера вы смотрели новости – не помните, случайно, о чем там шла речь? Наверное, пара-тройка сюжетов придут вам на ум. Это те сюжеты, которые были вам, по тем или иным причинам, интересны. Вы запомнили их автоматически, не желая запоминать, они «сами запомнились». Но представьте, что вы смотрите новости и вам дано задание запомнить суть всех десяти-двенадцати сюжетов и плюс порядок их эфира. Представили? И теперь сравните, как вы будете сидеть перед телевизором в том и в другом случае…
Да, память работает и во время «свободного» смотрения, и во время «выполнения задания». Но работает двумя принципиально отличными друг от друга способами. Разница между «запоминать» и «заучивать» кажется незначительной, но, поверьте, она – огромна! Ребенок демонстрирует способность к «запоминанию» с самого рождения, но вот «заучивать» что-либо, то есть настраивать себя на соответствующий лад, он сможет… Стул рядом? К десяти годам. До этого мозг в соответствующую «позицию» не встает, как ты его ни заставляй. Если заинтересовался – запомнит, не заинтересовался – до свидания.
Идем дальше. Сейчас вы читаете книгу, ваше внимание сосредоточено на этом процессе. Но у меня просьба – встаньте, подойдите к книжной полке и возьмите любую другую книгу наугад. Почитайте ее… Уверен, даже если доктор Курпатов со своим опусом вам не слишком интересен, переключиться со «Счастливого ребёнка» на какой-нибудь «Бухучет в малом бизнесе» будет не так-то просто.
С одной стороны, такая ригидность – это, конечно, минус и может сильно тормозить процесс. Но, с другой стороны, именно эта концентрация внимания и позволяет нам быть эффективными. Если бы наше внимание скакало с предмета на предмет, это было бы настоящей катастрофой – мы бы ничего не могли довести до ума, вникнуть в суть, добиться результата. В общем, представляли бы собой клиническую картину классического маниакального больного, а это, я вам доложу, особая история!
Впрочем, давайте отложим экскурсию в психиатрическую лечебницу и просто понаблюдаем за собственным малышом. Поздравляю вас, у него именно такая «болезнь» – отсутствие контроля над произвольным вниманием! Вот он сконцентрировался на каком-то деле, а тут вдруг птичка за окном. И все, привет, его мысль плавно перетекла на другой объект, тут же переключилась на что-то третье, а уже через секунду была в четвертом месте и пошла дальше, дальше, дальше…
Когда она вернется обратно? Возможно, завтра, а возможно, и никогда. Мозг ребенка откликается на сторонние раздражители так же естественно, как и мы на звук пожарной сирены. И с этим ничего нельзя поделать. Кстати, сколько ему лет, этому ребенку? Сидим на стуле? Двенадцать. Это тот возраст, когда мозг ребенка созревает настолько, чтобы реализовывать то, что гордо именуется «произвольным вниманием».
Впрочем, не торопитесь радоваться. В момент наиболее бурного расцвета взросления (появление отчетливых вторичных половых признаков) – четырнадцать-пятнадцать лет – способность к произвольному вниманию снова катастрофически падает. «Иванов, ты о чем думаешь?!» О-о, драгоценная Марья Николаевна, лучше вам этого не знать… Ведите свою физику и не заморачивайтесь, бесполезно.
Почему в свое время пришла мода на так называемые open space в офисах компаний? Почему стало выгодно создавать условия, чтобы сотрудники находились в одном помещении, разделенные лишь тонкими и низкими ширмами, а в школьном классе должна царить гробовая тишина? Особенность произвольного внимания состоит в следующем – если мы на чем-то сосредоточены, то посторонние раздражители будут только усиливать нашу концентрацию на том, что мы делаем[3].
У ребенка же – все с точностью до наоборот, любой сторонний раздражитель (включая его собственную фантазию или воспоминание) способен увести его мысль в неведомые дали. И это важный этап в процессе взросления ребенка, ведь, не будь в нем этой «текучести», как бы он познавал мир? Застрял бы на чем-то одном, и все. «Чего ворон считаешь? Ау!» Бестолковый, да? Нет, просто у него еще мозг такой – «ворон считать», у него работа такая.
У детей нет ни прошлого, ни будущего, зато, в отличие от нас, взрослых, они умеют пользоваться настоящим.
Чему учиться будем?
