Тайны Великой смуты

Челобитная Волдыря показывает масштабы разбоев на юго-восточных рубежах страны еще до начала царствования Бориса. Задолго до 1598 г. в юго-западной, южной и юго-восточной областях России сложилась взрывоопасная ситуация. По периметру российских границ от Смоленска до Казани страну окружали не централизованные государства, а шайки разбойников — польских панов, малороссийских казаков, крымских татар и десятки различных орд от ногайцев до казанских татар.

Для борьбы с набегами московские власти еще со времен Ивана Грозного строили «засечные черты», то есть линии укреплений вдоль границ. Узлами обороны засечных черт были небольшие крепости, гарнизоны которых сочетали пассивную оборону с активной. При нападении крупных сил неприятеля гарнизон садился в осаду, а когда «воров» было мало, из крепости вылетал конный отряд на поиски очередной шайки. Жизнь в таких гарнизонах была трудна и опасна. Дворяне и ратники из Москвы и других городов ехали на засечные линии только в принудительном порядке. Контроль из Москвы над воеводами и ратниками в засечных линиях и малых крепостях был минимальный.

У отчаянных удальцов, стоявших на рубежах земли Московской, перспектив пойти на повышение в Москву и обзавестись вотчинами было ничтожно мало. В случае возникновения любой смуты они ничего не теряли, но могли приобрести очень многое. Таким образом, истоки Смуты заключались не в притеснениях крестьян или убиении младенца Борисом Годуновым, как нам уже много лет твердят историки, а в росте «антигосударственного элемента»[20] по дуге Смоленск — Казань в сочетании с интригой бояр Романовых, подставивших самозванца.

Враги Бориса распускали слухи о его невежестве. Эти сплетни подхватили многие позднейшие историки. На самом же деле Борис немедленно приступил к ряду реформ в России. Другой вопрос, что он вел их более мягкими методами и не столь быстро, как Петр I.

Наибольшие аналогии напрашиваются в отношениях с заграницей. Так, Борис начал активно принимать в России иностранцев. Еще при царе Федоре он пригласил в Россию известного английского математика и астролога Джека Ли, предложив ему две тысячи фунтов ежегодного содержания. Тот отказался, но зато в 1598–1603 гг. в Россию прибыло несколько тысяч европейцев, в основном немцев. Впервые в истории в Москве Борис разрешил построить лютеранский храм. Опять же впервые в России в 1600–1601 гг. было сформировано подразделение из немецких и других наемников для охраны Кремля. Однажды знаменитый келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын упрекал царя за то, что тот убеждает своих приближенных бояр остричь себе бороды.

Царевич Федор Борисович при помощи иностранцев сумел начертить первую карту России. Вплоть до Петра I она оставалась единственной картой, напечатанной в России.

Годунов первым из московских правителей отважился отправить русских детей на обучение за границу. Шесть мальчиков поехали учиться в Сорбонну, пятеро было послано в университет в Любек, четверо — в Лондон. Всего учиться за границу уехало восемнадцать человек.

Борис мечтал открыть в Москве университет и уже набрал несколько иностранных преподавателей. Однако Смута покончила с его мечтами. Университет так открыт и не был, а из восемнадцати юношей, отправленных учиться за границу, вернулся в Россию лишь один — Игнатий Алексеев, сын Кучкин. Он провел восемь лет в Любеке. В 1610 г. Кучкин попытался морем вернуться на родину, но его корабль был захвачен шведами и отведен в Колывань (Ревель). Лишь через несколько месяцев Кучкину удалось вернуться из шведского плена. Не будем винить остальных «студентов». Кто захочет после Оксфорда или Сорбонны ехать в охваченную войной и мятежом страну, не имеющую законной власти.

В царствование Бориса увеличилось число и тиражи печатных книг. Руководил Печатным двором Андроник Тимофеев Невежа, а потом его сын Иван Андроников Невежин, который в послесловии к «Цветной триоди» восхвалил Бориса:

«И о сем богодухновенных писаний трудолюбственнем деле тщание велие имел и с прилежным усердием слова истины исправляя, делателей же преславного сего печатного дела преизобилие своими царскими уроки повсегда удоволяя, и дом превелик устроити повеле: в нем же трудолюбному сему книжного писания печатному делу совершатися».

При Годунове по всей стране закипело строительство. Именно при нем построили колокольню Ивана Великого. Были построены новые зубчатые стены Кремля. Мощные стены опоясали Китай-город. Впервые в России в Кремле был создан водопровод. По всей стране от Смоленска до Астрахани Годунов строил каменные цитадели.

В нашей истории давно утвердился штамп, что, взойдя на престол, Борис Годунов начал тотальную борьбу с «феодальной аристократией». На самом же деле Борис проводил по отношению к знати гибкую политику, индивидуально подходя к каждому клану и группировке. Чтобы не быть голословным, приведу перечень назначений за первые полтора года царствования Бориса. По случаю своего венчания на царство в сентябре 1598 г. Борис щедро раздает думные чины. Боярами в это время становятся князь Михаил Петрович Катырев-Ростовский, Александр Никитич Романов (из кравчих), князь Андрей Васильевич Трубецкой, князь Василий Казы Карданукович Черкасский, князь Федор Андреевич Ноготков-Оболенский. Чином конюшего был пожалован боярин Д. И. Годунов. Чин окольничего получили Никита Васильевич, Семен Никитич, Степан Степанович и Матвей Михайлович Годуновы, Б. Я. Бельский (из оружничих), Михаил Михайлович Кривой Салтыков, Михаил Никитич Романов, князь Василий Дмитриевич Хилков-Стародубский, Фома Афанасьевич Бутурлин. В казначеи был произведен думный дворянин И. П. Татищев. Чин кравчего (на место А. Н. Романова) получил Иван Иванович Годунов. 25 декабря 1598 г. в дворецкие был произведен боярин С. В. Годунов. В конце 1598 г. — начале 1599 г. чин думного дворянина получил Евстафий Михайлович Пушкин. К январю 1599 г. в думные дворяне был пожалован ясельничий Михаил Игнатьевич Татищев.

Внимательный читатель уже заметил, что среди пожалованных много Романовых и их родни и даже Бельских — явных врагов Бориса. Из этого следует, что Борис сделал вид, что не заметил недружественной позиции Романовых во время кризиса 1598 года. Худородных Бельских он, видимо, вообще не считал опасными и протянул им руку.

Среди пожалованных довольно много Годуновых. Но пожалования они получили не как царские родственники, а за конкретные заслуги и в порядке очередности. Историк А. П. Павлов, специально занимавшийся составом и структурой государева двора XVII века, писал: «Никто из вновь пожалованных в Думу Годуновых не получил сразу высший боярский чин, минуя окольничество. В бояре при царе Борисе было пожаловано только двое новых представителей этой фамилии (Семен Никитич и Матвей Михайлович), но одновременно сходят со сцены старые бояре Годуновы. К июню 1605 г. умерли конюший Д. И. Годунов и И. В. Годунов, и в боярах числилось только трое Годуновых».[21]

Земельные пожалования Годуновых в царствование Бориса были достаточно скромны. Данная царем Федором во владение конюшему Борису Годунову богатая Важская земля не была передана «по наследству» конюшему Д. И. Годунову, а снова перешла в государственное владение. Не все родственники царя Бориса были крупными землевладельцами. Так, И. А. и И. Н. Годуновы выставили в 1604 г. в поход против Лжедмитрия всего по пять всадников (то есть имели по 500 четвертей поместной и вотчинной земли), Ф. А. Годунов — четверых всадников, «оприч Вяземской земли» (то есть 400 четвертей). Годуновы редко назначались воеводами в полки, и по имеющимся данным видно, что и после 1598 г. они уступали в местническом отношении первостепенным «княжатам» — Мстиславскому, Шуйским, Трубецким и Голицыным. Таким образом, Борис не старался выделять своих родственников из среды знати.

В годы своего царствования Борис не ввел в Боярскую думу ни одного из своих сородичей — Сабуровых и Вельяминовых. К 1605 г. в думе не осталось ни одного из представителей этих фамилий. Однако в целом Сабуровы и Вельяминовы успешно продвигались по службе. При царе Борисе в московских чинах — стольниках, стряпчих и московских дворянах — служили 13 Сабуровых и 23 Вельяминова. Интересно, что в XVII веке первым боярином из рода Сабуровых стал Михаил Богданович Сабуров, но произведен в бояре он был не Годуновым, а Лжедмитрием I.

Проанализировав деятельность Бориса Годунова в первые годы его царствования, нетрудно сделать однозначный вывод, что его политика полностью соответствовала интересам Российского государства. Знать была избавлена от репрессий прошлого. Ни один знатный род не был насильственно отстранен от власти. Князья Рюриковичи и Гедиминовичи могли быть уверены, что при Годунове их не вытеснят худородные выскочки. Тот же А. П. Павлов писал: «Дума конца царствования Бориса Годунова была не менее (а пожалуй и более) аристократичной по составу, чем дума 1598 г. Из 20 бояр 1605 г. 11 человек относились к первостепенной княжеской знати (Мстиславские, Шуйские, Голицыны, Куракин, Трубецкие, Катырев-Ростовский, Воротынский, Черкасский)».[22]

Глава 5

Заговор бояр Романовых

Казалось бы, разумная внешняя и внутренняя политика Годунова должна была обеспечить стабильность в обществе, но случилось совсем наоборот. Как титулованная знать, так и беспородные бояре — все рвались к власти. Перед Иваном Грозным все трепетали. Внуки удельных князей Рюриковичей и Гедиминовичей вели себя перед царем как кролик перед удавом. Это было явление не политическое, а, скорее, медицинское — паралич воли сопровождался рядом других психических заболеваний. Ведь за долгое царствование Ивана никто даже не пытался убить кровавого тирана. Спасаясь от опричного террора, бежали буквально единицы. Верность присяге, крестному целованию? Нет, это чушь! Посадив на престол шутовского царя Симеона, Иван формально освободил всех подданных от присяги. Но паралич воли продолжался — потомки викингов и не шевельнулись. Жертвы покорно шли на плаху и садились на кол, «распевая каноны Иисусу».

А вот в условиях стабильности и безопасности многие князья и бояре распоясались. Кое-кто начал считать царя Бориса ровней и примерял на себя шапку Мономаха.

Борис, как правило, был в курсе происков своих врагов. Он создал разветвленную систему сыска. Позже московский летописец отметил, что дьявол «вложил Борису мысль все знать, что ни делается в Московском государстве; думал он об этом много, как бы и от кого все узнавать, и остановился на том, что, кроме холопей боярских, узнавать не от кого». Надо ли говорить, что доносы посыпались как из рога изобилия.

Царь Борис велел дать ход доносу дворян князя Ивана Ивановича Шуйского на своего господина. Яшка Иванов, сын Марков, и его брат Полуехтко обвиняли князя в колдовстве и сборе «кореньев» (видимо ядов). Марков был награжден царем, но и Шуйские не были наказаны. Царь попросту их немного попугал. Как свидетельствуют разрядные книги, служебная карьера Василия Ивановича Шуйского и его братьев при Годунове шла достаточно хорошо. Некоторые историки утверждают, что Борис запретил Василию Ивановичу Шуйскому жениться, но это вымысел. Как и в остальных случаях, «злодей» Борис был ни при чем. От первой жены княжны Елены Михайловны Репниной у Василия Шуйского были только две дочери. Еще до вступления Бориса Годунова на престол Шуйскому каким-то образом удалось развестись с женой. Во втором браке, с Марьей Петровной Буйносовой-Ростовской, у Шуйского родилась еще одна дочь. Да и зачем награждать чинами и одновременно смертельно унижать ближнего боярина? А главное, что толку? У Шуйского были младшие братья, так что у Шуйских и так хватало претендентов на престол (и это еще без Скопиных-Шуйских).

Более круто Борис обошелся с Богданом Бельским. В июне 1599 г. Бельский был назначен воеводой в войске, сосредоточенном в районе Северного Донца. Там по царскому указу было начато строительство цепи крепостей для защиты от крымских татар. Самую мощную крепость, Царев-Борисов, названную в честь царя, Бельский сделал своей резиденцией.

Гарнизон Царева-Борисова состоял из 46 выборных дворян, 214 детей боярских — рязанцев, тулян, каширян и белевцев, 2600 русских и украинских казаков, стрельцов и «немцев». Бельский не только не пытался поживиться за счет больших средств, отпущенных на строительство крепостей и содержание войск, но даже доставлял для ратников припасы из своих имений. В своем кругу пьяный Богдан хвалился, что де-Годунов — царь в Москве, а он (Бельский) — царь в Цареве-Борисове и т. п. Естественно, доброжелатели донесли обо всем в Москву. В марте 1600 г. Бельский был арестован, а главным воеводой в Царев-Борисов назначен окольничий Андрей Иванович Хворостин.

Боярская дума признала Бельского виновным, но Борис не желал начинать казни. Поэтому Бельского наказали весьма оригинальным способом. «Государственный преступник» был привязан к «позорному» столбу, и царский медик шотландец Габриэль выщипал волос за волосом всю его длинную бороду. Потерять бороду тогда считалось большим бесчестьем. Бельский был лишен чина окольничего и отправлен в ссылку в Нижний Новгород.

Враги Годунова использовали наказание Бельского, чтобы запустить очередную «утку». Бельский-де был наказан за то, что он покаялся духовнику в страшных преступлениях. Он де по наущению Бориса Годунова умертвил в 1584 г. царя Ивана, а в 1598 г. — царя Федора. Испуганный духовник сообщил «тайну» патриарху, а Иов настучал царю.

Разумеется, вышесказанное — чушь собачья, но выдумали ее не бабки на базаре, а весьма умные люди, действовавшие по принципу Геббельса — «Чем чудовищнее ложь, тем больше ей верят». Ни до ни после Бориса не было царя, против которого была бы развернута столь мощная пропагандистская кампания. Ее можно сравнить лишь с кампанией против Николая II и Распутина в 1915–1916 гг.

Кто был рупором этой пропаганды, «доктором Геббельсом» начала XVII века, мы, видимо, никогда не узнаем. Автор принципиально не хочет фантазировать, но по логике вещей источник пропаганды находился среди московских церковников, возможно, монахов Чудова монастыря. Иов допек многих умных и честолюбивых духовных лиц. А избавиться от него без свержения Бориса было нельзя. Эти церковники не могли не вступить в связь с мощным боярским кланом, соперничающим с кланом Годуновых. И таким кланом стали Романовы.

За два последних столетия наши историки до предела мифологизировали роль Романовых в Смутное время. На фоне злодея и неврастеника Бориса Годунова, отпетых негодяев Гришки Отрепьева и Тушинского вора перед нами предстает доброе патриархальное семейство Романовых. Романовы-де имели самые большие права на престол, но им чуждо стремление к власти, они далеки от политических интриг. И вот за эту доброту и бескорыстность все правители, начиная с царя Бориса и кончая Тушинским вором, всячески мучают праведное семейство. Наконец храбрый воевода освобождает Москву от злых иноземцев, и весь народ, начиная с самого воеводы и кончая простым казаком, молит юного ангелоподобного отрока стать царем московским. Надо ли говорить, что тут не обошлось без вмешательства небесных сил?! Отрок и его мать долго отказываются, они, мол, никогда и не думали, чтобы Миша мог стать царем.

Миф о Романовых нашел отражение даже в пушкинском «Борисе Годунове». Там дворянин Афанасий Пушкин говорит Рюриковичу Шуйскому:

«Знатнейшие меж нами роды — где? Где Сицкие князья, где Шесту новы, Романовы, отечества надежда?» Шуйский: «Прав ты, Пушкин»…

Ну ладно, что князья Сицкие и Шастуновы уже три года, как прощены и исправно служат Борису, поэт мог и не знать, но чтобы Шуйский — потомок Андрея Ярославича и ненавистник выскочек Романовых признал — их «знатнейшими меж нами» и «отечества надеждой»… Это уже топорная лесть, граничащая с издевательством над семейством Романовых.

Пушкин писал П. А. Вяземскому сразу после окончания «Годунова»:

«Жуковский говорит, что царь меня простит за трагедию — навряд, мой милый. Хоть она и в хорошем духе писана, да никак не мог упрятать всех моих ушей под колпак юродивого. Торчат!»

На самом деле Романовы были до неприличия беспородны. 550 лет Русью правили князья — потомки норманнского князя Рюрика. Власть Рюриковичей наследовалась двумя способами: по горизонтали — старшему в роду и по вертикали — от отца к сыну. В XV веке окончательно утвердился второй способ наследования. Но всегда наследование шло исключительно по мужской линии. Князья обычно вступали в брак с княжнами из соседних княжеств, иногда с боярскими дочерьми, были браки с половецкими, а потом и татарскими княжнами. Боярская дочь, став женой Рюриковича, получала титул княгини, но никогда ни при каких обстоятельствах ее родичи не становились князьями и уж подавно не могли претендовать на княжеский престол. То же самое можно сказать о половецких и татарских князьях (ханах).

Семейство Романовых считало своим прародителем Андрея Кобылу — дружинника московского князя Симеона Гордого. Историкам о Кобыле известен лишь один факт, что он вместе с Алексеем Босоволоковым ездил в Тверь за невестой для Симеона. Предполагается, подчеркиваю, предполагается, поскольку неоспоримых доказательств нет, что Кобыла отличался большой плодовитостью. Позже ему приписали 5 сыновей, 14 внуков и 25 правнуков, но никаких достоверных документов на сей счет нет. Не только Романовы, но и десятки известных дворянских фамилий считали Кобылу своим предком. Среди них Бутурлины, Челядины, Пушкины, Свибловы и другие.

Потомки Кобылы — Кошкины (4 поколения), Захарьины (2 поколения) — постоянно были рядом с московскими князьями, но всегда на вторых ролях. Ни громких побед, ни больших опал. Кошкины и Захарьины преуспевали лишь в накоплении богатств. Самым прибыльным промыслом в Средние века на Руси была добыча и продажа соли. В начале XV века Кошкиным удалось стать владельцами самых крупных варниц в Нерехте.

В 1547 г. Романовы (они тогда назывались еще Захарьиными) породнились с родом Ивана Калиты. Царь Иван IV, еще не Грозный, женился на шестнадцатилетней Анастасии, дочери умершего четыре года назад окольничего Романа Захарьевича. Современники утверждали, что Анастасия была хороша собой. Но выбор определила не ее внешность, а соглашение между кланом Захарьиных-Яковлевых и кланом Глинских. Клан Захарьиных был многочислен, его связывали семейные узы с князьями Сипкими, Бельскими, Шастуновыми и Оболенскими. Клан был силен и очень осторожен. Это не могло не импонировать Глинским, которые надеялись править одни от имени Ивана, пользуясь поддержкой Захарьиных-Яковлевых. Противостоять блоку Глинских с Захарьиными в 1547 г. было практически некому, так как после убийства Андрея Шуйского клан Шуйских серьезно ослабел.

3 февраля 1547 г. состоялась царская свадьба. После свадьбы старшему из сыновей Романа Захарьевича Даниле был присвоен чин окольничего. Его дядя Григорий Юрьевич Захарьин и двоюродный брат Иван Большой Михайлов-Юрьев становятся боярами.

Брак Ивана IV с Анастасией Романовной не представлял ничего экстраординарного в истории России. Подавляющее большинство жен московских князей были дочерьми бояр иди даже дворян. Да и у самого Ивана Грозного было семь жен и, соответственно, куча родни по женской линии, начиная с Романовых (Захарьиных) и кончая Нагими.

За тринадцать лет жизни с царем Иваном Анастасия Романовна родила шестерых детей: Анну, Марию, Димитрия, Иоанна (убит отцом в 1582 г.), Евдокию и будущего царя Федора. Анастасия умерла 7 августа 1560 г. сравнительно молодой, ей было около тридцати лет, что дало многим современникам и потомкам основание предполагать отравление царицы.

К марту 1584 г., когда внезапно умирает царь Иван, из мужского потомства Захарьиных в живых остался лишь Никита Романович Захарьин и его дети, которых по деду стали называть Романовыми.

Никита Романович оказался самым плодовитым в роду Захарьиных. От двух жен — Варвары Ивановны Ховриной и Евдокии Александровны Горбатой-Шуйской — он имел пятерых сыновей и пятерых дочерей (Федора, Михаила, Александра, Василия, Ивана, Анну, Евфимию, Ульяну, Марфу и Ирину). Из них только Ульяна умерла в младенчестве, в 1565 г. Старшая дочь Анна была выдана замуж за князя Ивана Федоровича Троекурова. Рюриковичи Троекуровы вели свой род от ярославских удельных князей. Дочь Евфимию Никита Романович выдал за князя Ивана Васильевича Сицкого. Марфа стала женой Бориса Камбулатовича Черкасского. Он был сыном кабардинского владетеля Камбулата — родного брата Темрюка, отца Марии — второй жены Ивана Грозного. В 1592 г. Борис Камбулатович становится боярином. У Марфы и Бориса было трое детей — Иван, Ирина и Ксения. Иван при царе Михаиле стал боярином, Ирина выдана за боярина Федора Ивановича Шереметева, а Ксения — за Ивана Дмитриевича Колычева. Младшая дочь Никиты Романовича Ирина вышла замуж за боярина Ивана Ивановича Годунова. Потомства у них не было.

Наиболее выдающейся личностью из большой семьи Никиты Романовича стал его старший сын Федор. Он был красив и статен. Он, по-видимому, первым из московской знати стал брить бороду и носить короткую прическу. О щегольстве Федора и умении одеваться иностранные послы говорили, что если московский портной хотел похвалить свою работу заказчику, то он говорил: «Вы теперь одеты как Федор Никитич».

В 1586 г. Федор прямо из рынд прыгнул в бояре. В 1590 г. он женился на Ксении Ивановне. В торжественном обряде венчания участвовал сам царь Федор и боярин Борис Годунов. Остается лишь единственный вопрос — на ком женился Федор Никитич и кто стал матерью царя Михаила? Об этом уже свыше трехсот лет спорят историки. Имя и отчество невесты точно известно, вопрос только в фамилии.

Ряд историков XIX века, как, например, Б. Филатович, утверждает, что Федор Никитич женился на дочери дворянина Ивана Васильевича Шестова. Многие историки (С. М. Соловьев, С. Ф. Платонов и др.) попросту обходят этот вопрос. На мой же взгляд, ближе всего к истине мнение П. Н. Петрова, автора «Истории родов русского дворянства», который считает женой Федора Никитича Ксению Ивановну Шастунову, дочь князя Ивана Дмитриевича Шастунова — потомка удельных ярославских князей. Петров писал: «Незнатность при Грозном представителя Шестовых — один из аргументов, говорящих против допущения союза с дочерью полкового головы — двоюродного брата государя, когда род князей Шастуновых, на который указывают издавна, как на родственный по матери царю Михаилу, описыватели усыпательницы Романовых в Новоспасском монастыре — конечно, составлял более приличную партию… Неаристократическую же родню в семьи свои не принимала старинная московская аристократия, в XVI веке еще более надменная, чем после».[23] Замечу, что и ранее никто из дочерей Романовых-Захарьиных-Юрьевых не выдавался за бедных дворян.

Федор Никитич оказался плодовит: с 1592 по 1599 год у него родилось шесть детей, но выжили лишь двое — Татьяна и Михаил, а остальные умерли в младенчестве. Позже Татьяна выйдет замуж за князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского, а Михаил, родившийся 12 июля 1596 г., станет царем.

В отличие от большинства княжеских родов Рюриковичей и Гедиминовичей, да и многих родов старомосковской нетитулованной знати, во время правления Ивана Грозного вотчины Захарьиных-Юрьевых не только не сократились, но и значительно увеличились. После женитьбы на Анастасии Романовне Иван IV щедро наделил ее родню вотчинами, о чем сообщается в его духовной. В числе пожалованных были укрепленные городки Скопин и Романово городище на юге страны, построенные для защиты от набегов крымских татар. Вместе с этими городами Захарьины-Юрьевы получили и окрестные села.

При организации опричного корпуса Захарьины-Юрьевы потеряли ряд вотчин в Костромском и Суздальском уездах, где до опричнины владели вотчинами Роман Юрьевич Захарьин, сын его Данила и племянник В. М. Юрьев. Но в качестве компенсации Захарьины-Юрьевы получили вотчины в других местах.

Казни родственников Романовых-Захарьиных из ветвей Захарьиных-Михайловых и Захарьиных-Яковлей, как ни странно, пошли потомству Романа на пользу. Как известно, в конце царствования Иван Грозный велел составить перечень опальных и часть конфискованных земель отдал уцелевшим родственникам казненных. Так, в конце 70-х — начале 80-х годов Никите Романовичу Захарьину-Юрьеву и его сыновьям были пожалованы родовые вотчины Протасия Васильевича Захарьина-Михайлова и бояр Яковлей. Эти вотчины находились в Московском, Костромском, Бежецком и других уездах.

Наконец, в приданое Федор Никитич Романов получил село Домнино в Костромском уезде и село Климянтино в Углическом уезде.

Богатство Романовых хорошо характеризует заем, выданный Никитой голландской купеческой компании, — 20 тысяч рублей.

При этом боярин взял грабительские 85 процентов годовых. Любопытно, что английский посол Боус утверждал, что этот заем был замаскированной формой взятки, и голландцы сделали Никиту Романовича своим «агентом влияния».

После смерти Ивана Грозного Захарьины-Кошкины вступают в тактический союз с кланом Годуновых. Слабостью Романовых было то, что о царице Анастасии, умершей 36 лет назад, почти все забыли, а цветущая Ирина делила ложе с царем. Мало того, у Романовых не было достойного кандидата в цари. Никита Романович был стар и болен, а его старший сын Федор слишком молод по понятиям того времени.

Последствия союза с Годуновыми сказались сразу. К сентябрю 1584 г. боярство получает князь Федор Михайлович Троекуров, сын которого Иван был женат на Анне Никитичне Юрьевой-Захарьиной. К февралю 1585 г. боярином стал князь Иван Васильевич Сицкий, женатый на Евфимии Никитичне, Юрьевой-Захарьиной. Одновременно с ним стал боярином князь Федор Дмитриевич Шастунов, женатый на Фетинье Даниловне, Захарьиной-Юрьевой.

Совместными усилиями кланов Годуновых и Романовых в 1587 г. Шуйские были разгромлены. Роль Романовых после этого значительно возрастает. Старший из них, Федор Никитич, в 1590 г. получает боярство и становится одним из руководителей Боярской думы. В 1596 г. Федор Никитич был назначен царем Федором (читай Борисом Годуновым) вторым воеводой правой руки, то есть вторым по рангу военачальником на Руси.

Союз Годуновых и Романовых фактически распался в 1598 г. после смерти царя Федора. Но открыто выступить против претензии Бориса на царский престол Романовы не рискнули. В 1598 г. ни Романовы, ни их многочисленная родня даже не заикнулись о кандидатуре Федора Никитича. Лишь спустя 15 лет Романовы начали рассказывать сказки о том, что-де царь Федор на смертном одре завещал престол Федору Никитичу Романову.

Но, с другой стороны, Романовы не поддержали и Бориса в самые трудные для него дни. Видимо, Романовы участвовали в попытке возведения на престол низложенного царя Симеона Бекбулатовича и в других интригах против Бориса, но никакими достоверными данными на этот счет историки не располагают.

Не было претензий к Романовым и у новоизбранного царя Бориса. Мало того, в сентябре 1598 г. царь Борис пожаловал боярство Александру Никитичу Романову, а также романовской родне Михаилу Петровичу Катыреву-Ростовскому и князю Василию Казы Кардануковичу Черкасскому. Формально Романовым не на что было жаловаться, и мирное сосуществование Романовых и Годуновых длилось до 1600 г.

В конце 1599 г. — начале 1600 г. Борис Годунов тяжело заболел, к осени 1600 г. состояние здоровья царя ухудшилось. Братья Романовы решили, что настал их час, и начали подготовку к перевороту. Из многочисленных романовских вотчин в Москву стали прибывать дворяне и боевые холопы. Несколько сот вооруженных людей сосредоточилось на Варварке в усадьбе Федора Никитича. Среди них был и молодой дворянин Юрий Богданович Отрепьев.

Однако шпионы Бориса не дремали. По приказу царя в ночь на 26 октября 1600 г. несколько сот стрельцов начали штурм усадьбы на Варварке. Несколько десятков сторонников Романовых было убито при штурме, а многие казнены без суда и следствия.

Обвинение Романовых в организации государственного переворота Годунову было нецелесообразно, поскольку это произвело бы невыгодное для новой династии впечатление как внутри страны, так и за границей. Поэтому Романовым было поставлено в вину колдовство. Братья Никитичи были отданы на суд Боярской думы. Титулованная знать — Рюриковичи и Гедиминовичи — ненавидели безродных выскочек, как Годуновых, так и Романовых. Надо ли говорить, что сочувствия в думе Романовы не нашли.

Колдовские процессы над знатью в Западной Европе обычно кончались кострами и лишь в единичных случаях плахами и виселицами. Однако Годунов поступил с Романовыми относительно мягко. Федора Никитича Романова постригли в монахи под именем Филарета и послали в Антониев Сийский монастырь. Его жену Ксению Ивановну также постригли под именем Марфы и сослали в Заонежье, в Толвуйскую волость, в Егорьевский погост. Ее мать сослали в монастырь в Чебоксары. Александра Никитича Романова сослали к Белому морю в Усолье-Луду, Михаила Никитича — в Пермь, Ивана Никитича — в Пелым, Василия Никитича — в Яренск, сестру их с мужем Борисом Черкасским и детьми Федора Никитича, пятилетним Михаилом и его сестрой Татьяной, с их теткой Настасьей Никитичной и с женой Александра Никитича сослали на Белоозеро. Князя Ивана Борисовича Черкасского — на Вятку в Малмыж, князя Ивана Сицкого — в Кожеозерский монастырь, других Сицких, Шастуновых, Репниных и Карповых разослали по разным дальним городам.

В царствование Михаила пребывание Романовых в ссылке стало обрастать сказочными подробностями. На Руси всегда любили дураков и мучеников. Поэтому официальная пропаганда тиражировала душераздирающие подробности мучений опальных Романовых.

Так, например, Михаил Никитич Романов был сослан в село Ныроба Пермской волости. В селе имелось всего лишь шесть дворов. Михаила якобы посадили в яму («земляную темницу»). Сверху яма была закрыта настилом из брусьев, засыпанных землей. В яме была сложена небольшая печь. На Михаила надели тяжелые кандалы — цепь на шее весила 1 пуд 39 фунтов (32,4 кг), 19 фунтов (7,8 кг) весили ножные кандалы и 10 фунтов (4,1 кг) — замок к ним. Пристав держал узника на хлебе и воде, а местные крестьяне тайно приносили ему вкусную еду. Через несколько месяцев Михаил умер. По приказу Лжедмитрия I тело Михаила было перевезено в Москву и погребено 18 марта 1606 г. в Новоспасском монастыре. Тело его оказалось «нетленным». В селе Ныроба был устроен «мемориальный музей» Михаила. Путешественники в XIX веке видели его знаменитые цепи.

Увы, многие историки с иронией относятся к преданию о мучениях Михаила. А С. М. Соловьев, подробно описавший ссылку остальных Романовых, принципиально не упоминает о Михаиле. Историки задают один и тот же вопрос — если Годунов решил погубить братьев Романовых, то почему он сурово расправился с младшими братьями и создал сравнительно комфортные условия старшему брату Федору Никитичу? От себя добавлю — главному заводчику смуты и основному кандидату на престол.

Федор Никитич в сопровождении пристава — стрелецкого головы Ратмана Дурова отправился в Антониев Сийский монастырь. Позже мы вернемся к бедному иноку Филарету и увидим, что жилось ему совсем не худо.

Борису Годунову, пожалев Федора, было не резон убивать его младших братьев и родственников. Бытовые условия ссыльных были весьма приличными. По этому поводу Р. Г. Скрынников писал: «Подлинные документы по поводу ссылки, сохранившиеся в отрывках, позволяют установить, какими были условия содержания опальных в местах заточения. Даже те ссыльные, которые не имели думного чина, получили разрешение взять с собой по «детинке» из числа своих дворовых холопов… Инструкция предписывала приставу: «…двор поставить… а на дворе велеть поставить хором две избы, да сени, да клеть, да погреб и около двора была (чтобы) городба». В клети и погребе хранились продукты и снедь. Осужденные получали достаточный корм. Так, Василий Романов получал вдень «по калачу да по два хлеба денежных; да в мясные дни по две части говядины да по части баранины; а в рыбные дни по два блюда рыбы, какова где случится, да квас житной». В стране был голод, а казна выделяла деньги для опальных с учетом дороговизны. На содержание младшего Романова была израсходована крупная для того времени сумма в 100 руб.».[24]

Кстати, и Михаил Никитич должен был получать пайку, которой и на троих бы хватило. Другой вопрос, что, возможно, пристав попросту воровал продукты.

Обратим внимание, что опальный боярин князь Федор Дмитриевич Шастунов умер в Москве у себя во дворе еще до отправки Никитичей в ссылку. Только из-за этого его смерть не была приписана Борису.

Боярин Борис Камбулатович Черкасский был стар и болен. Его вместе с женой Марфой сослали на Белоозеро. Вскоре там он умер от мочекаменной болезни («камчуга»). А его жена Марфа по указу Годунова от 2 сентября 1602 г. была переведена в село Клин в вотчину Федора Никитича Романова.

К лету 1602 г. состояние здоровья царя Бориса улучшилось. Положение в высших эшелонах власти было стабильным, и Борис решил облегчить участь ссыльных. 25 мая 1602 г. Боярская дума распорядилась освободить Ивана Никитича Романова и князя Ивана Черкасского и перевезти их в Нижний Новгород «на государеву службу». 17 сентября 1602 г. опальным объявили царскую милость — Борис велел вернуть их ко двору в Москву.

Князья Сицкие также были освобождены и назначены на службу в понизовые города. Но старший сын опального боярина Сицкого князь Василий Иванович умер в дороге. Его смерть тут же приписали злому умыслу царя Бориса.

Летом 1602 г. Боярская дума объявила о прощении вдов и детей опальных бояр. Борис приказал вдову Бориса Черкасского с дочерью и вдову Александра Романова освободить и перевезти в бывшую вотчину Романовых село Клин под Юрьевом-Польским, куда они благополучно добрались.

Приставам было приказано содержать опальные семьи в полном довольствии. Царь Борис сложил свою ответственность за притеснения опальных на приставов, действовавших не по его указу, а «своим воровством и хитростью».

В ноябре 1602 г. Федор Никитич (Филарет) сказал своему приставу: «Государь-де меня пожаловал, велел мне повольность дать». Филарет и впрямь получил послабления. Ему позволено было часто покидать келью и стоять «на крылосе». Борис велел выдать Филарету новую одежду и «покой всякий к нему держати».

В начале нового века казалось, что история о заговоре Романовых закончена. Еще несколько лет, и Романовы окончательно были бы прощены и вернулись в Москву. Однако обиженные опальные во главе с честолюбивым Федором Никитичем не только не унялись, но и плели паутину нового заговора.

Глава 6

Союз «Добрых бояр» и «Злого чернеца»

История самозванцев теряется в веках, где-то во втором тысячелетии до нашей эры. К примеру, несколько самозванцев выдавало себя за персидских царей в VIII–III веках до нашей эры. Личности и деяния самозванцев всегда вызывали повышенный интерес у современников и потомков. Им уделяли много внимания составители летописей и хроник, и, конечно, самозванцы были лакомым куском для авторов исторических романов, вспомним того же «Лженерона» Лиона Фейхтвангера.

Лжедмитрий I стал наиболее результативным и, соответственно, наиболее известным самозванцем в мире в прошедшем тысячелетии и, добавим, первым самозванцем в России. В марте 1804 г. Фридрих Шиллер приступает к работе над драмой «Демитриус», так по латыни подписывался Лжедмитрий I. В черновой тетради Шиллер записал: «Гришка, расстрига, русский, искатель приключений». Он без памяти влюблен в Марину. Далее Шиллер пишет: «Гришка в сцене с Мариной, где он экзальтированно и страстно изливает ей свои чувства». Но смерть в мае 1805 г. помешала Шиллеру закончить драму.

Через двадцать лет к теме Лжедмитрия обратился А. С. Пушкин. В сентябре 1826 г. по приезде в Москву Пушкин начал читать вслух «Бориса Годунова» в московских литературных салонах и кружках. В письме от 22 ноября шеф жандармов Бенкендорф сделал Пушкину замечание, что он читает вслух пьесу, не представив ее царю. Пушкин 29 ноября отослал Бенкендорфу пьесу с сопроводительным письмом. Царь прочитал драму, теперь ее надо было оценить, но Николай I не был силен в литературе. Поэтому секретную рецензию на «Бориса Годунова» по указанию царя шеф жандармов поручил написать писателю и «сексоту» по совместительству Фаддею Бенедиктовичу Булгарину. Тот оперативно подал рецензию, где предлагал заставить Пушкина переделать драму в исторический роман наподобие модных тогда романов Вальтера Скотта. В письме от 14 декабря 1826 г. Бенкендорф, ссылаясь на мнение царя, предлагает Пушкину переделать пьесу в роман. Отвечая ему (письмо от 3 января 1827 г.), Пушкин писал: «Согласен, что она (пьеса. — А. Ш.) более сбивается на исторический роман, нежели на трагедию, как Государь Император изволил заметить. Жалею, что я не в силах уже переделать мною однажды написанное».

Между тем Булгарин срочно начал свой роман «Дмитрий Самозванец». Несмотря на лихой закрученный сюжет, роман получился скучноватый и малочитабельный, но в нем приведена вполне благопристойная с точки зрения властей версия появления самозванца. Забавно, что «Дмитрий Самозванец» Булгарина и «Борис Годунов» Пушкина впервые были опубликованы в 1830 г., причем булгаринский роман на несколько недель опередил пушкинскую драму.

С тех пор не проходило и десятилетия, чтобы к хлебной теме Лжедмитрия I не обратился бы какой-либо маститый литератор. Особенно модной стала эта тема после вступления России в очередное «смутное время».

Первые слухи о том, что царевичу Димитрию удалось спастись от смерти, появились в 1600 г. Правда, некоторые историки говорят о более раннем времени, ссылаясь на сведения иностранцев, почерпнутые из источников, датированных 1610 г и позже, то есть задним числом. В русских же летописях и в других дошедших до нас документах нет ни намека о таких слухах. Если бы хоть где-то породился слух о живом царевиче, то последовала бы немедленная реакция властей — розыск, допросы с дыбой и наказание виноватых. Естественно, это было бы зафиксировано в официальных документах. Вспомним еще раз текст присяги Борису Годунову. Новый царь боится всего и в присяге перечисляет возможные прегрешения подданных, поминается даже татарин Симеон Бекбулатович, а вот о Димитрии нет ни слова. А, собственно, зачем? О нем давно все забыли.

Итак, первые слухи о живом царевиче появляются одновременно с опалой Романовых. Допустим пока, что это простое совпадение, и подумаем, кто мог быть инициатором этой затеи. Простые крестьяне, задавленные гнетом господ и лишенные права ухода от них в Юрьев день, стали мечтать о царе-освободителе и выдумали воскресение царевича Димитрия? Нет, это слишком хорошая сказка, она вполне подходит для историка-народника XIX века, но не для крестьянина начала XVII века. На Руси с IX по XVI век и слыхом не слыхивали о самозванцах. И приписывать самозванческую интригу неграмотным крестьянам просто смешно.

А теперь обратимся на Запад. Молодой португальский король Себастьян Сокровенный отправился в 1578 г. завоевывать Северную Африку и без вести пропал в сражении. Король не успел оставить потомства, зато после его исчезновения в Португалии появилась масса самозванцев Лжесебастьянов. Кстати, папа Климент VIII на полях донесения от 1 ноября 1603 г., извещавшего его о появлении Димитрия, написал: «Португальские штучки». Одновременно в Молдавии прекратилась династия Богданников, и тоже появилось немало самозванцев. То, что для Руси было в диковинку, в Европе давно стало нормой.

Мы можем только гадать об имени сценариста Великой смуты, но достоверно можно сказать, что это был не крестьянин или посадский человек, а интеллектуал XVII века. Он мог быть боярином или дворянином, исполнявшим роль советника при большом боярине, а скорее всего, это было лицо духовное. В любом случае, это был москвич, близкий ко двору и хорошо знавший «тайные механизмы власти. Можно предположить, что через иностранцев и чиновников Посольского приказа сей «интеллектуал» знал о событиях в Португалии и Молдавии.

Заметим, что слух в конце 1600 г. — начале 1601 г. ходил не по низам, а по верхам. О нем уже знали иностранцы, но ничего не знали в провинциальных городках, не говоря уже о селах. Таким образом, пропаганда велась крайне грамотно. Синхронно пошел и «девятый вал» дезинформации о Борисе Годунове, что тот де всех поизвел, кого мог — поубивал, а царя Симеона колдовством зрения лишил. Столь же синхронно появились различные байки о хороших боярах Романовых, «сродниках» царя Федора. Не буду утомлять читателя их пересказом, а интересующихся отправлю к исследованиям по средневековой русской литературе и эпосу. Замечу лишь одно, сей народный фольклор касался только Романовых. Нет ни песен, ни сказок про Шуйских, Мстиславских, Оболенских и про другие древние княжеские рода. Неужели нужно пояснять, что режиссер у этого спектакля был один и тот же, как, впрочем, и заказчики. Итак, царь — изверг на троне, хорошие бояре в опале, а где-то скитается восемнадцатилетний сын Ивана Грозного. Естественно, спасенный Димитрий не мог не явиться даром что ли, велась вся кампания.

И вот в 1602 г в Польше объявился долгожданный царевич Димитрий.

О личности самозванца спор идет уже 400 лет. Версий на сей счет имеется три: самозванец был настоящим царевичем, самозванец был Юрием Отрепьевым, и самозванец не был ни тем ни другим. Любопытно, что сторонники последней версии не могут даже предположительно указать на конкретное историческое лицо, ставшее самозванцем. Их аргументы сводятся к критике первых двух версий, после чего методом исключения делается вывод, «откуда следует, что Лжедмитрием был кто-то другой».

Версия же о чудесном спасении царевича очень нравится сентиментальным дамам и мужчинам-образованцам. Этой версии посвящено уже не менее двух десятков душещипательных романов, и нет сомнения, что появятся и новые шедевры. Версии спасения Димитрия одна фантастичнее другой. Некоторым же «историкам» мало традиционной сказки о чудесном спасении, и они идут дальше. Так, Лжедмитрий действительно оказывается царевичем Димитрием, но не сыном Ивана Грозного, а его племянником. Далее следует драматический рассказ, как Соломония Сабурова родила в монастыре сына от Василия III. А вот внук Соломонии и Василия Димитрий и стал самозванцем.

Были и попытки комбинировать первую и вторую версию. В этом варианте в 1602 г. в Польшу, а затем в Италию бежал-де настоящий сын Грозного, но затем он умер на чужбине, а его имя принял Григорий (Юрий Отрепьев).

Я умышленно не привожу названий этих «исторических трудов», не желая делать им рекламу. Полемизировать же с ними просто смешно. Любой нормальный человек до самой смерти помнит события, происходившие с ним в возрасте четырех — восьми лет, причем часто запоминает мелкие детали, забытые его взрослыми родственниками. Самозванец же о своей жизни в Угличе рассказывал хуже, чем сын лейтенанта Шмидта Шура Балаганов о восстании на «Очакове». В частности, он утверждал, что убийство в Угличе случилось ночью. О том же, что происходило с ним с 8 до 19 лет, он отделывался общими фразами, что его де приютили и воспитали какие-то хорошие люди. Ну, допустим, в Польше он мог опасаться за жизнь своих покровителей, оставшихся в России под властью Годунова. Зато, взойдя на московский трон, его первым желанием стало бы найти этих «благодетелей», показать их народу и примерно наградить. Причем дело тут не в благодарности, доказательство чудесного спасения в Москве было вопросом жизни или смерти Лжедмитрия. Наконец, неопровержимый довод дает медицина — эпилепсия никогда не проходит сама по себе и не лечится даже современными средствами. А Лжедмитрий никогда не страдал припадками эпилепсии, и у него не хватило ума их имитировать.

Практически все серьезные историки приняли вторую версию и отождествляют Лжедмитрия с иноком Григорием, в миру Юрием Богдановичем Отрепьевым. Он происходил из дворянского рода Нелидовых. В 70-х годах XIV века на службу к московскому князю Дмитрию Ивановичу из Польши прибыл шляхтич Владислав Нелидов (Неледзевский). В 1380 г. он участвовал в Куликовской битве. Потомки этого Владислава стали зваться Нелидовыми. Род был, в общем-то, захудалым. Автору удалось найти в летописях лишь одно упоминание о Нелидовых. В 1472 г. великий князь Иван III послал воеводу князя Федора Пестрого наказать жителей Пермского края «за их неисправление». Одним из отрядов в этом войске и командовал Нелидов.

Часть Нелидовых поселилась в Галиче, а часть — в Угличе. Один из представителей рода Нелидовых, Данила Борисович в 1497 г. получил прозвище Отрепьев. Его потомки и стали носить эту фамилию.

Согласно «Тысячной книге» 1550 г. на царской службе состояли пять Отрепьевых. Из них в Боровске сыновья боярские «Третьяк, да Игнатий, да Иван Ивановы дети Отрепьева. Третьяков сын Замятия». В Переславле-Залесском служил стрелецкий сотник Смирной-Отрепьев. Его сын Богдан тоже дослужился до чина стрелецкого сотника. Но его погубил буйный нрав. Он напился в Немецкой слободе в Москве, где иноземцы свободно торговали вином, и в пьяной драке был зарезан каким-то литовцем. Так Юрий — Юшка остался сиротой, воспитала его мать.

Едва оперившийся Юрий поступил на службу к Михаилу Никитичу Романову. Выбор Юшки не был случайным — детство он провел в имении дворян Отрепьевых на берегах реки Монзы, притоке Костромы. Рядом, менее чем в десяти верстах, была знаменитая костромская вотчина боярина Федора Никитича — село Домнино. Вскоре Отрепьев поселился в Москве на подворье Романовых на Варварке. Позже патриарх Иов говорил, что Отрепьев «жил у Романовых во дворе и заворовался, спасаясь от смертной казни, постригся в чернецы». «Вор» в те времена было более широким понятием, включавшим в себя и государственную измену Так против кого «заворовался» Юшка? Если против своих благодетелей Романовых — так ему нужно было идти не в монастырь, а во дворец к Борису в дублеры к Бартеневу. Значит «заворовался» он все-таки против царя. Или он был посвящен в заговор Романовых, или, как минимум, активно участвовал в бою с царскими стрельцами. В любом случае ему грозила смертная казнь. Борис по конъюнктурным соображениям был снисходителен к боярам, но беспощадно казнил провинившуюся челядь. Спасая свою жизнь, Юшка принял постриг и стал смиренным чернецом Григорием. Некоторое время Григорий скитался по монастырям. Так, известно о его пребывании в суздальском Спасо-Ефимьевом монастыре и монастыре Ивана Предтечи в Галичском уезде.

Через некоторое время чернец Григорий оказывается в привилегированном Чудовом монастыре. Монастырь находился на территории московского Кремля, и поступление в него обычно сопровождалось крупными денежными вкладами. О приеме Григория просил архимандрита Пафнутия протопоп кремлевского царского Успенского собора[25] Ефимий. Как видим, влиятельные церковные деятели просят за монашка, бегающего из одного монастыря в другой, бывшего государственного преступника.

Первое время Григорий жил в келье своего родственника Григория Елизария Замятии (внука Третьяка Отрепьева). Всего до побега Григорий провел в Чудовом монастыре около года. В келье Замятии он пробыл совсем недолго. Архимандрит Пафнутий вскоре отличил его и перевел в свою келью. По представлению архимандрита Григорий был рукоположен патриархом в дьяконы. Вскоре Иов приближает к себе Григория. В покоях патриарха Отрепьев «сотворил святым» каноны. Григорий даже сопровождал патриарха на заседаниях Боярской думы. Такой фантастический взлет всего за год! И время было не Ивана Грозного или Петра Великого. При Годунове головокружительные карьеры не делались. И при такой карьере вдруг удариться в бега!? А главное, как он без чьей-либо поддержки вдруг объявил себя царевичем? До этого на Руси со времен Рюрика не было ни одного самозванца. Престиж царя был очень высок. Менталитет того времени не мог и мысли такой допустить у простого чернеца.

Отрепьев бежал в Литву с двумя монахами — Варлаамом и Мисаилом. Варлаам был чернецом Пафнутьева Боровского монастыря, расположенного под Боровском. Варлаам Яцкий происходил из провинциальных детей боярских.[26] Позже, при царе Василии Шуйском, Варлаам напишет подробный рассказ о побеге в Польшу, получивший название «Извет». Второй чернец, Мисаил, бежал, как и Отрепьев, из Чудова монастыря. В миру он был Михаилом Трофимовичем Повадьиным, сыном боярским из города Серпейска. В московской летописи о нем сказано: «…прост сей и в разуме не утвержден». Полную противоположность Мисаил у представлял собой Варлаам. Его искусно составленный «Извет» говорит об изощренном уме.