Помоги проекту - поделись книгой:
1936 год, Мадрид накануне Гражданской войны. Молодого английского искусствоведа приглашают оценить коллекцию картин. Неожиданно он оказывается в самом центре политической интриги, в которой замешаны испанская Фаланга, генералы-мятежники, республиканское правительство, британская разведка и НКВД. К тому же он никак не может разобраться в своих запутанных отношениях с женщинами.
Перевод: группа “Исторический роман“, 2015 год.
Перевод: gojungle, passiflora, Barabulets, DonnaRosa и Elena_Panteleevа
Редакция: gojungle, Elena_Panteleevа и Sam1980
Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel
Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!
Глава 1
- Инглис?
Вопрос застал его врасплох. Увлеченный составлением письма, он едва ли задумывался о том, что в купе находятся другие пассажиры. После Кале он ехал в компании молчаливого француза, с которым лишь обменялся приветствиями в начале маршрута, а потом распрощался в Бильбао. Всё остальное время француз спал, вытянув ноги, а после его ухода то же самое сделал и англичанин. На промежуточных станциях в поезд сели новые пассажиры, и теперь, вместе с Энтони, все они напоминали труппу странствующих комедиантов. Кроме него самого, в купе ехали престарелый священник из сельского прихода, девица грубовато-деревенского вида и тот тип, что задал вопрос - человек неопределенного возраста и положения, довольно потасканного вида, но зато с пышными усами республиканца. Священник путешествовал с деревянным чемоданом среднего размера, девица - со здоровенным тюком, а этот тип - с двумя объемистыми чемоданами из черной кожи.
- Я не говорю по-английски, понимаете? - продолжил он свою речь после молчаливого согласия англичанина с предыдущим вопросом. - Инглис нет. Я испанис. Вы инглис, я испанис. Испания сильно отличается от Англии. Диферент. Испания - солнце, быки, гитары, вино. Эверибоди ура-ура. Англия - нет солнца, нет быков, нет веселья. Эверибоди капут.
Некоторое время он хранил молчание, дабы дать возможность англичанину вникнуть в эту социологическую теорию, а потом добавил:
- В Англии король. В Испании нет короля. Раньше король. Альфонсо. Больше нет короля. Всё закончилось. Теперь республика. Президент Нисето Алькала Самора. Выборы. Раньше командовал Леррус, теперь Асанья. Политические партии, сколько хочешь, и все дрянные. Бессовестные политики. Эверибоди козлы.
Англичанин снял очки, вытер их платком, который вытащил из верхнего кармана плаща, и воспользовался паузой, чтобы выглянуть в окно. На протянувшейся до горизонта красноватой земле не было видно ни единого дерева. Вдалеке он заметил мула, на котором по-женски сидел крестьянин в пончо и фетровой шляпе. Одному богу известно, откуда он и куда едет, подумал Энтони, прежде чем повернуться к собеседнику с мрачным выражением лица, преисполненным решимости не раскрывать во время этого диалога свои склонности.
- Я в курсе перемен в испанской политике, - холодно сказал он, - но как иностранец, не считаю себя вправе ни вмешиваться во внутренние дела вашей страны, ни высказывать свое мнение по этому поводу.
- Здесь никто ни во что не вмешивается, сеньор, - заметил говорливый пассажир, слегка разочарованный тем уровнем владения испанским, которым щеголял англичанин, - этого еще не хватало! Я лишь сказал это, чтобы ввести вас в курс дела. Даже если вы здесь проездом, не помешает знать, с чем придется иметь дело, когда до этого дойдет. Представьте: я в Англии, то да сё, и вдруг оскорбляю короля. Что произойдет? Да в тюрягу запихнут. Вполне естественно. А здесь то же самое, только наоборот. Я хочу сказать, что в этом отношении всё изменилось.
Ничего подобного, подумал англичанин. Однако вслух этого не произнес, он лишь хотел положить конец этой возмутительной болтовне. Он ловко перевел взгляд на священника, который следил за трепом республиканца с плохо скрываемым неодобрением. Маневр принес ожидаемый результат. Республиканец ткнул пальцем в сторону священника и заявил:
- Вот, чего далеко ходить, перед вами пример того, о чем я говорю. Еще каких-нибудь несколько дней назад вот эти делали всё, что вздумается. А сегодня живут на подачки и еле уворачиваются от подзатыльников. Или я не прав, падре?
Священник скрестил руки на коленях и пристально уставился на пассажира.
- Хорошо смеется тот, кто смеется последним, - не испугавшись, ответил он.
Англичанин предоставил им погрузиться в дуэль из поговорок и прибауток. Поезд медленно и монотонно полз по пустынной равнине, оставляя в чистом и прозрачном зимнем воздухе плоскогорья плотный столб дыма. Перед тем, как вновь задремать, Энтони услышал очередную реплику республиканца:
- Видите ли, падре, народ не стал бы ни с того ни с сего палить церкви и монастыри. Ни разу не подожгли ни одну таверну, ни больницу, ни арену для корриды. Если по всей Испании народ решил поджигать церкви, раз уж ему что-то нужно поджигать, то это не просто так.
Энтони проснулся от резкого толчка. Поезд остановился на какой-то большой станции. По перрону торопливо ковылял железнодорожный служащий в плаще, шарфе и фуражке. В руке он держал погасший латунный фонарь.
- Вента-де-Баньос! Пассажирам до Мадрида необходимо пересесть на другой поезд! Экспресс отходит через двадцать минут!
Англичанин достал с полки чемодан, простился с остальными пассажирами и вышел в коридор. Его ноги ослабли и затекли после стольких часов неподвижности. Но несмотря на это, он спрыгнул на перрон, где был встречен порывом холодного ветра, из-за которого у Энтони перехватило дыхание, и пытался найти железнодорожного служащего, но без толку, тот, выполнив свою миссию, немедля вернулся в свою контору.
Станционные часы остановились и показывали совершенно неправдоподобное время. На флагштоке висело истрепанное трехцветное знамя. Англичанин раздумывал, не поискать ли ему убежище в экспрессе, но вместо этого побежал по станции по направлению к выходу. Он остановился у стеклянной двери с надписью «Буфет», ставшей непрозрачной из-за измороси и копоти. Внутри от буржуйки шло немного тепла, воздух был более плотным. Англичанин снял помутневшие очки и вытер их галстуком. Единственный клиент буфета облокотился на стойку с рюмкой светлой настойки и курил черуту. Официант смотрел на него, держа в руках бутылку анисовки. Англичанин направился к официанту.
- Добрый день. Мне необходимо отправить письмо. Может, вы располагаете почтовыми марками? В противном случае подскажите, нет ли на станции почтового отделения.
Официант вытаращился на него с открытым ртом, а потом буркнул:
- Понятия не имею.
Единственный посетитель вмешался, не поднимая глаз от рюмки анисовки.
- Не будь таким мужланом, парень. Какое впечатление о нас сложится у этого господина, - и обращаясь к англичанину: - Простите парня. Он ни слова не понял из того, что вы сказали. В вестибюле станции вы найдете киоск, где продаются марки, там же есть почтовый ящик. Но перед тем выпейте рюмашку анисовки.
- Нет, спасибо.
- Не отказывайтесь, я угощаю. Судя по вашему лицу, вам необходимо восстановить силы.
- Не думал, что будет так холодно. Судя по солнцу...
- Это вам не Малага, сеньор. Это Вента-де-Баньос, провинция Паленсия. Здесь уж как жахнет, так держись. Вы приезжий, судя по всему.
Официант налил рюмку анисовки, которую англичанин поспешно заглотнул. Поскольку он давно не ел, спиртное обожгло гортань и желудок, но по телу разлилось приятное тепло.
- Англичанин, - ответил Энтони на вопрос клиента буфета. - И мне нужно торопиться, если я не хочу пропустить экспресс до Мадрида. Если вас это не побеспокоит, я бы оставил здесь чемоданы, пока налегке сбегаю к киоску.
Он поставил рюмку на стойку и вышел через заднюю дверь, соединяющуюся с вестибюлем станции. Он несколько раз прошелся по станции, так и не обнаружив киоска, пока экспедитор не махнул ему в сторону закрытого окошка. Англичанин стучал в него, пока окошко не открылось и оттуда высунулась лысая голова мужчины с оторопевшим выражением лица. Выслушав просьбу англичанина, он закрыл глаза и зашевелил губами словно в молитве. Потом нагнулся и, выпрямившись, положил на стойку у окошка огромную книгу. Он не спеша пролистал ее, удалился и вернулся с маленькими весами.
