Там за морем деревня… (Рассказы)

Салман помнил: на лакированной подставке приклеена бумажка, и на ней значится рядом с Витькиной его фамилия — Мазитов из 5 «Б».

Но теперь он увидел — птица ожила. Она захлопала синими крыльями и стащила с ног лакированную подставку — так, нога об ногу, человек стаскивает сапоги. Птица взлетела, сделала круг под потолком и устремилась к окну, а оно закрыто. Птица стукается о стекло, не может вырваться на волю. «Надо бы окошко открыть», — говорит сам себе Салман и не может стронуться с места. Поглядел вниз, — а его ноги прикручены к полу, как лапы птичьи к дощечке. Рвется Салман выпустить птицу — и ни с места. И вдруг кто-то широко распахивает окно, оттуда льется яркий, резкий свет. Салману не разглядеть против света, кто же распахнул окно, кто выпустил птицу. Свет всё ярче — глаза болят. Салман заслонился ладонями и проснулся. В комнате горел свет, какой-то человек ходил меж кроватями и смотрел, все ли на месте. Салман притворился, что спит. Свет погас, воспитатель ушел. «Синяя птица зато на воле», — успокоенно подумал Салман. И с тем уснул.

Утром он узнал, что в тюрьму или в колонию попадают после суда, а его привезли в детский приемник. Расспросят, кто он и откуда бежал, — вызовут мать или там ещё кого, кто у него есть, — и до свидания, повезут домой.

— А если не признаваться? — спросил Салман у мальчишки, который показался ему самым простоватым. Беленький, похожий на Витьку.

— Можно не признаваться, — сказал мальчишка. — Видишь девчонку? — Салман кивнул: вижу, малявка. — Так вот. Она тут месяц. Ничего им не говорила, а оказывается, её мать по всей стране разыскивала. Вчера телеграмма пришла — едет.

Салман с уважением поглядел на малявку. Девчонка заметила его взгляд и высунула язык.

— Ты тайны хранить умеешь? — спросил Салмана беленький.

— Ну! — буркнул Салман.

— У меня отец морской адмирал во Владивостоке. Я к нему бегаю.

Салман не понял: зачем всё время бегать, надо один раз.

Мальчишка улыбнулся печально.

— Это кажется: раз — и убежал. Ты сам попробуй — узнаешь.

Салман, конечно, не стал рассказывать беленькому свою тайну — про отца-вора. Только про Витьку рассказал, про то, что случилось в вагоне.

— Хана твоему Витьке, — посочувствовал беленький. — В прошлом году на Алма-Ате первой распечатали вагон, а там покойники. Никуда не уехали. На одну ночь закрылись от милиции — и кранты!..

У Салмана чуть не отнялись руки-ноги, но он свой подлый страх усмирил: «Я-то живой. Отчего же Витьке кранты? Ну, слабже он меня. В котельной не ночевал, в мазарах со змеями не жил. Непривычный к плохому. Понятное дело — сомлел. Но ведь теплый был, дышал. Не мог он… Я-то живой, не сдох…»

Его вызвали в кабинет к начальнику в милицейской форме, стали выпытывать, как зовут и откуда. Салман зубы на замок.

— Когда вспомнишь, как тебя зовут, откуда прибыл, придешь сюда и скажешь. А сейчас ступай, подумай.

Потом ещё раз вызвали.

— Ну как? — спросил начальник. — Надумал?

— Думаю, — ответил Салман.

Не соврал — сказал чистую правду. Он очень сильно думал, как изловчиться и убежать из приемника. Не потому, что ему тут плохо. Ему тут хорошо, кормят сытно, лапшу дали на обед, котлеты с макаронами. Салман уже прикинул, что можно не хуже той девчонки прожить в приемнике целый месяц. Прокантоваться, как говорят здешние ребята. Но не давали покоя мысли о Витьке: как он там, в больнице?

Нет, надо бежать. Сегодня.

— Давай вместе убегать, — предложил Салман сыну адмирала.

— Отсюда не убежишь. Ворота заперты. И вообще… — Сын адмирала замялся. — Я не могу сейчас ехать во Владивосток. Уже опоздал. Отцовская эскадра вчера ушла в плаванье. У меня сведения самые точные. Откуда — сказать не имею права. Военная тайна. — И шепотом, на ухо Салману: — Эскадра вернется во Владивосток через полгода. Ушла в верхние широты. Когда мне дадут знак, двинусь во Владивосток.

— Только через полгода… — Салман от души посочувствовал. — Чего же ты полгода будешь делать? Здесь жить?

Сын адмирала весь сморщился, как старичок.

— Домой поеду. Матери телеграмму дали. Ничего, поживу с ней и с отчимом. А через полгода опять сбегу, непременно доберусь до Владивостока, и отец возьмет меня юнгой на боевой корабль.

— Здорово! — Салман вздохнул с завистью. — Только чего тянуть? Давай сразу во Владивосток. Там подождем. — Ему тоже захотелось в юнги. Наверное, им и форму дают, как морякам. Бескозырки!

— Мать жалко… — Сын адмирала отвернулся, захлюпал носом. — Плачет, когда убегаю…

Открылись ворота, и во двор детского приемника въехал грузовик. На крыльце появился начальник. Мальчишки, гонявшие по двору палками ржавую банку, мигом остановились.

— Не надоело вам, голуби, лодырничать? — зычно спросил начальник. — Все дети учатся, а вы от уроков бегаете. Давайте поработайте хоть немного. В кладовке старые матрацы! Быстро вынести и погрузить!

Орда побросала палки, ринулась в открытые двери кладовки.

— Адмирал, иди матрацы таскать! — сказал начальник беленькому.

Из кладовки заорали:

— Адмирал, поднимай паруса, плыви сюда!

Беленький послушно потопал в кладовку. Салман остался во дворе. Даже нарочно пошел к лавочке у крыльца и сел.

— Тебя, Иван Непомнящий, за ручку отвести? — ехидно спросил начальник.

Салман встал с лавочки будто нехотя, но всё жилки в нем натянулись: помоги, птица, не упустить случай!

Беленький его понял с одного слова. Только начальник отвернулся — Салман в кузове лег на дно, беленький тут же кинул на Салмана сразу пару матрацев — и порядок. Верный парень! Только откуда он знает, ушла или не ушла из военного порта отцовская эскадра? Чего лишнего сообразить на этот счет Салман не хотел. Ему сначала до Владивостока доехать, а там он решит, что к чему. Или по приемникам поболтаться — тоже дело. До лета, до тепла. Но сначала Витьку найти, Витьку отправить домой. Ему-то зачем беглая жизнь.

Мальчишки с хохотом таскали и таскали матрацы, заваливали кузов доверху, наплясались и навалялись на мягком. Салман только кряхтел под их ногами. Ничего, он терпеливый. Наконец грузовик взревел мотором и покатил.

Выждав время, Салман выбрался из-под матрацев. В уши ворвался грохот, грузовик ехал по городской улице. Тут не соскочишь — людей табун.

С грузовика Салман изловчился соскочить в тихом месте. Шофер зашел в дом, в проулке никого. Салман встряхнулся, вычихнул вату, забившую нос, и пошел на шум больших улиц. Впервые увидел не в кино трамваи, троллейбусы, но не жадничал глазами — ещё насмотрится разных городов, а теперь нельзя терять время.

Он подошел к старой казашке в белом кимешеке:

— Бабушка, я из аула, помогите найти больницу.

— Тебе какую? Детскую?

— Да. — Салман обрадовался. Добрая старуха и толковая. Сам-то он не догадался бы спросить детскую больницу.

— Три квартала пройдешь, повернешь налево.

У проходной детской больницы толклись женщины с узелками, банками, бутылками. Неумехи. Зато для Салмана больничная проходная дело знакомое. Отец хвастал, сколько можно выжать из больничной проходной, если умело взяться. Я, мол, для того поставлен, чтобы не впускать и не выпускать. Но ты меня подмажь, двери сами раскроются, без всякого скрипа.

Салману двери «подмазать» нечем. Он шапку на глаза, воротник повыше — и шустро сунулся в дверь. Будто он свой, здешний. Уже во двор проскочил, но вдруг цапнули за шиворот.

— Ты куда? Сегодня день неприёмный!

И вытолкали на улицу. Женщины с узелками сразу же закудахтали над ним:

— Бедный мальчик! Кто у тебя в больнице?

Салман потер глаза рукавом.

— Братик.

— В каком отделении?

— Не знаю.

— Чем болеет? Желтухой? Скарлатиной?

— Ничем не болеет! — огрызнулся Салман. — Здоровый! — Тут же себя укоротил: «Не так с ними разговариваешь. Ты им скажи по правде. Ну, не совсем, а похоже». И прорыдал жалобно: — Мы играли. А там порошок. Ядовитый. Братик надышался.

Женщины заахали на все голоса:

— Так что же ты сюда пришел! Здесь инфекционная! Ты на Пастера иди.

— Куда?

— Мы тебя сейчас на троллейбус посадим и скажем кому-нибудь. Остановка как раз возле больницы. У тебя есть деньги на билет?

Табличка на заборе: «Улица Пастера». Проходная. Всё как полагается. Другие тетки с узелками. Салман остерегся сразу нырять в проходную, пристроился к теткам послушать, о чём они толкуют.

Женщины его надежд не обманули. У них как раз беседа шла — «ах! ах! какой ужас!» — про мальчика из седьмой палаты. Там у одной из женщин лежит сын — рыбой отравился. Так вот в ту самую седьмую палату, где теткин сын после промывания желудка вполне поправляется и просил принести котлет, а их не приняли, — так вот туда («Ох, и бестолковая ты!» — молча злился Салман), туда привезли ночью со станции прилично одетого мальчика, видать, что из обеспеченной семьи, а он — вы только представьте себе, мать-бедняжка ещё ничего не знает! — а мальчик был в беспамятстве, имя и адрес неизвестны, — так вот он до сих пор не пришел в сознание, врачи потеряли всякую надежду на спасение.

— Помрет, бедняжка! — Женщины понимающе пригорюнились: — Медицина бессильна.

— Раскаркались! — прикрикнул на них Салман, у некоторых от испуга полетели на землю узелки и банки.

Там Витька — в седьмой палате! Салман рванулся к проходной.

В дверях вырос дяденька в синем халате. Здешний сторож. Почудилось Салману или на самом деле — здешний сторож был похож лицом на его отца.

— Вы бы, гражданочки, шли по домам, — проскрипел недовольно сторож, — нечего тут дожидаться. — А сам глазами крутит, намекает, что кое в чём мог бы помочь.

— Дяденька, пустите меня! — Салман заскулил, как побитая собачонка. — Мне в седьмую палату. Мальчик там отравленный. Вчера со станции привезли.

— А ты ему кто? — спросил сторож без интереса. Злился на Салмана, мешающего другим «подмазать» больничные двери.

— Брат! — Салман немного отступил, глядит сторожу прямо в вороватые глаза. — Я его брат! Родной!

— Интересно! — Сторож затрясся от смеха. — Значит, ты его брат? Очень интересно! — Синий халат, казалось Салману, раздулся, как огромный мяч. — Я, что ли, его не видел! Мальчика! А ты меня обмануть хочешь. Нехорошо, нехорошо! Тоже мне, брат нашелся. Он блондинчик. А ты кто? Ты копченый. Разная у вас нация. Никак не спутаешь. И уходи отсюдова, чтобы я тебя больше не видел! — для острастки сторож топотнул ногами, будто сейчас кинется на Салмана.

Салман весь сжался, но не отступил ни на шаг.

Сторож поглядел на женщин, призывая их в свидетели, и стал словно бы по-доброму уговаривать Салмана:

— Ты лучше не ври. Ты скажи по правде, по совести: какая ты ему родня?

И тотчас женщины за спиной Салмана ласково заговорили:

— Ты скажи правду. Он тебя пропустит. Ты же к товарищу пришел, да?

Салман, как волчонок, оскалил зубы, завертелся на месте.

— Брат! Мой родной брат! — орал он. Правду орал. Почему не понимают?!

— Ишь какой вредный, — говорил женщинам сторож, а они поддакивали, подлизывались к нему: может, пустит или передачу примет. — И крутится тут, и крутится. А отвернешься, сворует — мне отвечать.

— Что за крик? — Из проходной показался дяденька с раздутым портфелем.

Тотчас к нему подлетела одна из женщин!

— Здравствуйте, доктор! Как там мой Коленька?

— У вашего Коленьки всё в порядке. И пожалуйста, не носите ему еды, — строго сказал доктор. — Вы нам чуть всё лечение не пустили насмарку. Ему нельзя…

— Дяденька! — Салман оттолкнул женщину, схватил доктора за рукав драпового пальто. — Дяденька, у вас там мальчик со станции! Вы его вылечите?

— Это что за явление? — спросил доктор у сторожа.

— Да вот крутится у проходной и врет, будто мальчик отравленный ему родной брат. Так я ему и поверил. Нация совсем другая.

— Нация другая? — Доктор внимательно посмотрел на Салмана. Подумал, покачал головой, оглянулся на злого сторожа и опять на Салмана — смотрел долго, пристально.

Салман вытерпел — не отвел глаза.

— Почему так уж, сразу, и не верить? — засомневался доктор. — Так ты говоришь, твой родной брат? — Он спросил Салмана всерьез, без подкавыки.

Вот когда пригодились ему знания, которых он набрался в приемнике, от опытных людей.

— Папка нас бросил, мамка замуж вышла, — горестно зачастил Салман, — мы к бабушке ехали, она нас давно зовет, а мать не пускала…

— Вместе ехали? Это хорошо. Что ж, пойдем к брату. — Он взял Салмана за плечо, подтолкнул впереди себя в проходную. — Плохо, парень, твоему брату. Надо бы мать телеграммой вызвать. — Доктор повел Салмана через залитый асфальтом двор, по-прежнему держа руку на его плече. — Если мать не хочешь вызывать, давай сообщим бабушке. Адрес-то ты помнишь, куда ехал.

— Помню, — сквозь зубы сказал Салман.

Доктор привел его в больничную раздевалку, переоделся в белый халат и Салману велел надеть. Салману халат доставал до ботинок, мешал идти, но Салман подхватил обе полы и вприбежку поспевал за доктором по больничному коридору. Сейчас он увидит Витьку, а потом пускай выкидывают отсюда пинком в зад.

В тесной белой комнатушке на белой тумбочке стоял белый телефон. Доктор присел на белый табурет и достал из кармана халата карандаш.

— Говори адрес бабушки. Сейчас пошлем ей телеграмму.

«Хитрый какой! — подумал Салман. — Так я тебе и скажу адрес». Опустил глаза в пол и буркнул:

— Брата вылечите — он скажет. А мне говорить нельзя, — и помотал головой.