Помоги проекту - поделись книгой:
За полчаса до игры вокруг поля тесно стояли зрители. Приезжал урядник. Привязывал к кустам лошадь и прохаживался за стеной зрителей размеренным шагом. На игру не смотрел.
Свисток! Чудесный певучий футбольный свисток! «Лебедь» выбегает на поле. Белые майки, синие трусы, сильные мускулистые гиганты. Мы, мальчишки, ревем от восторга и счастья!
— Ура, «Лебедь»! Ура! Смерть лимузинцам.
Мы приходили на поле не только во время матчей, постоянно крутились около лебединцев, когда они тренировались. Самая большая удача, если футболисты не собирали две команды, а просто кикали в одни ворота. Тут нам разрешалось становиться за голом, ловить и подавать мячи, промазанные или пропущенные голкипером. Это было страшно приятно: поймать мяч, когда бьет какой-нибудь «сам», и опять точно выкатить ему под удар в ноги. Нас называли «загольными беками».
Играли мы в футбол и сами на своем поле около дома. Маленькое поле с одними воротами. Раньше были ворота с обеих сторон. За правым голом сад, там малина, крыжовник и черная смородина. Если посильнее и повыше ударить, мяч летел через изгородь и приходилось всем его искать. Тетя Зина это заметила, распорядилась сломать правые ворота и нам играть только в одну сторону. Нам неинтересно, и мы каждый раз делали новые ворота из камней. Они получались низенькие, больше камней близко не было, приходилось сверху камней кидать одежду. Не очень помогало, часто получались споры. За левым голом пруд. Мы старались в эту сторону сильно не бить, а то мяч попадал в воду и становился мокрым и скользким.
Играли босиком. Все, кроме Альки. У него были настоящие бутсы. Из-за этого мы не позволяли ему играть в поле и он стоял голкипером. И то боялись. Как выбежит из ворот навстречу босому форварду в своих бутсыщах — тот сразу в сторону. Вторым голкипером никто не хотел становиться. Приходилось мне, иначе могли совсем не взять.
Против середины поля как раз лежали наши бревна. На них сидели девочки, смотрели на игру и страшно визжали.
Рефери[4] у нас была Наточка из Лоцманского. Хотя и девочка — пусть; зато ей не надоедало, она могла судить хоть целый день. Кроме того, она не как мальчишки: никогда не жулила, не подсуживала одной стороне против другой. И еще у нее был свой настоящий футбольный свисток, висел на шее на синей шелковой ленточке. Как она свистнет, всюду слышно и все собираются играть в футбол, даже и не наши ребята.
В тот день беком-защитником у меня был Юрка. Я все отмахивал его руками, чтобы не заслонял нападающих, а он как только отобьет мяч, подходил ко мне, подмигивал и напевал какую-то дурацкую песенку:
— Ра-аз-бой-ники живут в лесу. Да-а. Ра-аз-бой-ники живут в лесу…
Под самый конец игры, когда счет долго держался 9:9, мяч пошел на корнер[5]. Это опасно! Игроки и зрители волновались. Наточка засвистела, закричала (опять у нее полипы разыгрались): «Торнэ!» Это значит корнер.
Все скопились на моей площадке. Юра встал у штанги. Подавал Ванька Моряк. Он ударил высоко, перекинул мяч через всех игроков на другой край. Там оказался один Мишка близко от гола. Он страшно разволновался, знал, что самому не забить, решил придержать, подождать своих, и лег пузом на мяч. Подбежал Юрка. Ногами бить нельзя: больно, он взял да и сел на Мишку и стал выдавливать мяч. Мишке стало душно и он укусил Юрку — он всегда кусается. Наточка засвистела: «Пэнальте!» — и показала на мои ворота. Поднялся страшный спор. От своих ворот прибежал Алька и схватился с Юркой — они капитаны. Юрка доказывал, что пендель[6] надо давать за укус и в другие ворота или удалить Мишку с поля, а не за фол[7]. Алька не соглашался, говорил, что пусть укус, но на чужой площадке, а Юрка сфолил на своей: задержал нападающего.
Наточка все свистела, свистела и считала, не обращая ни на кого внимания, одиннадцать шагов. Девчонки с бревен кричали, что с рефери не спорят. Пришлось уступить. Когда Наточка отсчитала шаги, Алька заорал, что она далеко ставит мяч, что у нее слишком длинные ноги. Юрка не соглашался, говорил, что ничуть не длинные, просто костлявые и тонкие, и так кажется.
Пенальти бил Володя Буцефалушка из Лоцманского. У него страшно сильный удар. Я прыгал в воротах, конечно, не знал, куда пойдет мяч: увидеть невозможно, и решил заранее кинуться в левый угол. Мяч попал мне прямо в живот, страшно больно, но я схватил его и не выпустил, лежал и икал.
Юрка подошел ко мне, сказал: «Молодца!» — взял мяч, чтобы подать в поле, и запел свою песню про разбойников и лес.
После игры — получилось все-таки 12:12, ничья, — мы пошли купаться на речку. Юрка раздевался рядом со мной и вдруг наклонился к самому уху:
— Серый! Ты мне нужен, только молчи. Приготовь с вечера удочки и накопай червей.
Я знал, что Юрка страшно не любит копать червей, и все-таки удивился. Он не обратил на это внимания и, вместо того чтобы растолковать, в чем дело, опять подмигнул и сказал:
— Крупную рыбу ловят на заре.
Разбойничья тропа
Я спал. Кто-то тронул меня за голову. Было совсем темно. Я хотел заорать, но услышал голос Юрки:
— Тише! Тише! Муську разбудишь. Одевайся.
Мы вылезли через окно, взяли у черного крыльца удочки, червей и пошли в поле. Долго шли по дороге, потом Юрка свернул, и мы вышли на речку у Заячьего мыса. Ночь была звездной, узкий месяц смешно сидел на верхушке елки на той стороне речки. Правда, в стороне моря уже светилась оранжевая полоска зари. Мы размотали удочки, насадили червей и забросили. Светлые поплавки замерли в черной-черной воде. На нашей стороне было некошено, пришлось сесть прямо в мокрую от росы траву. Клева никакого. Я только что хотел сказать Юрке, что ну его со всей ловлей, что я совсем замерз, но туман пожелтел, раскиселился и на той стороне речки показался великан — человек ростом с высокое дерево. Юрка шепнул:
— Видишь? Молчи! Не шевелись!
Я выпустил из рук удилище. Позади великана появился другой, чуть пониже. Туман на глазах прозрачнел, пробился луч солнца, у великана отвалилась голова и на той стороне реки, на тропинке, оказались два человека. Впереди шел высокий, чернобородый, на нем черный жилет, а на голове такой же картуз, как у Егора-торговца. За ним в одной рубашке и босиком шел парень. Рыжие вихры выбивались из-под кепки, на спине горбился мешок.
Туман исчез. Парень повернулся к нам, и я его узнал. Это был Ванька прачкин, которого бабушка почему-то называет каторжным. На самом деле он самый обыкновенный мальчик. Мы с ним играли два лета, он веселый, только сильно веснушчатый и хитроглазый. Он смотрел в нашу с Юркой сторону, споткнулся, выронил ношу, и она покатилась под откос. Чернобородый кинулся, схватил мешок у самой воды. Ванька вскочил и опять посмотрел в нашу сторону. Чернобородый тоже посмотрел, заметил нас с Юркой, нагнулся к блестящему от росы голенищу, вынул страшный нож и погрозил. Я испугался. Между нами и теми двумя была только речка. Узкая, и перейти ее просто, мы тут не раз купались — вода только под мышки. Юрка встал. Молчал и держал в руках удочку. Чернобородый подошел к Ваньке, сильно ударил по затылку и кинул ему мешок. Я бросился бежать. Юрка догнал меня на половине дороги к дому. За удочками мы ходили днем, и все равно мне было еще немного страшно.
По следам разбойников
В дровяном сарае собрались сыщики и еще пришли старшие девочки, Галя и Нина, и Ванька Моряк. Мы расселись на дровах. Юрка как царь залез на самый верх поленницы, спокойно, будто ничего особенного нет, рассказал, как он с Лешкой, то есть со мной, нашел разбойников. Гале хотелось узнать, как Юрка догадался, где надо караулить. Юрке было приятно, что мог похвастаться, но он и виду не подал, ответил небрежно:
— Методом индукции и дедукции. Я понял, что они живут в лесу, а воруют в нашей деревне. По дороге им ходить нельзя: заметят. Вдоль речки прямо в деревню идет тропа. По ней ходят рыбаки и коровы, когда заблудятся, возвращаются не прогоном, а прямо. Разбойники воруют ночью и к утру должны уходить. Вот мы их и подкараулили. Очень просто.
Юрка прямо раздулся от гордости. Алька, конечно, завидовал, послушал, наморщился, спросил:
— Ну и видели, ну и что? Уряднику скажете?
— Лучше бабушке или тете Зине, — вступилась Галя.
— Так, так, — иронически протянул Юрка, — бабушка и тетя Зина прячутся на тропе, разбойники подходят, женщины выскакивают, и разбойники их режут ножом. Великолепная идея! Галя, ты гений!
— Что ж ты предлагаешь?
— Ничего не предлагаю, я узнал, кто разбойники и где они. Задача решена и не представляет для меня больше интереса. Ватсон! Вам пора вернуться к своим больным.
Тут, как будто и некстати, Нинка задала вопрос:
— Почему большой черный бьет Ваньку? Может быть, Ваньке плохо и его надо выручить?
Сразу все закричали:
— Конечно, плохо!
— Может быть, он простой воришка, а черный страшный разбойник?
— Ванька у него раб!
— Сам в сапогах, а Ванька босой!
Нинка застучала палкой по дровам:
— Слушайте! Слушайте! Как хотите, Ваньку надо выручить, отнять от чернобородого.
Против никто не был, всем захотелось выручить Ваньку. Когда шум смолк, раздался голос Юрия:
— Хорошо, так решили, может быть, и правда, только как сделать? Мы знаем, где ходят разбойники, и не знаем, где они живут, надо…
— Ну что ж, — прервал Алька, — просто надо выследить.
— Просто? Скажи, как? Надо же…
— Пожалуйста. Купим много-много зубного порошка, насыплем на тропинку, где они ходят. Ночью они не заметят, запачкают ноги, и мы их найдем по белым следам.
— Тогда уж лучше вырыть на тропинке глубокую яму, — загорелся Алешка Артист, — сверху закроем ветками. Так в Бенгалии ловят тигров. Когда оба провалятся, мы осторожно вытащим Ваньку, разбойника оставим в яме. Идет?
— Лучше написать Ваньке записку, чтобы он удрал к нам, и приколоть ее на куст у тропинки, — сказала Галя.
Я предложил поднять на опушке леса огромный воздушный змей и на нем написать: «Ванька! Приходи, не бойся».
— Глупости, — фыркнула Нинка. — Записки — это глупости, разбойник прочтет первый и убьет Ваньку за измену.
— Вы не даете мне говорить, — возмутился Юрка, — первым делом надо найти их притон. Это главное.
— Хорошо, — поддержал Алька, — давай так: разделимся, ты находишь притон, я беру на себя вытащить Ваньку.
— Как ты его вытащишь?
— Очень просто. Достану лошадь, подскачу к притону и, как татары полонянок или казаки раненых, заброшу в седло.
Юрка сделал ехидную морду:
— Где ты достанешь смирную лошадь? На настоящей кавалерийской ты до притона не доедешь, свалишься раньше.
Алька разозлился:
— Прекрасно умею на лошади, тысячу раз ездил верхом.
— Врешь, врешь. Где ездил верхом?
Алька облизал губы:
— Ездил в зоосаду на… на… осле. Катался два раза.
— Алечка, дорогой! Где ты его достанешь? Ручаюсь, что на двадцать верст кругом нет ни одного осла, кроме тебя, конечно.
Галька почувствовала, что сейчас начнется драка, захлопала в ладоши.
— Довольно, довольно, прекратите. Думайте, как выручить Ваньку.
— Если бы сыщицкую собаку, — вздохнул я мечтательно.
— Стойте! Стойте! Стойте! Идея! — Юрка задумчиво помолчал, спросил: — Скажите, Ванька любил играть с бабушкиным Бобкой? Кормил его?
— Любил, любил, вечно ему кусочки таскал. Бабушка ругалась.
— Отлично, — заключил Юрка. — Мы возьмем Бобку на веревку, выйдем с ним на тропу, и он приведет нас к Ваньке как сыщиковская собака.
Мы закричали: «Ура! Здорово!» — и решили не откладывать дело. Юрка был польщен и стал распоряжаться. Гале велел принести колбасы для Бобки, а мне достать веревку. Вступился Сережка, он всегда так: молчит, молчит и вдруг проскрипит неприятное:
— Все неправильно. Колбасу давать нельзя, она забивает у собаки нюх. И главное, чтобы собака нашла, надо дать понюхать какую-нибудь вещь вора.
Юрка и тут нашелся:
— Галя! Принеси не колбасу, а печенье или булку с маслом. Нина! Возьми незаметно у Анны-прачки носовой платок или… в общем, что найдешь. Ванька ее сын, мать и сын должны пахнуть одинаково или очень похоже.
Бобка на бабушкином крыльце грелся на солнце и желтыми зубами выкусывал блох. На Юрку сначала заворчал, потом ничего — дал надеть на шею веревку и пошел за ним. Галька, чтобы Бобка не сердился и ему было бы веселее, все время давала ему маленькие кусочки печенья.
На тропинке, на том месте, где тогда шли разбойники, мы остановились. Нинка вытащила из кармана Аннин головной платок и дала его Бобке понюхать. Бобка чихнул и, наверное, понял.
Юрка погладил его по голове, скомандовал:
— Ищи! Вперед! Веди!
Бобка сразу сильно потянул веревку, подошел к речке и долго пил, даже искупался, поплавал у самого берега.
Галя приговаривала:
— Пусть, пусть, не мешайте, он охладится и поведет. И верно. Бобка отряхнулся, поднял на куст ножку, смешно пискнул и помчался. Мы еле поспевали. Он вел нас по тропинке до железнодорожной насыпи, там резко повернул вдоль пути, прошел еще немного и свернул по некошеному полю к поповой даче. Попов дом стоит отдельно, близко к лесу. Бобка привел к красивому голубому забору и полез в дыру. Юрка снял с него веревку, сказал нам:
— Отпущу. Может быть, они там скрываются и он найдет. Самим идти не стоит.
Бобка обогнул дом, мы побежали за ним вдоль забора, заглядывая в щелки. На заднем дворе у конуры на цепи сидела лаечка, белая-белая, пушистая, как игрушечная. Она сразу вскочила на будку. Бобка подбежал, понюхал, что у лаечки в жестяной плошке, быстро все съел и принялся кататься на спине. Видно, они давно уже дружили.
Юрка со зла забросил веревку через забор, и мы пошли домой.
Гроза
Ночью мы все проснулись от страшного грохота. Вспыхивали фиолетовым светом окна. Кира бегала по дому, закрывала печные вьюшки, крестила двери и окна, что-то бормотала и зажгла у себя в комнате лампадку. Потом ей, наверно, показалось этого мало и она зажгла перед иконой еще две восковые церковные свечи. И маму ругала за то, что в наших комнатах нет образов и что бог может нас всех покарать, спалить дом. Юрка спросил ее, за что бог может на нас сердиться? И еще сказал, если бог и захочет спалить наш дом, то ему будет очень трудно сжечь все и оставить целой Кирину комнату за то, что там есть икона. Юрке здорово попало от мамы. Она сказала, что только некультурные люди смеются над верующими, все равно какими, православными, магометанами или иудейской веры.
Кира же страшно рассердилась на Юрку, накричала, что он стрекулист, и бог его непременно так или иначе накажет, и все боятся бога — даже урядник. И это уж так. Вчера только обедня кончилась, пришел в церковь урядник с одним стражником, и хотели что-то искать. Батюшка их в алтарь не пустил, и они покорились, поняли, что нельзя, ушли.
— Так они не бога, а попа испугались, — рассмеялся Юрка.
И опять ему попало от мамы, что зачем говорит поп, надо называть священник. Юрка огрызнулся, что все взрослые так говорят, а потом задумался и пошел спать. Я удивился. Гроза еще не кончилась, молнии так и сверкали, можно было еще посидеть со всеми, а он ушел. Тогда я вышел и поднялся к Юрке наверх. Кровать была пустая, даже одеяло не откинуто. Тут засветились, загорелись молнии, и я увидел в окно, что Юрка вышел из нашей калитки и побежал в сторону Лоцманского.
Старый кирпичный
Утром, после завтрака, мы пошли в дровяной сарай, так как дождь не кончился, правда, был уже не сильный. В сарае были все, и Сережка пришел.
Юрка взгромоздился на самый верх дровяной кучи и заявил:
— Итак, собака не помогла, Бобка не захотел нас привести. Ваньку спасать надо, — это два. Мы знаем, что разбойники приходят из леса, — это три. Но где они живут? Надо найти их притон, — это первое дело. Скорее всего, они живут в пещере. Пещеру я знаю только одну, за старым кирпичным заводом в крутом берегу речки: там брали песок.
Алька тоже знал пещеру за старым кирпичным и сказал, что это очень подходящее место для притона и что он и раньше догадывался, что разбойники там живут.
— Хорошо, — сказал Юрка, — если вы согласны искать притон, то первый вопрос: когда?
Алешка Артист округлил свои и так большие глаза и предложил искать ночью:
— Будем красться и заметим огонек.
Ночью никому не захотелось. Днем, наверное, удобнее, когда разбойники должны отсыпаться после набегов. Юрка подумал и как бы ответил на наши мысли:
— Отлично. Надо идти сейчас же. Дождь перестал. Если мы бегом туда и обратно, то успеем вернуться к молоку, и дело сделаем, и никто не узнает, где были.
Поделиться книгой: