Помоги проекту - поделись книгой:
Вся работа по подготовке восстания проходила в самых конспиративных условиях. Дело решалось не на обычных заседаниях с резолюциями и протоколами. Условия работы партии, самые задачи подготовки восстания определяли и своеобразный характер этой работы. Исходя из указаний Владимира Ильича, члены Центрального Комитета устанавливали связи с местными работниками, инструктировали наиболее испытанных из них. Иногда важнейшие решения и организационные меры принимались на ходу, передавались через доверенных людей лично и устно. Всячески избегали писаных инструкций и письменной информации.
В доме Сергиевского братства на Фурштадтской улице — под флагом издательства «Прибой» — помещалась нелегальная штаб-квартира большевиков. Она была расположена в непосредственном соседстве с церковью, почему её в шутку называли «под крестами». Сюда ежедневно со всех концов России являлись представители местных большевистских организаций за помощью и указаниями. Здесь был опорный пункт работы Я. М. Свердлова, державшего в своих руках все организационные связи Центрального Комитета большевиков.
В этот знаменательный период жизни партии, как и всегда вместе с Лениным, организовывал победу товарищ Сталин. На VI съезде партии Сталин выступил как политический руководитель съезда, ближайший помощник Ленина, которому Владимир Ильич доверял осуществление политической линии. Находясь в Центральном Комитете и в редакции центрального органа «Рабочий путь», — так пришлось из-за преследования правительства переименовать «Правду», — Сталин вёл и организаторскую работу и работу по проведению и разъяснению ленинской линии партии большевиков. Роль центрального органа в тех условиях была огромна. Основную политическую ориентировку партийные организации находили в статьях Ленина и Сталина.
Центральный Комитет твёрдо и уверенно взял курс на восстание. Это нашло немедленное отражение в «Рабочем пути».
Уже 17 сентября, т. е. через день после первого обсуждения ленинского письма, Сталин, редактор центрального органа большевистской партии, писал в «Рабочем пути»:
«Революция идёт. Обстрелянная в июльские дни и «похороненная» на Московском совещании, она вновь подымает голову, ломая старые преграды, творя новую власть. Первая линия окопов контрреволюции взята. Вслед за Корниловым отступает Каледин. В огне борьбы оживают умершие было Советы. Они вновь становятся у руля, ведя революционные массы.
«Вся власть Советам» — таков лозунг нового движения…На прямой вопрос, поставленный жизнью, требуется ясный и определённый ответ. За Советы или против них!»[17]
Тут не было прямого призыва к восстанию — он был невозможен в легальной печати. Но вся статья дышала ленинским духом и звала к решительной борьбе. Чрезвычайно искусно обходя цензурные препятствия, Сталин дал блестящий образец широкой агитации в открытой печати за вооружённое восстание.
«… в России происходит решающий процесс вырастания новой власти, действительно народной, действительно революционной, ведущей отпаянную борьбу за существование, — писал Сталин в следующем номере «Рабочего пути». — С одной стороны — Советы, стоящие во главе революции, во главе борьбы с контрреволюцией, которая ещё не разбита, которая только отступила, благоразумно спрятавшись за спиной правительства. С другой стороны — правительство Керенского, которое покрывает контрреволюционеров, которое сговаривается с корниловцами (кадеты!), которое объявило войну Советам, стараясь их разбить, чтобы самому не быть разбитым.
Кто победит в этой борьбе — в этом теперь вся суть… Основное теперь не в выработке общей формулы «спасения» революции, — а в прямой поддержке Советов в их борьбе с правительством Керенского»[18].
Сталин прекрасно выполнил пожелание Ленина, высказанное в первом письме о вооружённом восстании:
«Обдумать, как агитировать за это, не выражаясь так в печати»[19].
В статьях Сталина мы не найдём слова «восстание». И всё же каждая строка этих статей дышит простой, убедительной и открытой агитацией за захват власти.
Проведение ленинской линии в центральном органе снова вызвало протесты Каменева. На следующем заседании Центрального Комитета, 20 сентября, Каменев протестовал против слишком резкого, по его мнению, тона газеты и возражал против отдельных выражений в статьях. Центральный Комитет вынес по этому поводу специальное решение:
«… откладывая подробное обсуждение вопроса о ведении центрального органа, Центральный Комитет признаёт, что общее направление его целиком совпадает с линией Центрального Комитета»[20].
Центральный Комитет партии большевиков полностью одобрил линию центрального органа, который в редакционных статьях Сталина спокойно и твёрдо проводил ленинские установки. Это подчеркнул и сам Ленин:
«Сейчас не будем останавливаться на фактах, свидетельствующих о нарастании новой революций, ибо, судя по статьям нашего центрального органа «Рабочего Пути», партия уже выяснила свои взгляды но этому пункту. Нарастание новой революции представляет из себя явление, кажется, общепризнанное партией»[21].
Под «новой революцией» Ленин понимал вооружённое восстание. Иначе нельзя было выражаться в подцензурной печати.
Такая оценка была дана Лениным ещё 22 сентября после опубликования в центральном органе статей Сталина. Как и для Ленина, для Центрального Комитета большевистской партии вооружённое восстание было лозунгом действия. Именно эту идею настойчиво и непрерывно проводил в газете Сталин.
Но лозунг действия требовал определённых тактических шагов. 21 сентября Центральный Комитет обсуждал тактические меры, вытекающие из курса на восстание. Шёл вопрос об уходе с Демократического совещания.
Демократическое совещание доживало последние часы. Заседал главным образом президиум. На этих заседаниях один из министров — меньшевик Церетели уговаривал делегатов, добиваясь признания коалиции. Уже была утверждена замена Демократического совещания выбранным из его же состава Советом Российской республики.
Эсеры и меньшевики заранее назвали новый орган Предпарламентом, чтобы поднять его авторитет, показать народу, что Россия якобы вступила уже на путь буржуазного парламентаризма. Сталин называл в своих статьях Предпарламент «выкидышем корниловщины». Рабочие со своей стороны, издеваясь над соглашателями, прозвали Предпарламент «предбанником».
Центральному Комитету партии большевиков приходилось, таким образом, решать вопрос, как быть с новым эсеро-меньшевистским учреждением. Было вынесено постановление: Демократического совещания не покидать, отозвать большевиков из президиума, но в Предпарламент не входить. Считаясь, однако, с тем, что за резолюцию высказалось девять человек, а против — восемь, Центральный Комитет постановил окончательное решение передать большевистской фракции совещания.
В тот же день — 21 сентября — собралась большевистская фракция Демократического совещания. Каменев, Рыков, Рязанов требовали оставаться в Предпарламенте. Нельзя бойкотировать парламент, говорили они, уход из него равносилен восстанию. Явно антиленинскую позицию занимал Троцкий.
Он предлагал, не входя пока в Предпарламент, отложить решение вопроса до съезда Советов.
Эту позицию Троцкий позже мошеннически пытался выдать за ленинскую тактику бойкота.
Чёткую и ясную позицию занял Сталин. Войти в Предпарламент — значит ввести в заблуждение массы и создать впечатление о возможности блока с соглашателями, значит укрепить того самого врага, которого мы готовимся свергать. Сталин предложил бойкотировать Предпарламент и отдать все силы борьбе вне его стен.
Противникам бойкота удалось, однако, увлечь потерявших чутьё «парламентских» представителей партии. Выборы в Демократическое совещание производились не прямо от населения, а по организациям. Большевики проходили либо от Советов, либо от городских дум, кооперации и т. д. Соглашательская обстановка, постоянное воздействие перепуганных мелких буржуа повлияли и на отдельных большевиков. 77 членов фракции против 50 высказались за участие в Предпарламенте, задачей которого было обмануть массы.
Как только Ленин узнал об этом решении фракции, он написал письмо, прямо посвящённое «ошибкам нашей партии». До сих пор Ленин звал партию большевиков с совещания на заводы и в казармы, но нигде ещё не говорил об ошибках. Сейчас он резко обрушился на тех, кто отстаивал участие в подтасованном «парламенте».
«У нас не всё ладно в «парламентских» верхах партии, — писал Ленин, — больше внимания к ним, больше надзора рабочих за ними, компетенцию парламентских франции надо определить строже. Ошибка нашей партии очевидна. Борющейся партии передового класса не страшны ошибки. Страшно было бы упорствование в ошибке, ложный стыд признания и исправления её»[22].
Центральный Комитет 23 сентября снова вернулся к вопросу о Демократическом совещании. Поведение «парламентской» фракции подверглось резкой критике. Демократическое совещание приняло перед этим резолюцию, в которой требовало от правительства заключить мир. Было ясно, что эсеро-меньшевистские предатели, столько месяцев болтавшие о мире, и на сей раз только подписали новую бумажку. Большевики должны были разоблачить этот лицемерный шаг. Между тем фракция во главе с Каменевым и Рязановым голосовала за резолюцию. Руководители фракции тянули её на парламентский путь.
Центральный Комитет осудил поведение фракции. Чтобы подчеркнуть, как недопустимо даже в мелочах создавать «парламентские» иллюзии единства с соглашателями, Центральный Комитет принял резолюцию:
«Заслушав сообщение, что Рязанов назвал Церетели «товарищем» при чтении декларации, Центральный Комитет предлагает товарищам при публичных выступлениях не называть «товарищами» тех, в отношении которых такое обращение может оскорбить революционное чувство рабочих»[23]. Кроме того Центральный Комитет постановил созвать 24 сентября партийное совещание из членов Центрального Комитета большевиков, Петербургского комитета и фракции Демократического совещания.
Партийное совещание состоялось в намеченный день и приняло резолюцию с призывом:
«… приложить все усилия для мобилизации широких народных масс, организованных Советами… являющимися теперь боевыми классовыми организациями, переход власти к которым становится лозунгом дня»[24].
Неправильная линия большевистской фракции была выправлена.
Но противники восстания вместо борьбы за немедленное взятие власти продолжали цепляться за участие в Предпарламенте. Это течение нужно было разоблачить и преодолеть.
Центральный Комитет большевиков 24 сентября призвал партию требовать немедленного созыва съезда Советов в противовес Предпарламенту, а на местах, где глубже было революционное настроение, приступить к созыву явочным порядком областных и окружных съездов.
«Долг пролетариата, как вождя русской революции, — писал Сталин в передовой статье «Рабочего пути», — сорвать маску с этого правительства и показать массам его настоящее контрреволюционное лицо… Долг пролетариата сомкнуть ряды и неустанно готовиться к грядущим битвам.
Столичные рабочие и солдаты уже сделали первый шаг, выразив недоверие правительству Керенского — Коновалова…
Слово теперь за провинцией»[25].
За день до решения Центрального Комитета большевиков — 23 сентября — эсеро-меньшевики в Центральном исполнительном комитете под давлением масс постановили, наконец, созвать II съезд Советов на 20 октября. С 27 сентября «Рабочий путь» выходит под лозунгом: «Товарищи рабочие, солдаты и крестьяне! Готовьтесь к Всероссийскому съезду Советов на 20 октября! Немедленно созывайте областные съезды Советов!»
На заседании 29 сентября Центральный Комитет постановил созвать 5 октября съезд Советов Северной области, т. е. Финляндии, Петрограда и ближайших к нему городов, где господствовало большевистское настроение. Задачей съезда ставилось ускорить агитационную и организационную подготовку вооруженного восстания.
Обстановка к началу октября 1917 года снова изменилась. Революция сделала ещё шаг вперёд и подвела страну вплотную к восстанию.
В Финляндии власть фактически находилась в руках Совета. Под нажимом революционных матросов, солдат и рабочих областной комитет Советов, где ещё сильны были оборонцы, вынужден был созвать областной съезд Финляндии.
Третий областной съезд открылся в Гельсингфорсе 9 сентября. С первых же минут стало ясно, что подавляющее большинство делегатов стоит на революционных позициях. Первые два съезда Финляндии были оборонческими, теперь оборонцев почти не было видно. Всюду — решительные, смелые лица готовых к борьбе матросов, солдат, рабочих. На съезде с самого начала образовалось прочное большинство из большевиков и отколовшихся от своей партии «левых» эсеров. Они голосовали за большевистские резолюции. Лишь по вопросу о власти «левые» эсеры внесли самостоятельную резолюцию. Однако большинством 74 голосов против 16 была принята резолюция большевиков. В новый областной комитет прошли 37 большевиков, 26 «левых» эсеров и 2 меньшевика-интернационалиста.
После съезда началась быстрая большевизация Советов Финляндии. В наиболее важных центрах — Выборге, Гельсингфорсе — большевики заняли в Советах преобладающее положение. Одновременно активизировались Советы и других окружающих Петроград городов, где стояли крупные гарнизоны. Они также выносили резолюции с требованиями созыва II съезда Советов. Советы Кронштадта, Юрьева, Ревеля выдвинули своим боевым лозунгом: «Вся власть Советам!»
Ближайший тыл Петрограда оказался в руках большевиков. Северный фронт так же, как и Финляндия, готов был поддержать большевистскую партию. В Петрограде пролетариат требовал перехода власти к Советам. В Москве на недавних выборах в районные думы большевики собрали более половины всех голосов. Выборы в Москве явились едва ли не наиболее верным признаком глубокого поворота в массах. Москва по сравнению с Петроградом была более мелкобуржуазна. Московский рабочий был теснее связан с деревней, ближе к деревенским настроениям. Голосование в Москве, где большевики среди солдат собрали 14 тысяч голосов из 17 тысяч, говорило не только о готовности пролетариата к борьбе, но и о резком повороте деревенских масс.
В столицах, в промышленных центрах, окружающих Москву и Петроград, на ближайших фронтах в армии партия Ленина имела за собой большинство. С Урала и Донбасса, с Поволжья и Украины также шли бодрые вести о полной готовности к новой, пролетарской революции.
Изменилась и международная обстановка. Отдельные случаи мятежей превратились в начало военных восстаний. В Германии, где царил военно-каторжный режим, в сентябре 1917 года восстали матросы пяти крупнейших судов. Матросы выбросили за борт капитана крейсера «Вестфален» и высадились на берег. Моряки крейсера «Нюренберг» арестовали офицеров и двинулись в Норвегию, чтобы там высадиться. Правительственные миноносцы окружили восставший крейсер и под угрозой потопления вернули его в Германию. Движение настолько разрослось, что молчать о нём уже было невозможно. Германское правительство выступило в рейхстаге с признанием, что во флоте разразилось восстание.
События в Германии несомненно указывали на перелом в настроении революционных масс Европы. Они служили признаками кануна революции во всём мире.
«Кризис назрел, — писал Ленин 29 сентября. — Всё будущее русской революции поставлено на карту. Вся честь партии большевиков стоит под вопросом. Всё будущее международной рабочей революции за социализм поставлено на карту.
Кризис назрел…»[26]
Ленин решил, что момент наступил: лозунг действия — подготовка вооружённого восстания — превратился в директиву— выступать сейчас.
В такую минуту цепляться за Предпарламент граничило уже с предательством революции. Не осмеливаясь открыто выступать против восстания, противники его предлагали ждать съезда Советов. Отложить же решение вопроса о власти до съезда Советов значило выдать врагу назначенный для выступления срок. Противник получал возможность подтянуть силы и разгромить центры и организации восстания. Это означало фактически идти на провал дела, отдать инициативу врагу.
Позицию отсрочки восстания до съезда Советов занял Троцкий. 20 сентября, выступая в Петроградском Совете, он говорил, что вопрос о власти решит съезд Советов. До этого Троцкий считал возможным ликвидацию «совета пяти» (так называлось правительство Керенского. — Ред.) и выделение Демократическим совещанием Временного комитета.
Надеяться, что подтасованное предателями совещание сможет создать какое-то «переходное» правительство до съезда Советов, значило идти в соглашательскую ловушку, дезориентировать массы в решающий момент.
На следующий день Троцкий на фракции Демократического совещания снова предложил отложить окончательное решение вопроса о власти до съезда Советов.
Троцкий не осмелился выступать открыто против вооруженного восстания, но на деле, подобно Каменеву, срывал восстание. Как и все меньшевики, Троцкий боялся восстания, считая возможным мирно решить вопрос о власти. Троцкий доказывал, что отказ вывести гарнизон из столицы на три четверти якобы решает вопрос о победе революции. По существу, позиция Троцкого вела к сохранению буржуазной власти. Мало того, откладывая восстание до съезда Советов, Троцкий открывал карты врагу, расстраивая революционные ряды и демобилизуя настроение рвущихся в бой масс.
Ленин резко обрушился на саботирующих восстание. Со страстностью революционного борца, уверенного в победе, Ленин указывал на предательский характер отсрочки.
С решительностью вождя, понявшего, что назрел самый подходящий момент, Ленин клеймил упирающихся. В специальном приложении к статье «Кризис назрел», написанном для Центрального Комитета, Петроградского и Московского комитетов, Ленин писал, дважды и трижды подчёркивая отдельные места:
«Ждать съезда Советов есть полный идиотизм, ибо это значит пропустить недели, а недели и даже дни решают теперь всё. Это значит трусливо отречься от взятия власти, ибо 1–2 ноября оно будет невозможно (и политически и технически: соберут казаков ко дню глупеньким образом «назначенного» восстания).
«Ждать» съезда Советов есть идиотизм, ибо съезд ничего не даст, ничего не может дать!»[27]
Настойчиво и решительно Ленин снова и снова повторяет свои доводы за немедленное восстание. За нами большинство в стране. Советы обеих столиц — наши. У эсеров и меньшевиков полный развал. Мы несём лозунги, обеспечивающие полную поддержку трудящихся: Долой правительство, затягивающее мир! Долой правительство, подавляющее крестьянское восстание против помещиков!
«Победа восстания обеспечена теперь большевикам, — призывал Ленин, — … мы можем (если не будем «ждать» Советского съезда) ударить внезапно и из трёх пунктов, из Питера, из Москвы, из Балтийского флота… мы имеем тысячи вооружённых рабочих и солдат в Питере, кои могут сразу взять и Зимний Дворец, и Генеральный Штаб, и станцию телефонов, и все крупные типографии, не выбить нас оттуда, а агитация в армии пойдёт такая, что нельзя будет бороться с этим правительством мира, крестьянский земли и т. д.»[28]
По получении этого письма Центральный Комитет 3 октября решил вызвать Ленина в Петроград для постоянной и тесной связи.
Ленин был недоволен тем, что ему приходилось оставаться далеко от разгоравшейся в столице борьбы. Письма из Петрограда запаздывали. Столичные газеты приходили лишь на другой день к вечеру. Вождь пролетарской революции стремился быть ближе к водовороту революционных событий. Ленин заявил, что хочет перебраться в Выборг. У театрального парикмахера купили стариковский парик. Владимира Ильича опять загримировали. 17 сентября он выбрался из Гельсингфорса. В Выборге Ленин обосновался на окраине города, у редактора местной социал-демократической газеты Латукки. Отсюда он по-прежнему неутомимо писал, учил, инструктировал, торопил товарищей.
Центральный Комитет большевиков 5 октября всеми голосами против одного — Каменева. — постановил уйти с первого же заседания Предпарламента.
На том же заседании было постановлено перенести Северный съезд на 10 октября, созвав его не в Финляндии, а в Петрограде. Петроградскому Совету обязательно принять участие в работе съезда. Кроме того было решено пригласить на съезд и Московский Совет. Этим постановлением Центральный Комитет подчеркнул, какое огромное значение придаётся Северному съезду.
Он превращался в генеральный смотр сил накануне выступления. Его решении становились образцом для всех областных съездов Советов. На нём можно было мобилизовать массы для подготовки восстания.
Чтобы превратить решения Северного съезда в директивы, Сталин предложил приурочить к созыву Северного съезда, т. е. к 10 октября, партийное совещание из членов Центрального Комитета, петроградских и московских работников. Предложение Сталина было принято. От созыва партийного съезда решено было отказаться: нельзя было отвлекать внимание от подготовки восстания, все силы должны были быть сконцентрированы на одном вопросе — на восстании.
Через день — 7 октября — в Мариинском дворце начались работы Предпарламента. На торжественное открытие его собрались представители столичных учреждений, приехали министры и крупные чиновники. Справа и в центре зала уселись кадеты. Московские купцы-толстосумы, питерские промышленные тузы, провинциальные помещики, кулаки и домовладельцы собираются вершить «судьбы революции». Между ними угодливо вертятся меньшевики и эсеры. И все вместе настороженно и сердито косятся влево, на те скамьи, где располагаются большевики.
Заседание открывает Керенский. Под одобрительные аплодисменты справа и из центра Керенский возбуждённо жалуется, что его никто не слушает, что армией завладели большевики.
После Керенского говорит дряхлая эсеровская «бабушка» Брешко-Брешковская. Она старчески брюзжит, вспоминая о том, какое спокойствие было в начале революции и как неспокойно всё вокруг теперь. С пустой, напыщенной речью выступает выбранный председателем Совета Российской республики правый эсер Авксентьев. Затем нудно и долго тянутся выборы секретарей и подсекретарей. В это время «вожди» Предпарламента совещаются между собой о том, как помешать выступлению большевиков на заседании. Большевики настойчиво требуют слова для оглашения своей декларации. Наконец после многих повторных требований Авксентьев предоставляет слово представителю фракции большевиков. Декларация большевиков бесит буржуазных и соглашательских депутатов. Характеристика большевиками правительства Керенского как «правительства народной измены» выводит их из себя. Они шумят и мешают большевикам огласить декларацию.
— Вон с трибуны! — кричат разъяренные кадеты.
— Молчать, Кишкины — Бурышкины! — отвечают им с большевистских скамей.
С перекошенными злобой лицами, кооператоры, рассерженные разоблачениями кадеты из городских дум, соглашатели из давно не переизбиравшихся исполкомов вскакивали с мест, бросались с кулаками к трибуне. Под градом ругательств и оскорблений кадетов и оборонцев большевики, огласив декларацию, покидают зал.
— Счастливого пути! — провожает их злобно-насмешливый голос.
— Ещё увидимся! — пророчески отвечают большевики. Центральный Комитет сломил сопротивление саботажников.
Партия порвала с Предпарламентом, где корниловцы под прикрытием соглашателей готовили атаку против революции. Рабочие и трудящиеся поняли, что мирным иллюзиям не осталось места. Только самоотверженная борьба могла решить исход революции.
«Первый заговор корниловщины был сорван, — писал Сталин после ухода большевиков из Предпарламента. — Но контрреволюция не была сломлена. Она только отступила, спрятавшись за спиной правительства Керенского и укрепившись на новых позициях…
Пусть знают рабочие и солдаты, пусть знают крестьяне и матросы, что борьба идёт за мир и хлеб, за землю и свободу против капиталистов и помещиков, против спекулянтов и мародёров, против изменников и предателей, против всех, кто не хочет раз навсегда покончить с организующейся корниловщиной.
Корниловщина мобилизуется, — готовьтесь к отпору»[29].
Получив решение Центрального Комитета о вызове в Петроград, Владимир Ильич решил доехать на поезде до станции Райвола на финляндской границе, а оттуда опять на паровозе того же машиниста Ялава — до станции Удельная.
Ленина снова загримировали и переодели. 7 октября в 2 часа 25 минут сели в поезд. Условились, что Ленин и его спутник Рахья не войдут в вагон и останутся на площадке. Будут говорить по-фински, а Ленин изредка отвечать односложными словами: «я» или «ей». По-русски ото означало: «да», «нет».
Публики набилось в вагон много. Рахья, как условились, заговорил по-фински. Ленин отвечал ему невпопад: где надо было говорить «да», Владимир Ильич отрицательно мотал головой, а где полагалось сказать «нет», следовало отрывистое «да».
Однако переезд до Райвола прошёл благополучно. Выйдя из поезда, Ленин пошел вдоль линии до того места, где Ялава грузил на паровоз дрова, километрах в полутора от станции. Владимир Ильич скрылся в кустах, а спутник его взобрался на паровоз. Ялава встревоженно шепнул, что двое субъектов как будто следят за паровозом, и посоветовал идти по направлению к станции — он их нагонит. Владимир Ильич двинулся вдоль железнодорожного полотна. До отхода поезда оставалась одна минута, а Ялава все ещё не было. Наконец показался быстро мчавшийся паровоз. Ялава резко затормозил, Ленин взобрался на паровоз, и Ялава плавно подвёл паровоз к поезду.
Ночью Ленин добрался до пригородной станции Удельная. Оттуда он пешком прошёл в город на Выборгскую сторону. Прежде всего Ленин потребовал свидания со Сталиным. Оно состоялось 8 октября.
Свидание длилось несколько часов. Сталин познакомил Ленина с ходом подготовки восстания. Подробно и жадно расспрашивал Владимир Ильич о настроении в полках и на заводах.
Десятого октября не удалось собрать расширенное партийное совещание, состоялось заседание Центрального Комитета. На собрании присутствовало двенадцать человек. Впервые после июльских дней на заседании Центрального Комитета появился Ленин. Владимир Ильич пришёл неузнаваемым. Без бороды и усов, в каком-то седеньком парике, который он то и дело поглаживал обеими руками. Собравшиеся поздравляли Ленина с благополучным прибытием. Удивлялись, как ловко удалось Ленину обмануть бдительность ищеек Керенского.
Как только прошёл первый восторг от встречи, Владимир Ильич, уже введённый Сталиным в курс событий, потребовал перейти к основному вопросу.
На заседаниях Центрального Комитета Ленин не был около трёх месяцев.
Члены Центрального Комитета поделились с Владимиром Ильичом последними сведениями.
Товарищ Свердлов сообщил о положении на Северном и Западном фронтах. Настроение там большевистское. Гарнизон в Минске на нашей стороне. Но там что-то готовится. Между Ставкой и штабом фронта происходят таинственные переговоры. К Минску стягиваются казаки. Идёт агитация против большевиков. Видимо, готовятся окружить и разоружить революционные войска.
После Свердлова выступил Ленин с докладом по текущему моменту. Владимир Ильич снова указал на важность всесторонней технической подготовки восстания и отметил недостаточность того, что сделано. Политическая обстановка созрела. Массы ждут действии, они утомились от резолюций и слов. Аграрное движение также развивается в сторону революции. Международное положение таково, что инициатива должна быть за большевиками.
«Политически, — подвёл итог Ленин. — дело совершенно созрело для перехода власти…
Поделиться книгой: