— А что еще может твориться в Латинской империи,[35] кроме всеобщего развала? — горько вопросил он, поняв вопрос по-своему. — Тридцать лет и три года тому назад венецианцы, купцы и скупцы, устроили страшную резню в Константинополе. Они разграбили всё, что можно и нельзя, — могилы разрывали, коней с императорской трибуны на Ипподроме стаскивали, даже с фресок Святой Софии соскребали сусальное золото. И всё! Не восстать более блистательному Царьграду! Душою скорбел, когда видел запущенное, неопрятное захолустье, каковым стал Второй Рим, а народу там проживает вдесятеро меньше, чем бывало — целые улицы стали выморочными.
Ныне императором коронован Балдуин II, но в Киев меня послал не он, а Иоанн Бриеннский, бывший король Иерусалимский, выбранный баронами регентом и пожизненным правителем империи. Увы, Иоанн де Бриенн умер, а Балдуин обнищал настолько, что ездит по европейским дворам и выпрашивает подачки. Терновый венец Спасителя он заложил в Венеции, выкупить не смог, и священная реликвия была приобретена Людовиком Святым.[36] Да что там говорить, если Балдуин тем же богатеньким венецианцам заложил собственного сына Филиппа!
Гийом выпил подряд две чарки вина, взгляд его помутнел, а речь стала бессвязной.
Олег с Пончиком переглянулись, кивнули и покинули заведение.
На свежем воздухе хмель малость выветрился. Веяло теплынью, так что Сухов решил остаться как был — в рыцарских латах. Отвязав своего чалого, Олег приторочил к седлу вьючок с шубой и вскочил в седло. Пыхтя, Пончик взобрался на своего гнедого.
— Была империя и не стало… — пробормотал он, всё ещё находясь под впечатлением рассказа барона.
— Знаешь, какая мне мысль в голову пришла? — обратился к нему Сухов.
— Не знаю. Угу…
— Мы тут пока чужие, не обвыклись ещё. Что, если я князю представлюсь странствующим рыцарем?
— А что? — обдумал идею Пончик. — Не так уж и глупо. Угу…
— Пойдёшь в оруженосцы?
— Как Санчо Панса? — подозрительно спросил Шурик. — Намекаешь на мой излишний вес?
— Да Бог с тобою! Намекаю, что к рыцарской службе ты не годен.
— А к чему годен? — пробурчал протоспафарий. — В смысле, что я должен буду делать?
— Повсюду таскаться за мною и оказывать первую медицинскую помощь.
— Ну, это я умею! — повеселел Пончик.
Беседуя на темы будущего возвышения, друзья направились к городским воротам. По дороге их обогнала компания «чёрных клобуков» — трое степняков сопровождали четвёртого. Этот четвёртый сразу не понравился Олегу. Во-первых, не похож он был на торка или печенега — тех легко было спутать с русским человеком, а этот выглядел чужаком даже для половцев — лицо плоское и тёмное, цвета седельной кожи, глаза совершенно косые, усы длинные свисают, а борода «лопаткой» подстрижена. Во-вторых, держал себя плосколицый до того надменно, что поневоле вызывал раздражение.
Вперив тяжёлый взгляд в Олега, плосколицый словно ожидал угодливого поклона. Не дождался и спросил властно, не тая угрозы:
— Что уставился, орос?
— Тебя не спросил, — ответил Сухов с лёгким пренебрежением.
Глаза чужака полыхнули бешенством, скрюченные пальцы метнулись к сабле в роскошных ножнах, но Олег уже поглаживал рукоять меча.
— Гуляй! — процедил он, страстно надеясь сойтись в поединке с этим неприятным степняком. Но удовлетворения Сухов так и не получил.
По лицу чужеземца пробежала судорога, на лбу выступили капли пота. Чудовищным усилием совладав с собой, он повернулся в седле, «сохраняя лицо».
— Хуррагш![37] — прорычал чужак.
Повелительный взмах рукой — и все четверо порысили к воротам.
— Он на монгола похож, — неуверенно произнёс Александр и протянул, расширяя глаза: — Слу-ушай… А может, уже монголо-татарское иго наступило?!
— Может, — согласился Олег.
Вдохновившись, Шурик с жаром предположил:
— А этот, с плоской мордой, шпион из Орды! Круто?!
Сухов покусал губу и спросил Пончика:
— У тебя что было по истории СССР?
— Чего-чего? А-а… «Четвёрка», по-моему. А что?
— Даты хорошо помнишь? Когда случилось Батыево нашествие?
Александр задумался.
— Кажется, в тыща двести сороковом, — сказал он без особой уверенности. — Или в сорок первом…
— Чует моя душа, — медленно проговорил Олег, — что скоро мы это узнаем точно. Поехали!
— Куда?
— В Киев.
— В Киев! — эхом отозвался Пончик. — В Киев!
Глава 3,
в которой Олег завоевывает Киев
Сухов с Пончевым, следуя берегом Днепра, миновали Перевесище — охотничьи угодья князя — и выехали к стольному городу.
Первый раз в Киеве Олег побывал ещё в 860-м. В то лето дружина Аскольда-сзконунга спускалась вниз по Днепру, да и решила сделать остановку. Оно и понятно, ведь сэконунг, «морской король», славен воинскими победами, да и только. Лодьи у него имеются, и храбрецов вдосталь, а вот земель нету ни клочка. И решил Аскольд на старости лет обзавестись каким-никаким княжеством.
В ту пору Киева как такового ещё не существовало. Имелась древняя крепость Самбат да пара-другая крошечных посёлков, раскиданных по горам и долам приднепровским. Аскольд хотел сперва зашибить тамошнего правителя Дира, но тот выразил покорность захватчикам, втёрся к ним в доверие — пригожусь, дескать.
И стал Аскольд-сэконунг жить-поживать да добра наживать. А четыре года спустя на пару с Диром отправился мзду требовать с Константинополя, в чём немало преуспел.
К 921 году посёлочки на Горе и Подоле[38] слились в город, а нынче, три века спустя, Киев и вовсе разросся — вона, сколько дымов печных поднимается к небу, а купола золотые блестят как!
За полверсты до городских стен все заросли были вырублены, и деревья, и даже кустарник — не подкрадёшься. На пустыре этом Сухов особенно остро почувствовал всю свою неприкаянность и бездомность. Воистину, один в поле не воин…
«Ну, это мы ещё посмотрим», — подумал Олег, направляя чалого к южным воротам киевским, прозванным Лядскими. Вскоре он обнаружил, что те заперты, а на стенах полно народу, оружного и весьма воинственно настроенного. И было отчего — полсотни конников вертелись перед вратами. Они носились туда-сюда, гарцевали, поднимали лошадей на дыбки, изредка постреливали из луков.
Что интересно, узкий мост, переброшенный через ров, был цел. Обычно, когда враг приступал к городу, мосты сжигали, а этот, наверное, просто не успели спалить.
Осаждающие весело материли осаждённых, те отвечали такой же похабенью, словно и не воевали враждующие стороны, а так, сошлись потехи ради.
— Видать, подоспел Ярослав Всеволодович, — сделал вывод Пончик.
— Видать, — согласился Сухов.
Всадники-матерщинники заметили парочку и поскакали навстречу. Александр поначалу осадил коня, но Олегов чалый продолжал шагать, поэтому гнедок, потоптавшись, догнал собрата.
Гикая и свистя, конники закружили вокруг «рыцаря с оруженосцем», а после, повинуясь команде, остановились — кони зафыркали, задёргали головами, пыхая паром и звякая уздою.
Всадники отличались высокими скулами, были курносы и конопаты, а вот их командир выглядел на варяжский манер — светлокожий был и сероглазый, с чубом цвета соломы. Бросалась в глаза и северная привычка биться в пешем строю — восседал варяг на могучем рыжем рысаке, однако кавалеристом был никаким — держался в седле куль кулем.