Не нужно думать, что ребенку-подростку достаточно освоить науку управления собственным телом, а потом все «как по маслу пойдет». Не пойдет. Наука управления «знаками» – то есть определенными звуками, жестами и графическими образами, которые обозначают, символизируют определенные вещи, ситуации, процессы и состояния, – это задача куда сложнее будет!
Ребенку предстоит узнать, запомнить, а главное – понять сотни тысяч слов и знаков. Ни один суперкомпьютер до сих пор не научился обгонять обыкновенного синхронного переводчика, а уж то, что касается передачи смысла сообщения, – тут и вовсе загвоздка, не справляется пока искусственный интеллект. Если простая задачка – он ее, конечно, решит. Но стоит только чуть добавить «непереводимой игры слов» или слова с двойным значением, или интонационные нюансы – и он уже на лопатках.
Ребенок больше всего нуждается в вашей любви как раз тогда, когда он меньше всего ее заслуживает.
А вот еще, например, социальные роли… Мы не отдаем себе в этом отчета, но мы имеем наиглубочайшие знания о том, как устроен социальный мир вокруг нас. О том, кто кому кем приходится в родственном, культурном и социально-бытовом планах, как с какими людьми, в зависимости от их социального положения, уровня образования, статуса, конкретной должности и т. д., мы должны себя вести.
Мы замечаем, что ребенок этому учится, когда он играет в «дочки-матери», кашеварит на своей детской импровизированной кухне или гоняет в Соловья-разбойника. Тут мы видим, что он учится быть «социально-полезным» существом, соответствующим своему полу и своей социальной среде.
Но это же, извините, детский сад! Сколько еще подробностей и нюансов социальной «игры» он должен будет впоследствии заметить в своем окружении, понять, освоить, осмыслить и натренировать? Это же не поддается никакому подсчету! Это огромная работа! И это в голову детям не загружают, как операционную программу в компьютер. А потому сил, которые необходимы ребенку для решения этой задачи, требуется огромное количество; он работает, а благодаря этому его мозг растет – стимуляция обеспечивает рост глии, миелиновых оболочек и вообще – самой массы мозга.
Теперь же представим себе родителя, который, чертыхаясь, приводит своего ребенка к психотерапевту: «Он совершенно не думает о будущем! Он не учится! Он не знает, чем он хочет заниматься! А как он на жизнь себе собирается зарабатывать?! Доктор, я в ужасе!» В целом, если бы все это не было так печально, то выглядело бы даже забавно. Но это печально. Ребенок получает нагоняй за то, что он еще и не мог сделать. Задачи нереальные, а нагоняй всамделишный. Это куда годится? Справедливо? Вместо того чтобы стимулировать соответствующие зоны коры своего чада – бить его по этим самым зонам наотмашь: «Ты такой-сякой-немазаный, я в твои годы!» Ага, конечно!
• Во-первых, у всех у нас есть большая иллюзия по поводу этих наших «твои годы». Мы же на себя-прежних смотрим глазами себя-нынешних и редко замечаем глубокое несоответствие этого восприятия реалиям жизни, такова уж психологическая особенность нашей реконструкции собственного прошлого.
• Во-вторых, эта зона нашей коры «в наши годы» стимулировалась будьте-нате! Мы еще из пеленок не вылезли, а уже слышали: «Кем работать мне пойти? Я б в строители пошел, пусть меня научат… Я бы в летчики пошел, пусть меня научат…» и дальше по тексту. Уже с пятого класса (по крайней мере, в моей школе так было) нас водили по всяческим предприятиям и знакомили с производством.
Помню, как был со своими одноклассниками на хлебозаводе, в типографии, на обувном предприятии, на заводе по производству телевизоров… Все можно было посмотреть, пощупать. А на хлебозаводе – даже поесть! Такая стимуляция префронтальной зоны, что не забалуешь!
Многие думают, что детство было самым лучшим и приятным временем их жизни. Но это не так. Это самые тяжелые годы, поскольку тогда человек находится под гнетом дисциплины и редко может иметь настоящего друга, а еще реже – свободу.
Теперь задумайтесь, в каком информационном пространстве воспитываются современные дети? Что такое для них работа программиста, дизайнера или инженера – вроде бы самых модных и востребованных ныне специальностей? Чистой воды умозрительность! Что-то программируют, дизайнерят, инженерят… Как тут сформируешь в своей голове план и направленность действия? Не-е, это мы сильно преувеличиваем возможности ребенка и слишком бездарно относимся к своим собственным – родительским – обязанностям.
