Все персонажи, живые и вымышленные, из прошлого, из будущего и из моих собственных книг, были сделаны из той же упругой резины, что и анонимусы — разве что чуть подробнее в деталях. Пелена моего собственного воображения спала с моих глаз: передо мной пытали каучуковые подделки, тёк кетчуп вперемешку с вишнёвым соком, искусственные тела извивались в сымитированных муках — и в глазницах вращались пустые стекляшки, не отражавшие ни мысли, ни страдания.
Жестокие игры сетевых девочек. А давайте сунем Барби в микроволновку. А давайте прижжём её зажигалкой, отрежем ей голову. Винил и каучук всё стерпят.
Игрушечный садизм Сети. А ведь меня-то шарахнуло по-настоящему.
Интересно, кто я для других игроков? Анимешный безумный мститель с громадной стрелялкой наперевес и выпученными глазами?
Очень может быть.
Я положил на пол базуку — и обнаружил стоящую чуть не у меня под ногами аптечку. Еле сдержав смешок, открыл её.
В аптечке оказались армейский индивидуальный пакет и бутылка водки. Я закрыл аптечку, не притронувшись к её содержимому. Выпрямившись, увидал, что в конце прозрачного коридора затеплился мертвенно-зеленоватый свет.
Я дошёл до его источника, не глядя на девочек и корчащихся уродцев за стёклами — и, ещё не видя толком этот источник, уже понял, что это такое.
Фляга с лунным светом, будь она неладна.
Фляга была — что надо. Этакий среднефэнтезюшного образца плоский хрустальный фиал, внутри которого болталась неоново мерцающая жидкость. И вещица эта на ощупь и на прочие чувства была ровно такой же иллюзорной, как топор или базука — или как тело анонимуса, я бы сказал.
Дерябнем иллюзий?
Я забрал это мерцающее ничто с ложноклассического постамента, направился разыскивать адресата — и вот тут-то начался настоящий лабиринт.
Коридор распался на множество узких отводков — и каждый из них вёл через неимоверное число помещений. Иногда это были залы, вроде актовых залов советской поры, иногда — классные комнаты, порой — что-то вроде баров или ресторанов, но внутри каждый раз происходило одно и то же.
Я, ещё не зайдя, слышал гомон возбуждённой тусовки. Всегда орали на повышенных тонах, не слушая друг друга — и всегда почти одинаковые слова:
— Идиоты! Послушайте меня, я тут самый умный!
— Меня, меня! Мне одиноко, страшно, я всех ненавижу и боюсь!
— Будьте моими родителями!
— Я хочу быть знаменитым! Смотрите на меня, смотрите!
— Я, я тут умнее всех!
— Мне не с кем поговорить, слушайте меня сейчас же!
Я входил — и на меня не обращали внимания. Компания фриков и монстров в каждом помещении демонстрировала себя изо всех сил; в реальном мире они, видимо, вели себя и выглядели более-менее нормально, но тут, отражённые в кривых зеркалах виртуальности, принимали причудливые, немыслимые формы. Сетевые тролли дразнились высунутыми полуметровыми языками; голые девицы трясли грудями анимешных размеров, арбузами или воздушными шарами; парни пропорций игрушечных суперменов демонстрировали надутые груды мышц и возбуждённые пенисы — как баллистические ракеты, нацеленные в толпу.
Этот птичий базар мог происходить в конференц-зале, увешанном политическими картами, в магазине, заваленном товарами, в библиотеке, в детском развлекательном центре — место не имело никакого значения. Пленники Сети изо всех сил демонстрировали себя — и никто не смотрел на других и не слушал их. Шла бесконечная ярмарка тщеславия, на которой все стремились продавать, причём — именно себя — но было отчаянно мало покупателей.
Пару раз попытавшись навести справки, я понял, что спрашивать у них про Маркиза Новолуния бесполезно — выйдет то, что выходит в любом форуме или чате. Каждый из застрявших в этих говорилках не мог отвлечься от себя ни на секунду; по сути, это был другой круг сетевого ада — и только.
Я блуждал между вопящими душами, пытаясь ориентироваться по указателям и лозунгам, но и это казалось гиблым делом. Со стен и дверей орали бессмысленные и бессвязные тексты, притворяющиеся сообщениями. «Главное — не выводи преднамеренно!» — предостерегала одна стена; «Употребить при кровотечении денег в банкомате!» — рекомендовала другая. У меня заходил ум за разум от сетевых бессмыслиц, а смысл ночевал где-то совсем в другом месте. Время остановилось. Я устал, ноги ныли, саднила распоротая лодыжка, пересохло в горле — а в голове гудело от отчаянных воплей неприкаянных душ виртуального лабиринта.
Я почти отчаялся найти Маркиза Новолуния в этой толпе — и не нашёл бы, если бы он не захотел найтись сам, я уверен.
Очередной коридор, как живой, вывернул в громадный гулкий зал, стены которого представляли собой некий виртуальный амфитеатр. Тысячи и тысячи лиц мигали и гримасничали на широченном куполообразном экране — а в центре всего этого, на троне, сооружённом из системных блоков, старых микросхем, кусков периферии и прочего хлама, восседал сам Маркиз Новолуния, коллективное лицо виртуальности, главный босс этой поганой игры.
Гламурная кукла с эльфийскими ушами, условно-мужского пола, Маркиз напоминал своей резиново-гибкой тощей фигурой плохого мальчика из аниме. Стиляжий кок украшал его голову, бросая густейшую тень на лицо. Его ноги, обтянутые трико из чёрно-красных ромбов, до колен вмёрзли в громадный монитор старого, электронно-лучевого образца, а камзол Джокера дополнял неожиданный колесообразный воротник ренессансного вида.
Маркиз протянул каучуковую руку, она вытянулась метра на четыре — и громадная ладонь с извивающимися когтистыми и наманикюренными пальцами оказалась так близко от моего лица, что я тут же сунул флягу в неё. Подавись.
— Молодец, — снисходительно похвалил Маркиз синтезированным фальцетом. — Преклони колено — так и быть, можешь служить мне верой и правдой. За это получишь драгоценную награду — как договаривались.
Я не шелохнулся. Я устал, и Маркиз безмерно меня раздражал — но я догадался, что правильным поединком с главным боссом будет словесный.
При том, что говорить с этим воплощением Сети, кривляющимся и безликим, мне было совершенно не о чем.
— Какая награда? — спросил я, чтобы не молчать. Я, в общем, знал, какая.
— Лайки, — сладострастно прошептал Маркиз. — Тысячи, тысячи лайков. Виртуальная слава. Комменты. Сердечки. Звёздочки. И даже гифки — анимированные гифки. От поклонниц.
— От тех, которые кукол-персонажей потрошат? — вырвалось у меня.
— Не кощунствуй и не обижай тех, за кем будущее! — расхохотался Маркиз смехом анонимуса. На его лицо упал синеватый отсвет — и я увидел, что лица у него не было, лишь стёртая маска с динамиком рта. — Лайки — валюта моих подданных; недалёк день, когда за них будут убивать и умирать… да что там! Фактически уже…
— Мне не интересно, — сказал я.
— А то, что о тебе говорят? — спросил Маркиз вкрадчиво. — Мнения о тебе, а? Глас народа? Оценка твоей работы коллективным разумом Сети?
Я молчал.
— Ну давай, скажи про «миллионы мух»! — захохотал Маркиз. — Любая слава — это слава! Любая известность — это наслаждение и власть! Литература подыхает, ты сам знаешь, что идёт ей на замену — так возьми и ешь, возьми и пей, на колени — и молись — Тому, кому и я служу! Этому Имени…
— Великий Средний, — вырвалось у меня.
— Великий Средний, — подтвердил Маркиз неожиданно благоговейно.
Громадный младенец, старый, как первородный грех, тискающий замурзанного белого кролика, появился на экране, распался на тысячу собственных копий, захохотал смехом тролля, прикидывающегося идиотом. Маркиз молитвенно сложил руки:
— Общий бог. Ему служит всё — и наука, и искусство. Ради него вкалывают работяги, ради него тратятся миллионы, ради него — глобальные проекты, он — ВСЁ! И Сеть принадлежит ему безраздельно!
— Это я когда-то слышал, — сказал я. — Искусство должно принадлежать народу?
— Конечно! — возликовал Маркиз.
Я улыбнулся.
— Ничего оно не должно, идол. Никому. Ни в собственность, ни в сундук, ни развлечения ради. Тем более что народом вы все зовёте Великого Среднего, а для него искусство — это слишком много и слишком мало одновременно. Это меньше, чем лайки — и больше, чем космос, в общем — сложно. Правда?
— Не морочь голову мне и себе! — фыркнул Маркиз. — Таких заморочек не бывает. Их придумали такие же писаки, как ты — и некоторые поверили, сдуру. Такие, знаешь…
— С воображением? — подсказал я.
— Плевать всем на твоё воображение! — прогремел Маркиз. — Воображение — ещё скажи, талант — придумали писаки, чтобы выставить себя незаменимыми — а незаменимых нет, это дурной снобизм. Великий Средний сам генерирует тексты терабайтами — без всяких…
— А! — рассмеялся я. — Так это тексты Великого Среднего? Цитатник, так сказать? Все эти «артериальное красиво не рассчитывает» или «экскаватор, растворимый фиксацией»? Писанина, генерированная самой Сетью?
— А кто сказал, что в тексте должен быть смысл? — возразил Маркиз уязвлённо. — Надо, чтобы он вызывал эмоции, чтобы было красиво…
— Из всех эмоций он может вызвать только одну — смех, — сказал я. Вдруг стало свободнее дышаться.
— Что ты делаешь? — удивился Маркиз, но я уже понял, что я делаю.
Я представил, как раскалывается свод этой виртуальной тюрьмы — и в трещину над моей головой улыбнулось утреннее небо. Я вдохнул предрассветный холод и запах черёмухи и начал меняться.
Расту?
Вы — всего лишь колода карт?
Чем заняться, если ты отказался раскрыть секрет своей татуировки — такие скорбные лица женщин в черепа, книжками принуждали к подруге, приведём несколько ответов на наиболее распространенные вопросы, которые затем перекинут.
Зависеть от царей, зависеть от народа — не всё ли нам равно?
Все мы здесь не в своём уме?
Я понятия не просто так и висел незакрытым, я начал анализировать происходившее со всего мира, и аккуратно перемешиваем.
Оставь надежду, кто попал сюда?
Съешь меня, выпей меня, поговори со мной, посмотрим, глубока ли кроличья нора?
Восходящий поток — над игрушечным склепом виртуальных страстишек и страхов, над игровым полем дешёвых амбиций, над окололитературной суетой — в лучезарные небеса чистых смыслов, где только я и текст, в сияющую весеннюю высоту.