Забирая жизни

Бросилась перетаскивать вещи из пикапа.

– Сваливай на заднее сиденье, потом разберемся.

Сердце в груди Эллы-Лу колотилось, руки тряслись, но двигалась она решительно и уверенно.

– Надо забрать все наше из пикапа, малыш, а еще вытереть баранку и везде, где могли остаться пальчики. Я это сама.

Она с рвением взялась за дело. Вскоре и Дэррил пришел на помощь – переносить из грузовика было особенно нечего. Через десять минут он уже сидел за рулем, а Элла-Лу – рядом.

– Не лихачь. Просто отъедем подальше.

Она крепилась милю, пять, десять… Через двадцать пять не выдержала.

– Съезжай, съезжай! Господи, да сворачивай же, Дэррил! Туда, в лесок!

– Укачало, крошка?

– Мы с тобой пахнем кровью!

– Ничего, ничего, теперь все хорошо, детка… – Он, трясясь по кочкам, съехал с дороги.

– Видел его лицо? Глаза слепые, и кровь отовсюду!

Ее лицо сияло, как солнце, в огромных глазах светились удивление и страсть.

– Мы его убили! Вместе!

Из бросило друг к другу. Секс у них всегда был жестким, бурным и стремительным, а сейчас, от запаха свежей крови и сознания, что они убили человека, стал совершенно звериным. В машине эхом отдавались стоны и крики.

Когда они кончили и пот склеил их тела, от белого платья остались одни лохмотья в пятнах крови, алой, как ее шпильки. Элла-Лу улыбнулась.

– Больше я торопиться не хочу. В следующий раз поиграем не спеша.

– Я тебя люблю!

– И я тебя, Дэррил. Никто до нас так не любил! Мы получим все, что захотим, будем делать что вздумается. С этого места и до самого Нью-Йорка!

Первое убийство, почти случайное, произошло жарким августовским вечером. К тому времени, как они прибыли в Нью-Йорк в середине января, на их счету числилось двадцать девять трупов…

Впервые увидев Нью-Йорк, Элла-Лу отреагировала так же, как при встрече с Дэррилом, – поняла, что они просто созданы друг для друга.

Колючий ветер гнал мусор, щипал лица прохожих, шипел и завывал, пробивая путь между домами из осыпающегося красного кирпича и щербатого бетона. Вся улица была измалевана граффити.

Печальные бледно-желтые лужицы света от уцелевших фонарей и фиолетовые тени… Вместе они напоминали зацветающие синяки.

Кто сюда сунется? Последняя шлюха, с лицензией или без, – укрываясь от холода и ветра, пока парень делает свое дело. Или нарик, которому позарез нужна доза.

Любой прочий, кто решит срезать путь, может с тем же успехом повесить себе на грудь светящуюся табличку: «Я здесь!» – для грабителей, насильников и кого похуже.

Ни одна из этих версий не подходила Дориану Куперу, поскольку он встретил судьбу-злодейку где-то в другом месте, а сюда его приволокли в целлофане и бросили, как истрепанные ветром и погрызенные крысами мусорные мешки рядом с поломанным устройством для переработки отходов. Злобный ветер, словно зубчатым ножом полосующий кожу, больше Дориану не страшен.

Лейтенант Ева Даллас нехотя натянула пониже лыжную шапку с дурацкой снежинкой. От пушистых перчаток решительно отказалась – и то и другое всучил ей холодным декабрьским днем мечтательный Деннис Мира.

Мелькнула мысль, что еще вчера она нежилась, практически голая, на горячем песке личного острова ее мужа Рорка, который лежал рядом, тоже практически голый.

Однако новый, две тысячи шестьдесят первый год вступил в свои права. Ева вернулась в продуваемый ветрами Нью-Йорк. И смерть – тоже.

Ева работала в отделе по расследованию убийств, и, пока обычные граждане досыпали последний сон в предрассветной темноте, она сидела над трупом, намазав голые руки изолирующей жидкостью и прищурив карие глаза.

– Н-да, вышибли из тебя дух, Дориан…

– Живет в Верхнем Вест-Сайде.

Детектив Пибоди, в розовом пальто, теплых розовых сапожках с меховой оторочкой и почти по глаза закутанная в пестрый шарф, переслала напарнице данные с карманного компьютера.

– Тридцать восемь лет, холост, живет один. Работает в Метрополитен-опера. Первая виолончель.

– Виолончелист из Верхнего Вест-Сайда на Меканикс-стрит? Грохнули не здесь. Кровавые мазки на одежде и коже. Странгуляционные борозды на запястьях и лодыжках, гематомы, следы борьбы суточной давности, а то и больше. Моррис скажет точнее.

– Порезы, колотые раны, ожоги, синяки… – Пибоди внимательно осмотрела труп более темными, чем у напарницы, глазами. – Много поверхностных, но…

– …много и серьезных. Связали, заткнули рот – уголки губ оцарапаны, – издевались часами. День, два – пока не надоело. А потом полоснули по животу. Умер от потери крови. Не сразу, помучился. – Достав датчики, Ева определила время смерти. – Мучения окончились вчера в двадцать два двадцать.

– А он в розыске, Даллас! Мать подала сегодня утром. Ну-ка… Ага, позавчера вечером не явился на работу и не отвечал на телефон. Вчера во второй половине дня пропустил пару в Джульярдской школе – он там преподает, – а вечером не пришел на концерт.

– То есть два дня. Свяжись с тем, кто принимал заявление, получи полный отчет. Надо сообщить ближайшим родственникам.

Немного распрямив спину, Ева изучала лицо жертвы. Из удостоверения личности на нее смотрел привлекательный полногубый блондин с зелеными игривыми глазами, длинными густыми волосами и выраженными скулами.

Убийца обкорнал шевелюру, оставив жалкие клочки и отвратительные маленькие раны, выжег на щеках черные ямочки. Белки глаз оплела красная паутинка сосудов. Однако главные усилия и фантазию преступник сосредоточил на теле. Ева подумала, что Моррис, главный судмедэксперт, подтвердит многочисленные переломы и разрывы внутренних органов.

– Кое-где ожоги маленькие и четкие, – заметила она. – Наверно, использовали специальный инструмент. А на руках… Видишь? Большие, размытые. Тушили сигареты или косячки. Виолончелист. Виолончель – это же скрипка такая?

– Э-э… – Пибоди показала руками в воздухе и поводила воображаемым смычком. – Да, вроде большой скрипки. Без рук не поиграешь. Ожоги, на правой сломаны четыре пальца, левая перебита тяжелым предметом. Сводили счеты? Волосы и нагота тянут на личную неприязнь.

Ева приподняла руку и посветила фонариком на пальцы жертвы.

– Частичек кожи под ногтями не видно… – Она передвинулась ближе к голове, осторожно приподняла ее, ощупывая череп. – Здоровая шишка!

– Сцепился с кем-то из знакомых. В смысле, на словах, – развивала мысль Пибоди. – Повернулся спиной – и противник в бешенстве саданул его чем-то тяжеленьким. А потом связал, заткнул рот и издевался.

– В бешенстве? Нет, тут другое. – Ева покачала головой и наконец встала. Кожаный плащ поднялся на ветру, захлопал по ногам. – Терпения и изощренности маловато. Не так, как у Жениха, например. Помнишь?

– Такое не забывается…

– Тот превратил пытки в искусство. Подходил к ним как к работе. А здесь скорее развлечение.

– Развлечение?

– Взбешенный человек, как правило, сразу и нападает. Взбешенный метит в лицо, особенно когда речь о знакомом.

Ева прикинула, что лицо пострадало меньше всего, как будто убийца специально оставил его относительно нетронутым.

Чтобы видеть жертву? Чтобы можно было узнать?

– Взбешенный не издевается два дня, – продолжала она. – Взбешенный и чокнутый – возможно. Хотя, опять же, логично ожидать больше следов от дубинки или кулаков. Гениталии повреждены, но не так, как сделал бы взбешенный друг или любовник.

– Мы все-таки проверим.

Ева повернулась к Мэдисон-стрит, потом посмотрела на север, в сторону Хенри-стрит.

– Была машина. Скорее всего, остановились на Мэдисон, там недалеко свалка. Рост жертвы – сколько там? – метр семьдесят пять, вес – семьдесят. Чистильщики определят, есть ли следы волочения. Вряд ли. В этом адском освещении ничего толком не разглядеть, но в любом случае убийца не слабого десятка. Или ему помогали. Посмотрим, что даст опрос населения.

Ева подняла глаза на темные окна домов.

– Посреди ночи, посреди зимы. Холодно, как у стервы между сисек!

– Правильно «у ведьмы».

– Это почему? А, не важно… – быстро добавила Ева. – И так и так глупо. Если ты ведьма, почему сиськи холодные? Я стерва, и еще вчера мои сиськи были очень даже теплыми.

– Славно отдохнули?

– Не отстой.

Голубое небо, лазурная вода, белый песок и Рорк. Да, не отстой…

Только отдых закончился.

– Вызывай чистильщиков, бригаду из морга и приставь к трупу парочку патрульных. – Ева поглядела на часы. – Сейчас давай к нему на квартиру. Какой смысл будить спозаранок мать с такими новостями…

Ева плотнее натянула на озябшие уши дурацкую шапку и обронила фонарь. Когда наклонилась, взгляд скользнул по телу, куда доставал луч.

– Постой! Это же… Очки-микроскопы!

– Что там?

– Скажу, если дашь очки.

Она опустилась на колени и передвинула левую руку жертвы.

– Твою мать! Чуть не проглядела!

– Что проглядела? – Пибоди достала из Евиного чемоданчика очки и надела ей на голову. Наклонилась.

– Сердце! Столько крови и гематом, что едва не пропустила. Моррис у себя, конечно, обнаружил бы, но в этом свете…

– Да что там?

– Вон, под мышкой! – Ева наклонилась еще ниже и приставила пальцы. – Около дюйма в длину и ширину. Аккуратное, как дорогая татушка. Внутри инициалы: «Д» и сверху «Э».

– «Д», наверно, Дориан.

– Не исключено.

Это, конечно, могло изменить версию.

– Все-таки любовник или отвергнутый воздыхатель? До смерти или после? Подпись или заявление? Края четкие. Убийца не торопился, работал тщательно.

– Маккуин вырезал на жертвах цифры, – припомнила Пибоди, – чтобы копы не сбились со счета. Может, все-таки подпись. «Э» развивает с жертвой болезненные, неадекватные отношения. А поскольку такие отношения ничем хорошим не кончаются, пускает в ход кулаки, связывает Дориана, затыкает ему рот, мучает, убивает и вырезает под мышкой сердце – свои инициалы поверх его.

Ева кивнула – неплохая теория. Достоверная и логичная.

– Прокатит.

– Может, это не первые такие болезненные и неадекватные отношения.

– И это в кассу… – Ева поднялась, сняла очки. – Пробьем по международной базе на похожие случаи. А сейчас поехали к нему. Не исключено, что там кто-нибудь знает его приятеля на «Э».

– Мать живет в том же доме, – сообщила Пибоди, когда Ева жестом подозвала полицейского, маячившего в конце улицы.

– Сэкономим время. Сначала – к нему, потом – к ней.

– И, кстати, тоже играет в оркестре. На виолончели-детке.

– У них есть детки?

– Шучу. Она первая скрипка. То есть маленькая виолончель…

– Будем считать, что смешно. Живут в одном доме, вместе работают. Наверняка знает этого «Э». И вообще его взаимоотношения с коллегами и любовниками.

Ева отвернулась, чтобы дать краткие инструкции полицейскому.

Поскольку опрашивать пока было некого – труп обнаружили патрульные роботы, – она села в машину и с невыразимым облегчением дала голосовую команду включить на всю катушку отопление.

С еще большим облегчением стянула с вихрастой головы шапку со снежинкой.

– Да ладно, ты в ней ужасно милая!

– Если бы я хотела быть милой, не пошла бы в копы. – Ева запустила пятерню в короткие каштановые волосы. – Адрес, Пибоди!

– Западная Семьдесят первая, между Амстердамом и Колумбусом.

– Далековато.

Пальцы Евы отогревались и покалывали.