Мастер убийств

СУПЕРБОЕВИК

Ж. Лотнер

ПРОФЕССИОНАЛ

Глава 1

ФАРС В АНТАНАНАРИВУ

Политический фарс, который проходил в столице островного африканского государства, был тщательно спланирован и, казалось временами, отрепетирован опытным режиссером. Все шло гладко, и ни одна досадная мелочь не нарушала творческого замысла сценариста, коим был ни кто иной, как сам президент страны.

Через псевдоготические стрельчатые окна палаты заседаний Дворца правосудия в Антананариву лился ослепительный свет африканского солнца. В его сверкающих потоках высочайший суд выглядел торжественно и необыкновенно живописно, словно на полотне Жака-Луи Давида: карминовые, шитые золотом мантии, блестящая иссиня-черная кожа и контрастирующие с нею белки глаз.

Прокурор Эгире Андриандзафитриму принимал заученные горделивые позы и театрально вздымал кверху руки, призывая земное и небесное правосудие покарать виновного. Его хорошо поставленный голос гулко отдавался под сводами палаты, а прокурор продолжал греметь:

— Обвиняемый Жосслен Доман, гражданин Республики Франция, четырнадцатого мая сего года, как уже доказано следствием, попытался совершить покушение на жизнь полковника Нджалы, президента Малагасийской Республики. Хотя это звучит неправдоподобно, господин председатель суда, — прокурор сделал многозначительную паузу, — но подсудимый утверждает, что действовал по собственной инициативе…

Нетерпеливым жестом прервав речь прокурора, председатель суда Зефин Рабеманандзара обратился к французу, совсем изнемогшему от жары и впавшему в странное оцепенение:

— Обвиняемый, признаете ли вы, что действовали с единственной целью — убить президента Нджалу?

— Да, господин председатель, — безучастно ответил тот. — Я хотел убить Андрозикели Нджалу, президента Малагасийской Республики.

Журналисты и зрители, присутствующие в зале, возмущенно зашумели. Некоторые из них время от времени заглядывали в листки пресс-бюллетеней, подготовленных помощником президента Амилкаром Андриаманантеной, и полушепотом обменивались комментариями, бросая на обвиняемого любопытные взгляды.

Жосслен Домани был, пожалуй, единственным в зале заседаний, кто сохранял полное равнодушие к великолепию происходящей вокруг драмы. На лице француза застыло сонное выражение, он растерянно моргал поблекшими голубыми глазами и слабым голосом отвечал на вопросы суда.

— Итак, вы признаетесь в совершении данного преступления? — уточнил председатель суда. — Вы собирались убить полковника Нджалу?

— Да, господин председатель, — повторил Доман, глядя прямо перед собой. — Я готовил покушение на полковника.

— И вы заявляете, что вами не манипулировали крупные политические группировки? Вас не направили сюда французские либо иные спецслужбы? Вы упорно называете себя убийцей-одиночкой?

— Да, — Доман неторопливо кивнул в знак согласия.

После затянувшейся паузы председатель суда предложил прокурору продолжить обвинительную речь.

— Обвиняемый Жосслен Доман, вы отдаете себе отчет в том, что я просто обязан потребовать у суда высшей меры наказания?! — торжественным голосом вопросил прокурор.

Однако угроза смертного приговора также не возымела на Домана предполагаемого действия. Он сидел с опущенной головой, опершись руками о барьер, отгораживающий от зала скамью подсудимых. Судьи переглянулись.

— Обвиняемый, ответьте прокурору! — повысил голос председатель суда. — Пожалуйста, встаньте!

Голоса прокурора и председателя суда доносились до Домана как бы издалека. Он попытался подняться, но внезапно белый мраморный зал, черные лица зрителей, судейские мантии, мундиры охраны — все закружилось перед его глазами и он молча рухнул в проход.

Сквозь противный звон в ушах Жосслен успел расслышать, как председатель суда поспешно и озабоченно объявил:

— Подсудимый Доман потерял сознание от жары. Объявляется перерыв на неопределенное время.

После этого Жосслен провалился в темноту.

Воздух был напитан парами йода, нашатырного спирта и эфира.

Доман очнулся от резкого запаха лекарств в небольшой, облицованной белым кафелем комнате. Перед ним, держа в руках шприц, стоял Сиссоко Диавара — молодой круглолицый врач. Тусклые глаза Домана прояснились и наполнились ужасом. Он вспомнил все, что произошло с ним после ареста…

— Не-е-т! — закричал он. — Нет, я больше не могу, это невозможно больше выносить!

Доман рванулся из рук державших его полицейских. С соседнего столика со звоном посыпались какие-то склянки, ампулы с лекарствами, но «объятия» представителей африканской Фемиды были слишком крепки. Врач с улыбкой приблизился к нему, ласково приговаривая воркующим голосом:

— Ну, что с тобой, малыш? Чего ты так боишься? Будь умницей, иди сюда, ты же мужчина!

— Я больше не могу, я не вынесу этого… — обессиленно прошептал Доман. — Оставьте меня в покое…

Белый кафель, белое солнце, белые халаты врачей, белый потолок комнаты. И на их фоне — черные лица, которые плыли перед ним, как нескончаемая лента кошмарного сна, и от него он никак не мог пробудиться.

— Ну, не упрямься, будь паинькой! — продолжал увещевать врач.

Сержант-полицейский закатал рукав рубашки белого, и врач умело ввел иглу в напряженную вздувшуюся вену. Доман с ужасом смотрел, как вытекает из шприца желтоватая прозрачная жидкость. Но уже через несколько секунд выражение его лица вновь стало безучастным, голос — покорным, движения — механическими.

В этот момент из-за спин врачей выступил высокий грузный человек с ослепительной белоснежной улыбкой.

— Прекрасно! Оденьте подсудимого, — приказал он, весело глядя на Домана. — Замечательно, безупречно, — приговаривал он, приблизившись к французу и внимательно осмотрев его.

Он заботливо поправил лацканы пиджака, отер салфеткой пот с влажного лба Жосслена и, судя по всему, остался доволен осмотром, потому что вновь повторил нараспев:

— Бе-е-зупречно. Итак, начнем сначала, месье Доман. Вы помните, что говорил прокурор Эгире Андриандзафитриму? «Я требую высшей меры наказания!» — Он вопросительно заглянул в глаза Жосслена.

— Да, господин президент, — послушно ответил тот.

Андрозикели Нджала оглушительно расхохотался. Врачи, переглянувшись, улыбнулись застенчиво и осторожно. Им никогда раньше не доводилось видеть президента страны в таком благодушном настроении.

Лучи утреннего осеннего солнца заливали золотистыми потоками рабочий кабинет президента Малагасийской Республики. Андрозикели Нджала любил роскошь. На полу лежал белоснежный персидский ковер, солнечный свет мягко скользил по резной мебели красного дерева, по стульям с позолотой, играл в подвесках люстры старинной венецианской работы, бликами отражался на письменном приборе.

Среди всего этого великолепия оставался почти незаметен Амилкар Андриаманантена — помощник президента, невысокий худощавый африканец, который раскладывал по папкам утреннюю почту. С разбора корреспонденции, как правило, начинал рабочий день президент Нджала.

— Амилкар, опустите шторы и включите телевизор, — сказал своему помощнику Нджала, входя в кабинет. — Сегодня, кажется, должен быть оглашен приговор по делу Жосслена Домана… Процесс будут транслировать по национальному телевидению.

На экране появился прокурор Эгире Андриандзафитриму в роскошной мантии. Он снова требовал для подсудимого смертного приговора. Время от времени камера крупным планом показывала зал, лица зрителей были холодновато-любопытны. Некоторые из них пробегали глазами по строчкам пресс-бюллетеней.

Присутствующие в зале заседаний не могли не заметить характерной для этого процесса, а точнее, для его последнего дня, особенности. На все вопросы судей, адвоката и прокурора обвиняемый твердил одну и ту же фразу;

— Совершенно верно, господин президент. Я согласен, господин президент…

— Достаточно, Амилкар! Выключите телевизор, — приказал помощнику президент Нджала, поднимаясь из кресла. — Закажите три видеокопии. Одну — для меня, вторую — для архива телевидения, третью — для полковника Мартена. И можете поднять шторы. Кстати, вы очень неплохо поработали при подготовке этого процесса — ваши пресс-бюллетени убедительно показали, какими подлыми фанатиками были убийцы многих особ, облеченных государственной властью. С помощью умело подобранных фактов вы психологически настроили зрителей против обвиняемого. Слово «фанатик» удачно соотнеслось с обликом нашего дорогого Домана. Публика одобрительно восприняла приговор. Это как раз то, что нам было нужно.

— Исключительно благодаря вашей доброте, господин президент, — льстиво произнес помощник, — Доману удалось избежать смертного приговора… Все в восторге от вашего великодушия, особенно аккредитованные в Малагасии иностранные дипломаты.

Президент Нджала усмехнулся.

— Республика Франция — наш давний и добрый друг. Зачем же казнить ее подданных? А Доман… Доману грозят серьезные неприятности. Ему больше не захочется никого убивать. А чтобы это случилось как можно быстрее, мы отправим его на перевоспитание… Оно пойдет ему на пользу.

Так решилась судьба секретного агента французской спецслужбы Жосслена Домана. Благодаря не только африканским, но и европейским средствам массовой информации процесс получил широкую огласку во многих странах мира.

«Перевоспитание» полковника Домана проходило в небольшой тюрьме, расположенной на пустынном горном плато к северу от Антананариву. Заключенные работали здесь в старых каменоломнях. Через месяц Жосслену стало казаться, что весь мир состоит из жгучего белого солнца, раскаленного камня и удушливой серой пыли. Он утрачивал ощущение реального времени, ему казалось, что со времени ареста прошла целая вечность.

Для того, чтобы не потерять счет дням, он по утрам царапал ржавым гвоздем черточки на сырой стене камеры: шесть вертикально, а седьмую — горизонтально. Это означало, что прожита еще одна неделя. Через полгода Доман прикинул, что одной стены на срок, который ему придется отбывать в тюрьме, скорее всего, не хватит…

Отдохновением и единственным праздником заключенных были дожди. Когда начинали дуть муссоны, а на горизонте появлялись низко летящие темные тучи и на уставшую от зноя землю падали спорые крупные капли дождя, быстро превращаясь в сплошной поток воды, заключенные толпились перед маленькими окошками камер. Они просовывали руки сквозь прутья решеток, жадно ловили живительную влагу, пили ее, а также смачивали ею лица. Дождевые капли пахли ветром, океаном, далеким тропическим лесом, цветами, грозой и… свободой.

Так проходили дни, которые складывались в месяцы, месяцы — в годы.

Однажды в полдень на работах в каменоломне, взваливая на плечи корзину с породой, оступился молодой малагасиец Томбо, сосед Жосслена по камере. Тяжелая корзина соскользнула со спины и больно ударила его по лодыжке. Бедный юноша согнулся от боли, упал на землю и не смог встать, невзирая на приказы надсмотрщиков. Тогда те начали нещадно избивать его, сначала палками, потом — ногами.

Жосслен видел, как они все больше входили в раж. От злобы их глаза постепенно наливались кровью. Очень скоро Томбо уже не мог кричать и только глухо хрипел от ударов. Слепящая ярость внезапно овладела Доманом, и одним прыжком он оказался около них.

Двое неуклюжих конвоиров не могли соперничать в искусстве рукопашного боя с агентом спецслужбы. Невзирая на то, что Жосслен уже год питался тюремной баландой, он не утратил былой силы. Надсмотрщики даже не успели схватиться за оружие, как Доман несколькими ударами свалил их на землю. Но когда на их крики прибежало еще шестеро тюремщиков, профессионализм не смог помочь французу. В ход пошли приклады и дубинки…

Надсмотрщики долго били его, уже потерявшего сознание, били, пока не устали. Доман не помнил, как очутился в камере, но позже сквозь туман забытья он чувствовал, как чья-то рука заботливо отирает кровь с его лица и подкладывает под голову связку соломы. Это был Томбо. Так у Жосслена появился друг.

Прошел месяц. Однажды утром Доман проснулся и долго смотрел на свой календарь. Стена камеры была сплошь покрыта черточками: шесть вертикально, одна — горизонтально. И тогда он решил, что их более чем достаточно и настала пора подумать о побеге.

Вскоре план созрел, и Жосслен посвятил в него своего верного друга Томбо. Тот пообещал следовать за французом по первому его зову. Через некоторое время удобный случай представился.

Доман с Томбо дробили камень в отдаленном забое. Их сторожили всего двое надсмотрщиков. Солнце стояло в зените, тюремщиков разморило от жары, и они уселись в тени скалы. Внезапно Жосслен со стоном схватился за живот, потом упал и, громко крича, стал кататься в пыли.

Насторожившиеся солдаты вскочили с земли. Один из них, крепко держа автомат, осторожно подошел к Доману. Когда он приблизился на расстояние двух шагов, Жосслен резким ударом ноги выбил оружие из рук тюремщика и, вскочив, сжал его горло так, что тот не успел даже вскрикнуть. Второй солдат схватился было за пистолет, но Томбо, подкравшись сзади, размахнулся и опустил молот ему на голову.

Через пару минут все было кончено. Друзья спрятали трупы солдат меж камней и прислушались — вокруг было тихо. Прячась за редким кустарником, Жосслен и Томбо побежали к реке, широкой лентой извивавшейся вдали. Вода должна была смыть следы беглецов и унести с собой все запахи, делая друзей недоступными для собак-ищеек.

Минуло двое суток после побега. Ночью друзья подошли к маленькой деревушке километрах в сорока от Антананариву, где в заброшенной хижине у Домана был спрятан тайник с оружием, деньгами и документами. Томбо тут же накопал где-то съедобных кореньев, испек их на костре, и, наскоро поев, друзья устроили привал и забылись коротким тревожным сном.

Как только рассвело, Томбо проснулся от смутного ощущения надвигающейся опасности. Он внимательно огляделся, но ничего подозрительного не увидел. Тогда он лег на землю и стал слушать. Земля чуть заметно гудела…

Проснись, надо уходить! — склонившись над Жоссленом, потряс он за плечо спящего француза.

Доман проснулся мгновенно. В эту минуту из-за поворота дороги показался грузовик с солдатами. Следом за ним ехал «джип». Жосслен и Томбо бросились бежать в еще спящую деревню, продираясь через кустарниковые заросли.

— Уходите, люди! Уходите все — мужчины, женщины, дети! Уходите скорее, там солдаты! — кричал Томбо, пробегая по деревенской улице. — Они убьют вас!

В домах послышались голоса, крики, плач детей. Жители в панике выбегали из хижин и метались по улице.

— Уходите в лес, скорее, скорее, — поторапливал их Томбо.

Через несколько минут деревня опустела. Нужная Жосслену хижина стояла на краю леса, чуть поодаль от остальных построек. Когда они добрались до нее, грузовик с солдатами уже показался на противоположном конце улицы. Послышались короткие автоматные очереди, лай, потом визг раненых собак. Несколько хижин загорелось, и по деревне пополз едкий дым.

Доман поднял циновки, сваленные в углу хижины. «Слава Богу, тайник невредим!» — мелькнуло в его голове. Он бросил Томбо автомат, обойму, проверил второй автомат. Кроме этого в тайнике были спрятаны нож, пистолет, патроны, деньги, паспорт на имя дилера американской торговой компании.

— Скорее, — взволнованно шептал Томбо, — они уже совсем близко.

Солдаты, прочесывая деревню, заглядывали в каждую хижину. Послышалось несколько взрывов гранат, чей-то предсмертный крик. Томбо вскинул автомат.

— Не стреляй! — приказал Жосслен. — Подожди.

Прикладом автомата он пробивал отверстие в стене, чтобы выбравшись, они могли оказаться прямо в лесу.

— Я пойду первым, а ты — за мной.

Но Томбо не удержался и спустил курок. И сразу же в ответ на его выстрел раздалось несколько автоматных очередей. Томбо упал.

«Все пропало! — с тоской подумал Доман. — Куда мне одному против взвода автоматчиков!»

Грузовик с солдатами повернул в их сторону. Жосслен не целясь, почти наугад выпустил очередь в ветровое стекло, и грузовик, внезапно потеряв управление на полном ходу врезался в горящую хижину. Раздался многоголосый вопль, а следом за ним и взрыв. Солдаты заметались по улице. Доман выпустил им вдогонку еще несколько очередей, взвалил на плечи раненого Томбо и выполз сквозь пролом в стене. Через несколько минут друзья уже были в спасительном лесу.

Жосслен сидел на берегу реки, у ночного костра и бережно держал на коленях голову Томбо. Юный малагасиец уже около часа находился в забытье. Наконец он открыл глаза и вопросительно посмотрел на Домана.

— Я умираю, верно, Жосс? — едва шевельнул он губами.

— Да, — ответил Доман. — Наверное, тебе страшно?

— Нет, — помолчав минуту, прошептал Томбо.

— Почему? На твоем месте я бы боялся, — грустно признался Жосслен. — Смерть — невеселая штука.

— Ну, — чуть улыбнулся Томбо, — ты — другое дело, брат мой.

И снова закрыл глаза. Теперь уже навсегда.

Глава 2

ШИФРОВАННАЯ ТЕЛЕГРАММА

Марсельский экспресс приближался к предместьям Парижа. Французскую столицу окутывала белесая предрассветная дымка. Предместья были подернуты флером цветущих акаций, гроздья нежных цветов сирени повисли на ветках, словно клочья нерастаявшего ночного тумана. Бушевала весна. Влажный воздух был насыщен ароматами трав и распускающихся листьев, но вскоре к этой восхитительной гамме стал примешиваться едкий дымок вокзала.

— Мадам и мсье, наш поезд прибыл в Париж. Будьте внимательны, не забудьте, пожалуйста, в вагонах свои вещи, — проворковал по радио нежный женский голос. — Счастливого пути!

В толпе пассажиров, хлынувшей на перрон, резко выделялся высокий, атлетически сложенный человек с темным тропическим загаром и седоватой щетиной на щеках и подбородке. Одет он был не по сезону легко. Приезжий вошел на привокзальную площадь и огляделся…