Храня невозмутимость, он послал коня вперёд, загораживая Сухову дорогу. Олег хладнокровно завернул чалого, пытаясь объехать старш
Конники даже привставали с сёдел, дабы не пропустить увлекательного зрелища, и Олег не разочаровал почтенную публику — мгновенно выхватив меч, он с размаху ударил рысака варяжского плоской стороной клинка. Звонкий шлепок мигом сменился диким ржанием — рыжий рванул с места с такой прытью, что всадник почти упал спиной на круп.
Дорога освободилась, и Сухов чуток пришпорил чалого, хотя и не надеялся, что его оставят в покое. Так и вышло — конники, только что скалившие зубы, сурово нахмурили брови и потянулись к оружию.
— Ребята, — ласково заговорил Олег, — убить-то вы меня, конечно, убьёте, но двоих-троих из вас я обязательно прихвачу с собой. Может, и пятерых — это уж как повезёт.
— А вот хрен тебе! — воскликнул молодой воин. Он был без шлема, и его большие, лопухастые уши смешно оттопыривались, алея на просвет.
— Уши побереги, — хладнокровно посоветовал Сухов.
Добрый молодец бросил коня вперёд, сверкнула степняцкая сабля… Нет, прямой меч оказался быстрее — клинок отсёк молодчику левое ухо. Струйки не в меру горячей крови протекли за ворот чешуйчатого панциря.
— У-уй! — по-детски вскрикнул молодчик, мигом растеряв весь гонор.
— Займись им, Понч, — обронил Олег.
Демонстрация силы помогла — двое самых безбашенных всадников кинулись на Сухова, но вот основная масса придержала коней, оценив удар — молниеносный, могущий стать смертельным, но не ставший им.
Парочка наехала на Олега с двух сторон, грозя короткими копьями с крючьями, как вдруг раздался грозный бас военачальника, и копейщики неохотно отступили.
Хмурый командир подъехал поближе и спросил:
— Ай издалека?
— Из греков, — ответил Сухов.
Тут его перебил недовольный голос Пончика:
— Да убери ты свою железяку, дурак! Дай перевяжу!
Все повернулись к пострадавшему, рану которого пытался затампонировать Александр.
— Ну, куда ты руку суёшь?! — орал Пончев, серчая. — Занесёшь заразу — и майся с тобой потом!
— А это кто? — Командир качнул шлемом в сторону Шурика.
— Это мой оруженосец и врач, — ответил Сухов.
— А ты?
— А я — странствующий рыцарь.
— Латинянин небось?
Конники напряглись.
— Мы оба православные, — сказал «странствующий рыцарь».
— А не врёшь? — прищурился «варяг».
— Вот те крест!
Конники расслабились.
— Имя? — осведомился старшой.
— Имён у меня много… Можешь звать меня Олегом.
— И куда ж ты собралси, Олег?
— До князя Ярослава Всеволодовича собралси.
— А на что тебе князь?
— А послужить хочу князю. Ещё вопросы будут?
— Ишь ты, ершистый какой! Думаешь, раз ухо мальцу отчекрыжил, так и всё, в герои выбилсси?
— Могу и голову отчекрыжить, — холодно сказал Сухов. — Ему или тебе, мне без разницы.
— Не ерепенься! — буркнул старшой. — Меня кличут Якимом Влунковичем,[39] я у князя воевода н
— А мне в строю делать нечего, — по-прежнему холодно вставил Олег, — вырос я из рядовых.
— Да цто ты говоришь? — съехидничал Яким.
— Что есть, то и говорю, — отрезал Сухов. — Я флотом командовал, тысячи в бой водил, крепости брал. Негоже мне всё сызнова начинать, не юныш какой.
— Так ты, смотрю, в воеводы метишь?
— Согласен и сотником начать.
Влункович довольно крякнул.
— Не, нам такие люди нужны! — осклабился он. — Наглые! Дерзкие! Поставлю тебя десятником. Понял? Во-от… Ежели портки не обгадишь и всё как есть исполнишь, тогда и потолкуем. Лады?
— Лады, — кивнул Сухов. — Чего надо хоть?