Юродивый: путь звездного воина

– Фома, поди, глянь, очухался, али нет?

– Опосля твоей дубины дед, вряд ли он скоро отойдёт.

– Иди, глянь, говорю, можа ожил уже?

Раздались шаги, в дверном проёме странного помещения, в котором я оказался, возникла тень, и надо мной склонился длинноволосый паренёк в каком-то немыслимом тряпье.

– Вроде бы таращит зенки, – сказал пацан, и поводил у меня перед глазами рукой – Кажись в себя возвернулся.

Я промолчал, решив понаблюдать как будут развиваться события. Успев перед этим «контактом» с аборигенами, немного осмотреться, я обнаружил себя лежащим на, мне даже трудно сказать, похожей на кушетку лежанке с длинноворсной махровой простынёй животного происхождения. Помещение, в которое меня приволокли, было сделано сплошь из деревянного материала, как и все предметы внутри его: стол, примитивные стулья без спинок, тарелки, ложки, ящики какие-то, в общем, всё деревянное.

Услышав о моём «возвращении», в помещение ввалился грузный бородатый старик с густыми сросшимися на переносице бровями. Подойдя к кушетке, он присел рядом со мной, отчего лежанка под его весом заскрипела и, опёршись на руку, участливо спросил:

– Как головушка, не болит?

Расценив мой кивок за положительный ответ, продолжил:

– Я тя насилу из колдовских чар вытащил. Поначалу вообще подумали, грешным делом, что на нечисть нарвались, а как яйцо окаянное с головы твоей сбили, глядим живой человек. Кой-как с тебя ту шкуру чёртову срезали. Растудыть её!

– Спасибо, конечно, – чуть слышно ответил я, узнав почему меня так отделали. Оказывается, они просто обознались, приняв меня в скафандре за кого-то другого. – Но это был скафандр.

– Чегось?! Не уразумел я? – переспросил бородач.

– Экипировка такая, говорю, – пояснил я по простому.

– Чаво?!

– Комбинезон.

– Ась?!

– Одежда особенная, говорю, – куда ещё проще то.

– Вот дед, я же говаривал, что он на этого… на лыцаря похожь, а ты «нечисть», «окаяшка», – ввязался в нашу «светскую беседу» паренёк. – Чуть человека своей дубиной не уграндобил.

– Погодь, Фома, трындеть, – остановил его дед и обратился ко мне. – Сам чьих краёв будешь? Здесь как, волею или неволею, или своею охотою? Дело пытаешь или от дела лытаешь?

– Я землянин, – ответил я, поняв в общих чертах. о чём он спрашивал.

– Дак и мы здеся не лунатики, – резонно заметил дедуля. – Ты точнее говори.

Ах точнее вам надо, ну вот вам точнее.

– Лейтенант Ковалёв, боевой звездолётчик седьмой эскадрильи Третьего Военно-Космического Флота Межпланетной Конфедерации, позывной «Коваль-75» (если кто не в курсе, сразу поясню, позывные у нас дают по фамилиям, не знаю в чём «прикол», но так заведено), откомандирован в данный сектор для проведения рекогносцировочных мероприятий. Доклад закончил!

Да, я сказал не совсем правду, да это не совсем красиво, но мне кажется им необязательно знать, что меня давно уволили из армии по отрицательным мотивам, и, тем более, почему я на самом деле здесь оказался. И нет ничего зазорного в том, чтобы для должного эффекта слегка приукрасить свою позорную ссылку.

Эффект я, конечно, произвёл неизгладимый.

– Батюшки! Дед, да он кажись слегка того, – озадаченно протянул мальчуган – Никак головой нарушился?!

– Похоже на то, – старик в раздумье пригладил бороду.

– Вы что, психиатры?! У меня не имеется ни психологических, ни умственных расстройств – запротестовал я, против их оскорбительного предположения. – Судебно-медицинская экспертиза патологий не выявила, показала мою полную вменяемость по всем параметрам. Я здоров как воргелианский скалогрыз.

– Э-э, худо дело, – не обращая внимания на мои протесты, сказал старик – Коли так, отвезём его покуда к нам в деревню. Травами попоим, отварами, можа отойдёт. Вспомнит кто он, да откуда. Ишь как его…

– И то дело, – кивнул парнишка – Негоже юродивого в лесу бросать.

– Фома глянь там что-нибудь из одёжи – показал на один из деревянных ящиков старик – Срамоту его прикрыть.

Парнишка порылся в ящике, вытащил из него несколько тряпок и протянул мне:

– На, примерь!

Я сел на древесную кушетку и взяв тряпьё, вопросительно посмотрел на старика:

– Что это?

– Армячишко, да портки – усмехнулся тот дружелюбно. – Али не носил такие прежде, лыцарь? Фома помоги ему облачиться.

Дед вышел из помещения, а парнишка помог мне одеться. Теперь я почти ничем не отличался от местных, оставалось только отрастить волосы. Моя ультракороткая стрижка смотрелась несколько необычно на фоне их нечёсанных косм.

Оценив мой новый прикид, паренёк одобрительно цокнул языком и вывел меня наружу. Мы оказались на небольшой поляне, окруженной лесом. Перед зданием, из которого мы вышли, стояла колёсная повозка, тоже деревянная, соединённая с лошадью длинными деревянными перемычками, возле которых возился дед.

– О, добре! Теперича на человека стал похожь, – сказал старик, наваливая на повозку несколько охапок срезанной травы. Меня покоробило от вида уничтоженной флоры и это не ускользнуло от его глаз.

– Ты что так на сено уставился, – по-своему понял он мой страдальческий взгляд – Не видел никогда? Не боись, она ужо не цапнет.

– Я не боюсь – ответил я – Нам гербарии на занятиях по Истории флоры и фауны показывали. Наша земная флора не кусается.

– Чудной ты! – усмехнулся дед в бороду. – Ну да ладно, выходим мы тя, – и, обращаясь уже к нам обоим, крикнул: – Сигайте в телегу.

«Сигануть» у меня не получилось. Ещё слабый от всех потрясений я с помощью Фомы кое-как взобрался на деревянную повозку и с содроганием сел на мёртвую траву, которую старик назвал сеном. Дед сел на край повозки со стороны лошади и взяв в руки длинный фал, тянувшийся от лошадиной морды, огрел последнюю концом фала по задней части туловища. Лошадь пошла и потянула за собой повозку. Мы поехали в деревню.

Трясясь на повозке, я размышлял о своём первом знакомстве с аборигенами. То что меня не убили на месте, уже было хорошо, правда их способы вхождения в контакт меня, честно сказать, встревожили. Что говорить о людях, рубящих деревья, режущих траву и стегающих животных – для таких, в самом деле, человека прибить проще простого. Хотя, может быть, я смотрю с высоты своей цивилизации, а здесь в Тёмных веках так принято. Как говорил мичман Галактионов «со своим боевым уставом (который он сам, кстати, частенько нарушал), не стоит соваться в чужой род войск». И чтобы выжить, мне придётся многому учиться здесь заново.

Мои размышления прервал окрик старика свернувшего с дороги на обочину:

– Гэть с телеги, дружинники скачут, – старик проворно слез с повозки и сняв головной убор повернулся в сторону проезжавших мимо верхом на конях нескольких мужчин в кофтах и остроконечных касках из металлического материала, с большими длинными ножами на поясах.

Фома последовал примеру деда, я же остался сидеть на повозке. Тот, кто проезжал первым, посмотрев на меня, развернул свою лошадь и подъехал к повозке. Остальные всадники рассредоточились вокруг нас.

– Ты что, смерд плешивый, живота лишиться захотел?! – обратился ко мне всадник – здоровый и страшный как илгинский бубр мужичара, и, не дожидаясь ответа, ударил меня по плечу кожаным ремешком, привязанным к палке, которую он держал в руках. Закусив губу, я взвыл от боли. Хотелось, конечно, его обматерить, но я прекрасно понимал, что на этом мой жизненный путь и прервётся, оттого смолчал.

– Он юродивый, – подал голос Фома.

Дед его испуганно дёрнул за рукав, чтоб молчал.

– Юродивый говоришь? – скептически осмотрел меня всадник – Не больно похожь.

– Я ещё раз повторяю! Я не психопат, не дебил, не шизофреник, – поспешил открестится я от ярлыка, навешиваемого мне аборигенами, пытаясь объяснить, что меня с кем-то путают – Я офицер, звездолётчик. Согласно дополненной конвенции Организации Объединённых Рас, «Права и свободы резидентов и нерезидентов», я имею право на уважительное отношение к себе и своему достоинству в любой точке Вселенной, несмотря на внешнеполитические отношения между конфедерациями, расами и нациями.

Видимо моя гневная речь произвела впечатление и на этих дружинников.

– И впрямь такой разэдакий, – только и сказал всадник, и, сплюнув на землю, хлестнул коня.

Не извинившись за рукоприкладство, всадники умчались по своим делам. Старик суетливо вскарабкался на повозку, подождал, когда Фома займёт место рядом со мной и, прикрикивая на лошадь, погнал повозку дальше.

Потирая горевшее плечо, я поинтересовался у Фомы, что это были за люди.

– Это воевода Мстислав со своими дружинниками, – ответил парнишка. – Правая рука нашего князя Святополка. Злой воевода, как собака бешеная. Тебе лучше к нему больше не попадаться на глаза. Хорошо, однако, что спешит он куда-то, а то нам не сдобровать бы нынче.

– Посмотрим, кому из нас не сбодровать, – сказал я, оглядываясь в ту сторону, куда ускакали всадники. – Я тоже злопамятный и славно мстительный.

Паренёк пронзительно взглянул, словно увидел во мне другого человека и замолчал.

Хороша родина предков, гостеприимна. Ну, ничего, пока будем жить-поживать по возможности тихо-мирно, присматриваться, что да как, а там… война план покажет.

Селение, в которое мы приехали, состояло из двух-трёх десятков собранных из древесных стволов жилищ, похожих на то, в котором я познакомился с Фомой и его дедом Матвеем. Поселился я, соответственно, у них же. Дед, отчасти считая виной моего умственного расстройства и свою узловатую дубину, чувствовал за собой вину передо мной. Фома тоже считал его виновным в моём ненормальном на их взгляд поведении. Я больше особо и не пытался их переубедить, они же в свою очередь не напоминали мне о нашей первой встрече, и не лезли с вопросами. Соседям и знакомым, а это был весь личный состав деревни, мои опекуны представили меня Ковальком-юродивым.

Так я начал изучать быт местного населения.

Первое, что мне бросилось в глаза, это изобилие предметов обихода сделанных из древесного материала. Постепенно узнавая названия и предназначение предметов, я удивлялся, как много можно произвести из дерева, и как мало людям надо для спокойной размеренной жизни.

Малышей местные укачивали в деревянной колыбели, успокаивали деревянными погремушками. Дети постарше забавлялись деревянными игрушками: лошадками, птичками, свистульками, сражались деревянными мечами. Женщины причёсывались деревянными гребешками, при свете тонкой древесной лучины пели тихие песни под скрип деревянной прялки или жужжанье деревянного веретена. Музыкальные инструменты, удилища для ловли рыб, сохи, бороны, корзины, шкатулки и ларцы, телеги, дровни, кадушки, чаны, всё это и многое другое делалось из дерева. Даже гвозди здесь делались из дерева.

Свою обувь – лапти, мужики плели из лыка липы или берёзы. Лыко драли на мочало, на рогожи, на кули да на верёвки. Лыком же или щепой крыли бревенчатые срубы – избы, окружая их плетнём, изгородью из хвороста и прутьев, перевитых меж вбитых в землю кольев. Из бересты или липового подкорья, луба, мастерили лукошки, туеса, коробы, лубяную посуду – хранилища для воды, для мёда, для кваса и для берёзового сока.

Меня уже не коробило от скошенной травы или срубленного дерева. Я знал, это жизненная необходимость для тех людей, которые жили в этих заповедных местах. Траву они выкашивали на больших лесных лужниках, сушили, заготавливая впрок для скота, собирая в большие стога на сеновалах.

Сами жители Дебрянки, так называлась деревенька, произвели на меня очень хорошее впечатление. Статные, русоволосые и голубоглазые они были не только красивы внешне, но и имели красивые души и добрые сердца. Они не хохотали над моими неадекватным поведением, когда я первое время шарахался от скотины, ходил по округе, трогая и рассматривая незнакомые деревья и кусты, подолгу рассматривал ту или иную вещь, размышляя над её предназначением, или задавал, глупые на их взгляд вопросы, вроде такого – как они могут пить необеззараженную воду, беря её прямо из глубоких ям выкопанных в земле, называвшихся колодцами. Жалея меня «юродивого», каждый старался в силу своих возможностей помочь мне, объяснить то или иное явление, ответить на вопрос.

Я в свою очередь, пытался рассказать им о простейших вещах окружающих их, с высоты своих относительно глубоких знаний. Объяснял им, что их грозный Ярила, не что иное как гигантский шар раскаленных газов, с температурой поверхности более шести тысяч семисот тринадцати градусов по Цельсию. Приводил пример, что булавка, раскаленная в кузнице до такой степени способна выжечь всё живое в радиусе ста тридцати четырёх вёрст. Рассказывал им про солнечную систему, что земля вращается вокруг Солнца, а Луна вокруг земли, и некоторые другие факты, которые могли быть им интересны и полезны.

Я ещё особо не лез в галактические «дебри», а они уже от этих моих рассказов жалостливо смотрели на меня и смущенно улыбались. Сам того не желая, я всё больше уверял их в своей странности, или как это здесь называлось – юродивости.

По вечерам, старик Матвей по моей просьбе рассказывал о здешнем житье-бытье. От него я узнал, что их деревня относится к племени древличей, тех, кто обитал в древах, в лесах. Недалеко от них располагаются ещё несколько древличевских деревень, а Твердск – городец их князя Святополка, окружённый кремью – частоколом из прочнейших брёвен заветного леса, стоит посреди их земель, в самом сердце незыблемой пущи. Также, он рассказывал о соседях: бреговичах – племени, селения которого стояли не Волхе-реке; волянах – чьи становища находились по другую стороны великой воды в вольных степных просторах; холымянах – живших у подножия Великого Камня, и про других. Племён было много, но, как я понял из рассказов старика, все они были одних корней, все свой путь начинали от древнего племени славичан, ведшего своё начало от ещё более стародавних венедов. Племена и сейчас жили в основном дружно, но не было у них взаимопонимания и единой власти, каждый князь хотел сам себе хозяином быть. Оттого и среди них бывали разногласия, которые порой выливались в междоусобные столкновения.

Судя по полученной информации здесь военно-политическая обстановка была намного сложнее чем там, во всей Галактике. Но, глядя на сонную размеренную жизнь в деревне, я старался не думать о возможном нарушении спокойствия. Моё нынешнее положение меня вполне устраивало. Питался я экологически чистыми продуктами, припиваючи их парным молоком, с жителями деревеньки у меня сложились тёплые отношения, без нервотрёпок, в первую очередь из-за того, что сам вёл себя смирно, ну, а если бывало, не сдерживался и щипал девок за непотребные места, то мне всё равно всё списывалось на мою странность.

Фома, когда гонял пастись скотину, брал меня с собой, учил ездить на лошади, играть на свирели, рассказывал о здешней флоре и фауне. Он научил меня различать Дуб и Берёзу, Осину и Клён, Сосну и Кедр, какие ягоды на кустарниках можно есть, а какие лучше не пробовать. Показал, как они добывают из коров молоко, а из курей яйца. В общем, мне здесь определённо нравилось. Мои первые впечатления о «Тёмных веках» оказались неверными, это было может быть самое светлое и чистое время для Земли и… моей жизни.

И я мысленно потешался над теми, кто остался на той Земле, замурованной в сталь и бетон, с отравленной атмосферой и зараженной гидросферой, над теми, кто жил в её высокотехнологичных норах со всеми немыслимыми удобствами, которые видели частичку настоящей Земли в вольерах с табличками на нескольких языках «руками (щупальцами, клешнями и т.д.) не трогать» и одновременно мне было очень жаль, и их и Землю.

А я был здесь почти счастлив.

Правда, иногда выходя ночью по нужде, я, задрав голову вверх, подолгу смотрел на чёрный небосклон, усеянный такими родными и чужими звёздами. Что ни говори, а Космос есть Космос. Он остался моей первой любовью.

Я как раз собирался вздремнуть, устроившись под берёзкой, пока коровы щипали траву на лужайке – сегодня Ковальку-юродивому впервые выпала честь самостоятельно выгнать деревенское стадо на выпас – да видно не судьба подремать.

– Привет! Ты только не паникуй! – раздался до боли знакомый шёпот у меня в голове, поэтому причин для паники или истерики было хоть отбавляй, но я сдержался.

– Здорово Глебушка! – поприветствовал ангел. – Извини, что так вышло.

Я опять промолчал.

– Пожалуйста, только не делай вид, что ты меня не слышишь, – продолжал он вовлекать меня в диалог. – Я же чувствую, как ты напрягся.

Я вновь проигнорировал его слова.

– Глеб Ильич, это, по крайней мере, некрасиво, – попытался пристыдить меня ангел, переходя на «вы». – Вас разве не учили, отвечать на приветствие?!

– Иди-ка ты знаешь куда?! – не сдержался я.

Вопрос был чисто риторический, и не столько вопрос, сколько пожелание.

– Примерно представляю, – невозмутимо ответил мой собеседник, вновь переходя на «ты» – Но, вот незадача, мы с тобой связаны незримой нитью, пока кому-то из нас не станет совершенно безразлично…

– Так отвяжись от меня раз и навсегда, – озвучил я своё пожелание. – Мне совершенно безразлично твоё присутствие.

– Э-э, я имел в виду нечто иное, – деликатно заметил ангел. – Не зависящее от наших желаний.

– То бишь, пока смерть не разлучит нас?! – догадался я, наконец. – Ну уж фигушки! Не дождётесь.

– Вот и ладненько, вот и чудненько, что мы опять нашли общий язык, – радостно прошептал он, и мне даже показалось, по характерному звуку, что хлопнули в ладоши. – Не будем сердиться друг на друга, забудем старые взаимные обиды.

Моё «шестое чувство» вызывал у меня сейчас только одно чувство – чувство раздражения. Это же надо: «сердится друг на друга», «взаимные обиды». О чём он вообще?

Я сформулировал свой вопрос вслух.

– Ну как же, – пробурчал в ответ ангел – А кто на меня жаловался?

– Ты в своём уме?! – вспылил я. – Когда я на тебя жаловался?! И кому?!

– А кто просил Верховного меня треснуть хорошенько, забыл уже?

Я с трудом припомнил свою последнюю «молитву» на «той» Земле и усмехнулся:

– Надеюсь, тебе влетело?!

– Не твое человечье дело! – обиженно всхлипнул ангел. – Переживу как нибудь. А как тебе теперь с этим жить?

Не прошло и трёх минут, как уже я чувствовал себя виноватым перед этим «болтуном» и, в свою очередь, пытался его успокоить: