Огонь и лёд

— Ночь! — закричал отец.

Девочка уже скакала к ним по раскаляющемуся камню — руки полны свежих зелёных плодов. Волосы её чёрным знаменем реяли за спиной.

Солнце окаймило горизонт огнём. Воздух конвульсивно сжался и застонал.

Пещерники ринулись в свои норы, вопя, хватая упавших детей, сгибаясь под охапками плодов и травы. В мгновение ока долина опустела. Остался только ребёнок — один кем-то забытый маленький ребёнок. Он бежал по поляне, на другом конце долины… слабенький, беззащитный… а палящий зной уже тёк с утёсов, одним касанием испепеляя цветы. Травы втягивались обратно в камень, словно ошпаренные змеи. Семена кружились и вспархивали на дышавшем печным жаром ветру в надежде забиться в какую-нибудь расселину, дожить до заката, распуститься, родить и умереть — снова, всегда.

Отец провожал взглядом это одинокое бегущее дитя. Они с женой, Ночь и Сим стояли, спасшиеся, в устье тоннеля.

— Не добежит, — сказал он. — Не смотри на него, женщина. Нечего на такое смотреть.

Они отвернулись. Все, кроме Сима, который снова уловил дальний блеск металла на горе. Сердце глухо стукнуло о рёбра, перед глазами поплыло. На вершине невысокой горы металлическое зёрнышко из космоса отражало слепящую рябь солнца. Сбылся один из тех снов, что являлись ему до рождения. Стальное зерно, совершенное, нетронутое, возлежащее на каменном ложе! Вот оно, будущее! Вот она, надежда на жизнь! Вот куда он отправится всего через несколько дней, когда… — что, право, за странная мысль! — … когда вырастет.

Солнце хлынуло в долину, как жидкая лава.

Бегущее дитя закричало. Солнце обняло его, крик прекратился.

Шатаясь от боли, мать, сломленная внезапно навалившимся возрастом, заковыляла по коридору, потом остановилась и отломала две последние выросшие за ночь сосульки. Одну она подала мужу, вторую оставила себе.

— Наш последний тост, — сказала она. — За тебя, за детей.

— За тебя, — кивнул он. — За детей.

Они подняли сосульки. Расплавленный внешним теплом лёд потёк в их обожжённые жаждой рты.

III

Весь день солнце нещадно изливалось в долину. Сим его не видел, но живых картинок в памяти родителей вполне хватало, чтобы представить себе дневное пекло. День тёк, как ртуть, скворча и поджаривая скалы, заглядывая в пещеры, но не умея проникнуть достаточно глубоко внутрь. Зато в жилищах становилось светлее, а камень нагревался до приятной теплоты.

Сим изо всех сил старался продлить молодость родителей, но, несмотря на все его мысленные попытки, они неотвратимо превращались в мумии. Отец стремительно проваливался с одной ступени старости на другую. Скоро это произойдёт и со мной, в ужасе думал Сим.

Тем временем он всё больше радовался себе. Он с удовольствием ощущал, как переваривается пища, как организм извергает отходы. Каждое мгновение ему давали пищу, он ел, жевал, глотал. Одновременно он приклеивал понятия к образам и событиям окружающего мира. Одним из таких понятий была любовь, и она оказалась не абстракцией, а именно событием, действием, чем-то очень конкретным — шевельнувшимся от дыхания воздухом, запахом утра, трепетом сердца, изгибом держащей его руки, парящим вверху лицом матери. Сим наблюдал происходящее, затем тянулся вглубь, за лицо, в разум, и там находил готовое название. Горло уже готовилось говорить. Жизнь неуклонно толкала его, гнала вперёд, к взрослости… к забвению.

Он чувствовал, как растут и расширяются лопаточки ногтей, как клетки тела подгоняются друг к другу, как протыкают кожу волосы, как удлиняются кости и жилы, как бороздится извилинами мягкий белый воск мозга. При рождении разум его был чист, как ледышка, невинен, незапятнан, но уже мгновенье спустя в него будто камень попал — он треснул и разбежался миллионами новых мыслей и внезапных открытий.

Его сестра, Ночь, постоянно вбегала и выбегала вместе со стайкой других таких же быстро растущих, постоянно что-то жующих детей. Мать дрожала над ним и ничего не ела — у неё не было аппетита. Глаза её уже оплели морщины.

— Закат, — сказал, наконец, отец.

День подошёл к концу. Свет померк, запел ветер.

Мать встала.

— Как бы я хотела увидеть внешний мир ещё раз… ещё один только раз…

Она слепо уставилась туда, где за стенами пещеры спускалась ночь. Спина её мелко дрожала.

Отец лежал у стены с закрытыми глазами.

— Я не могу встать, — прошептал он. — Больше не могу…

— Ночь! — прокаркала мать, и девочка тут же вбежала в грот. — Присмотри за Симом, Ночь, корми его, береги.

И она в последний раз погладила сына.

Ночь не сказала ни слова и просто взяла Сима на руки. Её громадные зелёные глаза влажно сияли.

— Идите, — промолвила мать. — Вынеси его на воздух, пока садится солнце. Собирайте еду, ешьте, играйте. Веселитесь.

Ночь вышла, не оглядываясь. Сим извивался у неё на руках, силясь заглянуть через плечо, глядел, не веря, трагическим взглядом. Потом он заплакал, и каким-то образом из глубин горя на губы ему прыгнуло первое в его жизни слово:

— Почему?..

Мать замерла.

— Ребёнок заговорил!

— Ого! — подал голос отец. — Ты слышала, что он сказал?

— Да, — тихо ответила мать.

Последний раз, когда Сим видел своих родителей живыми, мать медленно, качаясь и едва переставляя ноги, шла в угол, чтобы лечь рядом со своим умолкнувшим мужем. Больше они не двигались.

IV

Тьма пришла и ушла, за нею снова пришёл свет, и начался второй день.

Тела всех, кто умер за ночь, в траурной процессии вынесли на вершину холма. Процессия была длинна, а тела — многочисленны.

Ночь тоже шла со всеми, держа только что вставшего на ноги Сима за ручку. Ходить он научился за час до рассвета.

С холма Сим снова увидал дальний блеск металлического зерна. Никто туда не смотрел, никто не говорил о нём. Почему? Была ли какая-то причина? Может, это мираж? Почему они не бегут туда со всех ног? Почему не поклоняются ему? Не пытаются забраться в него и улететь прочь, в космос?

Тем временем произнесли погребальную речь. Тела положили на землю: через несколько минут их пожрёт солнце.

Затем процессия развернулась и бегом ринулась вниз с холма, не желая упустить ни мгновения свободы и свежего воздуха для смеха и игр.

Ночь и Сим паслись среди камней, щебеча, будто птицы, болтая о том, что успели узнать. Ему шёл второй день, ей — третий. Ртутная скорость жизни гнала и гнала их вперёд.

И тут новая картинка из калейдоскопа бытия решила распахнуться перед ними.

С окрестных скал ссыпались полсотни молодых мужчин с заострёнными камнями и кремнёвыми ножами в могучих руках. Истошно вопя, они кинулись к далёкой гряде невысоких чёрных утёсов.

— Война!

Слово вспыхнуло у Сима в голове. Оно ударило его, сотрясло от макушки до пят. Эти люди бежали драться и убивать — туда, где среди маленьких чёрных скал жили другие люди, такие же, как они.

Зачем? Неужели жизнь недостаточно коротка без войн и убийств?

Издалека донеслись звуки битвы, от которых у него похолодело в животе.

— Почему, Ночь? Почему?

Но сестра не знала. Возможно, они поймут это завтра. А сейчас у них было важное дело — съесть столько, чтобы хватило для поддержания жизни. Ночь походила на ящерку — вечно мелькающий розовый язычок, вечный голод.

Всюду сновали бледные дети. Один похожий на жука мальчуган прискакал по камням, отпихнул Сима и выхватил у него буквально изо рта особенно сочную алую ягоду, которую тот нашёл под выступом скалы.

Не успел Сим подняться, а мальчишка уже сожрал добычу. Неуверенно утвердившись на ногах, Сим кинулся на обидчика, они покатились нелепой кучей и тузили друг друга, пока Ночь не растащила их, брыкающихся, в стороны.

У Сима текла кровь. Какая-то его часть восстала подобно гневному богу и грозно изрекла:

— Так нельзя! Дети так не должны! Это неправильно!

Ночь шлепком отправила агрессора восвояси.

— Пошёл отсюда! — крикнула она. — Как тебя зовут, скверный мальчишка?

— Хион! — захохотал тот. — Хион, Хион, Хион!

Сим таращился на него со всей грозностью, на какую хватало его маленького, неумелого лица. Он задыхался: перед ним стоял настоящий враг. Сим словно бы ждал его прихода — человека-врага во плоти, ибо мир-враг у него уже был. Он уже узнал лавины, зной, стужу, быстротечность жизни — но всё это были внешние картины, безмолвные, расточительные в своём неистовстве явления бездумной природы, у которых не было иных побуждений, кроме силы тяжести и радиации. И только теперь, в этом неуёмном Хионе, Сим встретил живого мыслящего недруга!

А тот кинулся прочь и, оглянувшись, издалека прокричал:

— Завтра я уже буду достаточно большим, чтобы убить тебя! — и исчез за ближайшей скалой.

Ещё несколько детей промелькнуло, хихикая, мимо Сима. Кто из них станет ему другом, а кто врагом? Откуда берутся друзья и враги в этой проклятой, скоротечной, неуловимой жизни? И откуда берётся время их завести?

Ночь увидела его мысли и увела брата подальше. Они принялись искать пищу, и она зашептала ему в ухо, горячо и яростно:

— Всё просто, Сим. Украдёшь еду — получишь врага; подаришь пучок травы — получишь друга. Врагов делают мысли и мнения. За пять секунд ты обзавёлся врагом до конца своих дней. Жизнь коротка, так что врагов нужно делать быстро.

И она рассмеялась с иронией, странной для столь юного существа, взрослеющего куда быстрее положенного.

— Чтобы защитить себя, ты должен драться. Они суеверны и попытаются тебя убить. У них есть поверье, нелепое, смешное поверье, что если один человек убивает другого, убийца забирает себе силу убитого и сможет благодаря этому прожить лишний день. Понимаешь? Пока они в это верят, ты в опасности.

Но Сим её не слушал. Взгляд его выхватил из щебечущей стайки крошечных девочек (тех, что уже завтра станут плавнее и выше, послезавтра обретут формы, а на третий день — мужей) дитя с волосами как лилово-синее пламя.

Она бежала мимо, налетела на Сима, и тела их соприкоснулись. Глаза, светлые, как серебряные монетки, озарили его — и Сим уже знал: только что он обрёл друга, любовь и жену, ту, что неделю спустя ляжет с ним рядом на погребальном костре и солнце сорвёт с костей их старую плоть.

Один только взгляд — но оба замерли посреди неподвижного мира на целое долгое мгновение.

— Как тебя зовут? — крикнул он потом ей в спину.

— День! — смеясь, ответила она.

— Я — Сим! — сказал он, смятенный и растерянный.

— Сим! — повторила она, сияя. — Я запомню!

Ночь пихнула его локтем в рёбра.

— Ешь давай! — проворчала она. — Ешь, а то не вырастешь большим и сильным и не сможешь её догнать.

Откуда ни возьмись примчался Хион.

— День! — он, кривляясь, протанцевал мимо них. — День! Я её тоже запомню!

Ночь выпрямилась, высокая и тонкая, будто тростинка. Волосы её были как облако, как чёрное дерево.

— Я вижу твою жизнь, маленький Сим, — молвила она печально. — Скоро тебе понадобится оружие — сражаться за День. А теперь бежим скорее, солнце идёт!

И они ринулись назад, к пещерам.

V

Одна пятая его жизни промелькнула и пропала. Младенчество кончилось. Теперь он был мальчик, отрок. Вечером обрушились дожди и исхлестали долину ледяными кнутами. Сим смотрел, как река прокладывает себе путь по ущельям, огибая подножие горы с железным зерном. Это знание он оставил про запас — пригодится позднее. Каждую ночь река была новой; каждую ночь она пролагала себе новое русло.

— А что там, за пределами долины? — спрашивал он.

— Никто никогда не бывал за пределами долины, — отвечала Ночь. — Все, кто пытался выйти на равнину, или замёрзли, или сгорели. Мы знаем только те места, куда можно добежать за полчаса. Полчаса туда и столько же обратно.

— Значит, до железного зерна никто ещё не доходил?

Ночь фыркнула.

— Учёные. Они всё время пытаются. Глупцы. Как будто не понимают, что всё это без толку. Всё бесполезно — оно слишком далеко.

«Учёные». Это слово что-то в нём всколыхнуло. Сим уже почти забыл видение, явившееся ему до рождения.

— Где эти Учёные? — спросил он, и голос его был жаден.

Ночь отвела взгляд.

— Я не сказала бы тебе, даже если б знала. Они будут ставить эксперименты и убьют тебя! Я не хочу, чтобы ты стал одним из них. Живи своей жизнью, не старайся добраться до этой глупой железки на горе, не отнимай у себя время.

— Тогда я пойду к кому-нибудь ещё и всё равно узнаю, где они прячутся!

— Никто тебе не скажет! Учёных все ненавидят. Тебе придётся искать их самому. И даже если найдёшь — что потом? Ты всех нас спасёшь? О, да, малыш, спаси нас — ждём не дождёмся!

Лицо её было угрюмо — шутка ли, половина жизни уже прошла.

— Но не можем же мы просто так сидеть и трепать языками, — запротестовал он. — И есть! И больше ничего!

Сим даже вскочил.

— Ну, так иди, ищи их! — ядовито обронила Ночь. — Уж они-то помогут тебе забыть.

— Да, да! — она прямо выплюнула это «да» ему в спину. — Забыть, что жизнь твоя через несколько дней будет кончена.