— Леся, Вика, вы поговорите с Алексеем, может он вас и услышит… — негромко сказал Прохор. — Я уже поговорил… А Владислав Михайлович с Валентином Григорьевичем тихонько в углу постоят. Договорились? — Лебедев с доктором после слов Белобородова аккуратно поставили рядом с кроватью два стула, а девушки уселись на них.
Первым делом, не сговариваясь, они взяли в свои руки прохладную правую ладонь молодого человека, переглянулись и вытерли слёзы. Первой начала Вяземская:
— Лёша, у нас в подразделении всё нормально. Благодаря тебе обошлось без потерь. Пока к тебе ехала, узнала, что и со школьниками тоже всё в порядке. Выздоравливай скорей, мы все тебя очень любим! — она повернулась к Алексии, опять вытерла навернувшиеся слёзы, и кивнула, давая понять, что закончила.
— Лёшенька, а я тебя сегодня на ужин хотела в «Избу» пригласить… — всхлипнула Леся. — Новое платье приготовила, туфли, причёску собиралась сделать… Мне же завтра утром в Екатеринбург улетать… — зарыдала она, а Вяземская её приобняла свободной рукой. — Я не могу концерты отменить, это будет по отношению к людям несправедливо! Но обещаю, каждый день к тебе прилетать буду, Лёшенька!
Алексия успокоилась только минут через десять и заявила, что будет ночевать здесь. Вика её поддержала и потребовала выделить им комнату как можно ближе к палате Алексея. Прохор пообещал удовлетворить все их просьбы в полном объёме. Когда же девушек разместили в свободной соседней палате, он спросил у Владислава Михайловича и Валентина Григорьевича:
— Как?
Те оба отрицательно помотали головами, давая понять Белобородову, что по ментальным приёмам и показаниям медицинских приборов никаких изменений не произошло…
Пресс-конференция с участием Великого князя Владимира прошла, в общем-то, в позитивном ключе — несмотря на многочисленные травмы сотрудников московской полиции и убийство учителя физкультуры, до последнего защищавшего своих учеников, память которого почтили минутой молчания, общее настроение у подданных Российской Империи было приподнятым. Десять школьников в результате блестяще проведённой антитеррористической операции были освобождены, террористы обезврежены и вскоре должны были предстать перед судом. Великий князь поблагодарил всех сотрудников правоохранительных органов за профессиональную и слаженную работу, отдельно отметил учителей школы № 135, сумевших в кратчайшие сроки эвакуировать детей, что позволило избежать лишних жертв, выразил надежду о не повторении вновь столь вопиющих случаев проявления насилия и заявил об объявлении афганского Рода Никпаев личными врагами Рода Романовых. Население Российской Империи, прилипшее к экранам своих телевизоров, планшетов и телефонов, кто вслух, кто мысленно, одобрило действия Императорского Рода, но при этом невольно поёжилось от побежавших по телу мурашек, прекрасно зная все последствия таких заявлений для объявленных врагов. Подобными заявлениями Романовы на протяжении веков впустую никогда не разбрасывались, и обязательно доводили дело до конца.
Ответив на ряд второстепенных вопросов, Великий князь завершил пресс-конференцию.
Исчезновение с лекции после телефонного звонка Алексея Пожарского Долгорукие с Юсуповой восприняли достаточно спокойно — мало ли что случилось. Но вот когда Алексей не появился и в среду, было решено ему звонить. Эту почётную миссию, после недолгого обсуждения, доверили Андрею Долгорукому.
— Телефон отключён. — сообщил, наконец, он. — Может сходим до «Избы»? Там персонал точно знает, в какой квартире Алексей живёт.
— Это точно без меня! — серьёзно сказала Инга Юсупова. — Больше я в дела Алексея без его разрешения не вмешиваюсь.
— И без меня. — кивнула Наталья Долгорукая. — По той же причине. И вам не советую. — она смотрела на своего брата и Анну Шереметьеву.
— Но Сашке же Петрову я могу позвонить? — с вызовом посмотрела на подружек та. — Я-то, в отличии от вас, нигде не косячила! — Шереметьева демонстративно достала телефон и начала рыться в контактах.
Юсупова с Долгорукой хотели было обидеться на подружку, но решили этого не делать — любопытство взяло верх.
— Трубку не берёт… — разочарованно протянула Аня. — Ну, позже сам перезвонит.
— И не надейся, Анька. — хмыкнула Инга. — Сашка явно будет думать, что ты опять его насчёт портрета беспокоишь.
И разговор у них свернул на нейтральные темы.
В четверг Пожарский в Университет не явился тоже, Долгорукий снова его набирал, но телефон Алексея продолжал быть отключенным. Александр Петров Ане Шереметьевой тоже не перезвонил…
— Как не вышел утром из квартиры? И ты мне только сейчас об этом докладываешь? — князь Пожарский волком смотрел на бледного старшего охраны Александра Петрова.
— Ваше сиятельство, Михаил Николаевич! — возопил тот. — Вчера, во вторник, сразу после учёбы, мы доставили господина Петрова домой. Сегодня утром из дома он не вышел. Мы квартиру проверили, все вещи вроде как на месте… Дело молодое, сами знаете… Все они от охраны норовят скрыться. В Суриковку потом кинулись, господин Петров и там не появился. Ну, мы выждали до вечера… Мало ли что… Вот я и докладываю…
Только князь открыл рот, чтобы выразить своё матерное мнение о работниках своей службы безопасности, как у него в кармане заиграл телефон. Звонил Белобородов.
— Михаил Николаевич, — голос Прохора был весел, — Лёшка в себя пришёл!
Глава 2
Мне снился очень странный сон, где я был то каким-то князем Пожарским, то Камнем, то Великим князем Алексеем Александровичем Романовым. Суть происходящего во сне от меня постоянно ускользала, да и картинки вокруг менялись, как в калейдоскопе, впрочем, как и действующие лица — то я разговариваю со смутно мне знакомым Прохором, то с очень красивыми, но такими разными девушками с именами Алексия и Виктория, то молодой человек с карандашом в руке молча меня разглядывает и велит не двигаться, а девушки с именами Инга, Наталья, Анна, Ксения и Кристина в это время, взявшись за руки, весело водят вокруг нас с ним хоровод… И вот, после этого весёлого хоровода, от которого уже начала кружиться голова, сон из странного как-то резко скатился в тревожный — вокруг много бойцов в пятнистом камуфляже, масках, шлемах и с оружием, потом камуфляж из пятнистого превратился в чёрный, да и бойцов становилось всё меньше, пока их не осталось четверо. Внезапно, эти четверо резко вскинули руки и указали на что-то, находящееся у меня за спиной. С трудом повернувшись, я увидел стоящего в нескольких метрах от меня огромного мужчину в темном плаще и такой же тёмной кепке, за место лица у которого зиял чёрный провал, в который меня и потянуло с непреодолимой силой.
— А-а-а!.. — заорал я от первобытного ужаса.
И проснулся…
Ощущения были хреновыми — глаза открылись с большим трудом, и тут же пришлось их, с таким же трудом, закрыть, спасаясь от яркого света. Попытка встать закончилась лишь тем, что мышцы отказались меня слушаться. После ещё одной попытки подняться, чья-то рука легла мне на грудь и прижала вниз. Только сейчас я обратил внимание на какой-то писк, и знакомый голос:
— Лёшка, Лёшка, лежи. Расслабься и просто лежи. — это был Прохор. — Ты глаза не открывай, я тебя сейчас возьму за руку, а ты, если сможешь, при положительном ответе сжимай мою руку. Договорились? — я изо всех сил сжал его ладонь. — Отлично! Тебя зовут Алексей? Правильно! Ты узнал мой голос? Правильно! Я Прохор? Правильно!
Были и другие вопросы, которые тупо меня начали раздражать. Складывалось полное ощущение того, что Прохор сюсюкается со мной, как с маленьким ребёнком, даже голос у него был такой же, как в моём детстве. И, перестав на эти вопросы отвечать, снова попытался аккуратно открыть глаза, и стал ждать, когда они привыкнут к свету. Наконец, это случилось, и четыре мутных пятна обрели резкость, превратившись в глупо улыбающихся Прохора, Вику и Владислава Михайловича Лебедева, рядом с которыми стоял незнакомый мужчина с озабоченным выражением лица, одетый в белый халат.
