Калки

На груди Моргана отпечаталась перевернутая статья «Проведите свой отпуск на Карибах».

2

— Привет, ма! — Тесса крепко обняла меня. Потом я обменялась рукопожатием со своим бывшим супругом Эрлом Оттингером-младшим.

— А где Эрик? — спросила я.

— У врача. Проходит тест на аллергию.

— Это уже третий.

— Тедди, они ему необходимы. Мальчик очень уязвим. Он слишком многое испытал. Как и все мы.

Я напомнила себе, что не должна устраивать сцену из-за денег. Особенно при Тессе, очень хорошенькой. От «заячьей губы» почти не осталось следов, и я порадовалась, что часть моих исчезнувших денег была потрачена с умом. Затем Тесса оставила нас с Эрлом-младшим наедине, или, как выразился бы Г. В. Вейс, «бросила на произвол судьбы».

— Мартини?

Я согласилась, потому что бокалы были уже наполнены.

Я осмотрела комнату, не в силах поверить, что провела восемь лет — лучшие (точнее, худшие) годы своей замужней жизни — в этом доме на склоне пыльного холма, за которым раскинулся Тихий океан и застроенная роскошными виллами Санта-Моника.

Вообще-то я пью мало, но тут осушила бокал с мартини в два глотка. Так на меня действовал Эрл-младший.

— Как дела на работе? — спросила я, привыкшая каждую полночь задавать этот дурацкий вопрос, когда он возвращался, уставший (как он говорил) гнуть спину в своей риэлторской фирме, а на самом деле лишенный остатков не слишком обильной сексуальной энергии той или иной девицей, служившей в массажном салоне на бульваре Мелроуз, постоянным клиентом которого он был начиная с шестьдесят восьмого года. Я знала это. Владелицей салона была бывшая рок-певица из Нью-Йорка, дружившая с Арлен. Она говорила нам, что девушки считают визиты Эрла-младшего шуткой и жалеют меня. Девушки были славные. Теперь я сомневаюсь, что были времена, когда мне нравились мужчины.

— Паршиво, — привычно ответил Эрл-младший. Он пополнел, но, слава богу, больше не носил бусин и стригся коротко. В прошлом феврале все мы боролись с контркультурой; борьба с контрконтркультурой эпохи Джимми Картера[2], то есть попыткой восстановить моральные ценности евангельских христиан, была еще впереди. Для будущих историков нашей культуры рассказываю то, чему была свидетельницей года полтора назад на одной вечеринке в Лонг-Бич. К мужчине, с которым я разговаривала, подошла девушка и заявила: «Привет! Я Беттина. Я родилась под созвездием Рыб. Я люблю здоровую пищу, водный спорт и рабство». Позже меня осенило, что это было знамением скорого конца света и воцарения Великой Анархии. Джонсон[3]? Нет. Александр Поп[4]. Правда, как выяснилось впоследствии, мировая тьма хоронит отнюдь не все. Впрочем, воздержусь от преждевременных намеков.

Ты всегда так говоришь. Но сейчас недвижимая собственность переживает бум. Я читаю газеты.

Эрл-младший уставился на меня с ненавистью. Конечно, я не могла его осуждать. Когда-то я была миссис Эрл Оттингер-младшей, женой, матерью, домашней хозяйкой и только отчасти летчиком-испытателем и лауреатом престижной премии. За чем волей-неволей последовали операция, книга и развод. В один прекрасный день я стала новой Амелией Эрхарт. Оставила позади мужа, детей, перерезанные трубы. В тот чудесный год, согласно результатам опроса Института Гэллапа, я была девятой в списке самых знаменитых женщин мира.

Честно говоря, Эрл-младший никогда не воспринимал это всерьез. Но ведь и я никогда не воспринимала его всерьез. Доктор Менджерс, одно время бывший моим психоаналитиком, был уверен, что я стала летчиком-испытателем, стремясь оторваться от земли, от собственной способности к деторождению, от Эрла-младшего и детей, которых никогда не хотела. «Неужели я когда-то что-то испытывала к этому человеку?» — думала я, видя сквозь блаженную пелену первого бокала мартини бледный двойной подбородок своего экс-супруга.

На моих глазах были слезы. У него — тоже. Любовь? Нежность? Сожаление? Нет. Это был раздражающий веки смог, тянувшийся вверх по ущелью Санта-Моника от Тихоокеанского скоростного шоссе. Окись углерода от десятков тысяч легковых машин, бампер к бамперу ехавших с юга на север и с севера на юг.

Мы вытерли глаза, высморкались в бумажные салфетки для коктейлей, которые я купила на распродаже три года назад, и дружно прокляли смог.

— Что поделывает Арлен? — Эрл-младший ненавидел Арлен и подозревал ее во всех смертных грехах.

— Пытается стать продюсером фильма об Амелии Эрхарт.

Эрл-младший фыркнул… Впрочем, изданный им звук был больше похож на цыканье зубом.

— Дальше можешь не рассказывать, — посоветовал он.

— Не беспокойся. Я и так молчу.

— Я слышал, ты собиралась выступить в конгрессе с речью о необходимости остановить прирост народонаселения. — Это означало начало ссоры. Мы всегда спорили о перенаселении и необходимости установить равновесие в биосфере. Эрл-младший думал, что у нас всего полно. Я же знала, что у нас нет ничего. За исключением людей. Тех четырех-пяти миллиардов, которые существовали на Земле в прошлом феврале, было слишком много. Поэтому я при первой же возможности сунула в бочку меда свою ложку дегтя, опубликовав статью, которая была выжимкой из «За гранью материнства». Главными пророками того дня были доктор Пауль Эрлих, доктор Барри Коммонер и летчик-испытатель Тедди Оттингер. Мы говорили с глухими. Но все же говорили.

— С этим покончено, — сказала я. — Я получила новую работу.

— Неужели наконец решила остепениться? И когда это случится? — Эрл-младший изо всех сил старался пробудить во мне чувство вины. Иногда ему это удавалось. В конце концов, он был отцом моих детей, причем куда лучшим отцом, чем я — матерью. Даже в прежние дни я всегда куда-то торопилась, изучала технику и воздухоплавание, испытывала самолеты и оставляла Эрла-младшего присматривать за ребятишками, вечно больными то ветряной оспой, то какими-нибудь другими детскими болезнями. Но это действительно были его дети. Он хотел их. Я — нет. Догадываюсь, что именно поэтому я постоянно испытывала чувство вины. Отвергая условности, я шла против собственной природы. Но у всех нас одна жизнь. Каждый получает то, что заслуживает. Я жила в соответствии с этим лозунгом. И живу до сих пор.

— Больше никаких свадебных колоколов. С этим покончено, малыш. Навсегда. — Понимая, что уязвила его чувства, я быстро добавила: — Не хочу сказать, что в нашем браке не было ничего хорошего. Было. Честно, было. Но тебе слишком хотелось настоять на своем.

— Ну, никто не может сказать, что ты здесь не преуспела, — язвительно ответил Эрл-младший. Я была довольна. Начиналась привычная ссора. В старых обидах есть что-то успокаивающее. Это единственное, что остается постоянным в меняющемся мире.

Однако я решила положить конец знакомой перепалке. На уме у меня было другое.

— Кстати, о преуспевании. В данный момент…

— Тедди, ты задолжала алименты за два месяца.

— Именно об этом я и хотела поговорить с тобой, Эрл. Я на мели…

— Но не настолько, чтобы по старой памяти не показываться в «Плазе» с Арлен и ее подругами-лесбиянками.

— Женщины без мужей — не всегда лесбиянки. — Когда-то обвинение в этом доводило меня до белого каления. Теперь нет. В стране вибраторов бисексуальная женщина — королева, а гетеросексуальный мужчина находится на грани вымирания.

— Знаешь, — сказал Эрл-младший, — детям требуется помощь психиатра, а это стоит денег.

— Никаких психиатров! — Я была непреклонна. — Во-первых, я не могу этого позволить…

— Значит, ты не заплатишь и в феврале?

— Подавай в суд! — Услышав этот голос, я пролила половину мартини на свои новые джинсы. В комнату ворвалась миссис Эрл Оттингер-старшая, моя бывшая свекровь. Похожая на разъяренного терьера, она представляла собой изрядную опасность и была вполне способна действительно цапнуть меня за ногу. Думаю, в ней была четверть негритянской крови. Но даже после телесериала «Корни» у меня никогда не хватало духу нарушить этот заговор молчания. Она приехала из Балтимора и презирала «цветных». Покойный Эрл Оттингер-старший тоже был риэлтором, выйдя в отставку в чине уоррент-офицера[5] Военно-воздушных сил. Зачем я пишу обо всем этом? Оттингеры больше не имеют для меня значения. И для всех остальных тоже. Неужели я сентиментальна?

— Привет, Ленор, — сказала я.

— Пошла к черту! — Миссис Эрл Оттингер-старшая взбесилась, когда я развелась с Эрлом-младшим. — Ты перерезала трубы. Да. А почему бы и нет? — Это был ее тогдашний «пунктик». — Если ты больше не хочешь иметь детей и принимать таблетки, это твое дело. Но не вздумай забыть, что ты всегда будешь матерью моих внуков и женой Эрла-младшего! Оттингеры никогда в жизни не разводились! — Можно было подумать, что она готова простить мне все, кроме нарушения семейной традиции.

Мы смешивали коктейль, продолжая трехстороннюю битву. Как всегда, я утешала себя тем, что вижу их в последний раз в жизни. Они были омерзительны. Каждый по-своему.

— Ты должна вернуться домой. — Хотя второй мартини обычно действовал на Ленор успокаивающе, но зубы терьера не притуплялись никогда. — Дети нуждаются в тебе. Отчаянно.

— Они уже давно взрослые, Ленор, — начиная вскипать, ответила я (Г. В. Вейс назвал бы это «потеплением»). — Спасибо вам. И Эрлу-младшему.

Я зачерпнула пару ведер из скрывавшегося в душе источника лицемерия и вылила их содержимое на врагов. Они принялись жадно лакать. Лесть, даже вымученная, оружие безотказное. На какое-то время она заставила их замолчать.

Мы смотрели друг на друга почти дружелюбно. Но затем Эрл-младший разорвал магические чары.

— Тедди без работы, — сказал он.

— «…Синие стрелы, летящие в небе…» — запела Ленор гимн Военно-воздушных сил. Дни Второй мировой, когда она вслед за мужем перелетала с одной воздушной базы на другую, были для нее самым счастливым временем.

— Улетаю в Индию, — сказала я. — На следующей неделе.

Это заставило Ленор замолчать. Эрл-младший захлопал глазами.

Я рассказала им о своей встрече с Морганом Дэвисом. Никто из них не слышал о Келли, или Калки, но, с другой стороны, никто из них не слышал о Горации, Александре Попе и Паскале. Так же как о Дидро, Гейзенберге или энтропии. Они жили, успешно отторгая от себя информацию. Христианские сайентологи называли таких людей «совершенно чистыми».

Когда я закончила, Эрл-младший меня ошарашил.

— У Ленор, — он всегда называл мать по имени, к чему я была не приучена, — рак. Самый настоящий рак.

Это заявление было столь ужасным, что в комнате потемнело.

— Так и есть, — подтвердила Ленор, очень довольная собой. Для многих людей слово «рак» — что-то вроде символа их высокого общественного положения. Но только не для меня. Если я находила на своем теле хотя бы прыщик, то цепенела от ужаса.

— Вообще-то мы еще не знаем результатов, — сказала Ленор, прихлебывая третий мартини с маринованной луковичкой. — Операция состоится в больнице «Синайский кедр» во вторник. Ровно в семь утра. Тогда они будут знать. После биопсии все станет известно.

— Это просто ужасно… — Ничего другого я сказать не могла.

— Знаю. — На ее лице застыла странная полуулыбка, как будто Ленор было известно то, о чем мы и не догадывались. Возможно, так оно и было. — Думаю, это диета, — сказала она. — Из-за нее все беды. В том, что мы едим, недостаточно клетчатки. Миссис Хендон… ты помнишь миссис Хендон из Шерман-Оукс? Ей удалили грудь в августе, и все прошло благополучно…

Я сказала Эрлу-младшему, что пришлю детям первый же цент, полученный мною от Моргана Дэвиса и «Нейшнл сан». Но, с другой стороны, я ни под каким видом не соглашалась, чтобы их отправляли к психиатру.

— Они ничуть не расстроены, — сказала я. — Но непременно расстроятся, если вы станете капать им на мозги.

Тут Эрл-младший поджал губы и ответил:

— Конечно, с какой стати им расстраиваться? Учитывая то, как ты с ними обошлась…

По инерции мы сделали еще несколько па знакомого танца. Тем временем Ленор ушла на кухню. Я слышала, как она разговаривала по телефону с миссис Хендон, которая лежала в палате для умирающих.

Я сумела уйти до того, как она вернулась в гостиную.

Я никогда не любила смерть. Так же, как водный спорт. Или рабство. Я не Рыбы, а Весы.

3

Мои последние дни в Лос-Анджелесе были лихорадочными.

Морган Дэвис передал мне газетные заметки о Келли-Калки и свел с репортером по имени Брюс Сейперстин. Мистер Сейперстин работал в нью-йоркском офисе «Нейшнл сан». Он позвонил мне в дом Арлен и даже вызвался прилететь «на Побережье», как жители востока называют Калифорнию. Но я сказала: пока не надо. Тогда Сейперстин ответил, что пришлет все, что сможет, но этого совсем немного. В смысле, на английском. «Конечно, на хинди этого добра пруд пруди». Мои антенны тут же поднялись дыбом, и я поняла, что Брюс Сейперстин недалеко ушел от Г. В. Вейса.

— А вдруг Калки действительно бог? Что ты будешь делать в таком случае? — Арлен сидела на краю своего бассейна, напоминавшего формой желчный пузырь. Вечерами на дне зажигались большие имитации желчных камней. У Арлен было чувство юмора сороковых годов — времени, когда я родилась.

При утреннем свете и без грима Арлен выглядела вполне прилично — несмотря на треугольный кусок липкой ленты между бровями. Она называла этот пластырь «морщинником». Арлен испытывала поистине мистическую веру в то, что этот кусок ленты может разгладить морщины, которые уже однажды полностью (но не окончательно) были уничтожены инъекцией силикона, сделанной в Бразилии. Морщины вернулись благодаря солнцу, попойкам и близорукости. Хотя профессиональная карьера Арлен зависела от способности читать титры и телеподсказки, она упорно отказывалась носить очки при стечении публики. А контактные линзы приводили ее в ужас, даже мягкие пластиковые.

— Но я не верю в бога, — сказала я. Арлен уже принялась за свой первый из множества коктейлей. Ее врач предупреждал, что нельзя пить текилу по утрам, и умолял Арлен употреблять во время завтрака хорошее, легкое, приятное виноградное вино из долины Напа. Он сам владел там долей виноградника. Врач предлагал лично поставлять Арлен свою продукцию. Но Арлен решительно отказалась. «От вина меня пучит», — сказала она.

— О, бог — это все на свете. — Арлен обернулась и обвела взглядом «все на свете». В данном случае им были окружавший бассейн экран красного дерева, который Арлен выкрасила в желтый цвет, клочок затянутого смогом бурого неба, пыльные кусты гибискуса и мертвая птица, которую садовник-японец забыл вынуть из клумбы с кактусами.

— Или ничего.

— Вопрос философский. — Арлен нравилось напоминать мне, что она получила хорошее образование на Среднем Западе. Но в то же время она первая признавалась, что забыла все, чему ее учили, из-за миллионов слов, которые ей приходилось заучивать как актрисе, певице и участнице телерекламы. Она всегда говорила, что в детстве хотела быть ветеринаром. Но вмешался шоу-бизнес, мозолистые лапы которого сомкнулись на ее прелестной шейке. В конце сороковых — начале пятидесятых она действительно едва не стала кинозвездой. А сейчас, в вечно среднем возрасте, она была самой высокооплачиваемой звездой телевизионных клипов после Барбары Уолтерс. Настоящей знаменитостью. — Но это неважно. На твоих фотографиях он выглядит симпатичным.

— С чего ты взяла? — спросила я. — У нас нет ничего, кроме кучи неразборчивых фотокопий, переданных по факсу. — Я открыла досье Калки. Там не было ни одного приличного снимка. Просто какой-то тип с длинными волосами и бородой, похожий на кого угодно.

— У меня такое предчувствие. А предчувствия меня до сих пор не обманывали. — Арлен одарила меня профессиональной улыбкой, и мне вдруг показалось, что я тоже участвую в клипе. Появилось чувство нереальности, двойного существования, ощущения того, что ты живешь с человеком, лицо которого всю жизнь видишь на экране телевизора. Он продает пылесосы, что-то делает, болтает… Личное и общественное, внутреннее и внешнее смешалось и превратилось в туманное пятно.

— Почему бы тебе не полететь со мной? — Я слегка ущипнула ее за ляжку. В прошлом феврале эта ляжка благодаря пластической хирургии была достаточно упругой. Арлен уже много лет никуда не летала. По ее словам, она согласилась бы иметь дело с силой земного тяготения только в том случае, если бы это не грозило опасностью разбиться насмерть.

— Ты же знаешь, что я не могу. Очень мило, что ты меня приглашаешь. Но весь следующий месяц мне предстоят съемки. А потом еще это «Гонг-шоу»… В общем, март у меня забит под завязку. Сколько времени тебя не будет?

— Не знаю. Едва ли дольше пары недель. Морган ужасно торопится. Он хочет рассказать о нем раньше, чем это сделает Си-би-эс.

— Но что рассказать? Этот малыш утверждает, что он бог. О боже, да между Лос-Анджелесом и Кармелом можно найти две тысячи жуликов, которые говорят то же самое!

— Да, но почему это делает именно он? И откуда у него деньги? А самое главное, почему я? Почему он хочет разговаривать только со мной?

— «Ты восхитительна, моя и просто ангел!» — промурлыкала Арлен строчку из лирической песенки, которую она когда-то пела с джаз-оркестром Томми Дорси.

Арлен успела дойти до середины второго куплета, когда зазвонил телефон, стоявший на бортике бассейна. Это был Эрл-младший.

— Ну вот, — тоном прокурора сказал он, — у Ленор таки обнаружили рак. Ей удалили…

Эрл-младший принялся долго и подробно описывать зловещие подробности того, что делали с Ленор в больнице «Синайский кедр». Я изо всех сил пыталась его не слышать. Позже Арлен рассказала, что я держала в одной руке трубку, а второй судорожно мяла собственную грудь, пытаясь найти уплотнения.

Но я действительно помню то, о чем инстинктивно думала в тот момент: о народонаселении, погоде, о множестве клеток человеческого тела… Дела шли так, что все грозило неминуемой катастрофой. Арлен уже шесть лет болела лейкемией. Сейчас у нее была ремиссия. Мы никогда не говорили об этом. Но это ничего не меняло. Я была на мели, потому что из-за сокращения вооружений и депрессии отпала нужда в летчиках-испытателях. А еще…

Положив трубку, я внезапно обрадовалась, что улетаю в Индию, а потом в Непал, чтобы встретиться с американцем, который объявил себя Калки, пришедшим покончить с миром, потому что «хуже некуда». Эти последние слова я произнесла вслух.

— Ты о чем, Тедди? — «Морщинник» не помешал Арлен нахмуриться.

— О жизни.

— О, только-то? Тебе нужен мужчина. И мне тоже.

— Это последняя вещь на свете, которая мне нужна.

— А мне — первая. И вторая, и третья. — Арлен хихикнула, сняла с себя лифчик и спустила трусики. На ее бог весть какого возраста, но все еще упругом теле не было ни одного шрама.

Сладострастно вздохнув, Арлен раздвинула ноги, словно соблазняя солнце изнасиловать ее. А потом сладко уснула на виду у прислуги-мексиканки, готовившей салат из овощей и орехов, который мы всегда ели во время ленча. Служанка смотрела на нас в окно кухни, и ее смуглое ацтекское лицо хранило полное бесстрастие. Впрочем, она привыкла к наготе Арлен. Ей нравилось показываться людям без одежды. Более того, Арлен нравилось показывать другим, как она занимается любовью, потому что «если смотреть правде в глаза, секс — одна из немногих вещей, которые у меня хорошо получаются. Во всяком случае, тут труднее промахнуться, чем при игре в гольф».

Арлен не представляла себе жизни без зрителей и камеры. Привлекала ли меня ее сексуальность? Да. Так же, как многих других.

— Замахивались тысячи, — порочно улыбаясь, частенько говорила она, — и никто ни разу не промазал!

2

1

Морган Дэвис довез меня до аэропорта на собственном лимузине с шофером.

— Это предусмотрено моим контрактом, — гордо сказал он. Дэвис всегда состязался с Клеем Фелкером. Я никогда не знала почему.

Но Морган был щедр ко мне. А меня продолжали одолевать сомнения. Точнее, я была совершенно ошарашена.