Помоги проекту - поделись книгой:
Только потом мальчик вытащил на берег свою утопленную одежду. (Он приметил, куда забросил ее этот сумасшедший, а малость понырять разве трудно?) Разложил рубаху и штаны на камнях сушиться, поставил рядом башмаки. Попрыгал на одной ножке, вытряхивая воду из уха, и разлегся на солнышке: замерз, кожа стала «гусиной».
По краешку сознания скользнула мысль: а чокнутый небоход мог и впрямь убить его… Но мысль исчезла, не успев напугать мальчугана. За девять лет жизни Дик Бенц не слышал от взрослых ничего страшнее обещания задать крепкую трепку. А в свою смерть мальчик и вовсе не верил.
Взрослый дурак швырнул в него камнем? Подумаешь!.. Да в Дика уже года два никто не может попасть ни камнем, ни снежком, ни палкой. Он верткий!..
Глядя в небо, на облачных грифонов и драконов, Дик Бенц с легким презрением вспоминал слова незнакомца: мол, в небоходные академии принимают только дворян…
Как можно считать препятствием такую ерунду, когда над тобой небо, а вокруг тебя чужие страны, моря, горы и острова, и все это так удивительно и прекрасно!
Дик Бенц твердо, словно давая себе клятву, произнес:
– Я все равно стану капитаном!
I. Обретение команды
1
«Облачный конь» сгорел ночью на рейде Порт-о-Ранго.
На пристань сбежалась толпа – в основном экипажи стоящих в гавани кораблей, летучих и морских. Галдя и потрясая кулаками, глядели они на огненные столбы, в которые превратились все три мачты «Облачного коня».
Летучий корабль погибал в одиночестве: гребные буксиры уже растащили прочь легкие плоскодонные корабли. И это спасло их от страшнейшей из бед, когда прогремел взрыв и над палубой «Облачного коня» фонтаном взлетели горящие обломки досок.
Никто не пытался тушить огонь. Бесполезно. Надводные части летучих судов делались из славийской ели и таумекланской бальзы. Легкие-то они легкие, но как горят! А бальзу еще и натирают франусийской мастикой, чтоб не впитывала влагу… да уж, полыхнет – не погасишь!
Черно-красные столбы над обреченным судном казались демонами. Злобными демонами, дожирающими корабль. Демоны сжимали в объятиях мачты, давились скатками парусов и плевались снопами искр. Человечины демонам не досталось. По толпе ходил говорок: на корабле было всего двое леташей, оба прыгнули за борт и спаслись. Дело понятное: на летучих кораблях команды маленькие, не то что на морских. Капитан Джанстен оставил пару вахтенных, остальные на берегу ночевали перед завтрашним взлетом.
А вот лескаты, лескаты… горе-то какое, все четыре тварюшки в трюме погибают! На рейде не положено лескатов в трюмах держать, но на рассвете «Облачный конь» должен был встать под погрузку, а потом – сразу в небо. Вот капитан Джанстен и велел с вечера забрать животинку из общего загона…
Отчего беда-то стряслась? Ведь леташи больше погибели своих душ боятся огня на борту. На летучих судах нет даже камбуза. Небоходы знают, что может натворить искра, угодившая в смесь водорода и кислорода. Вон как рванул гремучий газ, скопившийся меж палуб «Облачного коня»!
Неужели вахтенные посмели раскурить на борту трубки?
В это не верил никто из тех, кто столпился в порту. Из уст в уста (шепотом, только шепотом, ни разу вслух!) летело: «Эдон Манвел!.. Больше некому… Капитан Джанстен не захотел, чтобы «Облачный конь» вошел в эскадрилью эдона Манвела – и теперь «Облачный конь» горит…»
Но эти перешептывания были невесомы, как пена на гребнях волн, потому что эдон Манвел ду Венчуэрра был не из тех людей, о ком безопасно болтать…
Там, где пристань дразнит море языком волнолома, молодая черноволосая женщина отчаянно рыдала на груди высокого рябого леташа. Она голосила что-то неразборчиво, выла, била мужчину кулаками по широкой груди. А он придерживал ее за плечи и бормотал непослушными губами:
– Погоди, Мара… Успокойся, Мара…
Но глядел мимо женщины – туда, на пляски огненных демонов над кораблем.
