— А вот на то, чтобы понять, где в ближайшие пять лет каждый месяц вы будете брать восемьсот десять долларов, у вас есть три месяца. Три. Вам понятно? Не думайте об этом прямо здесь. Поезжайте домой, выпейте, развейтесь. А потом и подумаете. — Он смотрел на меня, извергая свою мужскую силу и уверенность, заражая ею все вокруг, словно это радиация. Я не смогла сопротивляться. Я отдала себя в его власть. Я была как кукла из любовного романа. Космополитяне меня убили бы за такой позор. Я написала все нужные заявления, заполнила какие-то бланки и выкатилась на улицу вспоминать о Нем весь оставшийся вечер. Думаю, что он не отвечал мне взаимностью. Думаю, что он провел вечер с какой-нибудь сногсшибательной стройной красоткой, только что первый раз в жизни получившей паспорт. Потому что перед ТАКИМ открыты все двери.
Глава 4
О том, хорошо ли быть лягушкой в банке со сливками
Сказать, что я и все мои родичи были в шоке — это сильно погрешить против истины. Шок — это всего лишь состояние, из которого можно вывести человека, дав ему звонкую пощечину. Но даже если бы мне и маменьке набили бы морды, наставив синяков на каждом глазу, свернув носы, а потом еще отходили бы батогами — и это не вывело бы нас из того состояния души, в котором мы пребывали.
— Подлец твой Серега. — Это было банально. Но Мотька как правило всегда была банальна.
— Этот сраный лимитчик недостоин, чтобы в него даже бомж плюнул. Мариупольский ублюдок. — Тоже так себе, если не брать в расчет, что слова «сраный» и «ублюдок», в ее устах — уже событие.
— Я жалею, что родилась. Лучше бы ты сделала аборт, — а этот хит вечера выдала я маме. Выдала и напилась в дым, вспоминая такого великолепного, но такого презрительно-недоступного банковского сердцееда. Интересно, он там был самый главный? Если нет, то как же должен выглядеть Самый?
Наутро стало ясно, что даже если я все три месяца проведу в тяжелейшем запое — мне это не поможет. Надо было делать выбор. Либо спиться уже окончательно, бросить семью и собирать по подворотням бутылки дрожащими руками всю оставшуюся жизнь. Определенный резон в этом был. По крайней мере, проблемы с банком с моей повестки тогда снимались. Но дочки! Либо искать бабки. Не имея сил решить дилемму, я ушла из дому погулять, проветрить похмельные мозги. Я гуляла весь день и, наверное, прогуляла бы и всю ночь, если бы любезный сотрудник милиции не предложил мне скоротать время в обезьяннике их отделения. И его можно было понять: бледная, расхлистанная, с всклокоченными волосами, торчащими из-под ошибочно напяленной мною старой маманиной шапки. В глазах безумие, на губах оскал. В кармане ни копейки, и, вдобавок ко всему, по лицу все время текут слезы. Это потому, что как только я вспоминала, что скоро меня попрут из родного дома, что муж меня бросил, что есть и одеваться нам не на что — как «Бац», слезы новыми потоками лились из глаз. Иногда я садилась на лавочки и ревела в голос. Ко мне подлетали прохожие, спрашивали — не плохо ли мне? Как будто по моему виду можно было подумать, что мне хорошо. В общем, я огрызалась и они уходили. Я вставала, и шла дальше, чтобы согреться. Я ходила и ходила, пока окончательно не запуталась в темноте незнакомых районов. Там-то меня и сцапал патрульный. Ночь, проведенная в обезьяннике, меня окончательно отвратила от варианта «спиться». Похабная матершина ментов, адресованная то мне, то соседям по временному приюту. Вонь такая, что выворачивает наизнанку и тянет блевать. Между прочим, многие и не сдержали порыва. Это я вам точно говорю. Следов плохой работы желудка было полный обезьянник. В общем, наутро приехала мама и подтвердила, что я Ольга Петрова, а не Чикатило и меня отпустили. Вот тут-то я и поняла, что буду любой ценой искать деньги. Где и как — непонятно, но уж конечно, не у кавказца Вано. Я оттерла следы моей прогулочки, отоспалась и поехала к Мотьке.
— Привет, что-то срочное? — спросила она, будто не понимала, зачем я. Видит бог, я не хотела это произносить, но пришлось.
— Скажи, Мотька, ты одолжишь мне денег?
— Сколько? — тупила она.
— Сколько сможешь. Все пятьдесят ты ведь не сможешь?
— Дурацкий вопрос. Понимаешь, Олечка. Я тебя очень люблю и все такое, но это! Одно дело, помочь тебе продержаться, чтобы ты с голоду не подохла. А совсем другое, выкупать из заклада твою квартиру. Я этого не потяну.
— Я, собственно, и не сомневалась. Но спросить я должна была.
— Я понимаю. — После этой эпохальной «встречи на Эльбе» я получила еще около десяти отказов. Потом я заметила, что на мои звонки не отвечают мобильники знакомых, причем на звонки из автомата они отвечали прекрасно. И, наконец, большинство моих знакомых сообщило мне, что собирается в командировку.
— Я уезжаю, сейчас ничего не могу сказать. Позвони через два месяца. — Я усмехалась. Моя проблема не исчезнет и через два месяца.
Общий итог дружеских чувств, обращенных ко мне, в денежном эквиваленте выглядел так: четыреста долларов плюс пара обещаний. Плюс один, но очень дельный совет, который дал мне знакомый Паша Васьков, художник-неудачник, промышляющий продажей пародий на Ренуара на Арбате. Денег он мне не дал, прямо объяснив, что они ему нужны и самому. Зато напоследок изрек:
— Олька, твоя проблема решается как минимум наполовину. Я бы оценил твою хату как немерянно дорогую. Центр, Китай-Город, Покровка, трешка, потолки три метра, выглядит подходяще для обедневших дворян! Сдай ее. Она должна потянуть на большие деньги.
— А как ее сдать? — я была готова расцеловать его за такой правильный совет. Это вам не четыреста долларов.
— Обратись в агентство. Сейчас в Москве самое большое и раскрученное агентство — «Инкорс». Куча филиалов по всему городу. Я точно помню об одном недалеко от вас. Если поедешь по бульвару в сторону Рождественки, то доедешь за пять минут. Прямо рядом с Моспочтамтом. — Вот это да! Если только он не врет и наша квартира в цене, можно решить половину проблемы. Я помчалась в этот «Инкорс».
Конечно, найти Агентство по такому описанию оказалось непростым делом. Во-первых, оно находилось не рядом с Моспочтамтом, а совсем даже в другой стороне, на Большой Лубянке. И я бегала полчаса по площади у метро Тургеневская и приставала к прохожим и продавцам киосков.
— Вы не подскажете, как пройти в Агентство «Инкорс»?
— А какой адрес?
— Где-то около Моспочтамта.
— Ну, девушка, вы даете. Ничего себе, да здесь все рядом!
— Простите.
— Какое вам агентство? — наконец нашелся сердобольный местный.
— «Инкорс». Занимается квартирами.
— Это на Большой Лубянке. Идите по Рождественскому бульвару до перекрестка и увидите по левую руку.
— Огромное спасибо, — рассыпалась я в благодарностях и побежала. Мне не терпелось узнать, сколько стоит сдать мою квартиру. Просто до ужаса не терпелось. Так не терпелось, что я чуть было не промахнула мимо двери с флагом синего цвета, на котором гордо развевалась эта непонятная аббревиатура «Инкорс». Я застыла на месте так резко, что идущий следом пешеход с разлету наскочил на меня, упал, выматерился и вошел дальше, потирая локоть.
— Извините, — непонятно зачем пробормотала я и, потирая зад, с которым он и столкнулся, попыталась открыть дверь. Мне это не удалось. Я дергала ее и дергала, пока оттуда не вышел такой же «Секьюрити», как и в «Национальном стандарте» и сказал:
— Девушка, у вас что, глаз нету?
— Есть, — обиделась я. И добавила, показав рукой — Вот они.
— Ну, спасибо. Сам бы я не нашел. Вот же бумажка — звонок. Как из деревни. — Я прошла внутрь и поймала себя на мысли, что дикари из племени «Секьюрити» меня просто бесят. Тоже мне, командуют, как вздумается. А ведь их место похоже на будку кобеля на скотном дворе. От этих мыслей мне полегчало.
Я взобралась на второй этаж старинного дома. Лестницы были такими же бесконечными, как и у меня дома, но вот лифта тут не было. Дом-то всего из пяти этажей. По длинному белому коридору я просочилась к какой-то секретарской стойке. Вокруг меня все время деловито шныряли туда-сюда какие-то озабоченные люди в приличной и даже роскошной одежде. Все говорили в телефоны, кто в городские радиотрубки, кто в сотовые. Их речь вроде была русской, но понять смысл даже отдельных слов мне почти совсем не удавалось. Я стояла в коридоре какого-то дурдома.
— Женщина, вы по какому вопросу?
— …
— Женщина, я к вам обращаюсь.
— Ко мне? — вокруг меня была такая куча других, что я решила переспросить.
— Да, к вам. Вы по какому вопросу?
— По квартирному, — брякнула я.
— Это очевидно. А конкретнее? У меня и без вас есть дела. — Вежливость ее выдерживала меня с трудом.
— Я хочу сдать квартиру.
— Нет проблем. Присядьте, я вызову эксперта. И дайте паспорт. — Я села. Все-таки, они действительно очень востребованы. Такая суета, столько всего. Обалдеть. Вот бы куда попасть работать, неожиданно пришло мне в голову. Но дальнейший разговор с красивой девушкой-экспертом в красивом кабинете показал, что это — идея из разряда утопических. Как минимум, тут наверняка требовалось какое-то специфическое квартирно-юридическое образование. Она рассказала мне о куче подводных камней, готовых меня утопить, если я вздумаю сама заниматься сдачей квартиры. Но это все было фигней. Главное, она сказала:
— Вашу квартиру, если описание верно, можно сдать за тысячу долларов. Та двушка, которая нужна, чтобы туда переехали вы, стоит примерно пятьсот долларов. Таким образом, ваша прибыль составит пятьсот долларов.
— Я согласна, мне только надо переговорить с родней, — кстати, от этих слов у меня внутри вдруг все упало. Попробуйте переговорить с моей мамочкой о переезде в маленькую двушку на окраину типа Мотькиного Медведково.
— Для этого требуется заключить договор. Мы берем комиссию в размере одного месяца оплаты.
— Тысячу долларов, — поразилась я. Вот это заработок должен быть у этой роскошной девицы, если за мой вариант она заполучит разом штуку баксов. А ведь таких как я тут полный офис!
— Да. Но мы возьмем эти деньги со съемщика.
— Слава богу. А то где бы я взяла эту штуку.
— Тогда подумайте, почитайте условия и приходите. — Она протянула мне изящную визитку. Находясь под впечатлением НАСТОЯЩЕГО бизнеса, а не какой-то там убыточной пиццерии, а также от потенциального дохода в пятьсот баксов, я решила прогуляться по бульвару до дома. Мне вдруг вспомнился тот великолепный Мужчина из банка. Сегодня он бы, наверное, не отнесся ко мне с таким презрением. Может, даже похвалил бы за сообразительность и деловитость. Я не спешила домой. Там была мама, которая еще не знает о переезде. И мне предстояло превратить ее в маму, которая переезжает. Нет, я решительно никуда не спешила.
Глава 5
О том, к чему может привести буйная фантазия
Итак, мы переезжали. Трудно понять и правильно оценить все те эпитеты, которыми меня наградила маман, когда поняла, как и чем мы будем гасить долги моего мужа-лимитчика.
— Где была твоя голова, когда ты выходила замуж за этого мерзавца? — на этот вопрос ответ был очевиден. Там же, где и сейчас — на плечах. Но она видеть этого не желала
— Где была голова твоего отца, когда он отписал эту квартиру тебе! — по-моему, она как-раз была на самом правильном месте. С другой стороны, если бы папулино завещание одаряло квартирой маменьку, мы бы сейчас уж никак не оказались в таком жутком положении. Она бы по определению не дала бы взять ни копейки моему муженьку.
— Как я буду учиться в какой-то задрипанной школе в Медведково? Сними квартиру здесь. Рядом! — это Шурочка отреагировала на происходящее.
— Тогда нашей прибыли не хватит и на то, чтобы покрывать половину долга, детка.
— У меня здесь друзья. Я не поеду.
— Слава Богу, к подобным вопросам ты не можешь иметь отношения. Право голоса относительно обстоятельств нашей жизни есть только у меня и еще, может быть, у мамы.
— Я тебя ненавижу.
— Спасибо, детка. Надеюсь, что все же ко мне ты относишься чуть лучше, чем к отцу, который вынуждает нас на целых пять лет покинуть родные стены. — Это был, безусловно, удар ниже пояса. Шурка замолчала и проплакала весь вечер. Зато и возражений против переезда больше не высказывала.
Весь следующий месяц я провела словно бы в полубреду. Восемь часов февральско-мартовского мороза, приводящие меня в состояние угасания мозговой деятельности и атрофии нервных импульсов. Даже пошлые и однообразные словесные приставания Вано не раздражали меня. Скорее они были мелкой деталью фона. Дальше магазины, где я старалась не потратить все, что получала (а получала я не так много, как в начале. Отказав Вано в интимном взаимопонимании, я лишила себя всех премий и безголовых цветочков, так что уползала я строго с тремястами рублями) и галопом неслась домой. Там с болью и содроганием показывала квартиру гражданам или иностранной, или бандитской национальной направленности. Наконец после целого месяца утомительных и противных показов, один пожилой америкос, с трудом выуживая слова из разговорника, прошелестел:
— О-кей, я подходить этот аппартмент. Я дать ваш прайс. Йес?
— Йес! — завопила я и побежала поить валокордином мою мамулю. Мне прямо не верилось, что вот этот дядечка будет жить в моем доме и ежемесячно за эту радость отваливать мне заветный штукарь.
Нам дали неделю. Прямо при просмотре роскошная девушка из «Инкорса» сунула мне под нос бумаги, тыкая в них наманикюренным пальчиком.
— Это — ваш ежемесячный доход. Одна тысяча долларов ежемесячно. Сумма фиксируется на весь период. Это вам понятно? — обращалась она ко мне, словно я скудоумная.
— Ага, — шмыгала я еще красным от мороза носом. — А какой период?
— Год. Если всех все будет устраивать, продлите его сами простым дополнительным соглашением. Понятно?
— Ага, — что такое простое дополнительное соглашение, я представляла смутно, а уж тем более, как мы сами его продлим с не говорящим по-русски Джонсом, я не понимала. Я не понимала даже, Джонс — фамилия это или имя?
— Вы должны через неделю передать квартиру мистеру Джонсу вместе с пустой мебелью, исключая тот список, что мы с вами согласовывали. Он приколот к договору. Понятно? — говорила она все более ласково и медленно.
— Ага, — снова пробубнила я. Про список я помню. В нем то, что мы могли увести с собой. Нам удалось отбить один маленький телевизор, два огромных дорогущих ковра (а перебьется по моим персидским коврам шаркать!) и бытовую технику. Кроме плиты и стиральной машины. Что было ужасно, потому что стирать руками я разучилась еще тогда, когда и уметь-то не должна была по малолетству.
— Прямо сейчас мистер Джонс передает Вам одну тысячу долларов под расписку, а вы ее отдаете мне пятьсот под приходно-кассовый ордер в качестве оплаты вашей новой квартиры. Ага?
— Понятно, — сказала я, и через неделю мы оказались в обшарпанной двушке на Студеном проезде в Медведково. Здесь плохо было все, кроме того, что до Матильдиной улицы Грекова было всего пять минут ходу. И до моей горе-работы тоже было близко, всего минут десять пешком. Но больше нас здесь не радовало ничего.
— Мам, тут тараканы, я их боюсь — первое правдивое слово произнесла Анютка, которая сидела на чужом, видавшем виды диване в «большой» комнате и прижимала к себе своего любимого плюшевого медведя.
— Тараканы — фигня. Тут в серванте целая гора презервативов. О, с клубничным запахом. Ой, нет, со вкусом, — веселилась Шурик.
— Какая гадость! Откуда это могло здесь появиться? — сморщилась маменька.
— Дремучая ты, бабуль. Такие хаты обычно для проституток снимают. А для них презики — это как орудие производства!
— Замолчите немедленно, — не выдержала я. — Нам здесь придется очень долго жить, так что первое, что мы сделаем, это проведем генеральную уборку этого сарая.
— Тогда нам нужно купить много «Комбата» от тараканов, «Фейри!» и чего-нибудь дезинфицирующего, — разумно перечислила Шурка.
— Нет! Экономия во всем — вот наш девиз. Мне к тем пятистам баксам, что получаются с квартиры, надо прибавить еще триста десять неведомо откуда берущихся других. И еще на что-то жить. Так что единственное, на что я согласна — хлорка отечественного производства, там более, она ОЧЕНЬ эффективна. И хозяйственное мыло.
— Ну да. От отечественной хлорки дохнет все. Включая нас.
— Мы — нормальные российские мутанты, выдержим все. Шурик, я тут видела недалеко хозяйственный магазин. Марш в него.
В общем, через неделю житья выяснилось, что бачок в туалете не работает, на кухне течет кран, а душевой шланг — чистой воды бутафория. Да, и на стенах ванной комнаты какая-то то ли плесень, то ли грибок. Из паркета выпадают части и, видимо, уже давно, так как в прихожей из-за этого сформировалась целая яма. Такой небольшой провал до самой стяжки. Апофеозом этого грязевого потока новостей стало сообщение соседей о том, что эта квартира в прошлом году горела.
— Да… Не так, чтоб сильно горела…До нас не достала, слава Богу, хотя мы и примыкаем. Но вот балкон сгорел весь. Да…
— Какой кошмар! — ужаснулась я.
— В горелых квартирах навсегда остается плохая аура. Я не могу здесь жить, — откуда маман откопала паранормальное слова «аура» — мне неизвестно.
— Будешь. Второго переезда в ближайший год я не переживу. И больше ни слова! — я была непреклонна. Мама посмотрела на меня внимательно и передумала падать с сердечным приступом.
— Да… А еще, помню, выгорела вся проводка и окна. Проводку-то заменили, а вот на нормальные окна денег то у Кондратьевны не было. Она-то с пятиэтажки подрала, какие были и сюды поставила. Да… — продолжал откровенничать сосед.
— Как это — подрала. А жильцы что, так прям и отдали?
— А жильцов у нас тогда уже выселили. Вона видишь, дом новенький. Его на месте тех пятиэтжек недавно построили. В общем, с них Кондратьевна окна-то и содрала. И ничего, стоять до сих пор. Уже почитай два года! — поразился он. А я наконец поняла, почему это окна со стороны балкона так странно досками оббиты по периметру. И почему в квартире такие жуткие сквозняки. Ах блин, ну и Кондратьевна. Ведь ни слова не сказала, гадюка, когда годовой контракт подписывала. В общем, попали мы конкретно. Пришлось вызывать подмогу и переконопачивать окна заново. Хоть и конец зимы, а до весенней оттепели мы могли и не дотянуть.
И, наконец, после умопомрачительного месяца проживания в нашей хатке настал день, когда я снова отправилась к Джонсу за деньгами. Джонс был мил и любезен, пустил в квартиру, вернее, только в прихожую, сунул конверт и готовую расписку. Я пересчитала зеленые купюры, чиркнула подпись и оказалась на лестнице. Обалдело я смотрела на захлопнувшуюся дверь собственной квартиры. Вдруг мне стало тяжело дышать. Я села на ступеньки и заревела, утираясь шарфом.
— Ну неужели я должна буду жить в той халупе целых пять лет! Я не смогу. — Господи, как хотелось, чтобы сейчас как в детстве из лифта вышел папа, подошел ко мне, взволнованно погладил бы меня по голове и сказал:
— Ну что же ты, детка, расстраиваешься? Я все решу, тебя завтра же поселят обратно. Пойди, купи себе пирожное.
Эх, мечты, мечты. Папа уже много лет как покоится в колумбарии Ваганьковского кладбища, престижном месте последнего упокоения. И мне пришлось утереться и отправиться восвояси, то есть на Студеный проезд, где меня уже ожидала Кондратьевна. Мы с нею немного полаялись из-за всех деталей жилищного суррогата, который мы превратили в дом за свой многострадальный счет. Она степень своей вины осознавать отказалась, но согласилась на компромисс. Пятьдесят долларов из пятисот остались в моем кармане в качестве разовой компенсации за потрясение, остальные четыреста пятьдесят перекочевали в ее карман навсегда и мы мирно распрощались до следующего месяца. Приближалось первое мая — конец моей вожделенной банковской отсрочки. И я решила не ждать и поехать оплатить задолженность прямо на следующий день, пока у меня не украли деньги или пока я их не пропила. Чего ждать-то когда на дворе пятнадцатое апреля. Все равно ведь не отвертишься.
Я выковыряла из заветной шкатулки еще триста зеленых, из числа тех самых эквивалентов дружбы, что надавали мне самые мягкие из моих знакомых. Те, что не смогли набраться смелости и послать меня подальше. Господи, как же мне жалко денег. Такая куча, я ради этой кучи уже месяц сплю на детской кушетке в кухне, чтобы и у деток и у маменьки было по привычной комнате. Как же я их отдам в чужие равнодушные руки кассиров. Я и правда чуть не рыдала, пока ехала на Бауманскую. Ехать мне теперь было значительно дальше, чем просто сесть на троллейбус и прокатиться несколько остановок. В Аптекарском меня встретил все тот же (а мажет и другой, но очень похожий и с таким же выражением лица) секьюрити. Он долго обнюхивал меня, обмахивал палкой-металлоискателем, и прикидывал: достойна ли я пройти внутрь.
— Хорош выделываться. Я клиент банка, не задерживай, халдей. Вызови Никоненко! — рявкнула я на него и потому, что он меня бесил и злил самым ужасным образом, и потому, что день был такой, звезды так легли. Он онемел. Видимо, мой вид, который уже пару месяцев как не был ухоженным и респектабельным, мягко говоря, контрастировал с тоном и смыслом слов, что я излагала. Ну вот захотелось мне его на место поставить, что же, совсем лишать себя простых земных радостей?
— Секундочку, — прошептал он и вдавился внутрь. Я расправила плечи. Будет знать! Я везу сюда восемьсот долларов США, да он передо мной ковровую дорожку должен расстелить. Ну и что, что я в заляпанном дорожной грязью пальто и в старой шапке. Подумаешь — не накрашена. А времени нет. И на то, чтобы почистить сапоги, сегодня времени тоже не нашлось.
— Прошу Вас, проходите, — как он переменился. Прямо льнет, двери открывает.
— К кому мне пройти. К Никоненко? — так звали ту худенькую девушку, которая была моим персональным менеджером.