Константин Андреевич Кислов
Путь на Олений ложок
1. Капитан милиции сдает экзамен
Профессор Данилин грузно поднялся из-за стола, привычным движением руки снял очки и, устало щурясь, взглянул на вошедшего в кабинет человека. Глаза старого профессора, глубоко спрятанные под седыми пучками бровей, потеплели.
— Э-э, Николай Иванович!.. Товарищ Шатеркин!.. Да проходите же, батенька мой… Чего у порога топчетесь? Проходите… — неловко засуетился он, выходя навстречу молодому рослому офицеру в ладно подогнанной форме.
— Здравия желаю, Сергей Владимирович! — капитан козырнул.
— Садитесь, ради бога… Ах ты же какой! Непременно надо каблуками щелкнуть. Да что я, генерал, что ли? Садитесь сюда вот, в кресло, пожалуйста, — увлекая капитана за руку, радостно и дружелюбно ворчал старик.
— По-другому, товарищ профессор, нельзя, не полагается, — смущенно улыбнулся капитан.
Оба рассмеялись.
— Пожалуй, так… Правильно, товарищ капитан милиции.
Шатеркин положил на стол пузатую папку с двумя металлическими застежками, снял фуражку, вытер платком слегка вспотевший лоб и сел за небольшой столик; против него в мягком глубоком кресле уселся профессор.
По радушному приему Данилина и непринужденности, с которой держался Шатеркин, было видно, что этих разных по возрасту и положению людей связывает нечто большее, чем служебные дела.
В кабинет вошла девушка с подносом и начала разливать чай. Профессор повернулся к ней.
— Спасибо, спасибо… Мы уж как-нибудь сами похозяйничаем.
Девушка вышла. Данилин пододвинул к Шатеркину стакан.
— Ну, а теперь рассказывайте. Что новенького?
— Да нет новостей, Сергей Владимирович. Все самое обыкновенное… Вот пришел к вам сдавать криминалистику. Старый должок.
— Что ж, хорошо, — профессор развел руками. — Ну, я думаю, вы ее и так знаете. Живете-то вы с ней дружно и неразлучно.
— И тем не менее, — в том же тоне возразил Шатеркин, — профессор Данилин за неудовлетворительный ответ все равно поставит двойку. Да он, по правде говоря, и не обязан выяснять, кто где работает. Для него все студенты, все учащиеся. И если какой-нибудь студент-заочник не знает учебного материала…
— Значит, двойка! — профессор хитро прищурил глаза, покачал внушительно головой и с нарочитой строгостью в голосе сказал: — А если это касается капитала милиции, ему за путаный и неясный ответ тем более будет двойка. Криминалистика для капитана милиции так же необходима, как ноты для музыканта. Без нее он не капитан милиции, а всего лишь регистратор происшествий, да, да… А впрочем, Николай Иванович, ну ее к богу, эту самую криминалистику, пейте, пожалуйста, берите свежее варенье, бисквиты…
— Благодарю.
Данилин вылез из тесного кресла, подошел к окну, которое выходило на солнечную сторону, и приподнял тяжелую, со множеством складок штору. За окном разноголосо звучала неспокойная жизнь города: то врывался и угрожающе нарастал железный гул проходивших мимо трамваев, то мелодично вспевали гудки легковых автомобилей, то доносились голоса прохожих. И среди этого неровного шума неестественно мягко и мирно звучал неугомонный спор воробьев и ласковое воркование голубей в карнизах.
— Денек-то какой чудесный, — с завистью сказал Данилин. — В такой день только бы где-нибудь на берегу под ракиткой сидеть да язей выуживать. Хороший денек!..
Шатеркин достал из кожаной папки толстую ученическую тетрадь, раскрыл ее. В верхней части листа прямым твердым почерком было написано: «Осмотр места происшествия и вещественных доказательств».
— А вы, кажется, и в самом деле зачет сдавать приготовились?
— Вполне серьезно, Сергей Владимирович, — покорно ответил Шатеркин. — Задумал в этом году поднатужиться и закончить институт. Осталось не так уж много… Надоел я вам, наверно, изрядно: то на консультацию, то на беседу, то с каким-нибудь милицейским делом иду… Отрываю вас от научной работы.
Профессор нахмурился; хохлатые седые брови, словно две маленькие мышки, недовольно задвигались.
— Полно вам, Николай Иванович, а то осержусь… осержусь не на шутку!
Он задумался, постоял возле этажерки, набитой книгами и журналами, передвинул с одного места на другое хрустальную вазу с поблекшими полевыми цветами и снова повернулся к Шатеркину.
— Для профессора юридического института милиция — клиника! Первоисточник нашей науки! А вы — «надоел», — Данилин энергично вскинул голову, глаза его засветились. — Когда я иду по улице и встречаю рядового милиционера, я, старый профессор, снимаю перед ним шляпу и низко кланяюсь. Вот так-то, друг мой.
Сергей Владимирович, заложив за спину руки, ходил по кабинету тяжелыми размеренными шагами. Шатеркин молча поглядывал на своего учителя. Он вспомнил сейчас прошлогоднюю встречу с Данилиным на городошном поле. Профессор играл в городки с милиционером Калининым. Играл он тогда с таким азартом, с такой юной хваткой, что опытные городошники только восхищенно переглядывались.
Капитан Шатеркин хотя и не часто бывал у Данилина, но всегда шел к нему с удовольствием, как к хорошему и задушевному другу. И беседы их были необыкновенно теплыми и дружескими. Иной раз они затягивались надолго и выходили далеко за пределы предмета криминалистики. Говорили они и о достижениях технической науки, и об охоте на дупелей, и о вкусовых преимуществах ухи из налима, и о русской плясовой музыке, в которой неплохо разбирался Сергей Владимирович. В хорошо оборудованной криминалистической лаборатории профессора Шатеркин решал немало сложных задач, связанных с работой милиции.
Сергей Владимирович медленно прошелся вдоль стены, где в больших, доверху застекленных шкафах были разложены всевозможные экспонаты орудий и средств преступлений. Тут были и подлинники, хранившие до сих пор невидимые простым глазом следы пальцев преступников, и модели орудий взлома, «балерины», «медвежьи лапы», специально изготовленные для института, — все это лежало здесь под номерами, а кое-что и под стеклянными колпаками, как в музее, и служило науке о раскрытии преступлений. Теперь это просто учебные пособия. Они больше никому не принесут несчастья.
— Новинку нашу заметили? — спросил профессор, задержавшись у шкафа.
— Не обратил внимания, — привстал Шатеркин.
— Прекрасная коллекция гильз и пуль автоматических пистолетов. Здесь более трехсот моделей! — постукивая полусогнутым пальцем по стеклу, сказал Данилин. — Нам удалось собрать все существующие образцы… Криминалистическая лаборатория нашего института богатеет с каждым днем, учтите это, товарищ капитан, в вашей практической работе.
Он постоял, любовно разглядывая через стекло экспонаты, что-то помурлыкал под нос и вдруг, повернувшись к Шатеркину, спросил:
— А как ваше ювелирное дело подвинулось?
— Подвинулось хорошо. Раскрыли на днях.
— В таком случае, вас полагается поздравить с успехом. Мне кажется, что это было очень интересное дело.
Шатеркин вытянул под столом длинные ноги, вздохнул.
— Возражаю, Сергей Владимирович, — он задумчиво отхлебнул из стакана, пожевал бисквит, опять отхлебнул. Данилин забрался в кресло, приготовился слушать.
— А вообще в этом деле есть кое-что новое… Может быть и глупое, но новое.
— Не все новое бывает умным, батенька мой! — засмеялся Сергей Владимирович. — К сожалению, встречаются и глупости новые, самые новейшие…
— Вор вскрыл обычным приемом стекло и забрал с витрины несколько штук золотых часов. Но прежде чем уйти, он решил в некоторой мере компенсировать нанесенный магазину ущерб — оставил в витрине свои старые часы, тоже краденые, иностранной марки, вместе с замызганным ремешком. Вот этот ремешок и привел нас прямо к нему.
— Отчаянная самоуверенность! Может быть, второпях потерял?
— Нет, вполне сознательно оставил. В этом и заключается новое. И вы знаете, что сказал этот вор, когда я с ним беседовал?
— Расскажите, расскажите.
— Он говорит, что это последняя новинка Запада. Крик западной преступной моды! А он — вор-стиляга! За границей, говорит, воры — народ деликатный, образованный, и, бывая на деле, обязательно оставляют что-нибудь в память о себе, какой-нибудь сувенир, что ли. Ну вот и он решил с некоторых пор преклоняться перед воровским культом Запада.
— Вот оно что… Ну, все это уж не так ново и модно для воров, Николай Иванович. Важно другое: как к нему дошла эта мода?
— Ого! Он хотя и молод, но уже успел побывать в Австрии, во Франции. Восьмилетним мальчишкой вместе с матерью был увезен немцами… Недавно вернулся на родину.
Сергей Владимирович задумчиво побарабанил по столу пальцами. Он, старый профессор-криминалист, много встречал за свою многолетнюю практику самых неожиданных способов преступлений: то дерзких, то до смешного наивных и глупых — он знал, что нет границ а пределов «изобретениям» в этом позорном деле. Воровской «почерк» всегда строго индивидуален. Сколько на свете преступников, столько и способов преступлений. Случай, о котором только что рассказал Шатеркин, заинтересовал его.
— Н-да… — в раздумье произнес профессор. — А ведь насчет сувениров он сказал правильно. Это вполне объяснимо, Николай Иванович: работают, подлецы, вместе с полицией! Чего проще? Вор с именем, какой-нибудь профессионал с этакой громкой романтической кличкой, ограбил ювелирный магазин, хапнул солидный куш. На место происшествия вызывается по всем правилам сыскная полиция. Приехали, посмотрели: в витрине или где-то на прилавке лежат старые часы с истертым ремешком — и все ясно. Соблюдаются необходимые в таких случаях формальности, хозяину магазина выдается официальный документ полицейского ведомства — он получает страховые, полиция и воры делят пополам украденное. Всем хорошо! А уж когда нет этого сувенира на месте происшествия, преступника надо искать. И его обязательно найдут…
Данилин опять вылез из своего тесного кресла, тяжело ступая, прошелся по большому мягкому ковру, сухо покашлял.
— Капиталистическое окружение дает нам не только шпионов и диверсантов, оно дает также дурной пример и вдохновение мелким преступникам. Об этом всегда надо помнить… А к этому случаю приглядитесь получше.
Наступила продолжительная пауза. Перед глазами Шатеркина стоял вчерашний преступник: с острой куриной грудью, долговязый, как чахлое растение. В лице — наглая самоуверенность и вызов, на безымянном пальце левой руки — золотой перстень с крупным дорогим камнем. Шатеркину кажется, что он и сейчас слышит его неприятный слюнявый голос: «Прошу прошения, капитан, я не Роман Онучин, я — Том Штюбер!»
Профессор подошел к письменному столу, открыл толстый учебный журнал.
— Так что же, студент, приступим к делу?
— Я готов, Сергей Владимирович.
— Вот и отлично. Сегодня, кажется, девятнадцатое июля?
Но только Данилин перевернул листок откидного календаря, сделал отметку в журнале и начал обдумывать вопрос для Шатеркина, на столе задребезжал телефон. Профессор, недовольно поморщившись, взял трубку.
— Да, я слушаю… Кто?.. Ах, вон что… — хохлатые брови нависли над глазами. — Но, батенька мой, он в настоящий момент не начальник отделения, а всего-навсего студент и сдает зачет… Неотложное дело?.. В таком случае подчиняюсь вашему указанию, товарищ старший лейтенант. Но учтите, ответственность за последствия ложится на вас, — пошутил Данилин и, передавая трубку, проворчал:
— Везде разыщет.
— Слушаю, Алексей Романович… Что? — отрывисто переспросил Шатеркин, дунув по привычке в решетчатый микрофон. — Обнаружен человек?.. Понятно. Доложите полковнику — выезжаю на место.
Шатеркин осторожно положил на рычаг трубку и виновато поглядел на профессора. Данилин пожал плечами:
— Ничего не поделаешь, Николай Иванович. Зачет по криминалистике не состоится по вполне уважительной причине. Ступайте сдавать ее на живом деле, да не провалитесь, двойка на живом деле — непростительно!
Шатеркин торопливо застегнул, папку и, простившись с Данилиным, быстро вышел из кабинета.
2. Труп под черемухой
Старший лейтенант милиции Котельников встретил Шатеркина у подъезда. Он был, как всегда, подобран и энергичен в движениях.
— Все готово, Николай Иванович, выезжать можно сию же минуту. Что касается этого дела, я тут…
— А где доктор? — нетерпеливо спросил капитан.
— Он уже выехал и будет ждать нас на месте.
Котельников торопливо, короткими затяжками, докурил сигарету и сильным ударом ладони выхлопнул из янтарного мундштучка окурок.
— Риф готов?
— Будьте покойны! У старшего лейтенанта милиции, как у хирурга, все в полном порядке.
Они забежали во двор, и едва дежурный милиционер успел растворить большие железные ворота, на улицу с оглушительным треском выкатил мотоцикл. Шатеркин сидел за рулем, Котельников — позади него, на втором сидении, а в прицепной пассажирской лодочке, беспокойно поводя носом, с надменной важностью поглядывала по сторонам большая остроухая овчарка Риф.
Машина шла с большой скоростью по широкой асфальтированной трассе. Теплый и цепкий ветер во весь голос распевал озорную неугомонную песенку, туго хлестал в лицо. По обочинам дороги в неудержимом галопе мелькали одинокие сосны, кусты шиповника, а дальше, словно в хмельном свадебном хороводе, кружились нарядные пригородные дачи, сады, затянутые розовой дымкой, стеклянные крыши оранжерей. Еще дальше возвышались горы, покрытые сплошным темным лесом.
На повороте, откуда шоссе почти под прямым углом уходило в сторону леса, стоял милиционер. Шатеркин затормозил машину.
— Вам направо, товарищ капитан. Вот по этой тропке.
Оставив мотоцикл милиционеру, Шатеркин и Котельников свернули с шоссе, прошли сотни три метров по мелким, цепляющимся за одежду кустарникам и оказались на берегу полноводной и широкой реки.
Риф рвался, беспокоился и так натягивал поводок, что он, соприкасаясь с кустами, звучал, как струна. Котельников еле сдерживал бег собаки.
Почти у самого берега их встретил судебно-медицинский эксперт — пожилой человек с острой седой бородкой. Он стоял под деревом и задумчиво раскачивал в руках объемистую медицинскую сумку.
— Здравия желаем, Афанасий Петрович! — крикнул на ходу Котельников, приветливо улыбнувшись. — Как добрались?.
— Алексею Романовичу, мое почтение! — тем же тоном ответил доктор. — В полном порядке.
Они подошли поближе и остановились.
На берегу, в пяти шагах от воды, под коренастой ветвистой черемухой лежал человек. Лежал он спокойно и кротко на правом боку, лицом к дереву. Как будто утомленный путник забрел сюда в холодок, укрылся от изнуряющего зноя и крепко заснул.
— Мужчина… и не старый, — приглушенным голосом сказал доктор.
Все молчали.
Острый наметанный взгляд капитана Шатеркина быстро скользил с одного предмета на другой, задерживаясь на едва приметных деталях. Вот он остановился на неудобно откинутой руке, на слабо зажатом в непослушных пальцах «Вальтере», на взведенном курке, готовом снова повторить свой смертельный удар…
— Самострел? — спросил доктор, ожидающе взглянув сперва на Шатеркина, потом на Котельникова. Ему никто не ответил.
А придирчивый взгляд Шатеркина продолжал свой круговой путь — по берегу, по примятой траве…
Капитан приготовил фотоаппарат, несколько раз щелкнул с разных позиций, затем коротко приказал Котельникову:
— Пустите Рифа.