— Что я говорил? — спросил, тем временем, Лебедев у остальных. — Через пару дней Алексей Александрович будет в полном порядке!
— Цыц! — зашипел на него Белобородов.
— Самое главное, что Его Императорское высочество пришёл в себя. — веско сказал доктор. — А дальше будем посмотреть…
Вика же подскочила ко мне и схватила за другую руку.
— Лёшка, а меня ты помнишь?
Что за ерунда происходит? Почему этот вопрос Вика задала с такой надеждой в голосе и соответствующим выражением лица? Почему она вдруг решила, что я могу её забыть?
— Какого хрена тут происходит? — попытался спросить я, но кроме глухого карканья непослушные связки ничего выдавить не смогли.
И вообще, где я? Судя по увиденной обстановке, помещение очень сильно напоминало палату в больнице, да ещё и этот доктор… Что за ерунда?
А доктор в это время отвернулся, что-то взял, подошёл ко мне, отодвинув расстроенную Вику, и поднёс к моим губам стакан с водой.
— Алексей Александрович, пить только маленькими глотками. Если поняли меня, моргните.
Я моргнул, и доктор аккуратно начал вливать мне воду. Только после этого пришло осознание того, насколько же во рту было сухо.
— Где я? — удалось прошептать мне после того, как доктор отнял стакан.
— Алексей Александрович, вы в больнице. — ответил он. — И вам сейчас требуется покой.
— Я лучше знаю. — отодвинув доктора в сторону, шагнул ко мне Лебедев. — Что последнее помните, Алексей Александрович?
После этого вопроса в голове как плотину прорвало, последние воспоминания буквально встали перед глазами — звонок Орлова мне в Университет, рассказ Прохора в машине об обстоятельствах захвата заложников, мой разговор с Лебедевым и его утверждение, что я справлюсь, совещание в кунге и дикое погружение в темп при настройке на афганцев и заложников. А потом чернота…
— Что с детьми? — прошептал я.
— С детьми всё в порядке. — выдохнув, ответил Лебедев. — Все живы-здоровы. Этих четверых террористов взяли чисто, они не оказали никакого сопротивления. А вы, Алексей Александрович, под конец операции потеряли сознание от перенапряжения, а потом, больше, чем на двое суток, впали в кому. Сейчас вечер среды. Не переживайте, скоро всё пройдёт, будете как новенький. — улыбнулся он. — Не прощаюсь. — Лебедев взял доктора под локоток, и они исчезли из моего поля зрения.
— Лёха, я тоже отойду на минуточку, — Прохор, наконец, отпустил мою ладонь. — Надо пару звонков сделать. И вернусь. — он тоже встал и вышел.
А меня кинулась обнимать Вика.
— Лёшка, мы тут все уже испереживались! Как же ты всех напугал! Леська после своих концертов ночью прилетает, мы с ней в соседней палате ночуем, а днём она обратно в аэропорт, и на Урал. Как ты себя чувствуешь?
— Лучше. — прошептал я.
И действительно, в члены начала возвращаться чувствительность, но при этом волной накатила слабость.
— Вот и хорошо, вот и славно… — Вика начала меня гладить по голове. — Слышал, что Владислав Михайлович сказал? Через пару дней будешь как новенький. Хочешь я тебе расскажу, как мы школьников освобождали?
— Да.
— Так вот…
Как только Вика закончила рассказ, вернулись Белобородов, Лебедев и доктор, который начал мне светить маленьким фонариком в глаза, просил следить за ручкой, которой водил из стороны в сторону. Дальше он выгнал всех присутствующих из палаты, мотивируя это тем, что мне необходимо время на отдохнуть и окончательно придти в себя. Сам же доктор, судя по звукам, выходить не стал, а устроился в уголке моей палаты.
Я же закрыл глаза, и принялся приводить своё тело в порядок. Первым делом занялся ногами — сначала команды по сокращению мышц ног находили лишь слабый отклик, но постепенно дело наладилось, и эта проклятая слабость чуть отступила. Дальше дошла очередь до ягодичных мышц, отозвавшихся уже быстрее, чем мышцы ног. Следом были мышцы рук, груди и пресса. Почувствовав, что всё тело разогрелось, решил сделать перерыв — слабость всё ещё ощущалась ещё достаточно сильно.
Думать ни о чём совершенно не хотелось, и я постепенно погрузился в состояние полудрёмы. Разбудил меня гул голосов в соседнем помещении, открылась дверь, и, открыв глаза, я заметил перед собой Императора, Императрицу, отца и дядьку Николая. Сзади них маячили Прохор с Владиславом Михайловичем. Доктор же резво принёс ещё один стул, и Императорская чета уселась рядом с моей кроватью.
— Ну, что, внучёк, заставил ты нас поволноваться! — улыбаясь, сказал царственный дед. — Как себя чувствуешь?
— Уже лучше. — прошептал я.
— Владислав Михайлович нам обещает, что ты в ближайшие дни уже бегать будешь. Но ты, Алексей, не спеши, полежи тут под надзором врачей, отдохни… А мы тебя навещать будем. Договорились?
— Да. — согласился я, тем более, в таком состоянии недалеко и убежишь.
— Вот, и хорошо. — кивнул Император.
Дальше он начал мне рассказывать про Совет Рода, прошедший в понедельник, и его итоги. Да… Объявление Рода Никпаев врагами это очень серьёзно. Но я в этом вопросе был полностью солидарен с Романовыми — другим неповадно будет.
— Тут ещё какая мысля появилась, Алексей… — продолжил дед. — Мы всё никак от Короля афганского извинений не дождёмся за действия его подданных, гордый он у нас сильно. Планируем на границе с Афганистаном пару-тройку диверсий устроить. Ты у нас, вроде как, лицо заинтересованное и даже где-то пострадавшее, так что можешь поприсутствовать в качестве наблюдателя. — я действительно заинтересовался. Заметив это, Император хмыкнул. — Дело не быстрое, планы разрабатываются, подбираются кандидатуры. Так что, не волнуйся, как раз успеешь выздороветь и форму набрать.
— Коля, какие диверсии? — вмешалась Императрица. — Ты посмотри на Алексея, он вон какой бледный! А ты опять про войнушку! Дмитрий Григорьевич, — она повернулась к доктору, — вам слово.
Тот заверил присутствующих, что моё состояние стабильно, рефлексы и нервы в норме, а перспективы самые радужные. Пока он мне прописывает постельный режим, а там видно будет. И вообще, доктор считал, что меня сегодня не стоит сильно напрягать. Мария Фёдоровна согласно кивнула, когда доктор закончил, и сказала мужу:
— Николай, пойдём. Алексею надо отдыхать. Там ведь ещё Миша Пожарский едет.
— Хорошо, дорогая. Алексей, мы пойдём. — Император встал. — Выздоравливай. Завтра навестим.
Они покинули палату, а на их места сели отец с дядькой.
— Ты как… вообще? — улыбнулся отец.
— Нормально. — мой ответ был стандартен.
— Ну и напугал ты нас с Прохором! — продолжил отец. — Мне же тебя до скорой на себе пришлось тащить. А знаешь, сколько мне всего от Михаила Николаевича пришлось выслушать? — он покривился. — И ответить было нечего. Так что, выздоровеешь, и без фанатизма к тренировкам приступишь под руководством Владислава Михайловича. — он глянул на Лебедева, который кивнул. — Пока уверенности в собственных силах не почувствуешь, никаких тебе захватов совместно с «волкодавами» и боевых действий.
— Но… — попытался возразить я.
— Считай это приказом, Алексей. — он положил руку на мою. — Ещё навоюешься. Беспокоить тебя долго не будем, пойдём уже. — дядька Николай с улыбкой кивнул. — И Машу с Варей скоро жди, они тоже хотели тебя проведать. — они оба встали. — Пока. Выздоравливай. Завтра навещу.
— Выздоравливай. — опять кивнул Николай, они встали и вышли.
А к Белобородову и Лебедеву присоединилась Вяземская.
— Вика, подойди. — прошептал я. — Лесе позвони, скажи, что со мной все в порядке, пусть не прилетает. Лучше в выходные увидимся…
— Хорошо, Лёша. Сейчас наберу Леську. — кивнула Вика и достала телефон. — Не берёт, наверное, на концерте. Сейчас ей сообщение напишу.
Тут дверь открылась опять, и вошли Великие княжны Мария и Варвара. Все присутствующие поклонились и, за исключением доктора, вышли.
— Лёшка, ты как? — спросила улыбающаяся Маша, присаживаясь, Варя пристроилась рядом.
— Нормально.
— Это хорошо, а то в понедельник, когда мы с бабушкой тебя навещали, ты совсем бледный был и еле дышал. — Маша нахмурилась. — Не подумай только, что мы только в понедельник приходили, и вчера были два раза, и сегодня после лицея заглядывали… Ну, ты и дал, конечно! — продолжила она, а лица сестёр приняли восторженное выражение, особенно явно это проявилось у Вари. — Нам отец всё рассказал, как ты школьников этих вызволял! А потом как он тебя на себе тащил! Ты у нас теперь герой, Лёшка! — они заговорщицки переглянулись. — Тебе дед с отцом какой-то там сюрприз готовят, мы подслушали. — Маша мне подмигнула. — Не знаем, правда, какой… Ну, не важно. А ещё тебя в Университете потеряли, мне Андрей Долгорукий сказал. Даже хотели всей компанией к тебе домой пойти, но передумали, якобы Инга с Наташкой были категорически против, типа, больше они в твои дела не вмешиваются. Так что, выдрессировал ты этих двоих отлично! — сёстры захихикали. — Я, понятно, молчала, — продолжила Маша, — всё же понимаю… Но сказаться больным тебе похоже придётся. И вообще, Лёшка, — она слегка хлопнула меня по руке, — выздоравливай скорей! Нас без тебя никуда погулять не выпустят! — сёстры сделали обиженный вид, но, долго его не продержав, прыснули в кулачки.
— Вот такая она, значит, сёстринская любовь? — прошептал я, растягивая потрескавшиеся губы в улыбке.
— А что ты хотел от избалованных принцесс? — ответила Варя, и они снова захихикали.
Сестры пробыли ещё минут пятнадцать, вывалив на меня все события, которые произошли с ними в последние дни в Лицее, посетовали, что мы не сможем собраться завтра в «Избе», хотя предложения провести это мероприятие без моего участия от моих Университетских друзей поступали.
— Мы отказались, Алексей! — гордо выпрямилась Мария. — Из солидарности с больным тобой! Но за это ты нас всех в «Избу» позовёшь как-нибудь в неплановом порядке. Хорошо?
— Хорошо, вымогательницы. — пообещал я.
Сестёр сменил дед, который Пожарский.
— Лёшка, отец твой с Прохором от меня уже получили нагоняй! — заявил он сходу, присаживаясь. — Чтоб больше мне ни в какой подобной мутной ерунде не участвовал! Хватит, мал ещё! Слава богу, ни с кем не воюем, чтобы малолетки за место подготовленных бойцов в бой шли! — выдохнул он. — Как самочувствие?
— Лучше.
— Это хорошо. — удовлетворённо улыбнулся он. — Лебедев меня заверил, что скоро на ноги встанешь. Надо будет у Орлова отпуск для тебя испросить на пару недель. И слышать ничего не хочу, Лёшка! — дед заметил мою попытку ему возразить. — Они и без тебя прекрасно обходились, вот и пару недель потерпят! А ты пока восстановишься, в себя придёшь… Может, чего хочешь? — он вопросительно посмотрел на меня.
— Пока ничего. — ответил я.
— Смотри. Если что, скажешь Прохору, он мне позвонит. Хотя… Мы ж в Кремле, тут и так твой любой каприз исполнят. — дед улыбнулся. — Романовы-то, говорят, уже были?
— Да.
— Ну, и славно… Ты уж не подводи меня, Лёшка, не вздумай сбегать отсюда. — дед хмыкнул. — А то знаю я тебя!
Он имел ввиду то обстоятельство, что в детстве я очень не любил болеть, и даже с температурой норовил выйти из своей комнаты, а уж когда стал постарше, — сбегал из дома.