Мужчина в черно-синей рубахе моряка обернулся к знакомому леташу:
– По кому баба убивается? Разве на борту люди были?
– Она – пастушка, – мрачно ответил леташ.
– А-а, – понимающе кивнул моряк и, сняв с пояса флягу, протянул женщине. – Глотни, авось полегчает!
Хотя он был моряком и доверялся только волнам и ветру, но все же знал: пастушка сейчас чувствовала боль и отчаяние четырех погибающих тварей. Вместе с ними заживо горела.
Женщина взяла флягу, глянула на нее непонимающе. Затем взгляд пастушки прояснился, она жадно припала к горлышку, сделала несколько больших глотков и, оглушенная крепчайшим «зубодером», вновь припала к плечу своего рябого спутника – уже молча…
А на волноломе сидел невысокий, щуплый старик. Обхватив руками седую голову, до крови закусив губу, он мучительно, безнадежно раскачивался из стороны в сторону, словно заклиная боль. Он был погонщиком обреченных лескатов – и страдал так же, как и пастушка…
Гибель судна завершилась на рассвете. «Облачный конь» повалился на левый борт и осел, как сугроб весной. До пристани донеслось шипение: вода заливала огонь. И клубы пара закрыли от людских глаз агонию уходящего на дно корабля.
2
– После треволнений прошедшего дня капитан Гайдж опустил «Портовую девчонку» на воду юго-западнее небольшого, покрытого лесом острова, почему-то не значащегося в лоции. Капитан Гайдж решил, что это одна из ошибок картографов. Все мы, небоходы, знаем, как подло могут подвести карты.
Посетители таверны «Попутный ветер» (судя по сине-белым рубахам, сплошь леташи) согласным ворчанием ответили рассказчику: мол, верно, картографы – дармоеды косорукие, всех бы их покрошить на корм для лескатов…
Невысокий щуплый старик обвел таверну спокойным, проницательным взором темных глаз и продолжил:
– Альбинец Гайдж был толковым капитаном, стоянку выбрал засветло. Хорошая нашлась стоянка: бухточка, закрытая от ветров. Капитан собирался послать четверых леташей осмотреть остров. Если там все мирно, он собирался разбить на берегу лагерь и побаловать команду горячей едой с костров…
Слушатели заулыбались. В полете они ели всухомятку – и ценили такие простые радости жизни, как миска горячей похлебки во время береговой стоянки.
– А только рано альбинец строил планы, – вздохнул рассказчик. – Не успел он шлюпку на воду спустить, как «Портовую девчонку» сотряс страшный удар. И тут же пастух закричал из «мокрого трюма», что днище пропорото наискось чем-то острым, вода прибывает, тяжело ранен один из лескатов…
– А сколько всего лескатов было у капитана Гайджа? – с джермийским выговором спросил краснолицый леташ.
Слушатели на него заворчали. Но рассказчик не рассердился.
– Пять, – пояснил он. – Четыре по бортам, один кормовой… Капитан Гайдж погнал леташей в трюм, пластырь заводить на пробоину. А сам вместе с погонщиками потянул лескатов вверх. Что за опасность ни подстерегала внизу – уходить надо было в небо.
Слушатели закивали.
Старик мягко пошел от стола к столу. Он дружелюбно глядел в глаза подвыпившим леташам, и каждому посетителю казалось, что этот седой человек рассказывает свою историю только для него.
