Дао, которое может быть выражено словами, не есть настоящее дао.
Дао Дэ Цзин
Дело Мастера боится, потому что Мастер знает много страшных слов.
УАЗдао
Пролог – рукопись, найденная в солидоле
Схождение в УАЗ
●
●
●
●
На тернистом и полном бесконечного просветления пути УАЗдао я оказался отчасти случайно. Впрочем, каждый человек может сказать про себя это в любых жизненных обстоятельствах – поскольку сама жизнь наша есть лишь Большая Случайность. Некоторые вещи просто приходят в твою жизнь, взявшись вроде бы ниоткуда и низачем, но с комфортом устраиваясь посреди жизненных обстоятельств, врастая в них и пуская корни. Глядь – а они уже как будто были всегда, и представить себя без них невозможно.
Так в мою жизнь вошёл УАЗ. Он просто случился со мной, и это изменило мою жизнь – ну, насколько эта странная материя, жизнь, вообще подвержена изменению.
Это был самый что ни на есть посконный УАЗ – 469 первых лет выпуска «колхозник». Раздельное стекло, дворники сверху, карбовый мотор под 80-й бензин, в салоне табуреточные сидушки, самодельный жёсткий верх.
Никакой романтики, рабочий сельского труда, труженик деревенской логистики.
Зачем? - спросите вы.
Мой школьный учитель физики – человек по-своему незаурядный – когда его спрашивали, почему электроны крутятся по орбитам, или почему электрический ток течёт именно от плюса к минусу, а не наоборот, устраивал целое представление. Он раскрывал широко глаза, делал удивлённое (с оттенком возмущения нашей тупостью) лицо, вставал в полный рост перед классом и говорил: «Как? Вы не знаете ЭТОГО? Сей же час достали ручки и тетрадки! Пишите, да большими буквами, чтобы запомнить на всю жизнь! Приготовились? Пишем: «ТАК УСТРОЕН МИР!». С этих самых пор в голове моей отложилось, что найти
К примеру -
Человеку необходим некоторый способ взаимодействия с миром, помогающий регулярно выходить за пределы утилитарности бытия. УАЗик -мой собственный способ
Большую часть своей жизни мы производим исключительно себя. Перерабатываем ресурсы окружающего мира в своё существование. Это утилитарность, от которой никуда не деться, и всякая живая тварь занята этим.
Делание ненужного – это не прихоть. Это самодекларация. Построить дом – делание нужного, украсить резьбой наличники – делание ненужного. Посадить картошку – её можно съесть, посадить клумбу – зачем? Но это ненужное меняет мир вокруг нас, превращая его в творение наших рук, а самое главное - меняет нас.
Охота на мамонта – делание нужного, рисование этой охоты на стене пещеры – делание ненужного. (
Не всякая техника имеет своё собственное Дао. Но УАЗ в корне отличается от всех прочих машин, которых через мои руки прошло множество. Я поясню это сразу, чтобы потом к вопросу не возвращаться: УАЗ – вообще не автомобиль. Это не транспортное средство. Доставка индивидуума из точки А в точку Б – лишь случайное его свойство, недокументированная возможность. Практически любая машина справится с этим гораздо лучше.
УАЗ – это приключение. Любая поездка на нём – это как полёт в космос, как экспедиция в Антарктиду, как переплыть океан на плоту из пивных банок или перелететь Ла-Манш на тысяче надутых водородом гондонов.
Это прыжок в неизведанное, и результат непредсказуем.
Я всё понял сразу, когда перегонял свежеобретенный УАЗ из дальней деревни на новое место обитания – во Гаражища Великие. Например, я осознал мудрость конструкторов, предусмотревших штатный кенгурятник. Знаете, для чего он? - Для торможения о броню впередиидущего танка, поскольку иных средств замедления предусмотрено не было. Руль в этой машине – чтобы держаться за него на ухабах, поскольку на направление движения автомобиля вращение массивного колеса практически никак не влияло. Ах, да – ещё в нём не выключалась печка, что в 42 градуса жары добавляло особой пикантности ощущениям.
Машина отказывалась ехать на передаче выше третьей – не хватало тяги. Но это, учитывая отсутствие тормозов, было даже и к лучшему… До гаража не дотянул буквально пару километров – рассыпался на мелкие детальки привод дроссельной заслонки. Зато счастливый бывший владелец отвалил столько запчастей, что для сборки ещё одного УАЗа не хватало только рамы…
Ибо сказано:
●
Гаражище Великое
●
●
●
●
«Если вас трамвай раздавит, вы сначала вскрикнете. Раз раздавит, два раздавит… - а потом привыкнете!».
…На тот момент я уже находился в последней стадии трамвайного привыкания. В каждой жизни непременно есть сколько-то жопы, но иногда вдруг оказывается, что ничего кроме неё просто нет. Иногда с этим надо что-то делать, иногда - наоборот, перестать делать то, что делал раньше. Если жизнь отправила тебя в нокаут, то не исключено, что лучшей стратегией будет просто немного поваляться на ринге, а не вскакивать обратно, чтобы огрести ещё. Можно, конечно, устраивать шаманские пляски, бия себя в грудь вместо бубна и вопия во Вселенную: «Жопа, жопа, ты пришла!», можно устраивать публичные заламывания рук, ног и совести, пытаясь вытрясти свою долю сочувствия из равнодушного социума, но честнее отползти в сторонку, завалиться за плинтус и подумать, как ты дошёл до жизни такой.
Ну вот я и завалился в Гаражище, медленно и даже не без некоторого удовольствия погружаясь в его странную жизнь. Своеобразный эскапизм, которым пропитано это место, требует достижения определённого уровня глубины этого самого погружения. Катаясь сюда на выходных, чтобы протереть стёкла и попинать колёса, его не достигнешь, надо вжиться. Это, знаете, как монастырь – можно съездить на экскурсию, можно паломником, но толку от этого чуть. Чтобы понять, что тут делают все эти люди, надо пожить их жизнью, и не день-два. Это ведь тоже эскапизм своего рода, просто его мистика несколько более традиционна.
Триггером включения мистики Гаражища становится тот момент, когда ты впервые тут заночуешь. Потому, что тебе некуда идти. Или потому что незачем. Или потому что лень. Или потому, что ты пьян, и тебе некуда, незачем и неохота идти. Какая, к чёртовой матери, разница, где спать. Вот он, куцый топчанчик, вот спальник из машины, надувная подушечка и бутылочка колыбельной в маленьком холодильнике. И вот когда ты сидишь на плоской крыше в продавленном сидении от «Москвича», дыша запахом остывающего рубероида, и смотришь, как огромная шизофренического цвета луна рубит огромное поле острыми тенями на квадраты проездов, тебя вдруг принимает это место, и ты что-то понимаешь про себя и про него.
Или не принимает – тогда ты просто пьяный одинокий дурак на крыше гаража, иди спать уже.
Я тугой, скептичный циник, мне понадобилось посидеть вот так не одну ночь. Сидеть, курить, присасываться к горлышку и снова откидываться на спинку балансирующего на кривых полозьях старого кресла. Думать, думать – и потом не думать, глядя пустыми глазами в Луну. Если бы не стоящий подо мной в гараже УАЗ, я бы, наверное, так ничего не понял, но он оказался настолько этому месту сродни, что стал моим интерфейсом к Гаражищу Великому.
УАЗ вообще часто приводил меня к людям и людей ко мне. Отчего-то он не оставляет никого равнодушным, и как-то особенно обозначает вот эту точку в Мироздании, которая есть я. А тогда было лето, ночь, луна, бутылка виски и много-много печального безмыслия, которое однажды было нарушено самым неожиданным образом.
- Утаешь, евек?
Не будь я слишком пьян для резких движений, я мог бы подпрыгнуть от ужаса и навернуться с гаража вниз башкой, на чём бы моя история и закончилась. Но адреналин был блокирован алкоголем, и я даже ничуть не обосрался, вот ни капельки. Но представьте себе – ночь луна, тишина, обзор на 360 градусов, и полное одиночество. И потом тебе кто-то бормочет в ухо не пойми что. Мягко говоря, неожиданно.
- Утаешь, ашую? Устишь?
Чёрный силуэт за моим плечом, разумеется, не был ангелом смерти, иначе кто бы сейчас это всё рассказывал? Разглядеть кого-то спьяну в сверхконтрастном лунном контражуре сложно, и мне показалось сперва, что это какой-то ребёнок – этакий Гаврош в странных обносках. Беспризорник из старого кино. Может быть, из-за его необычной манеры говорить, глотая начала слов, шепелявя и путая согласные - так говорят иногда маленькие дети. Когда же я повернулся к нему, и лунный свет лёг иначе, он, наоборот, показался древним усохшим старичком, с дефектами речи из-за возрастной атрофии речевого аппарата и отсутствия зубов. Но и это не так – зубы у него все, и старичком он тоже не был. Вообще по внешности невозможно было сказать, сколько ему лет даже приблизительно, но по поведению я воспринимал его скорее, как подростка. Росточку он и правда невеликого, метр с кепкой, и вид имел изрядно бомжеватый. Собственно, так я тогда и подумал, продышавшись от неожиданности – бомжик какой-то приблудился. Это было странно – бомжей в Гаражищах не водилось вовсе, что им там делать-то? Но, в общем, не странней многого, что я видел в жизни.
- Тебе чего? – спросил я несколько неласково.
- Утишь?
- Что? Не понимаю! – начал раздражаться я. Не люблю бомжей, знаете ли. Не за что-то конкретное, а так. Брезгую. Запах этот… Хотя от него-то как раз не пахло. Не то что бомжом, а вообще ничем. Может поэтому от общения с ним всегда оставалось ощущение некоторой нереальности.
– Ты кто вообще?
- Сандр а.
- Александр, что ли, Саша?
- Ни. Ни кса, ни аша. Сандр. Сандр а.
Понимать его вначале было трудно, но потом я как-то приспособился. Однако, даже когда я научился разбирать его невнятную скороговорку, то, как его на самом деле зовут, всё равно не понял. Он бурно протестовал против Александра, ничего более созвучного в голову не пришло - так и остался Сандером.
- И что тебе нужно, Сандер?
Тот потоптался как-то смущённо, ковырнул ножкой, пожал плечиками – я уже решил, что точно, сейчас выпить попросит. Мне не то чтобы жалко, но не люблю бесцеремонности и не нуждаюсь в компании. Так что я уже внутренне начал выстраивать умеренно вежливый отказ, но человечек меня удивил.
- Уазь? – ткнул он пальцем в крышу, - Уазь вой?
Это были первые его слова, которые я понял.
- Да, мой УАЗ. Собственный, маму его железную еть, – я был полон технического скептицизма и несплюнутого яда.
- Уазь – осё, - закивал головой Сандер
- Да, УАЗ – хорошо, - согласился я, чтобы не вдаваться в подробности. Потому что где-то хорошо, но чаще криво. Как всё в моей жизни. Когда верблюда спросили: «Почему у тебя шея кривая?» – «А что у меня прямое?» - ответил верблюд. (Вопросом на вопрос, как истинный житель Ближнего Востока). Вот так и мы с УАЗом нашли друг друга.
- Уазь – аоси грём, уазь – нуно, - подтвердил этот странный человечек.
- Для чего нужно-то? – спросил я лениво, прикладываясь к бутылке. (Стаканами я пренебрегал из соображения гигиены. Грязные стаканы – это безобразие, а за водой надо было таскаться к колонке через всё Гаражище.)
Не услышав ответа, я обернулся – но никого за плечом уже не было. Сандер отбыл столь же бесшумно и таинственно, как появился. Это было бы чертовски загадочно, если бы я не был пьян, и ночь, и луна, и вообще. Меня в такие моменты всегда на чертовщинку тянет, я привык. А потом проснёшься – и, окромя сушняка, никакой мистики. В общем, не придал я тогда значения этой нелепой встрече, а зря. С неё-то всё и началось.
В нынешние расслабленные времена торжествующего потребителя сакральное значение Гаражища уже подутрачено. Сначала оно превратилось из
Наверное, в этом нет ничего плохого – просто мир меняется. Раньше у человека и автомобиля были
Машины стали покорны, анимизм ушёл, и они умерли. Так же, как некогда умер Великий Пан, как, покинув Олимп, растворились в эфире Зевс и Гера, как уплыл по Днепру, обиженно свесив в тёмную воду золочёные усы, Перун. Ушли из леса лешие, из домов - домовые, из механизмов - гремлины. Умерли и автомобили, превратившись из членов семей в
Ибо сказано:
●
Проблемы самоидентификации
●
●
●
●
На учёт УАЗ не ставился. У него были проблемы самоидентификации.
Гаишники не любят безномерные машины. То есть, когда кузов б/н, рама б/н и так далее. Они завсегда подозревают тут какой-то криминал. Как будто я краденый чеченский мерседес на учёт ставлю, а не сорокалетний УАЗ, который ровно нихуя не стоит и никому нахер не впёрся!
Не тут-то было…
Полчаса, отвёртками и монтировкой отрываю жёсткий верх. Приколочено добротно. Изуродовал всё, машина усыпана щепками, обивка свисает клочьями…