Да, в пять-шесть лет ребенок уже способен говорить необыкновенно складно, логично, поражать родителей сложностью используемых им слов и речевых оборотов. Он может «задвигать» такие тексты, что родители сидят и не знают, как у них такой умный-разумный ребенок уродился, и не надо ли его сдать куда-нибудь для опытов, такой он неприлично талантливый. Не иначе – из космоса!
Только вот незадача – при таком блестящем уме и таланте он абсолютно бессилен в отношении реальной жизни. Фактические знания придут к нему только с опытом, а то, что он как попугай повторяет все, что слышит, – это же не знание. Умение пользоваться сложными словами и умение управлять информацией – это совсем не одно и то же. И тут не поторопишь.
Ребенок растет и развивается так, как он растет и развивается. А пытаться бежать впереди паровоза – это создавать идеальные условия для ДТП с участием этого «железнодорожного транспорта», того самого «паровоза».
«Торопить» ребенка в его развитии – это травмировать его психику, и, кстати сказать, самим травмироваться, переживая «комплекс плохого родителя». Ждать от ребенка, что он прыгнет выше головы, внутренне требовать от него того, на что он еще просто физически неспособен, – вот что значит быть плохим родителем.
Хороший родитель – это адекватный родитель, который понимает, с какими огромными трудностями на каждом этапе своего развития сталкивается ребенок, и помогает ему эти трудности преодолеть, выстилая дорогу каждого конкретного успеха ребенка положительными, стимулирующими его подкреплениями.
Дети никогда не слушались взрослых, но зато исправно им подражали.
Примечание:
«Они пытались торопить время…»
Можно ли обмануть время? Это вполне резонный вопрос, которым неизменно задаются все специалисты, занимающиеся воспитанием и обучением детей. Действительно, если мы знаем, как сейчас ребенок решает те или иные задачи, а также то, как он будет решать их через какое-то время, пройдя соответствующие этапы своего развития, может быть, мы как-то можем форсировать процесс?
Вот простой пример. Допустим, нам надо запомнить несколько слов – «кошка», «стол», «самолет», «собака», «шкаф», «поезд», «машина», «диван», «корова». Легче всего разбить эти слова на группы: в группе «животные» окажутся «кошка», «собака» и «корова», в группе «мебель» – «стол», «шкаф», «диван», в группе «транспортные средства» расположатся «самолет», «поезд» и «машина». Уверен, что эта группировка слов, сама по себе, уже заставила вас запомнить те слова, о которых мы тут ведем речь, ну по крайней мере большую их часть. И это естественно, ведь мы воспользовались одним из способов запоминания взрослого человека – «организацией предметов».
Теперь применим эту тактику в отношении ребенка. В возрасте трех лет, например, он вполне может внять нашему предложению рассматривать «собаку» и «кошку» в качестве «животных», называть «стол» и «диван» «мебелью», а «самолет» и «поезд» определить как «транспорт» (ну, все это с нашей помощью, разумеется).
Дальше мы будем просить его запомнить эти слова, разделив их на соответствующие группы. Ребенок, скорее всего, пойдет нам навстречу и будет какое-то время усердно повторять некоторые из этих слов, включая и «стол», и «мебель», и «кошка», и «животные», и даже «самолет» с «транспортом». Все это вполне возможно и, конечно, произведет на нас неизгладимое впечатление: «Боже-боже, какой умный младенец!»
Вот только должен всех нас огорчить: как показывают исследования, а их проводилось на этот счет великое множество, проку от этой нашей замечательной педагогической деятельности не будет никакого. Поскольку ребенок еще не способен понимать сущностные признаки предметов (он производит это разделение абсолютно интуитивно), их «организация» для него – это просто усложнение задачи.
На самом деле, никакой «организации», группировки предметов в его голове не случилось, мы выдали желаемое за действительное. Он просто пытался запомнить чуть больше слов, нежели был должен, – кроме самих «столов» и «собак» еще и категории: «мебель», «животные» и т. д., вот и вся «организация».
С помощью специальных, умело разработанных приемов мы можем заставить ребенка сформировать навыки, которые сущностно выходят за пределы его обычных способностей. Однако же реально работать они не будут. Например, даже даже если ребенок научится группировать (организовывать) предметы правильно, это не поможет ему лучше их помнить, разве что за счет дополнительного повторения и вербализации (проговаривания) – то есть, за счет тех механизмов памяти, которые хорошо работают у дошкольников.
Впрочем, спустя какое-то время, в младшей и средней школе, эти навыки дадут свой мнестический эффект, даже без особых усилий с нашей стороны – сами собой. Ребенок до них дорастет.
Лев Семенович Выготский – выдающийся российский психолог начала XX века, который как раз много и серьезно занимался детской психологией, – сформулировал понятие «зоны ближайшего развития». Этот научный термин используется для описания способности детей развиваться через участие в деятельности, которая несколько (но незначительно!) превышает уровень их способностей.
Причем работает эта «зона» лишь при неусыпном контроле и содействии со стороны взрослых и очень ограничена – мы как бы задаем ребенку ближайший рубеж, но не пытаемся предложить ему «взрослые» способы решения тех или иных задач. В остальном же сверх этой «зоны» и выше головы не прыгнуть.
Мы можем стараться всячески стимулировать развитие ребенка, не понимая, что соответствующие навыки ему пока совершенно не нужны, что у него нет ни внутренней потребности в них, ни, учитывая состояние его мозговых структур, способности адекватно их использовать.
Да, приятно знать, что твой четырехлетний ребенок уже «бегло читает», но способно ли это чтение дать ему то, что могло бы? И не тратит ли он это время в ущерб тем занятиям, которые действительно послужили бы его полноценному и всестороннему развитию? Это очень важный вопрос, на который современные психологи дают однозначный ответ – лучше не торопиться. Дайте ребенку возможность взять максимум на каждом из уровней его развития, и тогда следующий пройдет и лучше, и с большим эффектом.
Жан Пиаже – величайший французский ученый, настоящий мэтр психологии детства – был постоянным, можно сказать – непримиримым оппонентом Льва Выготского, или, точнее, даже наоборот – Выготский постоянно оппонировал Пиаже. На многие вопросы, касающиеся поведения ребенка, они имели диаметрально противоположные взгляды.
Однако когда у Жана Пиаже спрашивали, можно ли ускорить смену стадий развития ребенка, он отвечал, словно его звали Лев Семенович: «Вы задаете американский вопрос! Даже если бы это и было возможно, в конечном итоге ценность такого “ускорения” была бы сомнительной. Важно не ускорить смену стадий, а предоставить каждому ребенку достаточное количество учебных материалов, соответствующих каждой стадии его роста, чтобы ни одна из областей его интеллекта не осталась недоразвитой».
У детей свое особое умение видеть, думать и чувствовать, и нет ничего глупее, чем пытаться подменить у них это умение нашим.
Пять детей в одном флаконе
В своем развитии ребенок претерпевает колоссальные изменения, принципиальные трансформации. Тут примерно те же чудеса, что и с бабочкой, – он сначала маленькая личинка, потом превращается в гусеницу, потом в кокон и лишь затем в красивую бабочку, то есть в человека.
Множество внутренних, эпохальных перемен должно произойти в психике ребенка, чтобы он превратился из неразумного существа в «человека разумного». В этом смысле ребенок рождается дважды не готовым к взрослой жизни, дважды не приспособленным к нашему – взрослому – миру.
Первая такая «неготовность» – это банальное физическое несоответствие. Так уж распорядилась природа, что человеческий ребенок появляется на свет биологически незрелым. Сравним человеческого ребенка с младенцем обезьяны. Последний почти сразу после рождения способен самостоятельно передвигаться, висеть на маме, цепляясь за ее шерсть, совершать какую-то целенаправленную деятельность. У человеческого детеныша на то, чтобы достичь аналогичных результатов, уходит как минимум пара лет! Хотя еще и в четыре года при виде незнакомца он будет прятаться за мамину юбку, точь-в-точь повторяя поведение маленькой обезьянки, прячущейся в материнской шерсти.
По большому счету, мы рождаемся глубоко недоношенными эмбрионами. Считается, что это связано с тем, что наши предки встали с четырех лап на две, то есть с прямохождением человека. В результате этого «поворота» женский таз существенно отличается от аналогичного анатомического образования четвероногих животных. Он как бы развернулся из горизонтальной плоскости в вертикальную и, в качестве своеобразной издержки производства, существенно сузился. Поэтому, чтобы появиться на свет без кесарева сечения, которое в первобытном обществе вряд ли кто-то мог обеспечить беременной самке, ребенок должен был рождаться заранее, то есть до полного своего биологического созревания.
Каждому возрасту присущи свои особенности.
Кстати сказать, именно это, по всей видимости, и привело к тому, что наш предок совершил тот гигантский эволюционный рывок в своем развитии, которым мы так гордимся. Младенческий мозг куда более пластичен, нежели мозг уже сформировавшийся, мозг взрослого. Поэтому преждевременное рождение позволило человеку усваивать куда больше информации.
Созревая «по ходу» своего биологического формирования, мозг человека растет уже с учетом результатов своей познавательной активности, а потому находится в куда более выгодном положении, нежели мозг других животных. Впрочем, другие животные рождаются куда более приспособленными к выживанию как таковому, а мы – нет. До такого состояния нам надо будет еще расти и расти.
И вторая «неготовность» ребенка к жизни – это его гигантское социальное несоответствие. То, что мы собой представляем, – это на 80 % вода и на 80 % культура.
Ни язык, ни умение вести себя в обществе, ни социальные роли, ни образование, ни тем более научные знания – вся эта содержательная начинка нашей психики – не передаются по наследству. Те величайшие достижения культуры и цивилизации, которыми по праву гордится человечество, ребенок должен пройти не за сто тысяч лет, как само это человечество, а за свои собственные шестнадцать – двадцать.
Нам кажется, что нет в этом ничего сложного, все же с этим справляются, но это «кривая логика». Если все, или почти все, справляются с гибелью супруга или смертью своего ребенка, если такое, не дай бог, случается, разве это значит, что это легко?.. Нет, конечно.
Ребенку предстоит научиться пользоваться собственным телом, разделять действительность и сферу фантазии, воображения. Ему предстоит понять, что слова – это не просто звуки, как, например, писк игрушки или звук музыкального инструмента, а способ обозначения вещей, зачастую даже отсутствующих в поле его зрения. И это не говоря уже о понятиях, которые не имеют объективно определяемого субстрата, – «добрый», «хороший», «честный», «внимательный» и т. д. (ничего этого не «пощупаешь».)
Ребенку предстоит освоить свой собственный психический аппарат – научиться концентрировать внимание, справляться со своей «разбросанностью», преодолевать страх, адекватно выражать свои эмоции и т. д. Кроме того, ребенку нужно будет научиться себя «правильно вести», сформировать и отработать массу социальных ролей («сына» или «дочери», «внука» или «внучки», «друга», «школьника» и т. д.). Это огромная работа, которая идет этапами. И тут спешить не только бесполезно, но и вредно.
Сначала, на первом году жизни, ребенок представляет собой «биологическое существо». Он тратит этот год, чтобы встроиться в свой собственный организм, «одеть его на себя», научиться его понимать (например, отличать голод от страха, а боль в животе от боли в пальце), а еще – им пользоваться (и тут все, начиная с опорного аппарата, заканчивая аппаратом голосовой артикуляции).
Это примерно то же самое, как если нас одеть в огромный, тяжелый акваланг и заставить научиться в нем жить «на постоянной основе». Непростое занятие, доложу я вам! Параллельно, ребенок делает еще массу дел – учится устанавливать контакт с другими людьми, выражать свои эмоции, демонстрировать свое состояние, причины беспокойства.
Мать – единственное на земле божество, не знающее атеистов.
Далее, сразу после первого года жизни перед ребенком открываются новые, колоссальные возможности – он начинает ходить. Это период, когда малыш переключается с изучения себя на изучение
Разницы, границы между собой и миром ребенок пока не понимает и не чувствует, он в каком-то смысле просто сам становится больше, охватывая и вовлекая в свою жизнь все, что замечает. Причем стоит этому миру исчезнуть из поля его – детского – восприятия, и он для ребенка уже не существует. Для него существует только то, что он воспринимает: видит – значит, оно есть, а отвернулся – и до свидания, как и не было.
Излюбленная игра детей семи-восьми месяцев – это «убийство и возрождение» предметов. Молодые родители часто недоумевают, что так радует ребенка, когда он сбрасывает, например, свои носочки с пеленального стола (наша Сонечка, к слову, развлекалась именно носочками). На самом же деле это неподдельное веселье ребенка легко понять. Для него существует только то, что он видит, и когда носок падает, он пропадает из поля зрения, убивается. А когда родитель его достает, он рождается сызнова, словно из небытия. Фантастика! Ребенок ликует! Только вот родитель, не понимая этих истинных причин поведения собственного ребенка, частенько злится: «Надо же, еще такой маленький, а уже вещи разбрасывает, что будет дальше – страшно даже подумать!»
Дети забавляют себя тем или иным занятием даже тогда, когда ничего не делают.
В возрасте от года до трех-четырех лет это своеобразное восприятие действительности,
Когда я играл в эту замечательную игру со своей трехлетней дочкой, она уже, конечно, понимала, что закрыться руками недостаточно (впрочем, вряд ли понимала, почему этого недостаточно). В общем, она предусмотрительно пряталась за занавесками, под кроватью или под покрывалом, причем, как правило, в одних и тех же местах. При этом она совершенно не заботилась о том, чтобы из этих «укрытий» не торчали части ее тела. И нам всем приходилось долго изображать поиски ребенка, пока тот, спрятав голову за занавеску, проявляет чудеса сдержанности, изо всех сил стараясь не откликнуться на наши недоуменные и разочарованные: «А где же Сонечка? Куда подевался наш любимый ребенок?» Еще за полгода до этого, надо заметить, она и с этим еще не могла справиться. В ответ на подобные риторические восклицания она неизменно выкрикивала: «Здесь!», продолжая, разумеется, со всей серьезностью прятаться.
Честный ребенок любит не папу с мамой, а трубочки с кремом.
До трех-четырех лет мир ребенка и мир вообще не разделены, а мы – его родители и воспитатели – просто части этого мира, не имеющие ни собственных чувств, ни собственных интересов, ни собственной жизни. Наше временное исчезновение, отлучка – это для ребенка некий артефакт, мы временно «умираем» в каких-то странных местах под загадочными названиями «работа» или «по делам».
С младенчества Соня регулярно наблюдала своего папу «по телевизору» и считала чем-то само собой разумеющимся, что он, наравне с Нюшей и Каркарычем, красуется на обложках книжек. Однако же на вопрос: «А как твой папа работает?» (в целом, это ведь должно быть очевидно, не правда ли?), она отвечала: «Работает какую-то работу». И лишь где-то в три года, отвечая на этот вопрос, показала на игрушечный компьютер. Вот такая у меня, оказывается, работа…
Весь мир ребенка – это пока он сам, то, что он видит, воображает и чувствует. Его интересует только то, что с ним как-то связано. Даже сложные «пространственные» предлоги «над», «под», «за», «перед» или, например, слова «снизу», «сверху», «наверху» или «сзади» ребенок способен усвоить только применительно к самому себе – когда он находится «над» чем-то или когда что-то находится «под» ним. И хотя на себе, как говорится, не показывают, ребенок иначе не понимает.
Любые наши попытки агрессивно вторгнуться в его реальность со своими «благими намерениями» воспринимаются ребенком просто как «события мира», а вовсе не как попытки вести с ним некий диалог. Пока он только обменивается с нами фразами, играет словами, словно в пинг-понг. Понять, что с нами можно еще и
Представьте себе, что вы родились и живете в большом шаре. Все ваши знания о внешнем мире исчерпываются той информацией, которую вы получаете в моменты, когда шар, в котором вы находитесь, перекатываясь вместе с вами с места на место, натыкается на какие-то препятствия. С той стороны к вам стучатся люди, что-то вам говорят, как-то пытаются с вами взаимодействовать.
Вас это, конечно, необыкновенно занимает, но в вашем мире, как вы его воспринимаете, реально существует только один человек – вы сами. А любые действия в ваш адрес со стороны других людей – это не более чем искажение формы вашего шара, и ничего другого. Если это воздействие сильное, вы, конечно, принимаете его в расчет, но вы живете в своей реальности, а окружающий мир для вас – это только то, что прогибает ваш шар-мир.
Далее ребенок учится выделять себя из мира других людей. Это результат принципиальных изменений, которые происходят в его маленькой головушке к трем-четырем годам. Изменений серьезных и потрясающих воображение! О чем, впрочем, мы будем говорить чуть позже, обсуждая знаменитый «кризис трех лет».
Человек, действительно уважающий человеческую личность, должен уважать ее в своем ребенке, начиная с той минуты, когда ребенок почувствовал свое «я» и отделил себя от окружающего мира.
На этом этапе своего развития ребенок пытается как-то себя «позиционировать» в отношении с нами – другими для него людьми. И он всеми правдами и неправдами настаивает на том, что у него есть свое мнение, свой взгляд на происходящее. А самое эффективное средство, которое позволяет ему добиться соответствующего результата, – это сказать родителям и воспитателям: «Нет!» Причем по любому поводу – надо и не надо.
Если родители принимаются в этот момент выяснять с ребенком отношения, ничего хорошего из этого не выйдет. По большому счету, вообще о другом идет речь: ребенок как бы зондирует мир – проверяет реакции на свои действия. И чем реакция активнее, тем активнее он продолжит действовать в начатом направлении. Куда лучше обернуть происходящее в шутку и сделать вид, что вообще ничего не случилось.
Итак, ребенок в возрасте с трех до семи словно бы отделяет от себя мир – мол, это вы там, а это я – здесь. Но кто такие «вы там» – это для него по-прежнему загадка, которую, впрочем, он совершенно не торопится решать. Пока другие люди ему все еще не слишком интересны (по крайней мере их внутренний мир, их переживания). Его социальный интерес направлен только на то, чтобы найти свое место в мире этих других людей, желательно максимально комфортное. Например, воспитатели в детском саду разделяются на «хороших» (тех, с которыми ребенку комфортно) и «плохих» (тех, с которыми ему некомфортно).
Удивительный факт – дети этого возраста не способны считать себя «плохими». Что бы они ни делали – они, в собственном восприятии, всегда «хорошие», они в этом абсолютно уверены. «Плохими», в их понимании, могут быть только другие. Учитывая этот факт, нужно понимать, насколько сильно ограничены наши воспитательные инициативы. Как правило, они воспринимаются ребенком просто как нарушение некой «высшей справедливости» и не более того.
Ждать же от ребенка в этом возрасте чего-то большего – просто неправильно. Попытки винить его, стыдить, наказывать – это просто способ сказать ему: «Да, ты прав, мы другие, и мы по ту сторону баррикад, и за нами сила». А ребенок, между прочим, решает в этот момент сложнейшие задачи: именно в этом возрасте ему предстоит научиться «тормозить» свои реакции на внешние стимулы, то есть научиться следовать инструкциям и предписаниям, а также помнить о «надо», несмотря на то что «ворона полетела» и «какая красивая штука».
В детстве я пережил ужас: мир превратился в действительность.
Выдающийся российский психолог, ученица Льва Семеновича Выготского, Лидия Ильинична Божович писала: «К концу дошкольного возраста ребенок формирует относительно устойчивую иерархическую структуру мотивов, что превращает его из существа ситуативного, подчиняющегося непосредственно воздействующим на него раздражителям и сиюминутным побуждением, в существо, обладающее известным внутренним единством и организованностью, способное руководствоваться устойчивыми желаниями и стремлениями, связанными с усвоенными им социальными нормами жизни».
За этими «сухими строками» и «победными реляциями», на самом деле стоят наши замечательные дети, которым действительно предстоит огромная работа.
Ребенок должен будет заставить свой мозг – хаотичный, несобранный, незрелый и все еще растущий – подчиняться диктатуре обстоятельств жизни не потому, что мама просто взяла за руку и отвела его в детский сад, а собраться и идти в детский сад потому, что идти в него «надо». Поверьте, сформировать в своем сознании это «надо» – это надо, извините за каламбур, иметь мужество и недюжинные способности. Если ваш ребенок это демонстрирует, а вы не проявляете восхищения, знайте – вы освистали Александра Суворова и Лучано Паваротти.
С семи до десяти лет ребенок переживает еще одно огромное в своей жизни открытие. Если в три года он узнал, что он есть, и это факт медицинский (в его лексиконе появляется самое сложное слово – «я»), то в семь он узнает, что у него есть еще и чувства. Звучит, наверное, даже как-то дико, но таковы научные данные, а из песни слова не выкинешь.
Поделиться книгой: