Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Цеханович
Русский Рокамболь
© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2011
© ООО «РИЦ Литература», 2011
Маленькое происшествие с большими последствиями
В одно прекрасное утро чиновник Курицын потянулся было с постели за своими серебряными часами, которые имел обыкновение класть на ночной столик, и вместо них схватил записку.
Чуть брезжил серенький день. Где-то вдалеке слышалась плаксивая нота заводского гудка, со двора неслись звуки скребка и топора о промерзлые поленья дров.
— Что за черт! — сказал Курицын, потирая глаза, и машинально поднес записку к своим близоруким, заспанным глазам, но, не разобрав ничего, потянулся за очками. Потом бросил записку и очки и нащупал коробок спичек.
Зажегши свечу, он еще явственнее убедился в отсутствии часов и опять пробормотал:
— Что за чертовщина?..
Поглядел под стол — нет. Отодвинул коробку с папиросами — нет.
— Куда же они могли запропаститься?! Гм!..
Он поднял записку, надел очки, подвинул свечу и прочел нечто такое, отчего обе руки его опустились, а взгляд надолго в тупом недоумении устремился на карниз потолка.
В квартире было совершенно тихо.
Сладкий, утренний сон распустил свои белые крылья с одинаковой неясностью и над кухаркой Прасковьей, не так давно затворившей черный ход за сердечным дружком, и над супругой чиновника Курицына Марьей Ильиничной, сухощавой дамой, имеющей обыкновение ложиться спать в папильотках, и над кроватками сына Василия, десяти лет, дочери Глафиры, семи лет, и сына Андрея…
— Нет! Каков мерзавец! — воскликнул вдруг чиновник Курицын, вскакивая с постели. — А? Каково?.. Я всегда говорил, что он будет мерзавцем!..
В ответ на это громкое восклицание Марья Ильинична из соседней комнаты, куда была отворена дверь, томно и сладостно промычала. Затем послышался скрип кровати, и все смолкло.
Чиновник Курицын спустил ноги в туфли, поднял оброненную записку и опять поднес ее к свече.
На лоскутке бумаги довольно крепким и четким почерком значилось следующее:
«Я у вас, папенька, просил сегодня рубль, потому что вы получили жалованье, а вы не дали… и вообще, последнее время вы с маменькой стали уж больно часто таскать меня за волосы… А разве я виноват, что я от другой маменьки… Осатанело мне уже все это… Вот я, как вы только заснули вечером, в 10 часов, и взял ваши часы. Проститесь с ними да зараз и со мною. Адью.
— Гм! «Бывший сын»!.. Каков мерзавец!.. Я всегда думал, что из него выйдет большой негодяй, и этот факт, что он украл у меня часы, вовсе не новость!..
Курицын потер свои колени и смолк, болтая ногами, уставившись на занавес окна, все более и более освещаемый лучами утра.
Подмастерье
В подвальном этаже, у окна, на стеклах которого красовался вырезанный бумажный сапог, сидел красивый черноволосый юноша, проводя гладильником по подошве «вновь строящегося» ботинка и напевая вполголоса что-то весьма неопределенное по мотиву.
Хозяин, толстый как бочка, с слезливыми серыми глазами и седой бородой, сидел на другом «барабане» напротив и, посапывая, производил ту же работу, что и его помощник. Ученик Фролка, стриженный котиком, неистово околачивал каблук громадного мужицкого сапога с голенищем, ростом чуть не равнявшегося ему самому.
В тусклые оконца глядел солнечный весенний день, один из тех дней, когда на улицах Петербурга сани шаркают по камням рядом с пролетками и когда метлы дворников, как кропильники, погружаются в большие черные лужи. Тут, на окраине столицы, в особенности было ощутимо приближение весны.
В открытую форточку влетала холодная струйка воздуха, но такая чистая, такая пахучая, что молодой подмастерье несколько раз поднимал голову и, раздувая ноздри, шумно вдыхал в себя этот приятный острый холодок.
В подвале было душно, пахло овчиной, свежей кожей и жильем. Воздух был густой и мутный.
— Да не так, черт! — хриплым голосом вдруг крикнул хозяин — Тупицу не сглаживай, а выемку больше гладь.
Юноша вздрогнул бровями и навел на старика свои острые, серые глаза странного блеска.
— У-у, арестант, — уже несколько смущенно пробормотал хозяин и отвернулся.
На несколько минут воцарилась тишина, прерываемая только шарканьем гладильников да стуком Фролки о каблук, шириною с доброе чайное блюдечко.
Помощником был Андрюшка, сын чиновника Курицына.
Тотчас же по совершении кражи (это было часов около одиннадцати светлой весенней ночи) явился он к товарищу своему, занимавшему со старухой матерью тесную квартирку в четвертом этаже большого каменного дома.
«Товарищу» было лет семнадцать, вследствие чего четырнадцатилетний Андрюшка находился под давлением его авторитета.
Мать «товарища», бедная вдова, с ридикюлем долго обхаживала все присутственные места, выхлопатывая себе пенсию за служебные доблести покойного супруга. Она только и знала, что писала десятками прошения. Плакать же входило в круг ее ежедневных непременных обязанностей.
К этому самому товарищу и направился Андрюшка.
Содержатель негласной покупки и продажи в доме, где жил Алешка, оказался его приятелем. Часы были проданы, и с вырученными деньгами решено было на всю ночь поехать на лодке.
Накатались и вернулись. От денег, вырученных за часы, осталось что-то рубля два, а к отцу Андрюшка являться больше не хотел. Ему опротивела эта жизнь, где он прозябал, а не жил.
Надо было идти куда-нибудь искать пропитания и приюта. Алешка, тотчас же по истощении кошелька товарища, круто переменился. Он отказался наотрез долее путаться с ним, говоря, что сегодня он едет к Аркадию.
— Возьми и меня! — простонал Курицын.
Алешка захохотал:
— Тебя, в таком костюме?
С камнем на сердце вышел от «товарища» Андрюшка и побрел по улицам, сам не зная, зачем и куда.
Брел он долго, сворачивал из улицы в улицу, переходил мостовые и опять шел, шел без конца.
Вдруг сзади него раздался пронзительный свисток. Андрюшка вздрогнул; поднял голову и увидел два ужаса сразу. Во-первых, он увидел, что машинально забрел к дому, в котором жил его отец, старый чиновник Курицын, и, во-вторых, заметил двух бегущих прямо на него городовых, одного Матвея Ивановича, который всегда стоит перед их домом, а другого незнакомого.
Он так был ошеломлен совокупностью этих обстоятельств, что остановился как вкопанный.
Оба блюстителя порядка схватили его под руки и повели в участок.
Андрюшка там сознался во всем чистосердечно. Послали за чиновником Курицыным. Тот явился суровый, с орденом в петлице и с неуклонною волею наказать беглеца.
На вопрос, угодно ли ему взять и простить сына, он торжественно заявил, что для таких негодяев есть исправительные заведения, куда он требует препроводить его, причем присовокупил, что, согласно статье такой-то устава уголовного судопроизводства, малолетние, совершившие проступки…
Его речь прервало громкое рыдание сына.
— Простите его! — сказал пристав.
— Нет-с… прошу вас поступить с ним по всей строгости существующего закона.
После этого чиновник Курицын вышел.
Андрюшка был препровожден куда следует; там он отбыл соответствующее тяжести его поступка наказание, а именно — отсидел в исправительном доме со всяким сбродом пяток лет и приобрел все качества, делающие честь законченному подлецу.
Задерживаться в подмастерьях у сапожника не входило в его планы. Он ждал случая выдвинуться. Пока же внимание его, а отчасти и сердце было занято одной интрижкой.
Сестры
В одном доме с мастерской хозяина Андрюшки проживали две одинокие девушки-сестры. Когда-то вполне благопристойное, семейство их стало рушиться со смертью матери. Отец не смог пережить горя, вскоре запил по-черному, был выгнан со службы. Собственный домишко пришлось заложить. Старуха бабка выгадывала копейки, чтобы прокормить сирот-внучек. Ее хватило ненадолго. Едва старшая обучилась ремеслу белошвейки, бабка умерла. Отец давно не обращал на дочерей никакого внимания. Наконец и он умер. Тогда старшая сестра Софья переехала в меблированную комнату и занялась поденным шитьем; младшая помогала ей.
Как и всегда почти бывает в таких случаях, Софья влюбилась в «кого-то». Этот кто-то оказался (но, увы, слишком поздно был разгадан) негодяем, потом в качестве утешителя явился другой, но и он не оправдал доверия… и так далее…
Наташа глядела на эти превратности судьбы своей сестры и твердо решила, в своем детском, невинном сердце, не доверять «противным мужчинам», заставляющим так много страдать «бедную Соню», но… пришла пора, когда и она смягчила свое решение…
Это было месяц тому назад.
В отсутствие сестры она шила около окна на машинке. Надо было спешно подрубить около дюжины больших, хороших простынь с богатыми метками, в приданое дочке одного важного чиновника. Машинка так и трещала; рука устала вертеть колесо; глаза слипались от мигания иголки; стежки начали выходить не совсем ровные, и Наташа решила передохнуть…
Она откинулась на спинку стула и опустила усталые руки. В это время кто-то громко засвистел на дворе отрывок какого-то каскадного вальса.
Наташа поглядела в окно и увидела красивого юношу в куртке мастерового, облокотившегося о косяк грязной двери, ведущей в сапожную мастерскую.
Яркое солнце полудня отчетливо рисовало его стройную фигуру на темном фоне входа.
Лучи солнца отражались на медной бляхе его пояса; а когда глаза молодых людей случайно встретились, те же лучи сверкнули в темных зрачках красавца подмастерья.
Наташа отскочила от окна и с удвоенным рвением принялась за работу. Хорошенькая белокурая головка ее еще ниже опустилась над полотном; но непослушные глаза все-таки нет-нет да и взглядывали в окно.
А подмастерье продолжал свистать все лучше и лучше, все новые и новые мотивы, так что под конец по одному музыкальному репертуару можно было заключить, что это не простой сапожник, а человек со вкусом и даже с образованием.
Так, по крайней мере, думала Наташа, искоса разглядывая в окно красавца. Не обращая внимания на треск своей машинки, она прислушивалась к насвистываемым мотивам.
Андрюшка тоже заметил хорошенькую русую головку и в последующие дни начал старательно заводить интрижку.
Несмотря на свои юные годы, достаточно искушенный в делах любви, он повел интригу опытной рукой. Вскоре на черной лестнице состоялось свидание; потом другое, третье. И вот в заключение упала записка. Она была ответом на его письмо, в котором он, прося свидания, сообщал, что имеет сказать что-то весьма важное.
Он и раньше намекал юной швейке о том, что он не простой мастеровой, каким кажется с виду и как все думают, а что он дворянин, скрывающийся под этой личиной от преследования своих врагов, и что впереди у него блестящее будущее. Говоря эти последние слова, Андрюшка не лгал. Он сам твердо верил в свои мечты и действительно собирал в тайнике своей души громадные силы, чтобы их применить к жизни.
Даже во сне он иногда бредил такими фразами, которые смущали старого сапожника и иногда даже приводили его в ужас.
Андрюшка ждал чего-то или, вернее, какого-то момента, какого-то толчка извне. Он ждал случая и твердо верил, что этот толчок и случай придут к нему на помощь и тогда вся жизнь его изменится к лучшему. Откуда явится этот случай или толчок, он не знал; но ждал его с нетерпением, с замиранием сердца, готовый на все и на вся.
Так неопытный молодой разбойник, сидя в засаде, впервые сжимает рукоятку ножа своего, обнаженного во имя богатой наживы и страсти к приключениям.
Наташу увлечь было нетрудно.
Совершенно неопытная и немного даже глупенькая швейка охотно поверила всему, что говорил ей молодой подмастерье.
Его жгучие черные глаза, его смелые мужественные жесты, его красота — все это с первой встречи, с первого слова безропотно покорило девушку его воле.
Андрюшке она просто нравилась, как молоденькая, хорошенькая девочка; особенной любви он к ней не чувствовал, но среди скуки и выжидания чего-то необычайного и перелома в жизни эта интрижка развлекала юношу.
Случай
В городском садике чуть зеленела молодая листва. Аллейки еще были сыры, трава коротенькая, мелкоусая, еле-еле пробивающаяся…
Жаждущих подышать свежим, весенним воздухом было много.
Андрюшка явился франтом, на нем было мышиного цвета пальто, шляпа-котелок и тросточка, резная ручка которой изображала петушиную голову.
Медленно и важно пошел он по главной аллейке, стараясь и видом и манерами подражать тем франтам, которых он встречал на улице и признавал за кровных денди.
В общем, он был очень недурен и «подражание» выходило у него недурно. Наташа, завидев его, даже покраснела от удовольствия и как-то смущенно начала прятать за спину узелок, с которым она зашла в садик, идя с экстренной работы.
Андрюшка приветствовал ее почтительно-театральным поклоном. Она покраснела еще более. Затем оба сели на скамейку.
— Ведь сегодня праздник, — заговорил Андрюшка, — отчего же вы сюда с узелком-то пришли?
— Я с работы! — тихо и как бы извиняясь ответила Наташа.
— Гм… И охота вам работать даже в праздник?..
— Что ж делать, я была у графа у одного… Фамилия ему Радищев… Может быть, слыхали? Положим, они не очень богато живут, а все-таки настоящие графы… и вот что я вам хотела еще сказать… Вот случай-то… я и теперь просто не могу прийти в себя от удивления… когда я пришла туда. Сегодня я в первый раз там; сестра меня послала… гляжу из залы в будуар графини… вдруг входит… Ей-богу, я даже чуть не упала… Ну вот две капли воды, вы входите… То есть даже не отличить… Глаза, волосы, рост… все, все… Я уж подумала, что это вы, потому что вы же и рассказывали мне, что вы не простой человек, а должны скрывать до поры до времени ваше звание.
Она проговорила все это, опустив голову и, по обыкновению, смущенно теребя оборку платья; но если бы она подняла глаза и взглянула на лицо Андрюшки, то, наверно, испугалась бы.
Он внезапно побледнел; потом сразу кровь прихлынула к голове с удвоенной силой, а глаза заблестели какой-то радостью и решимостью.
Но он скоро овладел собой и с улыбкой тихо спросил:
— Неужели уж так похож?
— Не похож, а просто совсем вы…
— Когда же это вы видели его? В котором часу?..
— Да поутру… Я там на полдня была взята…
— Куда же он потом скрылся?..
— Не знаю; кажется, ушел куда-то…
— Ушел?
— Да…
Поделиться книгой: