Возвращение в Пустов (авторская версия)

Возвращение в Пустов

Андрей Кокоулин

© Андрей Кокоулин, 2018

ISBN 978-5-4493-8111-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В вагоне было накурено и холодно.

Ни белья, ни матрасов. Ревели дети. Какие-то тетки с тюками тряпья мотались туда и сюда по проходу, все время заставляя Шумера отклоняться и толкать плечом в плечо соседа справа. Сосед, худой высокий мужчина в плаще и с «дипломатом» на коленях, каждый раз болезненно морщился и несколько секунд потом играл желваками, словно сдерживал в себе желание вскочить и дать в морду.

Вслед теткам неслась ругань, но те лишь злобно отбрехивались.

Кроме табака пахло потом, мокрой кожей и рыбой, а еще вонючими обедами, которые для кондиции требовалось лишь залить кипятком. Пряный химический дух наплывал то слева, то справа, и Шумер, сглатывая слюну, закрывал глаза. В темноте успокаивать желудок, протестующий и согласный давиться даже этой химией, было почему-то легче.

— А мы валетика!

За откидным столиком у окна играли в «тысячу».

Играли втроем. Плотный, с бульдожьим лицом мужчина в кургузом, идущем складками пальто и шустрый, востроносый малый в пиджаке поверх водолазки и в кепочке, примявшей рыжие волосы, изображали незнакомых друг другу попутчиков. Они сидели наискосок от Шумера, и он примечал, как у них виртуозно получается координироваться. Как бы невзначай цепляя карты, порхали пальцы, скрещивались, складывались в зыбкие знаки.

А глазом — ни-ни.

— Пиковый марьяж! Значит, пики — козыри, граждане!

Третьим игроком был хорошо подстриженный парень лет девятнадцати-двадцати, пытающийся выглядеть взрослым. Румянец азарта плясал на его щеках. Одежда — джинсы и кожаная куртка, из рукава которой выглядывает манжет дорогой рубашки. Шелковый пижонский шарф обернут вокруг шеи. Шумер так и не понял, как его занесло в общий вагон. Впрочем, кажется, никаких других вагонов в составе и не было.

Все равно странно.

— Кто ходит?

— Твоя ходка, парень.

— Тогда по бубям.

Щелкнула, ложась, карта.

— Вот ты ушлый!

Рядом с парнем, подобрав под себя ноги, сидела одного с ним возраста девчонка. Юбка в косую полоску. Короткое пальто. Уткнувшись спутнику в плечо, она с закрытыми глазами слушала плеер. Лицо ее было симпатичным, умело накрашенным, но Шумеру казалось пустоватым. То ли из-за того, что он не мог увидеть ее глаз, то ли из-за того, что она жевала. Челка светлых волос падала на лоб.

Тук-тук — выбивали колеса на стыках. Тук-тук. Челка покачивалась в такт, кончиками волос задевая ресницы.

— Все!

Парень, улыбаясь (видно было, как внутри его просто-таки распирало от победы), собрал последнюю «взятку». Рыжий малый досадливо ткнул в плечо мнимого незнакомца-соучастника:

— Слышь, везет человеку!

«Бульдог» поморщился:

— Ладно, считаем! Кто сколько объявлял?

За мутным от грязи окном проскочили домики, и снова потянулись леса и поля, прореженные линиями электропередач, деревеньками или отдельными, непонятного назначения зданиями, подходящими чуть ли не вплотную к путям.

Склады? Какие-то железнодорожные строения вроде депо?

Шумер этого не знал. Тем более, часть утягивающихся за окно зданий выглядели брошенными в процессе строительства.

— Так, у меня — сто шестьдесят!

— А, это с бубновым марьяжем, что ли?

— С ним. Плюс пиковый в самом начале, — радовался парень.

— Это тебе повезло, честное слово, — уныло почесался рыжий. — Фарт прилип к руке. А у меня, значит, два короля и две десятки. Пишем, да?

— Пишем, — кивнул «бульдог» и вывел шариковой ручкой на тетрадном листке новые цифры. — У тебя всего двести двадцать. У Вячеслава — семьсот. Ну и у меня — триста шестьдесят. До тысячи, собственно, всего-ничего чесать.

По проходу пробежал голопопый ребенок в маечке. Ребенок визгливо хохотал, за ним — «Сейчас поймаю! Ай, поймаю!» — протопала дородная мамаша.

Худой сосед с «дипломатом» болезненно среагировал и на нее.

— Вы можете потише? — произнес он, наклонившись.

— Постараюсь! — обернулась мамаша.

Сосед выпрямился, убрал локоть, поставленный Шумеру на бедро.

— Извините.

— Голова? — спросил Шумер.

— Она самая.

Сосед попытался улыбнуться, но, видимо, от приступа боли уголок губы пополз вниз.

— Ой, а возьмите анальгину, — свесилась с верхней полки рука.

На ладони белел кружок таблетки.

— Спасибо, анальгин не помогает.

Рука повисела и утянулась обратно.

— Как знаете.

— Простите. Я могу попробовать.

Шумер развернулся к соседу и чуть исподлобья посмотрел в измятое морщинами лицо. Отметил высокие скулы и желтоватую кожу. Недельная щетина была похожа на серую пену. Издерган. Измучен. Какая-то внутренняя борьба.

— Руку можно? — спросил Шумер.

— Зачем?

По лицу соседа скользнула гримаса. Он уже видел в Шумере мошенника и выжигу, который только и ждал подходящего случая, чтобы поиметь профит с легковерного пассажира. Знаем, знаем, читалось в его больных глазах, подсаживаются такие на свободные места, уши торчком, сболтнешь лишнего, а перед тобой уже специалист нужного профиля, истово желающий безвозмездно поучаствовать. Хочешь, строитель, хочешь, юрист, хочешь, человек со связями, помогающий решать любые проблемы.

Или вот врач.

Наверное, и средство чудодейственное припасено, в жестяной, для солидности, коробочке. Пилюлька какая-нибудь. Последняя. Которую можно оторвать от сердца за двести или триста рублей.

Впрочем, Шумер сознавал, что в немалой степени сам способствует такому отношению к себе. Он отправился в Пустов спонтанно, в чем был. Родные места позвали его, и он поехал, к счастью, обнаружив в карманах старого пальто достаточно денег на билет. Не хватило денег, пошел бы пешком. Ему не составило бы труда.

Но раз поезд — то что ж, поезд.

А большой город — Бог с ним. Не повезло. Да и должно ли было? С самого начала как-то не сложилось. Почему б не вернуться?

Расстались легко.

Конечно, человек без вещей, в темных, в мелкую полоску, мятых брюках, желтой футболке и пальто, да еще и слегка побитый, симпатий в поезде вызывать не будет. Шумер это понимал. Но куда от себя денешься?

— Я должен пульс ваш проверить, — сказал он соседу.

— Вы уверены?

— Да, — сказал Шумер.

— Чё, доктор что ли? — перегнулся к нему рыжий в кепочке. Пихнул в плечо, подмигнул крыжовенным шулерским глазом.

— Почти.

— Может и меня потом посмотришь?

— Коля, ты в игре? — одернул рыжего «бульдог». — А то я раздал.

— Не фартит же.

— Значит, Вячеслав с нас поимеет.

— Ну, не, как это поимеет? Мы еще поборемся.

Рыжий подсел к столу.

— Может, это, ставочки поднимем?

Гремя собранными стаканами, прошла проводница — грудастая женщина с невыразительным, неумело накрашенным лицом. В поджатых губах ее прятались раздражение и недовольство. Шумер мельком подумал, что она ненавидит свою работу. Найдется жертва, на ней проводница и выместит эту ненависть. Что тут думать?

Хлопнула дверь. Протянуло холодом по ногам. Оббивая углы полок гигантских размеров сумкой, по вагону потащилась очередная тетка, перетянутая платками, как пулеметными лентами.

— Ганна! — позвали ее обратно. — Ганна, звертайся!

— Шо?

— Звертайся!

Бум! Бум! Сумка поприветствовала Шумера, царапнув затылок. Тетка, потоптавшись, пропала в проходе. Снова зашлепали карты.

— По крестям!

— Так что? — спросил сосед.

Опустив глаза, Шумер увидел протянутую к нему руку, смятый к локтю рукав плаща, обнажившуюся кожу.

— Извините, я просто…

Шумер окольцевал большим и указательным пальцем чужое запястье. Пульс у соседа был торопливый, галопирующий. Куда спешит? Он слегка надавил.

— Двадцать семь минут.

— Что? — не понял, наклонился сосед.

— Через двадцать семь минут боль пройдет, — сказал Шумер. — Можете засекать.

— И все?

— А что еще? — удивился Шумер.

Сосед отпустил рукав.

— Как-то вы странно… — он мельком взглянул на часы. Его худое лицо на мгновение вновь скомкала болезненная гримаса. — И что… денег не надо?

— Нет, — улыбнулся Шумер.

— А червовый марьяж! — донеслось от столика.

Рыжий выложил даму и загоготал.

Сидящий напротив Шумера полный мужчина, до того посапывающий и причмокивающий во сне, в пуховике, в джинсах, с пакетом в ногах, вскинулся, вытаращил глаза:

— Что, уже приехали?

— Сиди, дядя! — сказал ему рыжий.

— А Пустов? — принялся крутить головой тот.

За окнами тянулся лес, подступающий к железнодорожной насыпи, темный, перепутанный, не хоженный. Ель, береза, ель, ель, ель. Лишайные ветки. Густая хвоя. Скакали столбы, провешивая провода. Проскочила серая будочка, блеснула стеклом.