– Поднялись быстро, но невысоко. Лескаты беду почуяли, вверх рванули, как их дикие предки делали. Но зависли почти над водой. В воздушный поток не попали – паруса, стало быть, без работы. А лескаты слышат боль раненого собрата, слышат страх пастуха. Уперлись – ни вверх, ни вниз. Тут капитан Гайдж посмотрел за борт – и ахнул…
Рассказчик замолчал, оглядел столы. Его поняли совершенно правильно: тут же старику были протянуты четыре кружки с пивом. Сказитель взял одну, неспешно промочил горло и повел речь дальше:
– Ходит кругами по бухточке гигантская рыбина. Вроде как рыба-меч, но не меньше шхуны будет. А меч – как бушприт, да зазубренный, да страшный… Ходит по поверхности, от злости подпрыгивает, в воздух взвивается.
– Ишь ты! – не удержался курносый рыжий парнишка – то ли юнга, то ли молоденький леташ. И тут же схлопотал от соседа подзатыльник… нет, точно, юнга!
– Но и та беда была бы – полбеды, – сурово заверил слушателей старик. – С небес донесся грозный клекот. Закинул капитан голову – и видит: парит над ним птица. Да такая здоровенная – ну, с двух грифонов будет, не меньше!
– Ну, уж и двух! – не удержался, влез в разговор трактирщик, протиравший за стойкой оловянные кубки. – Я видел грифона в Берхагене, когда была коронация. Наследный принц на грифоне ехать изволил…
Старик замолчал. Обернулся к трактирщику. С удивлением и недовольством воззрился на земного торгаша, который вмешался в беседу небоходов.
Трактирщик почуял общее раздражение и набросился с тряпкой на подвернувшийся под руку кубок.
Старик выдержал укоризненную паузу и вернулся к своей истории:
– С двух грифонов, не меньше. Такая в каждую лапу схватит по человеку и унесет. А на клюв глянешь – и сразу поймешь, что она этим клювом не орехи щелкает. Сразу не напала: присматривается к добыче. Южнее Кораллового Пояса не каждый день летучие корабли встречаются. Но за этой милой птичкой атака явно не пропадет… Едва капитан об этом подумал, как пташка поднялась повыше – да и ринулась сверху вниз на «Портовую девчонку». А только капитан успел уже крикнуть боцману, чтоб взвел копьемет. Сразу крикнул, как только птицу увидал.
– На купеческом судне – копьемет? – усомнился кто-то.
На придиру цыкнули. А богато одетый толстяк с капитанским шнуром вокруг объемистой талии сказал задумчиво:
– В какое время мы живем… Я тоже себе на палубу копьемет поставлю. «Поморники» так обнаглели, что хоть боевого мага в рейс нанимай… А вы рассказывайте, сударь, рассказывайте. История презанятная.
Старик учтиво поклонился.
– Боцман не подвел, выстрелил метко, под крыло угодил. Птица даже закувыркалась. Другой бы твари конец пришел, а эта вновь поймала крыльями поток и пошла вверх. Снова для нападения изготавливается. Прямо не птица, а Свен Двужильный, до того упрямая!
Слушатели посмеялись. Здесь, в уютной таверне, можно было и про знаменитого «поморника» пошутить. То ли дело в небесах, когда только того и жди, что вынырнет из облаков «Красный коготь» с четырьмя копьеметами по каждому борту…
– А только и капитан Гайдж был не дурак. Птица еще в воздухе кувыркалась, когда альбинец хлопнул себя по лбу, побежал с капитанской галереи на палубу и кинулся в свою каюту…
– Придумал что-то? – снова не удержался лопоухий юнга.
– Ну да, – охотно согласился старик, – вот этак себя ладонью по лбу шлепнул…
Он изобразил жест человека, припомнившего что-то важное, – и вдруг воскликнул:
– Ах, дурень я старый! Главное-то забыл!
Он сдернул с головы мягкую черную шляпу и протянул перед собой:
– Люди добрые, коли нравится вам рассказ, оцените его кто во что может!
И пошел со шляпой вдоль столов.
Слушатели заулыбались маленькой хитрости рассказчика, оборвавшего историю на интересном месте. В шляпу дождем посыпалась медь.
Наконец старик, держа наполнившуюся шляпу в левой руке, правую приподнял, призывая всех к молчанию.
– Капитан вынес из своей каюты кожаный мешок с таумекланским перцем. Но почему Гайдж хранил мешок не в грузовом трюме, а в своей каюте – про то меня не спрашивайте, сам удивляюсь!
Леташи расхохотались. Толстяк капитан весело всплеснул руками.
Даже тот из небоходов, кто никогда не загружал трюм контрабандой, время от времени припрятывал что-нибудь мелкое, но ценное, чтобы продать без пошлины. А мешок таумекланского перца – мелких семян дерева тхиллок, из которых изготовляли острую приправу, – мог дать неплохой заработок тому, кто провезет его мимо таможни.
– Капитан схватил лопату, которой юнга разбрасывал песок по палубе, и зачерпнул, не жалея, дорогие семена. Птица уже была рядом: хищный клюв крючком, глаза навыкате… Гайдж швырнул ей в голову лопату семян – и хищница вновь закувыркалась в воздухе, почти ослепшая, с ошпаренным горлом. На этот раз она расправила крылья лишь над самой водой. И тут из бездны вынырнула и яростно взвилась в воздух гигантская рыба-меч. Обезумевшая птица впилась в нее когтями – и началась битва! Рыбина, извиваясь, тянула птицу в глубину, а та била крыльями по воздуху и по воде, пытаясь поднять свою неслыханную добычу…
Леташи загомонили, обсуждая схватку рыбы и птицы.
– Так кто же победил? – спросил наконец толстый капитан.
– Гайдж не дождался конца схватки, – с достоинством ответил старик. – Ему было не до редкого зрелища – беспокоила судьба «Портовой девчонки». Команда кое-как завела пластырь, но ясно было, что волны разлижут пробоину и ворвутся в трюм. И срочно требовалось помочь раненому лескату. К тому же в этих водах, как уже увидел капитан, водились грозные хищники. Поэтому он решил совершить сухую посадку. Хотя ему, как и всякому небоходу, претила мысль о приземлении на сушу, другого выхода он не видел. На берегу проще починить днище, от гигантских птиц можно замаскировать корабль ветвями деревьев. И Гайдж принялся отдавать приказы, не подозревая, какую недобрую тайну хранит под пологом леса остров, которому он так опрометчиво доверился…
Рассказчик обвел взглядом внимательные лица посетителей трактира – и неожиданно заявил:
– Но об этом, люди добрые, я расскажу вам в другой раз. А не доведется мне, так другой сказитель поведает.
Таверна возроптала. Но старик, не обращая внимания на протесты, направился в дальний угол, где за длинным столом угрюмо сидели шестеро.
Старик опустился рядом с ними на скамью.
– Вот, деточки, за пиво и закуски мы, считай, уже расплатились.
3
Трактирщик проводил старика до самого стола довольным взглядом. Хорошо, что у бывшей команды «Облачного коня» есть чем расплатиться. Крепко зависли, бедолаги, в полное безветрие угодили. Мало им было того, что сгорел корабль, так еще и капитан Джанстен удрал с корабельной кубышкой, не заплатив своим людям за последний рейс. Говорят, одного из погонщиков с собой в бега уговорил, а второго, старого, бросил с остальной командой здесь, в Порт-о-Ранго.
Да, покрутятся невезучие леташи, подыскивая хоть какую-нибудь работенку! Прежним экипажем им, понятное дело, уже не летать, но и порознь поди куда-нибудь приткнись!
Протерев последний кубок, трактирщик бросил его в корзину с чистой посудой и через зал скользнул приметливым, оценивающим взглядом по леташам, потерявшим небо.
«Облачный конь» не раз опускался на воды здешней гавани. Но его команда чаще ходила не в «Попутный ветер», а в «Подкованную ворону». Поэтому трактирщик Вайс не всех и по имени-то знал. Но то, что довелось прослышать о леташах, Вайс помнил. Было у трактирщика увлечение – больше узнавать о посетителях, причем узнанное надолго запоминалось. Весьма, кстати, полезное увлечение: ни один пройдоха не мог похвастать, что сумел, не расплатившись за съеденное и выпитое, удрать из «Попутного ветра». А дебоширы и буяны, едва перешагнув порог, удостаивались пристального внимания вышибалы, которому хозяин успевал указать взглядом на подозрительных гостей.
Сейчас Вайс скучал за стойкой – и от безделья принялся гадать: что представляют собой эти семеро за дальним столом и есть ли у них надежда сыскать хоть какую-то работу?
Старик наверняка застрянет сказителем в каком-нибудь заведении. (Надо будет прикормить его в «Попутном ветре» – ловко дед машет языком.) Конечно, он и есть тот погонщик, которого Джанстен, убегая, бросил в Порт-о-Ранго. Ну, и кто возьмет в команду старика? Только к нему лескаты привыкнут, как дед или помрет, или по дряхлости осядет на земле. А летучим тварям придется к другому погонщику мыслями притираться!
А вон тот здоровяк – ну, разбойничья морда! Выговор у него джермийский, – кому и знать, как не Вайсу: сам урожденный джермиец. Этого верзилу кто-то из команды назвал боцманом. Ну, это его в последний раз так величают. Может, и найдет себе капитана, но наверняка будет не боцманом. Простым леташом. На мачты лазать да грузы в трюм укладывать. А то на складе грузчиком приткнется. А вернее всего – в шайку угодит.
Рядышком две девицы сидят… эх, хороша та, черноволосая, в мужской одежде! Вайс знал, что зовут ее Марой. Зять Вайса, кобель несытый, полгода назад звал ее в «Попутный ветер» подавальщицей, сулил много чего поверх заработка – и схлопотал блямбу под глаз. Хорошую такую блямбу, словно мужская рука на его роже отметилась! А Мара еще и шум подняла: мол, честную пастушку лескатов на какие мерзости подбивают!.. Услыхала эти крики Эльса, дочка Вайса, – еще и от себя муженьку добавила.
Пастушка. И красавица. Ну, такая работу найдет – да только будет ли работа ей в радость? Уж как на «Облачном коне» капитан Джанстен договаривался с красоткой, того Вайс не знает. А вот захочет ли новый хозяин, чтоб Мара эта самая только за лескатами ухаживала?..
А девица рядом с нею – ну, заморыш, мышонок! На такую ни один мужик дважды не взглянет! Что она делала на борту «Облачного коня»? Непонятно… Но вряд ли теперь сумеет куда-нибудь удачно приткнуться.
И юнга тоже… Вайс бы его к себе и полы мыть не взял. Придурок белобрысый. С первого раза не понимает, что ему говорят. Дергается от каждого резкого движения. То-то его Олухом прозвали… пропадет мальчишка, как есть пропадет, да такого и не жалко.
Еще один член команды, в длинном балахоне с капюшоном, лежал лицом на сложенных руках и походил на тюк тряпья. Не понять, мужчина это или женщина. То ли напился, то ли до смерти устал, то ли не хочет глядеть на все вокруг…
Трактирщик перевел взгляд на последнего из печальной компании – круглолицего, дочерна смуглого халфатийца – и принялся гадать, что заставило того покинуть родину. Соплеменники этого парня водили по всем странам караваны с товарами, но халфатиец на борту летучего судна – дело воистину неслыханное…
Тут цепочку рассуждений Вайса прервала его супруга: подошла пожаловаться на соседа-виноторговца, который заявил, что впредь за иллийское вино будет брать дороже на два делера за бочку.
– Он что, рехнулся? – охнул трактирщик, разом выбросив из головы праздные размышления о чужих горестях.
Кивнул вышибале – дескать, зал оставляю на тебя. Указал на стойку подавальщице: обслужи, если что. И поспешил вместе с женой во внутренний дворик, чтобы без посторонних ушей потолковать с ожидающим там виноторговцем и узнать, с какого-растакого дурного сна ему стукнула в голову мысль грабить своих соседей и добрых друзей.
Поделиться книгой: