Жизнь моя — граница. Рассказы пограничника

Когда уходили с участка границы, я заколебался: может быть, все-таки настоять на том, чтобы не меня, так еще кого-то оставили для встречи со «связистами». Жарко там придется. Командир молодой, не может сам сообразить.

«А мое ли это дело? Указывать командиру?» — мелькнула мысль.

После возвращения на заставу я места себе не находил: что же делать? И вдруг примерно через час в том месте, где располагался секрет, послышалась перестрелка.

— Застава, в ружье!

В коридоре застучали солдатские сапоги. Бойцы быстро оделись, разобрали винтовки и бросились на помощь своим товарищам.

«Связисты», действительно, явились впятером. Они не ожидали, что лицом к лицу встретятся с пограничниками. И на какое-то мгновение растерялись. Но когда увидели, что тех всего двое, стали отстреливаться и уходить на свою территорию.

До самой границы я что было духу гнался за диверсантами, но так и не смог ни одного из них ни поймать, ни подстрелить.

Я очень огорчился, что так получилось. И когда вернулся с границы, сразу же пошел к командиру.

— Накажите меня, — попросил я офицера. — Я же знал, что двоим не справиться. А попросить, чтобы меня оставили, постеснялся…

— Это горький урок не только для тебя, но и для меня, — ответил начальник заставы, — а за то, что пришел и сказал, спасибо тебе! — и крепко пожал руку.

КТО КОГО?

Это был единственный случай в моей службе, когда сплоховал. Но урок пошел впрок. Больше я никогда не стеснялся говорить прямо то, о чем думаю.

Не однажды мне приходилось иметь дело с хитрыми и коварными врагами. Но никогда им не удавалось меня провести. И не потому, что я был какой-то выдающийся человек. Просто я хорошо знал свое дело и любил его. И постоянно учился искусству следопыта. Из книг узнавал что-то новое, перенимал опыт у старших товарищей. Учиться никогда не поздно и никогда не стыдно. Стыдно не знать своего дела. А дело у нас сложное и ответственное.

Вот только один из эпизодов.

Пограничная река течет бурно, шумно. Как ни прислушивайся, ничего не услышишь. Да к тому же раскаты грома мешают. Но рядом Ингус. И он напряженно вглядывается в темноту.

Вспышка молнии освещает реку. Ингус, поскуливая, тянет к воде. Я медлю, мне нужно видеть то, что увидела чуткая овчарка.

Молния снова прочертила небо, и я успел разглядеть что-то неопределенной формы, плывущее по реке. Снова яркая вспышка, и теперь я различил человека. Большая, наподобие гриба, голова и в вытянутой руке оружие. Но что же у него на голове? Оказывается, нарушитель прикрепил связанную в узел одежду. Об этом я просто догадался.

Как назло пошел сильный дождь, и молнии прекратились. Где выйдет нарушитель, трудно предположить.

Я лег на землю, холодную и мокрую, и снизу посмотрел на темную воду. Но сплошная сетка дождя мешала что-либо разглядеть. Только слышался звон падающих в реку струй.

Я решил сменить позицию и стал перебираться в лозняк, поближе к броду. Дождь перестал, и снова сверкнула молния. В ее мгновенном свете я заметил, как в лозняк забирается нарушитель. Он тоже заметил меня и второпях выстрелил дважды. Над самой головой просвистели пули.

Чтобы лучше ориентироваться и иметь представление о направлении движения нарушителя, я спустил с поводка овчарку. Она бросилась на «пловца», но сразу же завизжала. Он, видимо, вооружившись дубинкой, отбивался от Ингуса. Я его отозвал. Если сейчас потерять собаку, то лазутчик может ускользнуть, а так овчарка постоянно будет давать знать, где он находится.

Где-то в стороне от реки через несколько минут послышался плеск воды.

«Нарушитель оступился в луже», — подумал я. Остановился, прислушался. Снова всплеск. Понятно: диверсант хитрит. Бросил в лужу ком земли, чтобы проверить, преследует его пограничник или нет.

Долго мы кружили друг около друга. Хитрили, затаивались, перебегали с места на место. За это время я составил представление о том, какой он, диверсант. Тяжелая походка — значит, высокий и здоровый. Быстро делает перебежки — молодой, но опытный. Попробовал ближе подобраться к нему — раздались выстрелы. Значит, хорошо натренирован слух.

Я снова пустил собаку. Лазутчик ловко отбивался от нее и залег в кустах, ожидая, когда я себя обнаружу. Значит, смелый и нервы у него крепкие. Так просто его не взять.

Тогда я приказал Ингусу лежать на месте, а сам пополз в обход тех кустов, где залег нарушитель. Потом поднял руки вверх и начал пощелкивать пальцами. Так командуют собаке: подай голос. Индус залаял. Диверсант привстал с палкой в руке, готовясь отразить новое нападение собаки. В свете молнии я хорошо увидел его, прицелился и плавно спустил курок. Звонкое эхо разнеслось по тайге, ударяясь в деревья и отражаясь от них. Диверсант полуобернулся на звук выстрела, поднял руку с оружием, но покачнулся и упал, выронив его. Выстрелить в ответ он не успел.

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Пограничник не только должен быть готовым в любую минуту встретиться с противником, угадать его замысел, опередить его действия. Самое главное, он должен умело наблюдать, замечать то, что другой не всегда заметит.

Однажды ранним утром я вел наблюдение за противоположным берегом. Первые лучи солнца высушили росу и стали понемногу нагревать землю. На воде — ни рябинки. Так хорошо вокруг: щебечут проснувшиеся птицы, пахнет травой и цветами. Медленно проплывают облака. Небо синее-синее.

Сейчас бы искупаться. Но нельзя — служба. Нужно уметь отказываться от того, что тебе хочется.

Я увидел, как на том берегу из фанз выходили люди. Были у них какие-то свои заботы, свои дела.

Вот рыбак пришел на берег. Закинул удочку и стал ждать, когда поплавок скроется под водой. Ему не везло. Рыба не клевала. Рыбак посидел и ушел.

А вот из-за кустов появился человек. Он был в темном костюме и шляпе. Постоял, покурил. Потом забрался в густые кусты и навел бинокль в нашу сторону. Понаблюдал за заставой, потом стал смотреть туда, где я лежал. Конечно, меня он не видел. Но его очень заинтересовало это место. Здесь река делала изгиб. Тальники росли густые, развесистые. Место было удобное для переправы, потому что оно близко подходило к противоположному берегу.

Человек в шляпе закурил, отдохнул и опять навел бинокль на наш берег. Но ведь не спросишь у него, почему он там сидит. Это его личное дело. Он на своей территории и делает то, что ему нравится. А мне это не очень нравилось, и я зорко следил за человеком в шляпе. Думал: что же ему нужно? А нужно ему, наверное, перейти на наш берег. Это уж точно. Зачем? Узнать можно потом, когда его задержим.

Я пролежал на берегу полдня и понял, что сегодня следует ждать непрошеного гостя.

О своих наблюдениях доложил начальнику заставы. Тот внимательно выслушал, сделал пометки в журнале пограничной службы и спросил:

— Хотите лично познакомиться с человеком в шляпе?

Что в таком случае может ответить пограничник?

— Так точно! — с готовностью согласился я, предполагая, что мне придется брать нарушителя границы. Так оно и вышло. Командир сказал:

— В помощь даю двух бойцов. Пожалуй, сегодня ночью будет нарушение границы. Так?

— Если не ошибаюсь, то сегодня…

— Ладно, идите, отдыхайте…

Я пришел в спальное помещение, лег и сразу заснул. Спал крепко и спокойно. Хорошо выспишься — голова лучше соображает. Это солдатское правило я всегда соблюдал.

Когда дежурный по заставе поднял меня, я быстро оделся, спросил у товарищей, которые должны были идти со мной на службу:

— Поели?

Один переступил с ноги на ногу, помялся и неохотно ответил:

— Нет, да и не хочется.

Другой добавил:

— Это от волнения.

— Волноваться нельзя, — шутливо-строго сказал я им, — пусть волнуются нарушители, — и добавил: — Сейчас же отправляемся подкрепиться. Без горячей еды быстро устанешь да и зрение не будет острым. А это плохо…

Бойцы не стали возражать: все-таки я был старше их и опытнее. После ужина я осмотрел экипировку пограничников и спросил:

— А как портянки?

— При чем тут портянки? — даже обиделись молодые бойцы.

И я догадался, что с этим делом у них не все просто.

— Разуться! — приказал им.

И что же я увидел? У одного портянки были влажные, у другого намотаны кое-как.

— Так готовиться к службе нельзя, — сказал я им укоризненно, как учителя говорят провинившимся школьникам, — если сырые портянки, они быстро собьются, если плохо намотаны — набьешь мозоли. Со сбитыми ногами не догонишь нарушителя. А не догонишь нарушителя — задачу не выполнишь. Не обижайтесь. В пограничной службе каждая деталь, каждая мелочь очень важны…

Они молчали.

— Конечно, — добавил я, — за такую подготовку следует не брать вас с собой, но я возьму…

Бойцы сразу же забыли про свою обиду, когда я, сняв сапог, разложил на табурете портянку, подвернул угол так, чтобы нигде не было ни морщинки, обернул ее вокруг ноги и получилось что-то вроде суконного носка.

— Куколка! — сказал один восхищенно.

— Вот это да! — прищелкнул языком другой.

Чтобы не терять времени, я помог им справиться с портянками, мы проверили оружие, налили во фляги крепкого горячего чаю и отправились на участок границы.

Ночь была темной, безлунной. Ничего не видно вокруг. Да и туман, висевший над рекой, не давал возможности наблюдать.

Бойцы приуныли: едва ли в такую погоду нарушитель осмелится пойти через границу. Только не говорили об этом вслух. А я знал, что именно в самую плохую погоду нарушители стараются перейти через рубеж. Их к этому специально подготавливают. А хозяева зря не будут денег тратить.

Погода вконец испортилась. Зашумел ветер. На реке поднялись волны.

— Идет! — через некоторое время объявил я своим товарищам.

Бойцы переглянулись: не шучу ли я. Они заволновались и еще напряженнее стали вглядываться в темноту. Но я уже чувствовал, что нарушитель переправился через реку и находится где-то от нас недалеко.

— Идет! — снова повторил я, подготавливая товарищей к встрече с диверсантом, и через минуту добавил: — Сахиев, заходи справа от меня, Иванов — слева. Выдвигаемся к самой воде.

Около тех кустов, в тени которых я лежал сегодня утром, послышалось движение, шуршание песка. Мы незаметно приблизились к самым кустам. И когда человек, выпрыгнув из лодки, сделал шага два вперед, Сахиев и Иванов подхватили его под руки, а я, направив ему в грудь винтовку, спросил:

— Что же вы так долго добирались? Мы уже заждались вас. Думали, что в тумане сбились с пути.

Диверсант сделал движение, быстрое и резкое, стараясь одновременно освободиться от обоих пограничников, но они его держали крепко.

— Зачем же вырываться? — с шутливой укоризной сказал я ему. — Вы приплыли к нам, мы вас хорошо встретили. Все идет по плану. Не надо нервничать…

Шпион скрипнул зубами от злости, когда ему связывали руки, потом всмотрелся в меня, неуверенно поинтересовался:

— Карацупа? — и удивленно пожал плечами: наверное, думал, что я богатырь, а перед ним стоял молодой парень небольшого роста, да и голос у меня был тихий, обыкновенный. Только не знал он, что силу мне придает наше правое дело, что если понадобится — весь наш советский народ придет на помощь мне и моим товарищам.

— Ну вот и познакомились, — печально сказал диверсант и тяжело вздохнул.

— Познакомились, — подтвердил я, — хотя таким знакомствам мы не очень рады.

ПРОЩАЙ, ИНГУС!

У меня часто спрашивали товарищи:

— А если на другой границе будешь служить, возьмешь с собой Ингуса?

— А как же? — удивлялся я. — Такую собаку никому не отдам.

И я никогда не расставался со своим четвероногим другом. Даже потом, когда у меня были другие собаки, я им давал одну и ту же кличку — Ингус. В новых собаках я всегда хотел видеть хотя бы частичку того, что было в Ингусе. А овчарка была необыкновенная. Она отлично понимала меня: если у меня хорошее настроение — ластилась, если я был чем-то огорчен — садилась рядом и не мешала до тех пор, пока я ее не позову.

Ингус научился сдерживать свои чувства: зря он не лаял, не скулил, не оставлял своего хозяина, не бросался на диверсантов, когда в этом не было необходимости, умело переключался с одного шпиона на другого, сам выбирал, кого из них задерживать первым.

И все же погиб Ингус, погиб на боевом посту. В ту ночь я, как всегда, тщательно готовился к выходу на границу. Предусмотрел, как обычно, всевозможные варианты поведения диверсанта. Ставил себя в самые сложные условия, в такие, что даже сам на минуту задумывался: как себя вести? Но задумывался только на минуту. Сколько у меня было различных поединков, схваток, и все же я выходил победителем, потому что знал, как действовать, потому что знал: нет у меня ничего дороже любимой Родины, нет для меня ничего священнее, чем граница, которую я должен охранять.

Накануне прошел дождь. От земли тянуло свежестью и лесной прелью. К подошвам прилипала грязь. Но даже в такую погоду я шел, как всегда, бесшумно: под ногами не чавкала грязь, не хрустел валежник, не стучали камни, которые попадались на дозорной тропе.

Я ждал встречи с врагом. Но такой, чтобы она не для меня, а для него была неожиданной. Только в таком случае я мог его обезоружить и захватить живым.

Прошел час, другой, третий… Из-за туч показалась луна. Ну что ж, это даже лучше. Теперь хоть видеть можно дальше и действовать не вслепую.

Обостренным слухом я уловил шелестение травы. Ингус насторожился. Прошло еще некоторое время, и, выглянув из-за пня, я увидел человека. Высокий, широкоплечий, тот вышел на поляну, внимательно и настороженно осмотрелся, поводил головой из стороны в сторону, чутко прислушиваясь, и, не заметив ничего подозрительного, двинулся к рощице, чуть правее того места, где я лежал.

Я молча подтолкнул овчарку. Она, не издав ни единого звука, выскочила из укрытия. Ингус не бежал, а, казалось, плыл в высокой траве. Еще немного, еще несколько метров — и овчарка достигнет цели.

Диверсант то ли почувствовал присутствие кого-то постороннего, то ли увидел движущуюся тень, резко обернулся и тут же вскинул оружие. Громыхнул выстрел, эхом отдался в лесу.

Ингус повалился в траву, не издав ни звука. Я еще с минуту поджидал, прислушиваясь: не заскулит ли собака — надеялся, может быть, она только ранена…

Ингус не шевелился. И у меня сжалось сердце: погиб мой верный друг. Боль заслонила все на свете. Хотелось сейчас же броситься на врага и отомстить ему. Но усилием воли я заставил себя не делать необдуманных поступков.

Я выстрелил. Нарушитель упал на землю и пополз. Страх гнал его подальше от места схватки. Он выбирал тенистые места, чтобы скрыться.

Перебегая от дерева к дереву, я преследовал его и стрелял, стрелял, стрелял… Когда тот понял, что сопротивление бесполезно, а скрыться от преследования невозможно и попасть в руки пограничника он не хотел, вскинул пистолет к виску, но я опередил его: выстрелил, и рука диверсанта безвольно повисла.

Подоспели товарищи, но я, даже не взглянув на пойманного шпиона, вернулся на поляну, поднял на руки мертвого Ингуса и понес его, прижимая к груди. Мне еще не верилось, что мой верный друг погиб. Я иногда останавливался: мне чудилось, что пальцы ощущают толчки сердца Ингуса. Я всматривался в овчарку, но ее глаза были широко раскрыты и не моргали. В них застыла боль и тоска.

Я поднялся на возвышенность недалеко от заставы. Здесь хорошо просматривалась пограничная река, поселок, линия связи, далекие острова. Всю ночь я просидел около Ингуса, вспоминая все, что нас с ним связывало. И только на рассвете заметил, что кое-где среди шерсти собаки пробивалась седина. Неужели перед смертью появилась? Я потрогал седые пучки шерсти. Они были на заживших ранах Ингуса. Да, не каждый ветеран, наверное, имел столько ранений, сколько пришлось получить Ингусу в жестоких схватках с диверсантами и шпионами.