Англичанин вручил ему письмо, и почтовый служащий тщательно его взвесил. Он снова проконсультировался с книгой и высчитал сумму оплаты. Англичанин расплатился и бегом вернулся в буфет. Официант смотрел в потолок с грязной тряпкой в руке. На вопрос англичанина он ответил, что за выпивку заплатил другой клиент, как и обещал. Чемодан стоял на полу. Энтони забрал его, поблагодарил и побежал к выходу. Экспресс на Мадрид начал медленное движение в облаках белого пара и клубах дыма. Несколькими большими шагами он догнал последний вагон и вскочил в поезд.
Пройдя через несколько вагонов и так и не обнаружив пустого купе, Энтони решил остаться в коридоре, несмотря на пронизывавший его поток холодного воздуха. После пробежки он согрелся, а облегчение от того, что он отправил письмо, компенсировало усилия. Теперь другого пути не было. К черту женщин, подумал он.
Он хотел побыть в одиночестве, чтобы насладиться только что обретенной свободой и посмотреть на пейзаж, но через некоторое время заметил, как обходя препятствия к нему направляется тип, который угостил его в буфете. Он поприветствовал его, и тот встал рядом. Он был человеком лет пятидесяти, коренастым, худым, с морщинистым лицом, мешками под глазами и беспокойным взглядом.
- Удалось отправить письмо?
- Да. Когда я вернулся в буфет, вы уже ушли. У меня не было возможности вас поблагодарить за дружелюбие. Вы едете вторым классом?
- Я езжу там, где взбредет в голову. Я из полиции. И не делайте такое лицо, благодаря этому никто не украл ваш чемодан. В Испании не стоит быть таким доверчивым. Вы останетесь в Мадриде или продолжите путешествие?
- Нет, я еду в Мадрид.
- Могу я вас спросить о целях поездки? Только для себя, ну вы понимаете. Можете не отвечать, если не хотите.
- Никаких проблем. Я эксперт в сфере искусства, а если еще конкретней, то по испанской живописи. Я не продаю и не покупаю. Пишу статьи, даю уроки и сотрудничаю с некоторыми галереями. При возможности, хоть с веской причиной, хоть без оной, всегда стараюсь съездить в Мадрид. Музей Прадо - мой второй дом. Можно сказать, что и первый. Нигде в другом месте я не бываю так счастлив.
- Ну надо же, какая прекрасная профессия. Мне о ней никогда не рассказывали, - заметил полицейский. - И этим вы зарабатываете на жизнь, осмелюсь спросить?
- Не очень много, - признался англичанин, - но к счастью, у меня есть небольшая рента.
- Везет же некоторым, - пробормотал полицейский почти беззвучно, а потом добавил: - Но раз уж вы так часто приезжаете в Испанию и так хорошо говорите по-нашему, то наверняка у вас здесь куча друзей.
- Друзей? Нет. Я никогда не оставался в Мадриде надолго, а англичане, как вы знаете, довольно замкнуты.
- В таком случае мои вопросы вам покажутся крайне неприятными. Не обижайтесь, это просто издержки профессии. Я наблюдаю за людьми и пытаюсь разузнать их профессию, гражданский статус и, если могу, намерения. Моя работа заключается в том, чтобы предотвращать, а не наказывать. Я работаю в службе Государственной безопасности, а времена сейчас неспокойные. Конечно, я не имею в виду вас, интересоваться кем-либо не означает его подозревать. Но под самой простецкой личиной может скрываться анархист, агент иностранных спецслужб или перевозчик нелегалов. Как их отличить от честного человека? Ни на ком нет соответствующего ярлыка. Однако всякий скрывает какую-нибудь тайну. Вот взять вас, чтобы далеко не ходить, почему вы так торопились отправить письмо, которое могли бы без суеты бросить в ящик в Мадриде через каких-нибудь несколько часов? Не говорите ничего, уверен, что всё имеет простое объяснение. Это просто для примера. Моя миссия в том и заключается, ни больше ни меньше, чтобы открыть под маской настоящий облик.
- Здесь холодно, - сказал англичанин после некоторой паузы, - а я одет не так тепло, как следовало бы. С вашего позволения, пойду поищу купе с отоплением.
- Идите, идите, не буду вас задерживать. Пойду в вагон-ресторан, что-нибудь выпью и поболтаю с тамошними служащими. Я часто езжу по этому маршруту и знаком с персоналом. Официант - источник ценной информации, особенно в стране, где все разговаривают на повышенных тонах. Желаю удачного путешествия и счастливого пребывания в Мадриде. Разумеется, мы больше не увидимся, но оставлю вам свою визитку, на всякий случай. Подполковник Гумерсиндо Марранон, к вашим услугам. Если вам что-нибудь понадобится, спросите меня в Главном управлении госбезопасности.
- Энтони Уайтлендс, - ответил англичанин, засовывая визитку в карман плаща, - также к вашим услугам.
Глава 2
Несмотря на усталость после долгой поездки, Энтони Уайтлендс спал некрепко и несколько раз пробуждался от далекого шума, похожего на выстрелы из винтовки. Он остановился в скромной, но комфортабельной гостинице, которую знал по предыдущим поездкам. Вестибюль был маленьким и не слишком приветливым, а портье находился явно не в духе, но гостиница хорошо отапливалась, а в просторном номере с высоким потолком имелся довольно большой гардероб, удобная кровать с чистыми простынями и сосновый стол со стулом и лампой, идеально подходящий для работы. Прямоугольное окно с деревянными ставнями выходило на тихую и уединенную площадь Ангела, над домами перед окном возвышался купол церкви Сан-Себастьяна.
Но всё-таки атмосфера была не из приятных. Из-за холода гвалт мадридской ночи сменился мрачным и неумолимым завыванием ветра с гор, который кружил сухие листья и разбросанные по сверкающей от измороси черной мостовой обрывки бумаги. Фасады зданий покрывали порванные и грязные предвыборные плакаты и анонимные листовки, призывающие на все лады к забастовкам, восстанию и мятежу. Энтони не только был знаком с этой ситуацией, но именно серьезность положения и привела его в Мадрид, однако увидев реальность собственными глазами, он впал в уныние и беспокойство. Временами он раскаивался в том, что принял предложение, а временами - в том, что отправил Кэтрин письмо, положившее конец их отношениям, полным тревог, но также и единственному стимулу в его теперешней жизни.
С упавшим сердцем он потихоньку оделся, время от времени оценивая свой облик в зеркале гардероба. Зрелище не было лестным. После поездки одежда помялась, и хотя он ее тщательно вычистил, но не смог оттереть следы копоти. Подобная "роскошь" вкупе с печальным и усталым лицом придала ему вид очень мало соответствующий тем людям, которых он собирался посетить, и совершенно не адекватный тому впечатлению, которое должен был на них произвести.
Выйдя из гостиницы, через несколько метров он оказался на площади Санта-Ана. Ветер разогнал облака, и небо приобрело чистоту и прозрачность студеного зимнего утра. В барах и закусочных начинали собираться первые клиенты. Энтони присоединился к ним и вошел в забегаловку, которая пахла кофе и горячим хлебом. Дожидаясь официанта, он листал газету. Заголовки и обилие восклицательных знаков оставляли малоприятное впечатление.
Во многих местных забегаловках Испании произошли стычки между враждующими группировками, несколько человек убито и многие ранены. В некоторых отраслях объявлены забастовки. В одном из городов провинции Кастеллон мэр изгнал священника и организовал в церкви танцы. В Батансосе Христу отрезали голову и ноги. Публика в баре комментировала эти события красноречивыми жестами и нравоучительными фразами, затягиваясь сигаретами.
Энтони привык к плотному английскому завтраку, поэтому чашка крепкого кофе и жаренные в масле чуррос [1] ему не понравились и не помогли поднять настроение и разогнать дурные мысли. Он взглянул на свои часы, поскольку шестиугольные часы, висящие над прилавком, похоже, стояли, как и на станции в Вента-де-Баньос. Времени перед встречей было еще достаточно, но его раздражали гул и дым, так что он расплатился и вышел на площадь.
Пройдя быстрым шагом, Энтони через несколько минут оказался перед дверьми музея Прадо, который только что открылся. Он показал билетерше документ, где именовался профессором и исследователем, и после консультаций и сомнений его впустили бесплатно. В это время года, тем более в обстановке насилия и неопределенности, в которых жил Мадрид, посетителей почти не было, и музей выглядел пустынным. В залах стоял арктический холод.
Безразличный ко всему, что не имеет отношения к воссоединению с обожаемым музеем, Энтони на мгновение задержался перед Il Furore, бронзовой статуей Карла V работы Леоне Леони. Одетый в римскую кирасу император сжимал в руке копье, а у его ног лежало побежденное и закованное в цепи олицетворение жестокости и дикости, засунувшее нос прямо в зад победителя, который по божественному приказу олицетворял и всеми средствами устанавливал на земле порядок.
Воодушевившись подобным образчиком силы, англичанин выпрямил спину и решительно направился в зал Веласкеса. Творения этого художника производили на него такое впечатление, что он всегда осматривал не больше одной картины. Он изучал их годами, одну за другой, ежедневно приходя в музей с блокнотом, куда записывал по мере обнаружения все нюансы. Затем уставший, но счастливый возвращался в свой номер и переносил заметки в большую тетрадь в косую линию.
Однако на этот раз он пришел не ради записей, а с мольбой о защите, подобно паломнику, посещающему место поклонения святому. С таким же смутным ощущением англичанин остановился перед одним из полотен, нашел подходящую дистанцию, протер очки и неподвижно уставился на картину, почти не дыша.
Когда Веласкес написал портрет дона Хуана Австрийского, ему было столько же лет, сколько сейчас англичанину, который немного испуганно созерцал картину. В свое время она входила в коллекцию шутов и карликов, что украшала королевские поместья. Мысль о том, что великому художнику можно поручить рисовать этих жалких существ, чтобы потом превратить их в превосходный декоративный объект, в наши дни может показаться шокирующей, но в то время, должно быть, таковой не была, и в конечном счете значение имеет только то, что по этому странному капризу короля родились великолепные произведения искусства.
В отличие от товарищей по коллекции, персонаж, окрещенный доном Хуаном Австрийским [2], не имел твердой позиции при дворе. Он не был постоянным шутом, его нанимали по случаю, чтобы восполнить чье-то временное отсутствие или усилить обычную труппу калек, идиотов и душевнобольных, развлекавших короля и придворных. В архивах не сохранилось его имя, лишь это экстравагантное прозвище. Должно быть, уравнивание в титуле с величайшим военачальником имперских войск и сыном Карла V являлось частью шутки. На портрете у ног шута, чтобы отдать должное имени, лежат аркебуза, нагрудник доспеха, шлем и несколько шаров, видимо, пушечные ядра небольшого калибра, одет он по-королевски, держит скипетр, а на голове - несоразмерно большая шляпа, слегка сдвинутая набок и украшенная щегольским плюмажем. Это роскошное одеяние не может скрыть действительность, лишь подчеркивает ее: тут же бросаются в глаза смешные усы и нахмуренные брови, которые через несколько веков стали напоминать Ницше.
Шут уже был немолод. Его руки выглядели сильными, ноги же, напротив, тощими и указывали на хрупкое телосложение. Лицо крайне худощавое, с торчащими скулами, а взгляд неуверенный и бегающий. Чтобы усилить насмешку, за персонажем, в углу картины, художник нарисовал окончание морского сражения: горящий корабль и черный столб дыма. Настоящий дон Хуан Австрийский командовал испанской эскадрой в битве при Лепанто против турков, именно за это героическое деяние, описанное Сервантесом, его и помнят спустя века. Не очень понятно, что за битва изображена на картине: возможно, это фрагмент реальности или аллегория, имитация или сон шута. В результате должна была получиться сатира, но у англичанина выступили на глазах слезы от созерцания баталии, написанной в опередившей свою эпоху технике, которую с той же целью использовал Тёрнер.
Сделав над собой усилие, Энтони успокоился и снова сверился с часами. Прошло немного времени, но пора уже было отправляться, если он хотел явиться на встречу с пунктуальностью, которую, конечно же, от него ожидали, не в качестве добродетели или вежливости, а как карикатурную черту, присущую его нации, пресловутую английскую пунктуальность. Поскольку никто его не видел, Энтони кивком головы попрощался с шутом, повернулся и вышел из музея, не обратив внимания на висевшие на стенах великие произведения искусства.
Поделиться книгой: