Помоги проекту - поделись книгой:
И конечно, захныкала. Такая плакса!
Я тоже страшно не хотел наказываться, но все равно надо было вставать, и хотелось завтракать. Знал, что мама объявит наказание после завтрака, будет говорить строгим голосом и Кира припрется из кухни, примется поучать и повторять свое дурацкое «кров с попки».
Я вскочил, выбежал на крыльцо, постучал погромче хвостиком умывальника, чтобы слышала Кира и не наябедничала: «Как он моется — нос смочит, и все». Вымылся не очень хорошо и решил на этот раз не чистить зубы — и без них тошно, — смочил щетку, тоже чтобы Кира не нашпионила. Тут пришел сверху Юрка и спросил:
— Ну?
Я ответил, что еще ничего не знаю, и мы вместе пошли в столовую. На столе все было приготовлено. Мамы и Киры не было. Юрка от удивления свистнул. Мы поскорее все съели, Муськи не дождались и вылетели на улицу. Алешка и Ванька Моряк нас ждали.
У кухонного крыльца Большого дома собралась масса людей и все наши мамы. Неподалеку от крыльца к столбам беседки были привязаны три верховые лошади. Очень высокая гнедая и две поменьше чалые, все страшно тощие. На песчаной, чисто подметенной дорожке, откуда бабушка даже кур гонит, черные дырки от подков и кучи конского навоза. Мы с Юркой подошли поближе. На боку у гнедой знаки — подкова и восьмерка. Нам захотелось посмотреть, какие знаки у чалых, но не вышло: гнедой заметил нас, прижал уши и оскалил зубы.
Взрослые, задрав головы, смотрели на крышу, и мы, конечно, стали смотреть. Там ничего не было видно довольно долго, потом из слухового окна показались два черных сапога со шпорами, стали болтаться в воздухе и удлиняться в грязноватые штаны с красными лампасами. На крышу с трудом выполз солдат в белой гимнастерке с погонами и в фуражке без козырька. За ним, также вперед ногами, выполз второй. У обоих револьверные кобуры и от них на шею красные шнуры.
Все взрослые зашелестели:
— Стражники! Стражники! Ищут! Что ищут?
Стражники гремели сапожищами по крыше, как слоны. Мы, все ребята, залезли в толпу послушать, что говорят. Я подкрался к своей маме. Открыто подойти нельзя, сразу: «Идите играйте, нечего вам тут делать».
Рядом с нашей мамой стояла Гали-Нинина, сказала:
— Маруся! Хорошо, что Петя и Коля уехали.
Наша мама замотала головой и приложила палец к губам.
— Надо уметь приятелей подбирать, — проквохтала Сережкина мама, — а не бог знает кого.
Самый громкий голос у Киры, прямо гремит, всем объясняет, всем рассказывает:
— Воспитание называется. С малолетства надо начинать, не теперь, когда у Николая Васильевича лысина считай во всю голову. Я свою Надьку так… Раз мне не сказала, в дождь новы баретки обула, взад-назад в лавку бегала, ботинки аредом пошли. Плачет не плачет — кров с попки.
— Заберут, обязательно заберут, — сказал мужской голос.
— Кого заберут?
— Найдут.
— Изгваздают они там белые рубашки, — хихикнула старушка, — сойдут с чердака, как черти из трубы.
— Чтоб они с крыши свалились, фараоны проклятые, — всхлипнула Анна-прачка и закрыла рот платком.
Стражники спустились вниз и ходили вокруг дома, что-то искали в траве.
Юрка куда-то пропал, а мы втроем ушли в дальние сиреневые кусты. Там у девчонок кукольный дом — столик и чурбанчики — стулья. Мы расселись, стали думать, что получается.
— Ты знаешь, про кого она «приятелей подбирать». Я-то знаю! — заявил Ванька Моряк.
— Про Кота и Антона. Помнишь, знакомые дяди Пети, студенты?
Я вспомнил. Еще когда сирень цвела, приезжали из города и неделю жили в Большом доме два студента в мундирах. Кот — широкоплечий, тонконогий и черный. Антон весь толстый, белесый, и ресницы белые.
Они все время о чем-то спорили и во время обеда. Даже когда приходили из Лоцманского учительница Катя и очень красивая, похожая на цыганку, с большими висюльками в ушах, Груня. Переставали спорить, только когда надо было петь. Играли на гитарах, Катя и Кот пели. После играли на поле возле дома в золотые ворота и в лес ходили. Нас с собой не брали, отгоняли даже Юрку и Альку. Я вспомнил и спросил:
— Сережкина мама сказала: «Подбирать не бог знает кого», значит, плохих. Почему Кот и Антон плохие?
— Ребята! Может быть, знаю, — таинственным голосом сказал Алешка Артист. — Я слышал, как Гали-Нинина мама говорила вашей маме, что Антон и Кот под надзором полиции и это может скомпо… скомпро… в общем, как-то сментировать Петю, значит, дядьку Петю. Может быть, это нехорошо?
Мы тоже не знали.
Мы решили посмотреть, что делает бабушка. Подкрались под сиренью к кухонным окнам и встали на карнизик. Алешке хорошо: он высокий. Меня подсадил Ванька, я вцепился пальцами в подоконник, подтянулся и для ноги нашел упор — большой гвоздь.
В кухне за столом сидели бабушка и урядник. У плиты что-то делали тетя Зина и Анна-прачка! На столе — бутылка, огурцы, стакан, хлеб, ветчина. Бабушка в двухэтажном лиловом платье с буфами. Это плечи такие, как подушки. На голове у бабушки круглый платок из белых кружев. Все знают, что она прячет лысину, а она говорит, что носит наколку потому, что не успевает причесываться, говорит: «Все дела, дела и никто по-настоящему мне не помогает».
Урядника мы знаем. Чаще всего видим на футболе — прохаживается за рядами зрителей, заложив руки за спину. На поле не смотрит, даже если все заорут при красивом голе. По деревне ездит или верхом на тощем гнедом мерине, или на нем же, запряженном в двуколку. Строго поглядывает по сторонам. Лицо смуглое, длинное, глаза хитрющие и большие черные усы. Мама смеется, что у нашего урядника усы-барометр: если кончики торчком вверх, — значит, ясно, в стороны — переменно, вниз — дождь.
Окна в кухне оказались закрытыми. Голосов сквозь стекла не слышно. Бабушкино лицо огорченное. А урядника, наоборот, нахальное. Усы заострились, торчат вверх пиками, как у немецкого царя Вильгельма.
Бабушка сама налила рюмку, сама положила на тарелку кусок ветчины. Урядник выпил, руками замахал, что довольно, и показал глазами на тетю Зину и Анну-прачку. Бабушка кивнула головой и повела урядника в прикухонную комнату. Это удивительно. Даже в первый день пасхи, когда бабушку приходят поздравлять соседи: доктор, фельдшер, священник, лавочник Пульман, — в общем, все-все, урядника в комнаты не приглашают. Бабушка уходит от гостей, выносит ему на тарелке большую-большую рюмку водки, крашеное яйцо, ветчину, ломтики кулича и пасхи. Ставит на кухонный стол, отвечает: «Воистину воскрес!» — христосуется, то есть целуется, и уходит…
Мы соскакиваем на землю. Алешка говорит Ваньке Моряку:
— Ты видел, что лежало на столе?
— Видел.
— Наши бумажные голуби.
— Да. Целая кучка.
Пришел Юрка. Сказал:
— Интересно, что говорил урядник.
А мы еще ничего не слышали, только видели, что урядник зачем-то принес бабушке наших бумажных голубей. Так Юрке и сказали.
Мы лупим бегом вокруг дома, через черный ход в кладовку. В коридоре навстречу Анна-прачка.
— Вы куда? В кладовку? Бабушка не любит, когда туда стадом ходят. И занято: там Аля наказанный.
Мы, конечно, не послушались. Стучимся. Алька откидывает крючок, палец к губам: «Тсс!»
Юрка и Ванька забирают себе две оставшиеся свободными дырки в досках, где сучки выпали, нам с Алешкой дырок не достается. Голоса слышны хорошо. Бабушкин, уговорчивый:
— Напрасно, Фрол Петрович, думаете. Мои парни смирные. У них свои дела. Ничего не касаются…
Хриплый голос урядника:
— У меня, сударыня Ольга Константиновна, служба. Мне все одинаковы — ваши, наши. Извините. Голубки… голубки… Важные голубки!
Голос становится громким и злым:
— Голубятников найти обязан-с. Так, вот-с… И не иначе.
— Не знаю про ваших голубков. Ничего не ведаю. Ребята мои ни при чем. Напутал ты, Фрол Петрович, напутал…
Голос урядника еще злее:
— Я напутал? Извините. Посмотрите сюда. Вы человек грамотный. Развернем голубка, другого. Так, так… Что это? Что написано? Читайте. Разрешаю и даже прошу. Это листовка, она же прокламация! Против царя и отечества! Нате, читайте, убедитесь!
Бабушкин голос совсем тихий и расстроенный:
— Ты что, Фрол Петрович! Бог знает, что говоришь!
— Читайте, читайте! Убедитесь…
Мне стало неприятно за бабушку: она у нас не очень грамотная. Бабушка взрослая, нам иногда смешно, что читает хуже маленьких, особенно если мелко написано. Маме говорила: «Маруся, ты же знаешь, что я писать пишу, а читать — в лавочку несу».
Бабушка замолчала и урядник тоже, потом спросил:
— Кто у вас в комнате на чердаке живет?
— Никто. И не бывает там. Коленька слесарить давно бросил, кроликами занялся.
— Кто на кровати спит?
— Никто не спит. Давным-давно, с недельку, жил один. Попросился, сказал, что межевой[2]. Я пустила — пожил, уехал. Может, его бумажки, наверно, так.
— Как его звали?
— Не спрашивала, вроде человек самостоятельный… Господи помилуй! Кто там забравши!
Это бабушка закричала на страшный шум: мы свалились. Алешке не досталось дырки в стене, смотрели только Юрка и Алька, ему страшно хотелось. Заметил высоко-высоко выпавший сучок, поставил на подоконник ведро, потянулся и сверзился на Альку, а тот схватился за Юрку, и все загремели на пол. Конечно, бабушка услыхала — тут бы и глухой услышал.
Толкаясь и падая, мы промчались по коридору и выскочили из дома. Бежали через яблочный сад, к речке, и там принялись купаться, будто ничего и не было. А Юрка опять куда-то пропал. Через час я пошел на разведку к Большому дому. У крыльца и беседки никого не осталось. В сенях раздались голоса. Я кинулся в сиреневые кусты. На крыльцо вышли бабушка и тетя Зина. Тетя Зина громко сказала:
— Слава богу, обошлось.
— Обошлось, обошлось, — сердито перебила бабушка, — с деньгами и так плохо, а тут… Куроцап проклятый…
Сыщики
Кира за утренним чаем, прямо захлебываясь от интереса и страха, рассказывала, что у нас в Лебяжьем делается. В «Бережке» пьяный стражник говорил, что появилась шайка воров. А сегодня тетя Зина заметила, что ночью у нас из конюшни утащили новый хомут, кожаные вожжи и валенки. Бабушка Ольга Константиновна не велела никому об этом говорить, чтобы урядник не знал. Кира возмущалась: «Это что же такое? Воры будут воровать, а мы молчать? Потом и убьют!»
Мама сказала:
— Оставьте, Кира, не наше дело. Какие-то хомуты, валенки. Бабушка права. Урядника звать — все равно не поможет, и себе дороже: будет тут крутиться, водку выпрашивать.
Юрка допил добавочное какао и так важно, по-взрослому сказал:
— И не надо никому говорить. Не беспокойтесь, Кира, не надо никакого урядника, сами найдем и поймаем воров…
Мама сразу растревожилась, закричала:
— Юрий! Прошу тебя, не вмешивайся. Что за шерлок-холмсовщина. Оставь, пожалуйста.
Юрка промолчал и вышел.
Я нашел его на бревнах, вместе с остальной компанией, он рассказывал про воров.
Алька прямо загорелся:
— Воры! Шайка! Надо их поймать! Немедленно! И нам скажут спасибо.
Алешке это понравилось и он предложил вооружиться, разделиться на вахты и поймать разбойников на месте преступления.
Галя не согласилась:
— Чепуха, никого мы не поймаем.
Поднялся крик-спор. Когда все успокоились, Юрка поднял руку:
— Делайте что хотите, а я буду сыщик и все сначала узнаю, а потом посмотрим. Кто еще хочет быть сыщиком?
Все закричали: «Я! Я! Я!» — даже девчонки.
Юрка отобрал Алешку, Альку и, когда я попросился, меня. Ваньки Моряка не было: он был за что-то наказан, сидел дома. Девчонкам Юрка отказал, потому что сыщиками бывают только мужчины.
Мы, сыщики, ушли в дровяной сарай и там заперлись, чтобы никто не мешал.
Первым делом Юрка обратился к Альке:
— Ватсон, что вы думаете об этом случае? Он меня заинтересовал, и я готов бросить все другие дела.
Алька — удивительно, что согласился стать Ватсоном, — ответил:
— Ничего не могу сказать про этот запутанный случай и мне страшно интересно, что будет делать мой друг Шерлок Холмс.
Юрка остался доволен ответом и спросил, снисходительно улыбаясь:
— Как часто разбойники воруют?
Поделиться книгой: